Воскресение изменяет значение брака 2 страница
Венчание
До IX столетия Церковь не знала обряда бракосочетания, независимого от Евхаристии на литургии [6]. Обычно христианская пара после регистрации гражданского брака принимала участие в Евхаристии, и приобщение Святых Тайн, согласно Тертуллиану, было печатью брака, которая включала в себя всю меру христианской ответственности, о которой мы говорили выше.
Однако начиная с IV века у восточных христианских авторов находим упоминания о торжественном обряде, сопровождающем это таинство. Согласно святому Иоанну Златоусту, венцы символизировали победу над страстями, так как христианский брак заключался не "по плоти" только, но был таинством вечной жизни, таинством для вечности. В послании святого Феодора Студита( 828 г .) мы читаем, что венчание сопровождалось краткой молитвой епископа или священника "пред всем народом" за воскресной Литургией. Святой Феодор приводит следующий текст молитвы: Сам, о Владыко, ниспосли руку Твою от жилища Святаго Твоего и соедини Твоих рабов и создание Твое. Ниспосли им Твое единое сочетание умов; венчай их в плоть едину; сотвори их брак честен; сохрани их ложе неоскверненным; благоволи, чтобы их совместная жизнь была безупречной (Письма, 1, 22, Р. 99, кол. 973). Литургические книги этой эпохи (например, известный "Кодекс Барберини") содержат несколько кратких молитв, подобных вышеприведенной. Все они предназначались для чтения во время литургии [7].
Однако появление обряда венчания еще не делало его обязательным для всех вступавших в брак христиан. Хорошо известный памятник византийского права - "Эпинагога", автором которого был, вероятно, знаменитый патриарх Фотий (857-867, 877-886), - регулирующий отношения между Церковью и государством, гласит, что христианам предоставляется три пути для заключения брака: "Брак, - пишет Фотий, - является союзом мужа и жены, единением, для достижения ими полноты жизни; он совершается посредством благословения, венчания или договора". (XVI, X). С VI до IX века законодатели империи позаботились об усилении контроля Церкви над браками (см., например, 64-ю новеллу императора Юстиниана), но и это не делало венчание юридически обязательным [28].
Решительный шаг в этом направлении был сделан в начале Х века и совпал с появлением независимого от Евхаристии обряда венчания. Чем же была вызвана эта перемена, основательно видоизменившая если не смысл брака, то по крайней мере понимание этого смысла огромным большинством верующих?
Ответ легко найти в том же императорском указе, который провозглашал это изменение. В своей 89-й новелле византийский император Лев VI( 912 г .) впервые подверг критике предыдущее законодательство за то, что такие юридические акты, как усыновление и брак, считались чисто гражданскими процедурами. Он провозгласил, что оба этих акта, поскольку они совершаются не рабами, а свободными людьми, должны санкционироваться посредством определенной церковной церемонии. Брак, не получивший благословения Церкви, "не будет считаться браком", а станет незаконным конкубинатом [8].
Некоторые аспекты этого указа заслуживают особого внимания: например, параллель между браком и усыновлением [9], а также исключение рабов из сферы действия нового закона. Но наибольшая путаница заключалась в том, что Церковь облекалась ответственностью за юридическое оформление брака. Несмотря на очень тесные отношения Церкви и государства, существовавшие в ту эпоху во всех христианских странах, такая ответственность была не совсем обычной для Церкви. Перемена была неожиданной. До императора Льва VI любой гражданин мог вступать в брак, не одобряемый Церковью (второй или третий, смешанный и т.п.), не выходя при этом из рамок закона. Если он был христианин, то подобный поступок навлекал на него епитимию и отлучение (о чем ниже), но перед гражданским законом он оставался невиновным. По новому закону Льва VI Церковь должна была придавать юридический статус всем бракам, в том числе и противоречащим христианским нормам. Конечно, теоретически новая обстановка давала Церкви возможность совершенствовать нравственность граждан, но практически эта нравственность была настолько далека от совершенства, что Церковь вынуждена была [29] не только благословлять браки, некоторые она смотрела неодобрительно, но и допускать разводы. Это привело к частичному стиранию различий между "мирским" и "священным", между падшим человеческим обществом и Царством Божиим, между браком как контрактом и бракомтаинством.
