Глава 5. Печаль и горе

Для любых родителей такое событие хуже самого страшного кошмара. Представьте, что ваш сын внезапно ушел из дома без видимых для этого причин. Через несколько месяцев вы узнаете, что полиция раскрыла банду гомосексуалистов–убийц, которые обманом заманивали, мучили и убивали мальчиков. Затем вам сообщают, что тело вашего сына было обнаружено в месте массового захоронения жертв этой банды, а затем опознано. Полиции это место показал семнадцатилетний Элмер Уэйв Хенли. Он был арестован за убийство своего тридцатитрехлетнего друга Дина Корла, совершенное после ночной оргии, сопровождавшейся приемом наркотиков. Хенли рассказал, что он был членом банды убийц, поставлявших мальчиков для Дина Корла. Когда Корл заявил, что Хенли будет его следующей жертвой, Хенли его застрелил. Находясь в тюрьме за убийство Корла, Хенли рассказал полиции об убийстве мальчиков, назвав свои показания «услугой, которую он хотел бы оказать их родителям». По его словам, однажды он почувствовал, что родители должны были узнать, что случилось с их сыновьями. В итоге в месте захоронения были обнаружены тела двадцати семи мальчиков.

Бетти Ширли – мать одной из жертв этой банды. Ее горе не знает границ, ее страдания так сильны, что каждый, кто видит выражение ее лица, понимает чувства этой женщины. Возможно, кому–то даже покажется, что он слышит ее рыдания. Сообщения, передаваемые лицом и голосом, повторяют друг друга, когда не делается попыток регулирования проявлений эмоции.

Смерть ребенка является универсальной причиной печали и горя родителей.^[94] Возможно, нет другого события, способного вызвать такое сильное и продолжительное чувство горя. Когда я проводил исследования в Папуа–Новой Гвинее в 1967 г., я просил людей из племени форе показать мне, каким бы стало выражение их лица, если бы им сообщили, что у них умер ребенок. Видеозаписи их усилий позволяют увидеть такое же выражение, какое было у Бетти Ширли, хотя и чуть менее интенсивное, так как они всего лишь изображали, а не переживали утрату.

Печаль могут вызвать разные виды потерь и утрат: потеря друга или возлюбленной; потеря самоуважения вследствие невозможности достичь поставленной карьерной цели; потеря части тела или утрата определенной функции по причине несчастного случая или болезни, а для некоторых людей – и потеря ценного для них предмета. Имеется много слов для описания человека, находящегося в состоянии печали: «разочарованный», «унылый», «грустный», «подавленный», «обескураженный», «огорченный», «несчастный», «скорбящий» и т. д.

Ни одно из этих слов, по–видимому, не подходит для описания эмоции, отражающейся на лице Бетти Ширли. Мы с Уолли Фризеном предположили, что эта эмоция имеет две составляющие: печали и горя.^[95] В состоянии горя проявляется протест; в состоянии печали наблюдается больше покорности и безнадежности. Горе подразумевает попытки активного воздействия на источник потери. Печаль более пассивна. Часто горе выглядит не имеющим конкретного назначения – когда ничего нельзя сделать для возвращения того, что было утрачено. Мы не можем сказать по выражению лица, показанному на этой фотографии, испытывает ли Бетти печаль или горе. Это было бы более понятно, если бы мы могли увидеть выражения ее лица в течение нескольких секунд, услышать ее слова и понаблюдать за ее жестами. Действительно, было бы очень тяжело слышать стенания Бетти, выражающие ее отчаяние или душевную боль. Мы можем отвести взгляд от лица, но мы не можем не слышать голосовых проявлений эмоции. Мы учим наших детей подавлять неприятные звуки, ассоциируемые с некоторыми эмоциями, особенно рыдания, выражающие отчаяние или горе.

