Глава xix. красота и художник

Посетитель: Хотелось бы знать, что такое художник. Где-то на берегу Ганга в маленькой тесной комнате сидит человек и ткет прекрасное сари из шелковой с золотом ткани, а другой в Париже в своей мастерской пишет картину в надежде на то, что она принесет ему славу. Еще дальше писатель искусно создает истории, разрабатывая старую как мир проблему мужчины и женщины; затем в каком-то другом месте ученый трудится в своей лаборатории, а техник из миллиона частей собирает ракету, чтобы она могла лететь на Луну. В это же время в Индии музыкант ведет крайне суровую жизнь, чтобы верно передавать чистейшую красоту своей музыки. Вот хозяйка дома готовит еду, вот поет гуляет в одиночестве по лесу. Разве все они не художники, каждый в своем роде? Я чувствую, что красота находится в руках любого человека, только люди этого не замечают. Мужчина, изготавливающий красивые платья или превосходную обувь, женщина, которая составила этот букет у вас на столе, – все они как будто выражают красоту в своем труде. Меня часто удивляет, почему происходит так, что в этом мире столь необоснованно важное значение приобрели художник, композитор, писатель, скульптор, то есть так называемые творческие работники, а не сапожник, не повар. Разве их труд также не бывает творческим? Когда вы рассматриваете все многообразие выражений того, что люди считают красивым, какое тогда место в жизни занимает подлинных художник, и кто будет этим подлинным художником?

Говорят, что красота – это самая сущность всей жизни. Разве вон то здание, которое считается столь прекрасным, не выражает эту сущность? Я был бы весьма признателен, если бы вы смогли подробно рассмотреть весь этот вопрос о красоте и о художнике.

Кришнамурти: Несомненно, художник – это человек, искусный в действии, не правда ли? Такое действие заключено в самой жизни, а не за ее пределами. Поэтому искусство в жизни и создает подлинного художника. Такое искусство может проявляться в течение нескольких часов в день, когда он играет на каком-нибудь музыкальном инструменте, пишет стихи, занимается живописью; оно может проявляться несколько дольше, если такой человек искусен в разнообразных сферах деятельности – подобно тем великим людям эпохи Возрождения, которые трудились в различных областях искусства и науки. Но несколько часов музыки или науки могут находиться в противоречии с остальной жизнью человека, которая протекает в беспорядке и смятении. Поэтому будет ли этот человек вообще художником? Человек, который артистически играет на скрипке и заботится лишь о своей славе, не интересуется скрипкой; он только эксплуатирует ее, чтобы стать знаменитым; для него "я" гораздо важнее музыки; то же самое справедливо и по отношению к писателю или художнику, мечтающему добиться известности. Музыкант отождествляет свое "я" с тем, что он считает прекрасной музыкой, а религиозный человек отождествляет свое "я" с тем, что считает возвышенным. Все эти люди обладают искусством в своих частных небольших полях деятельности, но они не обращают внимания на остальную часть обширного поля жизни. Поэтому нам необходимо выяснить, что такое искусство в действии, в жизни, а не только в живописи, в литературе или в технике, равно как и вопрос о том, как человек может всю свою жизнь прожить с искусством и с красотой. Разве искусство и красота – не одно и то же? Может ли человек, независимо от того, является ли он художником или нет, наполнить искусством и красотой всю свою жизнь? Жизнь есть действие; и когда это действие порождает печаль, оно перестает быть искусным. Итак, может ли человек жить без печали, без трений, без ревности и жадности, без какого бы то ни было конфликта? Вопрос не в том, кто является художником, а кто нет; вопрос в том, способен ли человек, вы или кто-то другой, жить без мучений, без искажений. Конечно, было бы профанацией принижать великие творения музыки, скульптуры, поэзии, танцевального искусства, смеяться над ними – это значило бы не обладать искусством в собственной жизни. Однако художественность и красота, которые и есть искусство в действии, должны проявляться в продолжение всего дня, а не только несколько часов в день. Это и будет подлинным вызовом жизни, не просто задача – виртуозно играть на рояле. Вы должны прекрасно играть на нем, коль скоро вообще взялись за это дело; но это не все. Такой образ действия был бы похож на возделывание лишь небольшого уголка обширного поля. Нас же касается целое поле, и это поле есть жизнь. А мы всегда поступаем по-другому: мы пренебрегаем целым и сосредоточиваемся на обрывках, принадлежащих нам или другим людям. Художественность состоит в том, чтобы находиться в состоянии полного пробуждения, а потому быть искусным в действии во всей жизни; и это есть красота.