Церковь заплатила дорогую цену за взятую на себя ответственность перед обществом: ей пришлось "секуляризировать" до того чисто пастырское отношение к браку и фактически оставить свою строгую покаянную дисциплину. Можно ли было, например, отказать в церковном благословении вновь вступающему в брак вдовцу, когда этот отказ влек за собой лишение его гражданских прав на один или два года? С превращением таинства брака в юридическую формальность избежать компромиссов стало невозможно. Это, в свою очередь, привело к искажению пастырской практики Церкви, а в совести верующих - глубокой идеи о браке как неповторимой и вечной связи людей, таинственно отражающей союз Христа и Церкви. Сам император Лев VI, автор "Новеллы", навязал Церкви свой собственный - четвертый - брак с Зоей Карбонопсиной, заключенный в 903 году.
Но был компромисс, на который Церковь не могла пойти ни при каких обстоятельствах: это умаление святости Евхаристии. Церковь, к примеру, не могла допустить к Святому Причастию неправославного или же брачную пару, вступающую во второй брак. Это приводило к необходимости нового брачного обряда, независимого от Евхаристии. При сложившихся обстоятельствах - укрепления юридического значения церковного брака и ослабления связи между ним и Евхаристией - создание такого обряда сделалось вполне реальным.
Однако даже "Новелла" императора Льва VI оказалась не в состоянии запретить определенной категории христиан вступать в брак посредством обряда чисто литургического характера, т. е. через Евхаристию, без совершения особого (часто очень дорогого) обряда венчания. Новый закон не касался рабов, то есть более половины населения империи. Это противоречие между брачным законодательством для рабов и для свободных было устранено императором Алексеем I Комниным (1081-1118), который издал другой закон, делавший венчание юридической обязанностью и для рабов.
Установив независимый от Евхаристии обряд венчания, Церковь, однако, не забыла глубинной связи между браком и Евхаристией; например, это очевидно из текста святого Симеона Фессалонитского, данного в приложениях. Древние формы венчания включали в себя причащение брачующихся - по выражению церковного канона, "если они достойны". Причащению предшествовал возглас священника: "Преждеосвященная Святая Святым", а само Святое Причащение сопровождалось запричастным стихом: "Чашу Господню прииму" [10]. Брачный обряд, включающий в себя Святое Причащение, бытовал вплоть до XV века; его находят в греческих служебниках XIII века и в славянских рукописях вплоть до XV века [11].
Если брачные пары не были "достойны", т. е. когда брак не соответствовал церковным канонам, они допускались не к таинству, а лишь к чаше вина, благословенной священником. Этот обычай, схожий с раздачей благословенного хлеба или антидора после литургии "недостойным причаститься", стал повсеместным и бытует до сих пор. Но даже наш современный обряд сохраняет некоторые особенности, свидетельствующие о его первоначальной связи с Евхаристией. Он начинается, как и Литургия, возгласом "Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа" и включает в себя приобщение к общей Чаше, предваряющееся пением молитвы Господней, как перед причастием на Литургии.
Каноническая и обрядовая традиции Церкви отразили и тот факт, что Евхаристия является "истинной печатью" брака. Брак, заключенный до крещения, т. е. вне связи с Литургией, не имеет сакраментального значения[12]. Отсюда новокрещеный мог вступить в повторный брак с христианкой, и тогда только он рассматривался как потенциальный кандидат для возведения в священный сан, причем этот повторный брак рассматривался в данном случае как первый (Апостольское правило 17). С другой стороны, как говорилось выше, нехристианская пара, принятая в Церковь через крещение, миропомазание и причащение, не проходила через повторную брачную церемонию; общее участие супругов в Евхаристии являлось христианским восполнением "естественного" брака, заключенного вне Церкви. Связь между браком и Евхаристией должна быть - а это не так трудно - восстановлена в наши дни. Не является ли такой путь наилучшим для Церкви, желающей показать своим чадам истинное значение того таинства, в котором они участвуют?