Печаль – это одна из самых продолжительных эмоций. После периода протестующего горя обычно наступает период смиренной печали, в течение которого человек ощущает себя абсолютно беспомощным, а затем вновь возникает протестующее горе, пытающееся вернуть потерю, затем снова наступает черед печали и т. д. Когда эмоции проявляются умеренно или даже слабо, они могут продолжаться всего несколько секунд, могут сохраняться в течение нескольких минут, пока не возникнет другая эмоция (или не наступит полное отсутствие эмоций). Сильная эмоция, испытываемая Бетти Ширли, может проявляться волнообразно, снова и снова, а не сохраняться непрерывно на уровне максимальной интенсивности. В случае таких тяжелых утрат всегда возникает фоновое печальное настроение, которое сохраняется в течение какого–то времени и затем, по окончании периода траура, начинает постепенно ослабевать.

Даже при такой глубокой печали в какие–то моменты могут ощущаться и другие эмоции. Иногда опечаленный человек может гневаться на свою жизнь, на Бога, на людей или предметы, ставшие причиной его тяжелой утраты, на умершего человека за то, что он умер, особенно если покойный сознательно подвергал себя какому–то риску. Человек может гневаться на самого себя: за то, что не предпринял каких–то действий, за то, что не высказал важное чувство, за то, что не смог предотвратить смерть. Даже если разумом человек понимает, что эта смерть была неизбежной, все равно он испытывает вину и гнев, оттого что не сумел сделать невозможное.

Бетти Ширли почти наверняка испытывала гнев в отношении двух мужчин, убивших ее сына, но фотограф запечатлел ее в другой момент: когда она испытывает печаль и горе. Мы чувствуем гнев в отношении человека, ставшего причиной ее тяжелой утраты, и одновременно мы чувствуем печаль и горе по поводу утраты как таковой. Человек может испытывать только один гнев, если потеря происходит не навсегда, как в случае смерти, а на какое–то время. Но даже в такой ситуации может возникнуть печаль при ощущении произошедшей потери. Здесь нет каких–то жестких правил, так как довольно часто скорбящий человек, который чувствует себя покинутым, в какие–то моменты испытывает гнев по отношению к умершему.

Время от времени скорбящий человек испытывает страх перед тем, как он будет жить дальше, и страх из–за того, что он никогда не сможет оправиться от своей тяжелой утраты. Такой страх часто перемежается с ощущением неспособности продолжать жить после такой личной катастрофы. Если потеря близкого человека еще не произошла, то именно страх, а не печаль или горе, может быть преобладающей эмоцией.

Время от времени во время сильной печали могут кратковременно переживаться даже позитивные эмоции. Возможны мгновения радости, возникающие при воспоминаниях о счастливых периодах жизни с покойным. Иногда на похоронах или поминках друзья и родственники покойного делятся воспоминаниями о таких приятных моментах, вызывая у присутствующих негромкий смех. На короткие мгновения могут возникать позитивные эмоции при виде близкого друга семьи, пришедшего выразить свои соболезнования семье покойного.

Когда я работал в труднодоступных районах Новой Гвинеи, я познакомился с еще одним проявлением скорби. Как–то раз я вы шел из деревни, в которой мы жили, и отправился пешком в расположенный в районном центре австралийский госпиталь, чтобы принять там душ и подзарядить аккумуляторы моей кинокамеры. Женщина, жившая в соседней деревне, также направилась в госпиталь с тяжелобольным ребенком, который, к сожалению, вскоре умер. Австралийский доктор собирался отправить женщину вместе с ее мертвым ребенком обратно в деревню и пригласил меня поехать вместе с ними. Женщина тихо села в «лэндровер» и молча держала на руках мертвого ребенка в течение всего нашего долгого путешествия. Но когда мы приехали в ее деревню и она увидела своих родственников и друзей, она начала плакать, демонстрируя свое глубокое горе.

Доктор решил, что она вела себя неискренне и использовала ритуальное выражение горестных эмоций, чтобы произвести впечатление на соседей по деревне. Он полагал, что если бы она действительно испытывала отчаяние, то проявляла бы его во время поездки с нами.