Посетитель: А что вы скажите о рабочем на фабрике или о конторском служащем? Будет ли такой человек художником? Разве его работа не делает всякое искусство невозможным, разве она не омертвляет его до такой степени, что ему становится недоступным какое-либо иное умение? Разве он не обусловлен своей работой?

Кришнамурти: Конечно, обусловлен. Но если он пробудится, он или оставит свою работу, или так ее преобразит, что она станет художественной. То, что важно, – не работа, а пробуждение по отношению к работе. То, что важно, – это не обусловленность работой; важно пробуждение.

Посетитель: А что вы понимаете под словом "пробуждение"?

Кришнамурти: Пробуждают ли вас только обстоятельства, вызовы, какие-нибудь несчастья или радости? Или существует состояние пробуждения без какой-либо причины? Если вы пробуждены некоторым событием, некоторой причиной, тогда вы от чего-то зависите, будь то наркотик, половая жизнь, музыка или живопись, тогда вы позволяете себе погрузиться в сон. Поэтому всякая зависимость есть конец искусства, конец художественности.

Посетитель: Что это за другое пробужденное состояние, не имеющее причины? Вы говорите о каком-то состоянии, где нет ни причины, ни следствия. Может ли иметь место состояние ума, которое не является результатом определенной причины? Я этого не понимаю, потому что, несомненно, все, что мы думаем, все, что мы такое, суть результаты некоторой причины. Существует бесконечная цепь причины и следствия.

Кришнамурти: Эта цепь причины и следствия бесконечна, ибо следствие становится причиной, а причина порождает дальнейшее следствие и так далее.

Посетитель: Тогда какое же действие существует вне этой цепи?

Кришнамурти: Все, что мы знаем, это действие с причиной, с мотивом, которое представляет собой некоторый результат. Все действия проявляются во взаимоотношениях. Если взаимоотношения основаны на причине, они суть хитрые приспособления и неизбежно ведут к другой форме отупения. Любовь – вот единственное явление, которое не имеет причины, которое свободно; это и есть красота, умение, искусство. Без любви нет никакого искусства. Когда артист играет прекрасно, нет никакого "я"; существует любовь и красота; и это искусство. Это и есть умение, искусство в действии – отсутствие "я". Искусство представляет собой отсутствие "я". А когда вы пренебрегаете целым полем жизни и сосредоточиваетесь лишь на небольшой его части, вы все еще живете неумело, каким бы значительным ни было отсутствие "я", а потому вы не художник в своей жизни. Отсутствие "я" в жизни – это любовь и красота, которая приносит свое собственное умение. Это и есть величайшее искусство: жить с умением во всем поле жизни.

Посетитель: Боже мой! Как же мне это сделать? Я понимаю, чувствую это в своем сердце; но как мне удержать такое чувство?

Кришнамурти: Нет способа удержать его, нет способа питать или практиковать. Можно только видеть его; а видеть – величайшее из всех искусств.

Глава XX. ЗАВИСИМОСТЬ

Посетитель: Мне хотелось бы понять природу Зависимости. Я обнаружил, что нахожусь в зависимости от очень многих вещей – от женщин, от различных видов развлечений, от хорошего вина, от жены и детей, от своих друзей, от того, что говорят люди. К счастью, я более не нахожусь в зависимости от религиозных зрелищ; но я продолжаю находиться в зависимости от книг, которые читаю ради получения стимулов, от интересных разговоров. Я вижу, что и молодежь также находится в зависимости, может быть, не в такой сильной, как я; однако у них имеются свои особенные формы зависимости. Я был на Востоке и видел, в какой зависимости от гуру и от семьи находятся там люди. У них традиция имеет гораздо большее значение, ее корни там глубже, чем здесь, в Европе, и, конечно, гораздо глубже, чем в Америке. Но все мы как будто зависим от чего-то, от какой-то опоры, не только физически, но гораздо сильнее во внутреннем смысле. Поэтому мне интересно узнать, возможно ли вообще стать действительно свободным от зависимости, должен ли человек быть свободен от нее?