Количество браков
Мы уже говорили, что непрерывная каноническая и литургическая традиция Церкви утверждает: второй брак совершенно непозволителен для христианина; он только терпим по снисходительности к человеческой слабости (1 Кор. 7, 9). Мужчина или женщина имеют, в виде исключения, возможность вступить во второй брак во Христе, если их первый союз был ошибкой (так как даже церковное благословение не всегда может магически исправить ошибку человека).
Святой Василий Великий в своем четвертом правиле говорит, что вступающие во второй брак после смерти жены или развода должны понести епитимию - то есть быть отлучены от причастия - на срок от одного до двух лет. Третий брак влечет за собой епитимию на три, четыре и даже на пять лет. "Таковой брак, - пишет святой Василий, - мы не рассматриваем в качестве брака, но многоженства или, скорее, блуда, который требует наложения епитимий" (там же).
Ясно, что христианский брак, во времена святого Василия совершавшийся через Евхаристию, не мог быть так заключен в случае отлучения от причастия, и потому вторые и третьи браки были только гражданскими соглашениями. Лишь после годичной епитимий брачные пары допускались в число верных к участию в причащении, а их брак признавался христианским.
Нормы, составленные святым Василием, проводились в жизнь по крайней мере до IX века, о чем свидетельствуют святой Феодор Студит (759-826) и святой Никифор, патриарх Константинопольский (806-815). "Те, которые вступали во второй брак, - пишет святой Никифор, - не венчались и не допускались к Честным Тайнам до двух лет; те, которые вступали в третий брак, отлучались на пять лет" (правило 2). Не столько строгость самих правил заслуживает внимания - в общем, отлучение от причастия в древней Церкви практиковалось гораздо шире, чем сейчас, - сколько стремление Церкви сохранить абсолютную уникальность христианского брака.
Только после отделения брачного обряда от Литургии Церковь стала проявлять большую снисходительность ко вторым и третьим бракам, оставив в силе вышеупомянутое правило относительно причастия. В "Канонических ответах" митрополита Ираклийского Никиты мы читаем: "Строго говоря, на тех, кто вступал в брак вторично, венцы не возлагались, но Великая Церковь (т. е. Константинопольская) обычно этих определений не придерживалась; она терпимо относилась к тому, что брачные венцы возлагались на главы таких пар... Они, тем не менее, должны были воздержаться от принятия Святых Тайн в течение двух лет".
В нашем современном требнике "Последование о двоебрачных" во многом отличается от обычного чина. Это не более чем краткое изложение обручения, которое не начинается обычным возглашением "Благословенно Царство..." (указывающим на связь брака и Евхаристии). Обычные молитвы заменены другими - покаянного характера: "Господи Иисусе Христе, Слове Божий, вознесыйся на честном и животворящем Кресте и еже на ны рукописание растерзавый и насилия диаволя избавлей нас, очисти беззакония рабов Твоих: зане зноя и тяготы дневныя и плотского разжения не могуще понести, во второе брака общение сходятся: яко же законоположил еси сосудом избрания Твоего Павлом Апостолом, рекий нас ради смиренных: лучше есть о Господне посягати, нежели разжизатися." [13]
Второй брак (продиктованный снисходительностью к земным человеческим вожделениям) допускался только до тех пор, пока сохранялась эта идеальная норма вечного союза во имя Христа и согласие с законами будущего божественного Царства. Это и есть тот положительный идеал, который последовательно провозглашался канонами и литургией (а не абстрактно-юридическим понятием нерасторжимости). Практически эта пастырская "икономия" простирается до третьего брака, а четвертый формально запрещается. В правилах святого Василия и святого Никифора, приведенных выше, о четвертом браке не упоминается вовсе, даже как о предполагаемой возможности. Известный случай с императором Львом VI Мудрым (886-912), вызвавший долгие споры и даже раскол, закончился изданием "Тома единения"( 920 г .), который запретил четвертый брак, разрешив, однако, третий, но ограничив его сорокалетним возрастом.