Но доктор не понимал, что по–настоящему пережить горе можно лишь в присутствии других людей, разделяющих горечь утраты. Мы знаем, что произошло, но значение этого события становится для нас более глубоким, когда мы рассказываем о нем другим или видим их реакцию на нашу потерю.^[96] Это был предельный случай проявления данного феномена, так как эта женщина принадлежала культуре каменного века, которой не были известны ни спички, ни водопровод, ни зеркала, ни какая–либо одежда, кроме юбок из травы. Контекст, в котором произошла смерть ее ребенка, был лишен для нее какого–либо смысла. Современная больница со всем ее оборудованием сделала опыт, полученный этой женщиной, нереальным – как будто она слетала на Марс и затем вернулась на Землю. Другая возможность заключалась в том, что она держала свое горе в себе в присутствии двух иностранцев – доктора и меня. Возможно также, что она была в шоковом состоянии и должно было пройти какое–то время, чтобы она из него вышла и смогла ощутить и проявить свое горе. Если бы прошло больше времени, то ее горе проявилось бы независимо от места, в котором она находилась. Был период, когда специалисты по психическому здоровью считали, что близкие усопшего, не показывавшие сильного горя, не осознавали факта утраты и, следовательно, были уязвимы к возникновению у них серьезных психиатрических проблем. Последние исследования говорят о том, что это не всегда так, особенно когда покойный умирал медленно и у всех было достаточно времени, чтобы свыкнуться с мыслью о его скорой смерти. В таких случаях близкие усопшего не испытывали сильного горя, а лишь испытывали печаль, когда смерть действительно наступала. Если же отношения с покойным были непростыми и сопровождались многочисленными ссорами и проявлениями недовольства, то его смерть может вызвать у близких облегчение, а не отчаяние.

Если смерть любимого человека оказывается внезапной и неожиданной, не дающей времени подготовиться к ней, то родственникам нередко кажется, что покойный еще жив. Доктор Тед Райнерсон, изучавший, как люди реагируют на внезапную смерть любимого человека, обнаружил, что близкие покойного часто продолжали разговаривать с ним, поскольку верили, что он может их слышать и отвечать им.^[97] Когда смерть наступает в результате несчастного случая, убийства или самоубийства, то такие беседы с погибшим могут продолжаться годами и его близким требуется много времени, чтобы полностью смириться с его уходом из жизни.

Сильное выражение горя, подобное наблюдаемому у Бетти Ширли, может появиться даже тогда, когда человек, предвидящий скорую тяжелую утрату, внезапно получает известие о том, что его возлюбленный жив и здоров. В первый момент испытываемого облегчения горе, находившееся внутри, вырывается наружу. Горе, которое ожидалось, но сдерживалось, проявляется открыто. В такой момент человек испытывает одновременно и горе, и облегчение. Отложенные эмоции, сдерживавшиеся по той или иной причине, вырываются наружу, когда испытывать их становится совершенно безопасно, даже если эти эмоции не имеют больше отношения к текущей ситуации.

Есть еще одно возможное, но недостаточно исследованное объяснение того, почему иногда наблюдаются признаки горя, дополненные слезами, когда человек слышит радостные новости. Возможно, в таких случаях сильная радость переполняет эмоциональную систему и исключительно сильная эмоция вызывает кратковременные проявления горя. Гнев может служить защитой против горя, заменой горю, а иногда и лекарством от него. Когда отвергнутый влюбленный испытывает гнев при воспоминании о полученном отказе, его отчаяние ослабевает. В моменты гнетущего одиночества печаль возвращается, а затем снова уступает место гневу. У некоторых людей гнев постоянно находится «в резерве», готовый вспыхнуть при малейшем признаке утраты, чтобы не допустить возникновения чувства горя.

Некоторые психотерапевты утверждают, что продолжительные печаль и горе, возникающие как реакция на утрату, являются следствием гнева, обращенного вовнутрь. Если бы страдающий человек мог бы направить свой гнев наружу, на покойного за его смерть, на бессердечную возлюбленную, на супругу, учителя или босса, то тогда печаль и горе оказались бы «излеченными». Хотя это действительно может произойти, я сомневаюсь, что такая реакция является типичной. Нет ничего необычного в том, чтобы испытывать чувство гнева в отношении человека, ушедшего из жизни, но гнев никоим образом не является при этом единственным чувством, а его выражение не может быть обязательным или надежным лекарством от испытываемых печали или горя.