Кришнамурти: Я понимаю это так, что вас занимает вопрос о психологической, внутренней привязанности. Чем сильнее человек привязан, тем больше бывает его зависимость. Существует привязанность не только к людям, но и к идеям и вещам. Человек привязан к некоторому особому окружению, к отдельной стране и так далее. А отсюда возникает зависимость и потому противодействие.

Посетитель: Почему противодействие?

Кришнамурти: Объект моей привязанности – мои территориальные или сексуальные владения. Я их охраняю, противясь любой форме чужого посягательства. Я также ограничиваю свободу того лица, к которому привязан, как и собственную свободу. Таким образом, привязанность есть сопротивление. Я привязан к чему-то или к кому-то. Эта привязанность есть обладание, а обладание есть противодействие; поэтому привязанность также есть противодействие.

Посетитель: Да, я это вижу.

Кришнамурти: Любая форма посягательства на мою собственность ведет к насилию, легальному или психологическому. Поэтому привязанность представляет собой насилие, сопротивление, тюрьму. Это тюрьма для самого себя и для объекта привязанности. Привязанность означает, что вот это – мое, а не ваше; руки прочь! Таким образом, подобные взаимоотношения представляют собой противодействие другим. Весь мир разделен на мое и ваше: мое мнение, мое суждение, мой совет, мой Бог, моя страна – бесконечная цепь такой чепухи. Видя действие всего этого не в абстракции, а в повседневной жизни, мы можем задать вопрос: почему существует такая привязанность к людям, вещам, идеям? Почему человек находится в зависимости? Все бытие представляет собой взаимоотношения, и все взаимоотношения проявляются в зависимости с ее насилием, противодействием и господством. Мы сделали таким целый мир. Там, где человек обладает чем-то, ему необходимо господствовать. Мы встречаем красивого человек», возникает любовь – и немедленно она превращается в привязанность, начинаются все те же горести, и любовь скрывается через окно. А тогда мы спрашиваем: "Что же случилось с нашей большой любовью?" Вот что в действительности происходит в повседневной жизни. При виде всего этого мы можем теперь задать вопрос: "Почему человек неизменно оказывается привязан не только к тому, что красиво, но и к любой форме иллюзии, к столь многим безумным фантазиям?"

Свобода не есть состояние отсутствия зависимости; это положительное состояние, в котором не существует никакой зависимости. Но это не какой-то результат; она не имеет причины. Нужно понять это со всей ясностью, прежде, чем мы сможем углубиться в вопрос о том, почему человек находится в зависимости, почему попадает в ловушку привязанности со всеми ее несчастьями. Будучи привязанными, мы пытаемся культивировать состояние независимости, что представляет собой другую форму сопротивления.

Посетитель: Так что же такое свобода? Вы говорите, что это – не отрицание зависимости, не ее окончание,- вы говорите, что это не свобода от чего-то, а просто свобода. Тогда что же это такое? Действительность или абстракция?

Кришнамурти: Это не абстракция. Это такое состояние ума, в котором нет каких бы то ни было форм противодействия. Оно не похоже на реку, меняющую свое течение, приспосабливая его к каменным глыбам, разбросанным здесь и там, обходя их сбоку или сверху. В этой свободе вообще нет камней, есть только течение воды.

Посетитель: Но ведь глыба привязанности существует, она там, в этой реке жизни. Вы не можете просто говорить о какой-то другой реке, в которой нет камней.

Кришнамурти: Мы не избегаем этого камня, не говорим, что его нет. Но сперва нам необходимо понять свободу. Свобода – не та же самая река, в которой находятся камни.