Установление возможности трех браков для христианина не могло, очевидно, иметь какого-либо богословского обоснования. Это установление носит чисто дисциплинарный характер и определяется "икономией", которая вовсе не является, как нередко ошибочно думают, широкой дверью к бесчисленным компромиссам. Это действительно положительная христианская дисциплина. Земные нужды "ветхого человека" могут быть рассмотрены и даже приняты во внимание, и - как меньшее из зол - удовлетворены; но само человеческое спасение требует от человека умения преодолевать уже в мире сем все то, что не имеет отношения к Царству Божию.
Условия вступления в брак
Христианский брак по существу своему является слиянием двух личностей в любви, любви человеческой, которая посредством таинственной благодати Святого Духа может быть преобразована в вечные узы, не нарушаемые даже смертью. Но это сакраментальное преображение нисколько не подавляет человеческой природы, всего комплекса эмоций, поступков, приятных или неприятных моментов, связанных с браком: знакомство, встречи, ухаживание, решимость вступить в брак, и, наконец, совместная жизнь с налагаемой ею нелегкой ответственностью, -все это остается и в жизни христианина. Новозаветное учение о браке отражает конкретное человеческое бытие, которое не только вверено Иисусу, но живет и действует в условиях земного мира. Те брачные правила и установления, которые предлагались и до сих пор предлагаются христианам, имеют целью защитить и сохранить это значение брака в конкретных условиях человеческой жизни. Эти правила не есть конечная цель сама по себе, так как иначе они заменили бы любовь; их цель - защитить как божественную, так и человеческую стороны брака от последствий грехопадения.
Свобода выбора и решения - это первое условие истинного христианского брака, которое православная каноническая традиция стремится сохранить. Существуют определенные каноны против насильственного принуждения женщин к браку, по которым браки, заключенные против воли, считаются недействительными (правила святого Василия 22 и 30), а виновный мужчина подвергается отлучению (правило 27 Халкидонского Собора), так же как и уступившая ему женщина (правило 38 святого Василия). Существуют также каноны, требующие достаточно долгого периода между помолвкой и браком: этот период, юридически считавшийся браком, служил, очевидно, испытательным сроком (святое правило 98 VI Вселенского Собора, или "Пятошестого").
Если защита свободы выбора в брачном решении является совершенно оправданной, то другие установления древних канонов и христианских императоров могут быть оправданы лишь общественными, юридическими или психологическими условиями прошлого. Если, например. Кодекс императора Юстиниана, снисходительно принятый Церковью, определял нижний предел брачного возраста для мужчины и женщины в 14 и 12 лет соответственно, то следует признать, что повышение возрастной границы, происходящее в законодательстве современных цивилизованных стран, можно признать более близким к христианскому идеалу брака. Самая либеральная в этих вопросах византийская юридическая и каноническая традиция покажется чрезмерно строгой, если мы узнаем, какие дальние семейные связи или родство рассматривались как препятствие к браку.