В наши дни люди часто принимают медицинские препараты, предназначенные для ослабления сильных проявлений печали и горя, для облегчения испытываемой скорби. У меня нет возражений против использования препаратов для ослабления депрессии – эмоционального расстройства, о котором мы поговорим в этой главе. Но я гораздо меньше уверен в том, что для людей полезнее не испытывать печали или горя по поводу тех естественных утрат, с которыми мы сталкиваемся на жизненном пути, если только депрессия человека не носит клинического характера. Печаль и горе могут помочь залечить рану, нанесенную тяжелой утратой, и без них страдание, вызванное такой утратой, могло бы продолжаться дольше.

При приеме соответствующих препаратов человек не будет выглядеть испытывающим страдание, и это может быть очень плохо. Печаль и горе, отражающиеся на лице и в голосе, взывают к другим людям о помощи. Такая социальная поддержка в виде заботы со стороны друзей и родственников оказывает исцеляющий эффект. Человек, принимающий лекарства для того, чтобы не проявлять печали и горя, может получать меньше такого полезного внимания. Я не собираюсь предлагать намеренно проявлялись выражения печали и гнева на лице и в голосе ради получения помощи от других людей. Эти выражения являются непроизвольными, а не преднамеренными, но одна из их эволюционных функций состоит в том, чтобы заставлять тех, кто видит эти выражения, проявлять участие и заботу.

Другая функция выражений печали и горя состоит в обогащении восприятия того, что означала понесенная потеря. Мы прекрасно знаем, что мы ощущаем при плаче, знаем о страдании, ощущаемом на нашем лице после многократных выражений горя и печали. Вряд ли бы мы не знали, что означала для нас потеря, если бы на лице не было никакого выражения эмоции; разумеется, мы бы это знали, но мы бы не ощущали потерю в полном объеме, если бы медицинские препараты ослабили бы наше проявление отчаяния. Еще одна функция печали состоит в том, чтобы позволить человеку восстановить свои ресурсы и сохранить свою энергию. Разумеется, этого не может произойти, когда печаль заменяется горем, которое истощает ресурсы.

Я хотел бы предупредить читателя. Нет надежных данных о том, как люди, принимающие лекарства, проявляют реакции печали и горя, когда скорбят по умершему пли когда страдают от потери другого рода. Мы не знаем, что здесь можно посоветовать, и я могу лишь предложить читателям самим заняться изучением этих вопросов. И вновь я подчеркиваю, что не рассматривал ни патологические реакции на потерю, ни случаи клинической депрессии (в конце этой главы я объясню, чем клиническая депрессия отличается от печали и горя).

Следующая история произошла летом 1995 г. в лагере для боснийских беженцев в Тузле. Во время войны на Балканах европейцы и американцы объявили некоторые зоны находящимися под защитой войск НАТО. Но сербы проигнорировали это заявление и вошли в одну из таких зон вблизи города Сребреница. Там сербы зверски убили многих местных жителей мужского пола. Беженцы, двигавшиеся в сторону Тузлы, видели вдоль дороги тела мирных жителей и развалины дымящихся домов, сожженных сербами вместе с находившимися там людьми.

Люди, показанные на этой фотографии, – это боснийские мусульмане в лагере под Тузлой, еще одной якобы безопасной территории. Им только что прочитали список тех, кто остался в живых, и многие из них узнали, что больше никогда не увидят своих отцов, братьев и мужей.