Посетитель: А моя река все еще заполнена камнями, и вот об этом-то я и пришел спросить, – а не о какой-то другой неведомой реке без камней. Для меня она бесполезна,

Кришнамурти: Совершенно верно. Но чтобы понять свои камни, вы должны понять, что такое свобода. Однако не будем тратить время понапрасну на это сравнение. Мы должны рассмотреть и свободу, и привязанность.

Посетитель: Какая связь может быть между моей привязанностью и свободой или между свободой и моей привязанностью?

Кришнамурти: В вашей привязанности существует боль. Вы хотите избавиться от этой боли, поэтому вы культивируете отсутствие привязанности, которое представляет собой иную форму сопротивления. В противоположности нет свободы. Обе эти противоположности тождественны и взаимно усиливают друг друга. То, что вас заботит, – это как иметь удовольствие привязанности без ее горестей. Это невозможно. Вот почему важно понять то, что свобода не является отсутствием привязанностей. Свобода существует в самом процессе понимания привязанности, а не в бегстве от привязанности. Поэтому теперь наш вопрос состоит в следующем: почему люди привязаны, почему они зависимы?

Будучи ничем, являя собой внутреннюю пустыню, человек надеется найти воду в другом человеке. Пустой, бедный, несчастный, неполноценный, не вызывающий никакого интереса, не имеющий значения человек предполагает обогатиться благодаря другому. В любви другого он надеется забыть себя; в красоте другого он надеется приобрести красоту для себя. При помощи семьи, нации, любовницы, при помощи какого-то фантастического верования он рассчитывает покрыть эту пустыню цветами. И высочайшим возлюбленным оказывается Бог. Таким образом, человек повсюду закидывает свои крючки. В этом процессе существует боль и неуверенность, а пустыня кажется даже более бесплодной, чем раньше. Конечно, ее бесплодие не уменьшается и не возрастает; она остается той же, что и была; дело только в том, что человек старается не глядеть на нее, спасаясь от такого зрелища в какой-нибудь форме привязанности с ее болью; а затем он бежит от этой боли к отсутствию привязанности. Но сам он остается столь же пустым и бесплодным, что и раньше. Поэтому вместо того, чтобы спасаться бегством при помощи привязанности или ее отсутствия, разве мы не можем осознать этот факт, эту глобальную внутреннюю нищету и несостоятельность, эту мрачную, пустую изолированность? Только это и имеет значение, а не привязанность или ее отсутствие. Способны ли вы смотреть на данный факт без всякого чувства осуждения или оценки? Когда вы делаете это, смотрите ли вы на него, как наблюдатель, который гладит на наблюдаемое явление? Или при этом наблюдателя нет?

Посетитель: Что вы понимаете под наблюдателем?

Кришнамурти: Смотрите ли вы на факт из некоторого центра со всеми его выводами о том, что ему нравится, а что не нравится, с его мнениями, суждениями, желанием быть свободным от этой пустоты и так далее – смотрите ли вы на это бесплодие глазами умозаключения – или вы смотрите глазами, которые вполне свободны? Когда вы смотрите на факт совершенно свободными глазами, тогда наблюдателя нет. А если его нет, существует ли тогда такой объект наблюдения, как одиночество, пустота, несчастье?

Посетитель: Вы хотите сказать, что это дерево, на которое я смотрю, не существует, если я гляжу на него без выводов, без центра, который является наблюдателем?

Кришнамурти: Конечно, дерево существует.

Посетитель: Почему же одиночество исчезает, когда я смотрю на него без наблюдателя, а дерево не исчезает?

Кришнамурти: Потому что дерево не создано центром, умом нашего "я". А эту пустоту, эту изоляцию создал ум, принадлежащий "я", создал ее во всей своей эгоцентрической деятельности. И вот когда смотрит ум без центра, эгоцентрическая деятельность приходит к концу. Поэтому не существует и одиночества. Тогда ум функционирует в свободе. Когда мы смотрим на всю структуру привязанности в ее целостности, смотрим на движение удовольствия и страдания, мы видим, как ум, принадлежащий "я", строит свою собственную пустыню и собственные средства спасения. Когда ум, принадлежащий "я'.', спокоен, тогда нет никакой пустыни – и нет нужды в спасении.