У иудеев браки между близкими родственниками, даже двоюродными, не только допускались, но и поощрялись; римский закон запрещал брак между представителями разных поколений (например, дяди с племянницей), но не препятствовал браку двоюродных родственников. В отличие от других религий, христианство начало с весьма строгого ограничения браков не только между близкими кровными родственниками, но также и между родственниками по мужу или жене. Таким образом, последующие декреты императоров Феодосия и Юстиниана, а также определения Шестого ("Пятошестого") Вселенского Собора постановили, что тот, "кто женится на дочери своего отца (сводной сестре); или отец, или сын на матери и дочери; или отец и сын на девицах, которые являются сестрами; или мать и дочь на двух братьях; или два брата на двух сестрах - все они подпадают под правило семилетнего отлучения, предусматривающее публичный отказ от этой противозаконной связи" (правило 54).
Этот необычный текст, по всей вероятности, отчасти можно объяснить заинтересованностью христиан в сохранении человеческих отношений такими, какими они были созданы рождением или браком, желанием предотвратить семейные недоразумения и избежать неприятностей, могущих возникнуть из-за "влюбленностей" родственников. Это тем более оправдано в условиях, когда большие семьи, заключавшие в себе различные степени родства, жили совместно. С другой стороны, на соборное решение мог повлиять абстрактный принцип римского права относительно исчисления степеней родства. По этому принципу пара, вступившая в брак, юридически рассматривалась как одна личность; таким образом, мужчина признавался в первой степени родства со своей невесткой. Поэтому, если его жена умирала, он не мог вступить в брак с ее сестрой, так как по византийскому закону браки запрещались вплоть до седьмой степени родства.
В настоящее время, конечно, нет необходимости точно следовать тем правилам, которые основываются на социальных и юридических отношениях прошлого и не соответствуют никаким богословским или духовным ценностям. Единственное пастырское соображение, которым не следует пренебрегать, - это генетический риск, содержащийся в единокровных браках.
Еще более поразительными являются положения Кодекса Юстиниана (V, 4), одобренные Шестым Вселенским Собором. Они юридически уравнивают "духовные" связи, созданные восприемничеством при крещении, с кровным родством. Так, 53-е правило Пятошестого Собора запрещает не только браки между восприемниками и их крестниками, но и, что особенно подчеркивается, между крестным отцом и родной матерью новокрещеного ребенка (если она овдовеет). Цель этого правила, возможно, защитить ту особую ответственность крестных родителей, которую они должны чувствовать за воспитание своего крестника в истинно христианском духе, без примеси каких бы то ни было материальных аспектов.
Желание согласовываться с древними юридическими нормами не должно умалять действительной огромной ответственности, лежащей на священниках, воспитателях, родителях и, прежде всего, на самой паре, готовящейся вступить в брак. Простым исполнением юридических и канонических норм нельзя, без сомнения, достигнуть истинно христианского брака. Христианский брак по сути своей - непрерывное совершенствование супругов не только относительно друг друга, но и, прежде всего, относительно Христа - совершенствование, достигаемое в Евхаристии и посредством ее. Если в супружеском союзе нет такого совершенствования, то исполнение всех юридических условий не будет иметь абсолютно никакого значения.
Но что, если такое совершенствование невозможно и, более того, нежелательно для брачной пары? Что, если брак рассматривается только как некое социальное явление, или юридический договор о собственнических правах, или как способ регуляции сексуальных отношений?
Эти проблемы священник разрешает всякий раз, когда он сталкивается с брачными парами, отношение которых к Церкви является чисто периферийным. В такой ситуации священник должен объяснить им сущность христианского брака, всякий раз ставя вопрос: не лучше ли ограничиться в данном случае гражданской церемонией, не вступая в церковный брак без понимания или согласия с его истинным значением. Вдвойне острым становится этот вопрос в связи со смешанными браками.
Смешанные браки
Официальным условием церковного брака является союз веры - то есть принадлежность супругов к Православной Церкви. Определения Лаодикийского (правило 10 и 31), Карфагенского (правило 21), Четвертого и Шестого Вселенских Соборов (Халкидонский, правило 14, "Пятошестой", правило 72) запрещают браки между православными и неправославными и предписывают расторгать такие браки, если они зарегистрированы гражданскими властями.