Трудно не захотеть утешить ребенка, испытывающего подобное горе. Такой импульс к «поддержке ближнего» и предоставлению помощи имеет фундаментальное значение для любого чувства общности. Он вызван, по крайней мере частично, страданием, которое мы испытываем, когда видим страдания другого человека, особенно страдания беспомощного и несчастного ребенка. В этом состоит одна из функций или задач этого выражения: взывать о помощи, дать почувствовать страданию одного человека многим другим людям, чтобы получить от них помощь. А помощь, оказываемая другому человеку, – облегчение его положения, избавление его от несчастий – позволяет тому, кто оказывает эту помощь, испытывать позитивные чувства.

Те же самые чувства – желание помочь и утешить – могут возникать при виде выражения лица Бетти Ширли, но, возможно, не такие сильные. Большинству из нас легче попытаться утешить ребенка, чем взрослого человека, даже если его страдания проявляются так отчетливо. Социолог Эрвин Гофман отмечал, что имеется мало факторов, способных сдержать наше желание коснуться незнакомого ребенка, чтобы утешить его в несчастье или каким–то образом развеселить. (Он писал об этом в 1960–х гг., когда проблема педофилии не стояла так остро.)

Я сам слишком чувствителен к страданиям других. Телевизионные репортажи, даже если они посвящены чрезвычайным событиям, с последствиями которых удалось благополучно справиться, мгновенно вызывают у меня слезы и душевную боль. Самые примитивные рекламные телеролики, рассказывающие о чьей–то неудаче, способны заставить меня прослезиться! Но таким я был не всегда. Я уверен, что моя нынешняя чувствительность является результатом исключительно болезненного опыта, полученного тридцать лет назад во время хирургической операции. Из–за ошибки врачей я не получал нужных обезболивающих препаратов и в течение пяти дней вынужден был испытывать такие страдания, что временам помышлял о самоубийстве. Эти ужасные боли разрегулировали мою систему эмоций печали/страдания. Теперь я стал подобен контуженому солдату, преувеличенно остро реагирующему на любой звук, напоминающий звук орудийной стрельбы. Очень интенсивный и плотный (повторяющийся снова и снова) эмоциональный опыт способен стать отправной точкой возникновения у меня любой эмоции.

Следует отметить, что не каждый хочет получать помощь, когда он испытывает печаль или горе. Кто–то предпочитает уединиться, чтобы не показывать окружающим свое состояние. Такие люди могут стыдиться своей слабости и беспомощности, стыдиться своей зависимости от другого человека, своей привязанности к нему. Все это заставляет их испытывать печаль и горе, когда они теряют этого человека навсегда. Есть люди, которые гордятся тем, что никогда не проявляют своих негативных эмоций, а лишь показывают «напряженную верхнюю губу». Но один лишь факт того, что кто–то не хочет проявлять свои чувства, еще не значит, что этот человек полностью преуспеет в своем намерении; это не значит также, что он не испытывает эмоций благодаря тому, что подавляет (насколько может) их выражения. Как объяснялось в главе 4, выражения эмоций являются непроизвольными; они начинают проявляться даже тогда, когда мы этого не хотим. Мы можем подавить их лишь частично и никогда полностью. Если бы мы могли полностью устранять выражения эмоций – так, чтобы не было их следов на лице, в голосе и движениях тела, – то тогда мы должны были бы считать эти выражения столь же ненадежными, как и произносимые нами слова.

(Я намеренно использовал в предыдущем параграфе местоимения мужского рода, так как такое поведение чаще наблюдается у мужчин, хотя я не собираюсь утверждать, что его нельзя наблюдать у женщин или что оно характерно для всех мужчин. Традиции культуры и воспитания в конкретной культуре, а также, возможно, и характер, играют важную роль в формировании установок, определяющих, как человек будет переживать и проявлять печаль и горе.)

Каждое выражение распространяет набор родственных сообщений. Сообщения о печали и горе передают следующую информацию: «Я страдаю; утешьте меня и помогите мне». Когда мы видим эти выражения, наша реакция оказывается не отстраненной или умозрительной, даже когда эти выражения мы видим на фотографиях в книге. Мы созданы таким образом, чтобы отвечать эмоцией на эмоцию; обычно мы чувствуем направляемое нам сообщение. Но это не всегда означает, что мы чувствуем именно ту эмоцию, которая нам направляется.