Глава XXI. ВЕРА

Посетитель: Я один из людей, действительно верящих в Бога. В Индии я был последователем одного из великих святых нашего времени, который произвел там большие политические перемены, потому что верил в Бога. В Индии вся страна пульсирует вместе с ударами сердца Божьего. Я слышал, как в беседы вы возражали против веры, так что, вероятно, вы не верите в Бога. Но вы – религиозный человек, и потому внутри вас должно существовать своеобразное чувство Высочайшего. Я побывал во всей Индии и во многих частях Европы, посещал монастыри, храмы, мечети; и повсюду я находил эту очень сильную, повелительную веру в Бога, который, как надеется человек, формирует его жизнь. И вот, поскольку вы не верите в Бога, хотя и являетесь религиозным человеком, уточните ваше отношение к данному вопросу. Почему вы не верите? Атеист ли вы? Как вам известно, в индуизме вы можете быть атеистом или теистом и все-таки продолжать оставаться индиуистом. Конечно, у христиан дело обстоит иначе: если вы не верите в Бога, вам нельзя быть христианином. Но это не относится к моему вопросу. Дето в том, что я пришел сюда попросить вас объяснить свою позицию и продемонстрировать ее обоснованность. Люди следуют за вами, и потому вы несете некоторую ответственность, в силу чего я и призываю вас дать такое разъяснение.

Кришнамурти: Давайте прежде всего внесем ясность в этот последний пункт. Я меня нет последователей, и я не несу никакой ответственности ни перед вами, ни перед людьми, которые слушают мои беседы. Точно так же я – не индуист, не последователь какой-либо веры, так как не принадлежу ни к одной религиозной или иной группе. Каждый должен быть своим собственным светом. Поэтому не существует никаких учителей, никаких учеников. Необходимо ясно понять это с самого начала; в противном случае человек попадает под влияние, становится рабом пропаганды и увещеваний. Поэтому все, что говорится сейчас, – это не догма, не кредо, не убеждения. Или мы встречаемся друг с другом в понимании, или нет. И вот вы чрезвычайно подчеркнуто заявили, что верите в Бога; вероятно, вы хотите при помощи этой веры переживать нечто такое, что можно было бы назвать божественным присутствием. Вера включает в себя многое. Существует вера в факты, которых вы могли не видеть, но которые вы в состоянии проверить, например, существование Нью-Йорка или Эйфелевой башни. Затем вы можете верить, что ваша жена сохраняет преданность вам, хотя в действительности это вам неизвестно: возможно, она неверна вам в мыслях, однако вы убеждены в ее преданности потому, что на деле никогда не видите, чтобы она ходила с кем-то другим; она, вероятно, обманывала вас в повседневных мыслях, как и вы, несомненно, делали то же самое. Вы, очевидно, верите в перевоплощения, хотя нет никаких достоверных доказательств такого явления. Однако разве эта вера оказывает какое-то действенное влияние на вашу жизнь? Все христиане верят, что они должны проявлять любовь, но они ее не проявляют, а подобно прочим людям совершают физические или психологические убийства. Есть и такие люди, которые верят в Бога и убивают ради этой веры; существуют люди, которые готовятся к войне, заявляя, что делают это потому, что хотят мира, и так далее. Поэтому необходимо задать себе следующий вопрос: почему нужно вообще во что-то верить? – хотя сам этот вопрос не отрицает существования необыкновенной тайны жизни. Но вера -это одно, а "то, что есть" – другое. Вера есть слово, мысль, а не вещь, – не более чем ваше имя по-настоящему представляет вас.