Но, конечно, это не формальный вопрос. Общность веры делает брак истинно христианским. Безусловно, и не принадлежа к одной Церкви, можно наслаждаться дружбой, разделять интересы друг друга, ощущать истинное единение и "пребывать в любви" друг к другу. Но весь вопрос в том, можно ли все эти человеческие отношения изменить и преобразить в реальность Царства Божия, если отношения эти не обогащены опытом принадлежности к Царству, если они не скреплены одной верой. Можно ли стать "единым телом" во Христе без совместного причащения Его евхаристического Тела и Крови? Может ли брачная пара войти в таинство брака - таинство, относящееся "ко Христу и Церкви", - не участвуя вместе в таинстве Божественной Литургии?
Это уже не формальные вопросы, это коренные проблемы, на которые должны ответить все, так или иначе сталкивающиеся с проблемой смешанного брака. Безусловно, самые легкие решения дает конфессиональный релятивизм ("между нашими церквами немного различий") или простое устранение Евхаристии из средоточия христианской жизни. К несчастью, современная практика венчания, не различающая браков единославных и смешанных, толкает именно на последний путь. Мы уже говорили, что такая практика проистекает из постепенной десакрализации брака, а отделение венчания от Евхаристии - крайнее выражение этого процесса. В древней Церкви каноны, запрещающие смешанные браки, понимались всеми - каждый знал, что православный и инославный не могут совместно участвовать в Евхаристии, посредством которой благословлялся брак. Этот и без того спорный вопрос еще более усложнен с недавних пор протестантской практикой "интеркоммуниона" между разделенными христианами, практикой, частично принимаемой и современными католиками. Личные и общественные обязанности по отношению к видимой Церкви Христовой в ее Евхаристии здесь могут на деле заменяться расплывчатой и пассивной религиозностью, для которой таинства играют весьма второстепенную роль [14].
Отказываясь от "интеркоммуниона", Православная Церковь не отвергает христианского единства. Наоборот, она защищает истинное и полное единство и отвергает все его суррогаты. Поэтому и в отношении брака Церковь желает, чтобы супруги наслаждались полным единением во Христе, а потому считает истинно освященными лишь те браки, в которых два существа соединяются в совершенном единстве веры, скрепляемом печатью Евхаристии.
"Смешанные" браки часто имели место в прошлом. В нашем плюралистическом обществе, где православные представляют всего лишь незначительное меньшинство, смешанные браки составляют большой (и постоянно растущий) процент всех браков, благословляемых в наших церквах и также, к сожалению, вне Православия. Все мы знаем, что некоторые подобные браки приводят к созданию счастливых семей, и было бы неблагоразумно и нереально огульно их запрещать. На деле некоторые смешанные браки оказываются прочнее и счастливее, чем браки православных, которые никогда не слышали об истинном значении христианского брака и не принимали на себя никакой христианской ответственности перед Богом.
Эта бесспорная истина не умаляет того, что Евангелие призывает нас не к частичному раскрытию истины и даже не "к счастью" в общепринятом человеческом смысле. Господь говорит: Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48). Христианство немыслимо без борьбы за совершенство. Религиозное безразличие или принятие христианской веры как второстепенного аспекта жизни само по себе исключает стремление к совершенству, о котором говорит Христос. Церковь никогда не сможет примириться с индифференцизмом и релятивизмом.
Следовательно, православный священник не может благословить брак между православным и инославным. Очевидно также, что произносить имя Иисуса Христа перед человеком, не признающим Его Своим Господом, лишено всякого смысла. Такая молитва была бы неуважением не только по отношению к Богу, но и по отношению к человеку и его убеждениям (или отсутствию убеждений). Когда один участник будущего брака является крещеным христианином, благословение Православной Церкви оправдывается уверенностью Апостола Павла в том, что неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим (1 Кор. 7, 14). Но вероятнее, эти слова относятся к браку, в результате которого один из участников обращается к правой вере, а не к тому, в котором член Церкви сочетается с человеком. Церкви не признающим. В любом случае Церковь надеется, что религиозное единство семьи будет восстановлено и придет день, когда оба супруга объединятся в Православии.