Не каждый чувствует страдание других; не у каждого возникает стремление поддержать и утешить несчастного человека. Некоторые люди проявляют гнев при виде чужих страданий. Они могут чувствовать, что им направляется нежелательное, необоснованное требование о помощи: «Почему он не может позаботиться о себе сам? Что хнычет?» Сильван Томкинс считал, что фундаментальное различие между людьми заключается в том, как они реагируют на страдания других. Чувствуем ли мы, что страдаем сами и хотим им помочь, или же мы порицаем страдающего человека за то, что он оказался в таком положении и теперь выставляет нам какие–то требования?

Иногда человек или группа людей – такие, как боснийские мусульмане, евреи, американские индейцы, африканские рабы или цыгане – могут вообще не рассматриваться как человеческие существа, подобные нам. Их могут приравнивать к животным, чтобы показать, какую малую ценность они представляют. Хотя страдания животных принимаются близко к сердцу многими людьми, все же они волнуют не каждого, как не каждого волнуют и страдания тех, кого он считает неполноценными человеческими существами. Их страдания могут рассматриваться как заслуженные или по крайней мере как не способные причинить беспокойство видящему их человеку. Есть также люди, получающие наслаждение от страданий других. Они с удовольствием причиняют боль, физическую или душевную, другим людям, потому что им приятно проявлять свою власть и наблюдать мучения других. Выражение, подобное тому, которое имеет один из этих мальчиков, может только раззадоривать их аппетит и побудить их к тому, чтобы причинять больше, еще больше, страданий своим жертвам. (О таких людях я расскажу в конце главы.)

На страдающем лице мальчика из Тузлы можно увидеть следы слез. В западной культуре разрешается проливать слезы детям и взрослым женщинам, но до недавнего времени слезы печали и горя у взрослых мужчин рассматривались как проявления слабости. Слезы, появившиеся на лице кандидата в президенты Эдмунда Маски в то время, когда он описывал свою реакцию на клеветнические заявления газетчиков в адрес своей жены, по общему мнению, стоили ему победы на первичных выборах в 1972 г. Сегодня, по–видимому, ситуация несколько изменилась. И Боб Доул, и Билл Клинтон не скрывали своих слез во время выборной кампании 1996 г, и никто их за это не критиковал. Масс–медиа и многие учителя обращают внимание на допустимость проявления мужчинами эмоций вообще и печали и страдания в частности. Я сомневаюсь, что такое мнение разделяется всеми сегментами американского общества, но мы не имеем исходных данных для сравнения сегодняшней ситуации с ситуацией тридцатилетней давности.

Слезы характерны не только для печали или горя. Они могут появиться также при сильной радости и во время приступов смеха, хотя недавний анализ научной литературы позволил обнаружить немало описаний того, как взрослые люди плачут от ощущения своей беспомощности.^[98] Люди сообщают о том, что, поплакав, они начинают чувствовать себя лучше, и хотя плач может вызываться разными причинами (например, попытками управлять выражением лица), по–видимому, он является универсальным выражением эмоции. Кое–кто утверждает, что плач характерен только для людей, однако существует немало документальных подтверждений того, что в некоторых трагических ситуациях плакать могут также и приматы.

Большинство эмоций играют ключевую роль в формировании черт нашего характера и возникновении конкретных эмоциональных расстройств. Рассмотрение длительности каждого феномена является простейшим способом проведения различий между эмоциями (которые могут продолжаться несколько секунд или много минут), настроениями (которые могут сохраняться несколько часов или даже один–два дня), личностными чертами (которые могут окрашивать целые периоды человеческой жизни, такие как отрочество, юность, а иногда и всю жизнь).^[99] Хотя эмоциональные расстройства могут быть эпизодическими, длиться несколько недель либо месяцев или же продолжаться годами и десятилетиями, не их продолжительность, а то, как они влияют на нашу способность жить нормальной жизнью, отличает их от наших эмоциональных личностных черт. При наступлении расстройства эмоции выходят из под нашего контроля и могут влиять на нашу способность жить с другими людьми, работать, принимать пищу и спать.