Благодаря переживанию вы надеетесь прикоснуться к истине вашей веры, доказать ее для себя. Но сама эта вера обусловливает ваши переживания. Выходит так, что не переживание выступает, как доказательство веры, а скорее вера порождает переживание. Ваша вера в Бога даст вам переживание того, что вы называете Богом. Вы всегда будете ощущать и то, во что верите, и нечто иное. И этот факт делает ваши переживания недействительными. Христианин увидит дев, ангелов и Христа, а индуист – сходные божества в их экстравагантной множественности. То же самое справедливо для мусульманина, иудея, коммуниста. Вера обусловливает свои собственные предполагаемые доказательства. То, что важно, – это не во что вы верите, а лишь то, почему вы вообще верите. Почему вы верите? И какая разница для того, что действительно существует, верите ли вы в одно или в другое? Факты не подвержены влиянию веры или неверия. Итак, нужно задать вопрос: почему человек вообще во что-то верит, какова основа веры? Является ли этой основой страх? Или неустойчивость жизни? Боязнь неизвестного, отсутствие прочности в этом вечно меняющемся мире? Или ненадежность взаимоотношений; или дело в том, что, столкнувшись лицом к лицу с необъятностью жизни и не понимая ее, человек прячется в убежище веры? Поэтому разрешите вас спросить: если бы вы не чувствовали никакого страха, разве вы имели бы какую-нибудь веру?

Посетитель: Я совсем не уверен в том, что испытываю страх; но я люблю Бога, и как раз эта любовь заставляет меня верить в него,

Кришнамурти: Вы хотите сказать, что лишены страха? И потому знаете, что такое любовь?

Посетитель: На место страха я поставил любовь, и потому для меня не существует страха, так что моя вера не основана на боязни.

Кришнамурти: Можете ли вы заменить страх любовью? Разве это не является актом мысли, которая ощущает боязнь и потому прикрывает ее словом "любовь" или "вера"? Вы прикрыли страх словом и цепляетесь за это слово в надежде рассеять свои опасения.

Посетитель: То, что вы говорите, чрезвычайно меня беспокоит. Я не вполне уверен, что хочу продолжать этот разговор, потому что моя любовь и моя вера давали мне поддержку, помогали вести правильную жизнь. Это исследование моей веры вызывает ощущение беспорядка, и, откровенно говоря, я его боюсь.

Кришнамурти: Значит, страх действительно существует, и вы сами начинаете открывать это для себя. Это вас беспокоит. Вера приходит из страха и является самой разрушительной силой. Необходимо быть свободным как от страха, так и от веры. Вера разделяет людей, делает их суровыми, заставляет ненавидеть друг друга, культивировать войну. Неохотно, косвенным образом вы допускаете, что страх порождает веру. Для того, чтобы прямо встретиться с фактом страха, необходима свобода от веры. Вера, как и любой другой идеал, представляет собой бегство от "того, что есть". А когда страха нет, тогда ум находится в совершенно ином измерении. И только тогда вы можете задавать вопрос о том, есть Бог или нет. Ум, окутанный страхом или верой, неспособен к какому бы то ни было пониманию, к постижению того, что такое истина. Подобный ум живет в иллюзии и, очевидно, не в состоянии прийти к тому, что является высочайшим. Высочайшее не имеет ничего общего ни с вашей, ни с чьей-либо еще верой, с мнением или умозаключением.

Не зная, вы верите; однако знать – это не знать. Знание заключено в пределах крошечного поля времени; и ум, который говорит: "Я знаю", – связан временем, а поэтому для него невозможно понять то, что есть. В конце концов, когда вы говорите: "Я знаю свою жену, я знаю своего друга", – вы знаете только их образы или воспоминания о них, а это есть прошлое. Таким образом, вы в действительности никогда не можете знать кого-нибудь или что-нибудь. Вы не в состоянии знать нечто живое, вы можете знать только мертвое. И когда вы увидите это, вы более не станете думать о взаимоотношениях в терминах знания. Поэтому человек никогда не может сказать: "Бога нет" или "Я знаю Бога". Оба утверждения представляют собой кощунство. Для понимания того, что есть, необходима свобода не только от известного, но также и от страха перед известным, равно как и от боязни неизвестного.

Посетитель: Вы говорите о понимании того, что "есть", и, однако, отрицаете ценность познания. Что же такое это понимание, если оно не является познанием?