Правило, принятое некоторыми православными епархиями, - требовать от участников смешанных браков письменного обязательства крестить детей и воспитывать их в православии, - является (по крайней мере, в отношении подписавшего) очень сомнительным как с принципиальных позиций, так и с точки зрения действенности. Здесь не может быть компромиссов: либо православный супруг должен быть настолько сильным в убеждениях, чтобы передать собственное религиозное направление детям и уверенно ввести всю семью в Церковь, либо он вообще отказывается от каких-либо действий. К тем же, кто заключает брак вне Православной Церкви, пастырское отношение должно быть вполне определенным. Такой брак рассматривается как измена таинственной благодати, которая получена от Церкви в крещении, а это фактически несовместимо с принадлежностью к Церкви.
Многие недоумения, связанные со смешанными браками, разрешились бы и для православных, и для инославных, если бы была возрождена древняя практика, объединяющая в единое целое брачный обряд и Евхаристию. Тогда при венчании смешанных пар должна была бы использоваться совершенно отличная, независимая от Евхаристии церемония (как и при втором или третьем браке православных). Невозможность благословения смешанных браков во время Литургии сама по себе была бы достаточно красноречивой и показывала бы, во-первых, истинную сущность освящаемого Церковью брака; во-вторых, пастырскую терпимость, проявляемую Церковью при благословении смешанного брака, и, наконец, в-третьих, желание Церкви, чтобы смешанный брак пришел к совершенству в союзе веры и совместному участию в Евхаристии.
Развод
Упорство католицизма в вопросе о юридической нерасторжимости брака, полного запрета на развод и второй брак при жизни супруга все еще остается предметом споров. Православная позиция по этому вопросу очень часто определяется простым противопоставлением католицизму. Но правильно ли заявить, что "Православная Церковь допускает развод"?
Традиционная позиция католицизма и канонические правила о разводе и второбрачии основываются на двух посылках: 1) брак является контрактом, юридически нерасторжимым для христиан; 2) брачный контракт касается только земной жизни, и, следовательно, он расторгается со смертью одной из сторон.
Православный же подход к этому вопросу определяется другими, совершенно отличными посылками:
1) Брак - это таинство, заключающееся в священническом благословении членов Тела Церкви; как любое таинство, брак относится к вечной жизни в Царстве Божием и, следовательно, не прерывается со смертью одного из супругов, а создает между ними, если они того пожелают и если это дано им (Мф. 19, 11), - вечную связь.
2) Как таинство, брак - не магическое действие, а дар благодати. Участники его, будучи людьми, могут ошибиться и просить о благодати брака, когда они еще не готовы принять ее или сделать ее плодотворной.
По этим причинам Церковь допускает, что благодать могла быть "не воспринята", и позволяет расторжение брака и второй брак. Конечно, Церковь не поощряет второбрачия, даже, как мы увидим, второбрачия во вдовстве - по причине вечного и неразрывного характера брачной связи; Церковь лишь допускает второй брак, когда в определенных случаях находит его лучшим решением для человека.
Хорошо известно осуждение развода, высказанное Христом: Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими, а сначала было не так; но Я говорю вам: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует (Мф. 19, 8-9; ср. 5, 31-32; Мк. 10, 2-9; Лк. 16, 18) [15]. Но возможность развода из-за прелюбодеяния и слова Апостола Павла о том, что жена. может развестись с мужем (1 Кор. 7, 11), ясно показывают, что Новый Завет не понимает под неразрывностью брачных уз абсолютного запрета на человеческую свободу. Эта свобода предполагает возможность греха и его последствий; в конечном счете грех может расстроить и брак.