Проявление внешней и внутренней точек зрения на разных уровнях анализа

Мы выделили несколько общих планов, где вообще может проявляться различие точек зре­ния; при этом каждый раз мы стремились прежде всего рассмотреть специфические (для соответству­ющего уровня анализа) возможности проявления то­чек зрения.

Нетрудно видеть, между тем, что по крайней ме­ре одно противопоставление точек зрения имеет об­щий, как бы «сквозной» характер, то есть выявля­ется в каждом из рассмотренных выше планов. Про­тивопоставление это мы условно обозначили как противопоставление «внешней» и «внутренней» то­чек зрения.

Иначе говоря, в одном случае автор при повест­вовании занимает позицию заведомо внешнюю по отношению к изображаемым событиям - опи­сывая их как бы со стороны. В другом случае, напротив, он может помещать себя в некоторую внутреннюю по отношению к повествованию позицию: в частности, он может принимать точку зрения того или иного участника повествуемых со­бытий или же он может занимать позицию человека, находящегося на месте действия, но не принимаю­щего в нем участия.

В свою очередь, при общей внутренней позиции автора по отношению к действию, которое он опи­сывает, может различаться опять-таки внутренняя или внешняя позиция по отношению к тому или иному персонажу. Действительно, в том случае, ко­гда писатель принимает при описании точку зрения того или иного действующего лица, можно говорить о том, что данный персонаж описывается с некото­рой внутренней по отношению к нему точки зрения. Между тем, если писатель ведет репортаж с места действия, не ставя себя в позицию непосредствен­ного участника событий, авторская точка зрения по необходимости является внешней по отношению к описываемым персонажам (автор использует при описании точку зрения стороннего наблюдателя), но внутренней по отношению к самому описываемому действию.

Для иллюстрации описания последнего типа мож­но сослаться на одно место из «Мастера и Марга­риты» М.Булгакова. Описывается разговор Ивана и Мастера в сумасшедшем доме; при этом разговор происходит в палате Ивана, где, кроме них двоих, никого нет. Автор сообщает: «...гость начал говорить Ивану на ухо так тихо, что то, что он рассказал, стало известно одному поэту только, за исключени­ем первой фразы...». Далее приводится эта фраза, и описание приобретает подчеркнуто остраненный ха­рактер: описывается мимика героя, внешнее впечат­ление от его поведения, но слова его до нас не доносятся - автор (а вместе с ним и читатель) как бы не может их слышать. Затем нам сообщается: «... когда перестали доноситься всякие звуки из­вне, гость отодвинулся от Ивана и заговорил по­громче»¹ - и таким образом мы получаем возмож­ность услышать конец рассказа Мастера.

Совершенно очевидно, что автор использует в данном случае точку зрения незримого наблюдате­ля, присутствующего в описываемой сцене, но не принимающего в ней участия. В других случаях эта точка зрения не проявляется столь явным об­разом.

Надо сказать, что значение внешней точки зре­ния как композиционного приема следует из того обстоятельства, что она лежит в основе известного явления, получившего в свое время название «остранения». Действительно, сущность явления остранения в значительной мере сводится к использо­ванию принципиально новой - чужой - точки зрения на знакомую вещь или знакомое явление, когда художник «не называет вещь ее именем, но описывает ее как в первый раз виденную, а случай - как в первый раз произошедший»². Иначе говоря, в аспекте рассматриваемой нами проблематики прием остранения может быть понят как переход на точку зрения постороннего наблюдателя, то есть исполь­зование позиции принципиально внешней по отно­шению к описываемому явлению.

Различия внешней и внутренней точек зрения при повествовании, как мы уже имели возможность видеть, в принципе могут проявляться в каждом из рассмотренных выше планов (причем могут реали­зоваться различные возможности сложного компо­зиционного построения, сочетающего - на разных уровнях - внутреннее и внешнее описание одного и того же объекта).

Так, в плане идеологии тот, с чьей точки зрения оцениваются описываемые события, может выступать, например, в качестве непосредственного участника действия (главного героя или второсте­пенного персонажа³) или же даваться в качестве потенциального действующего лица, которое хотя и не принимает участия в повествуемых собы­тиях, но, вообще говоря, вполне вписывается в круг действующих лиц. И в том и в другом случае мир дается при повествовании как бы представленным (в плане идеологической оценки) изнутри, а не извне.

В других же случаях идеологическая оценка про­изводится с некоторых заведомо внешних по отно­шению к самому повествованию позиций - с пози­ций именно автора в собственном смысле этого сло­ва (а не рассказчика), то есть лица, в принципе противопоставленного своим героям, находящегося над ними, а не среди них. Подобное идеологиче­ское отчуждение характерно, в частности, для са­тиры⁴.

В плане фразеологии всевозможные слу­чаи использования в авторской речи чужого слова (формы несобственно-прямой речи, внутреннего мо­нолога и т.п.) могут свидетельствовать о внутренней точке зрения по отношению к описываемому персо­нажу. В то же время такое явление, как «сказ» (в его чистой форме), свидетельствует об использова­нии при повествовании точки зрения внутренней по отношению к описываемому действию, но внешней по отношению к действующим лицам.