Кришнамурти: Эти два явления совершенно различны. Познание всегда относится к прошлому и потому привязывает вас к прошлому. В отличие от познания, понимание не есть умозаключение, не есть накопление. Если вы слушали, вы поняли. Понимание – это внимание. Когда вы полностью внимательны, вы понимаете. Следовательно, понимание страха есть конец страха. Поэтому ваша вера более не может быть преобладающим фактором: преобладающим фактором является понимание страха. Когда нет страха, тогда есть свобода. И лишь тогда человек способен найти то, что истинно. Когда то, что "есть", не искажено страхом, тогда оно является истинным. Это не слова. Вы не можете измерять истину словами. Любовь – не слово, не вера; она не является чем-то таким, что вы могли бы захватить и сказать: "Это мое". Без любви, без красоты то, что вы называете Богом, – совсем ничто!

Глава XXII. СНОВИДЕНИЯ

Посетитель: Профессиональные специалисты говорили мне, что сновидения представляют собой такие же жизненные функции, как мышление и дневная деятельность, что если бы я не видел снов, моя повседневная жизнь оказалась бы под сильнейшим стрессом и напряжением. Они настоятельно уверяют – здесь я пользуюсь не их жаргоном, а собственными словами, – что во время некоторых периодов сна движения век указывают на освежающие сновидения, и эти последние приносят мозгу некоторую ясность. Мне хотелось бы знать, не может ли то спокойствие ума, о котором вы часто говорили, принести более значительную гармонию жизни, нежели равновесие, которое создается шаблонами сновидений. Я хотел бы также спросить, почему язык сновидений является языком символов.

Кришнамурти: Сам звуковой язык есть символ, и мы приучены к символам; мы видим дерево сквозь образ, который является символом дерева, мы видим соседа сквозь тот его образ, который у нас имеется. По всей вероятности, одна из труднейших для человека вещей – смотреть на нечто прямо, не через образы, мнения, умозаключения, которые все представляют собой символы. Символы играют значительную роль также и в сновидениях; в этом существует большой обман и большая опасность. Нам не всегда ясно значение сновидения, хотя мы понимаем, что оно символично и стараемся его расшифровать. Когда мы видим что-нибудь, мы говорим об этом так непосредственно, что не обращаем внимания на тот факт, что слова также являются символами. Разве все это не служит указанием на особое обстоятельство: в технике у нас имеется прямое общение, а во взаимоотношениях людей и в понимании оно бывает редко? Вы не нуждаетесь в символах, когда кто-то вас ударил; здесь происходит непосредственное общение. Обратите внимание на весьма интересный пункт: без слова, без символа ум отказывается прямо видеть вещи, осознавать себя. Вы говорите: "Голубое небо"; затем слушающий вас человек расшифровывает эти слова в соответствии со своим собственным понятием голубизны и передает его обратно вам уже в своем шифре. Таким образом, мы живем в символах, и сновидения являются частью этого процесса символизации. Мы неспособны к прямому и немедленному восприятию без символов, без слов, без предвзятых мнений, без выводов. Причина этого также вполне очевидна: тут перед нами часть эгоцентрической деятельности с ее защитными средствами, сопротивлением, бегством, страхами. Существует зашифрованное реагирование в деятельности мозга, и сновидения естественно должны быть символическими, потому что в часы бодрствования мы неспособны к прямой реакции или прямому восприятию.

Посетитель: Мне кажется, что тогда это особая функция, свойственная мозгу.

Кришнамурти: "Свойственная" означает нечто постоянное, неизбежное, длительное. Но, несомненно, любое психологическое состояние можно изменить. Свойством мозга является только его глубокая и постоянная потребность в физической безопасности организма. Символы же -это изобретение мозга для охраны психики; таков весь процесс мышления. "Я" – это тоже символ, а не действительность. Создав этот символ "я", мысль отождествляет себя с его выводом, с формулой, а затем защищает ее; и отсюда появляются все несчастья, все печали.

Посетитель: Тогда как же мне обойти его?