Находясь в грустном настроении, мы можем испытывать печаль в течение многих часов; меланхолик легко поддается грусти или унынию; а депрессия – это психическое расстройство, в котором печаль и горе занимают центральное место. Разумеется, часто люди используют эти слова как равнозначные, говоря, к примеру, что кто–то испытывал депрессию из–за невысокой оценки, полученной на экзамене. Но психические расстройства имеют свои отличительные особенности, которые выводят их за пределы нормальных эмоциональных реакций.

Прежде всего они длятся намного дольше. «Депрессия», вызванная невысокой оценкой, быстро пройдет, если произойдут какие–то другие важные события. Настоящая депрессия длится днями, месяцами, а иногда даже годами. В случае эмоционального расстройства определенные эмоции начинают преобладать в жизни человека, занимая в ней монопольное положение, в результате чего он лишь изредка может испытывать какие–то другие эмоции. Эти доминирующие эмоции регулярно испытываются в острой форме. Они выходят из–под контроля, и человек не может их регулировать или сдерживать. Они влияют на способность человека выполнять многое из того, что крайне важно для его нормальной жизни: есть, спать, поддерживать семейные отношения и работать. Образно говоря, эмоции затопляют всю его жизнь.

Если в депрессивном состоянии доминирует печаль, то мы говорим о затяжной депрессии; если более заметным оказывается горе, то мы говорим об ажитированной депрессии. Люди, испытывающие депрессию, не только чувствуют неспособность изменить свою жизнь, они испытывают чувство безнадежности. Они не верят, что их жизнь когда–нибудь станет лучше. Помимо печали и горя у них возникает сильное ощущение вины и стыда, так как они чувствуют свою ненужность. Депрессия может быть реакцией на какое–то жизненное событие, на чрезмерную ответную реакцию или даже возникнуть без повода и причины, когда никакое событие не может считаться послужившим для нее стартовым импульсом. Печаль и горе не являются единственными испытываемыми во время депрессии эмоциями; также часто проявляются гнев, направленный вовнутрь или наружу, и страх. Если наблюдаются повторяющиеся переходы от депрессии к приподнятому настроению и возбуждению и обратно, то такая депрессия называется биполярной или, используя старую терминологию, маниакально–депрессивным психозом. Мало кто сомневается во влиянии генетических факторов на нашу подверженность депрессии и в возможности медикаментозного лечения этого расстройства. Психотерапия сама по себе или вместе с приемом лекарств также может принести пользу, хотя в научной литературе продолжаются споры по поводу того, может ли в случае тяжелой депрессии применение одной лишь психотерапии быть столь же эффективным, как использование только медикаментозного лечения.

В ходе нашего обследования людей, страдающих депрессией, мы не обнаружили никаких специфических выражений лица, ничего такого, что нельзя было бы увидеть у здоровых людей, испытывающих печаль или горе. Любой тридцатисекундный период наблюдения мог показать лишь то, что человек был несчастен, а не то, что он испытывал клиническую депрессию. Именно повторяемость и сила эмоций, проявляющихся снова и снова в течение часа, делали очевидным отражение на лице именно депрессии, а не просто печали или горя, вызванных тяжелой утратой.

Глубина печали зависела от диагноза, поставленного пациенту. Меньше печали проявляли те, кто страдал от так называемой легкой депрессии, и больше – те, кто страдал от сильной депрессии. Помимо нескольких выражений печали пациенты, страдавшие маниакальным расстройством, демонстрировали много видов улыбок, но это не были улыбки удовольствия. (Различия между улыбками удовольствия и другими типами улыбок объясняются в главе 9.)

При обследовании пациентов нашей клиники мы обнаружили, что различия в типах эмоций, проявляемых в то время, когда пациенты принимались в клинику, позволяли предсказать, насколько хорошо они будут реагировать на последующее лечение, т. е. на то, какие улучшения будут достигнуты через три месяца.^[100]