С другой стороны, мы видели, что фразеологи­ческое противопоставление внешней и внутренней точек зрения релевантно не только для авторской речи, но и при передаче прямой речи действующих лиц. Как мы старались показать в соответствующем разделе⁵, натуралистическое воспроизведение ино­странной или неправильной речи в общем свиде­тельствует о некотором отчуждении автора, то есть об использовании им какой-то внешней позиции. При этом в одних случаях здесь выступает внеш­няя позиция описывающего по отношению к опи­сываемому персонажу (примером может служить картавость Денисова), в других же случаях - внеш­няя позиция по отношению вообще к описываемо­му действию (соответственно может трактоваться французский язык в «Войне и мире»).

То же противопоставление выступает со всей оче­видностью и в плане пространственно-вре­менной характеристики. В плане собственно пространственной характеристики совпадение пози­ции описывающего с позицией того или иного пер­сонажа указывает на использование внутренней (по отношению к данному персонажу) точки зрения, тогда как отсутствие такого совпадения (в частности, в рассмотренных выше случаях «последовательного обзора», «немой сцены», точки зрения «птичьего по­лета» и т.п.) говорит об использовании позиции внешней. Точно так же в плане временной характе­ристики использование внутренней точки зрения имеем, например, в том случае, когда временная по­зиция повествователя синхронна описываемому им времени (он ведет свое повествование как бы из «на­стоящего» участников действия), - тогда как внеш­няя точка зрения представлена при ретроспективной позиции автора (когда автор сообщает то, чего не могут еще знать персонажи, - как бы производя по­вествование не с точки зрения их «настоящего», а с точки зрения их «будущего»).

Что же касается плана психологии, то из рассмотрения в соответствующем разделе должно быть очевидно, что противопоставление внешней и внутренней позиций является основным в этой сфе­ре (см. сказанное выше об описании «извне» и опи­сании «изнутри» в психологическом аспекте). По­нятно при этом, что речь может идти здесь только о внешней или внутренней позиции автора по от­ношению к некоторому персонажу, а не по от­ношению к описываемому действию.

Совмещение внешней и внутренней точек зрения
(на определенном уровне анализа)

Выше (в гл. 5) мы отмечали общую воз­можность совмещения различных точек зрения при повествовании - совмещения, которое может про­являться как на разных уровнях произведения, так и на одном и том же уровне. Точно так же мы можем отметить теперь возможность совмещения (на том или ином уровне) описания, использующего внешнюю точку зрения, и описания, использующего точку зрения внутреннюю. Мы проследим эту воз­можность по разным планам.

План идеологии. Анализируя структуру про­изведений Достоевского (преимущественно в плане идеологической оценки), М.М.Бахтин пишет: «Со­знание героя дано как другое, чужое сознание, но в то же время оно не опредмечивается, не закрывает­ся, не становится простым объектом авторского со­знания»⁶. Иначе говоря, можно считать, что здесь имеет место совмещение внутренней (но отноше­нию к данному персонажу) и внешней точек зре­ния - причем данные точки зрения различаются исключительно в плане идеологии.

План психологии. Совершенно аналогич­ное совмещение внутренней и внешней точек зре­ния - но проявляющихся на этот раз в плане пси­хологии - можно усмотреть в разбиравшемся выше случае с Митей Карамазовым (внутреннее состоя­ние которого подробно описывается, но при этом умалчивается о том, что его больше всего заботит и к чему он должен, соответственно, постоянно воз­вращаться в своих мыслях)⁷. В самом деле, мы мо­жем считать, что при описании Мити совмещены две различные точки зрения, которые мы исследо­вали при рассмотрении плана психологии, - точ­ка зрения изнутри (предполагающая описание внут­реннего состояния персонажа) и точка зрения извне, то есть отчужденная точка зрения, использующая позицию стороннего наблюдателя (предполагающая, наоборот, отсутствие описания внутреннего состоя­ния персонажа). Указанное совмещение имеет место вообще на протяжении всего повествования, когда речь идет о Мите, но с наглядностью оно проявля­ется лишь тогда, когда эти точки зрения вступают в известный конфликт, начиная противоречить одна другой⁸.

План пространственно-временной перспективы. Совмещение точек зрения (пер­сонажа и рассказчика), различающихся во времени, уже рассматривалось нами при разборе композици­онных проблем, связанных со временем. Мы имеем в виду тот случай, когда совмещаются, во-первых, временная позиция некоторого описываемого пер­сонажа (его «настоящее») и, во-вторых, временная позиция рассказчика, знающего дальнейший ход со­бытий (и, соответственно, смотрящего - по отно­шению к данному персонажу - из его будущего)⁹,- причем описание ведется с одновременным исполь­зованием обеих позиций. Этот случай правомерно рассматривать опять-таки как случай совмещения внешней (по отношению к описываемым событиям) и внутренней позиций повествователя, но проявля­ющихся на этот раз в плане пространственно-вре­менной характеристики.

План фразеологии. Совмещение внешней и внутренней позиций автора по отношению к не­которому персонажу рассматривалось выше на примере тех случаев, когда описание дается па­раллельно в двух планах - в плане авторской речи и в плане индивидуальной фразеологии какого-то действующего лица. См. приводившиеся выше¹⁰ при­меры подобного совмещения из «Войны и мира» со ссылкой на восприятие Наполеона: «Увидав... рас­стилавшиеся степи (Les steppes)...» (XI, 5) и т.п.

В то же время совмещение внешней и внутрен­ней позиций автора по отношению ко всему дейст­вию в целом (а не некоторому персонажу) представ­лено в случае описания охоты в Отрадном, которое, как уже говорилось, ведется сразу в двух планах - со специальной охотничьей фразеологией и с фра­зеологией нейтральной¹¹.