Кришнамурти: Когда вы спрашиваете, как его обойти, вы все еще держитесь за символ "я", который является фиктивным; вы становитесь чем-то отдельным от того, что видите, и таким образом возникает двойственность.

Посетитель: Разрешите мне прийти еще раз в другой день и продолжить этот разговор.

Посетитель: Вы были так добры, что разрешили мне прийти еще раз; и мне хотелось бы продолжить разговор с того пункта, на котором мы расстались. Мы беседовали о символах в сновидениях, и вы указали на то, что мы живем символами, расшифровывая их таким образом, чтобы они доставляли нам удовлетворение. Мы поступаем так не только в сновидениях, но и в повседневной жизни; это наше обычное поведение. Большая часть наших действие основана на толковании символов или образцов, которые мы имеем. Странно, но после того, как мы говорили с вами, мои сны приняли особое направление. У меня появились весьма беспокойные сновидения, и прямо во сне происходит толкование сновидений по мере их развертывания. Процесс шел одновременно: сновидение объяснялось тем, кто его видит; раньше со мной никогда не случалось ничего подобного.

Кришнамурти: В часы бодрствования всегда существует наблюдатель, который отличается от того, что он наблюдает; существует тот, кто действует, отличающийся от своего действия, точно так же существует и спящий, который является отделенным от своего сновидения. Он думает, что отделен от самого себя – и потому нуждается в истолковании сновидений. Но разве сновидения представляют собой что-то отдельное от того, кто их видит, разве есть какая-либо необходимость в их толковании? Когда наблюдатель один с наблюдаемым, какая нужда в том, чтобы объяснять, судить, оценивать? Эта нужда мозга могла бы существовать лишь в том случае, если бы наблюдатель отличался от наблюдаемого явления. Понять это очень важно. Мы отделили наблюдаемое явление от наблюдателя, и отсюда возникает не только проблема толкования, но также конфликт и множество связанных с ним сложностей. Такое разделение есть иллюзия. Разделение между группами, расами, национальностями фиктивное. Мы – человеческие существа, и мы не разделяемся по именам, по ярлыкам. Когда же ярлыки приобретают наибольшую важность, тогда наступает разделение, тогда начинаются войны и все прочие формы борьбы.

Посетитель: Как же в таком случае мне понять содержание сновидения? Оно должно иметь какое-то значение: разве я случайно вижу во сне какое-то отдельное событие или какого-то человека?

Кришнамурти: В действительности нам нужно взглянуть на это совершенно по-иному. Существует ли нечто такое, что надобно понимать? Когда наблюдатель полагает, что он отличается от наблюдаемой вещи, имеет место попытка понять ее, как нечто внешнее по отношению к нему. Тот же самый процесс продолжается и внутри: опять существует наблюдатель, желающий понять то, что он наблюдает; а то, что он наблюдает, – это он сам. Но когда наблюдатель и есть то, что он наблюдает, тогда нет никакого вопроса о понимании; существует только наблюдение. Вы говорите, что в сновидении есть что-то такое, что нужно понять, иначе не было бы и сновидения; вы говорите, что сон – это намек на нечто нерешенное, на то, что требует понимания. Вы пользуетесь словом "понять", и в нем самом есть двойственность. Вы полагаете, что существует "я" и какая-то вещь, которую надо понять, в то время как на самом деле эти две сущности представляют собой одно и то же. Поэтому ваши поиски смысла сновидений являются действием конфликта.

Посетитель: Итак, вы говорите, что сновидение – это выражение какого-то процесса внутри ума?

Кришнамурти: Очевидно, это так.

Посетитель: Не пойму, как возможно подходить к сновидению таким образом, как вы это описываете. Если оно не имеет смысла, зачем оно существует?

Кришнамурти: "Я" видит сон; и тот, кто видит сон, хочет усмотреть особое значение того сна, который он же выдумал или спроецировал; поэтому оба они представляют собой сны, оба нереальны. Эта нереальность стала реальностью для спящего, для наблюдателя, который думает о себе, как об отдельном существе. Из такой отдельности и возникает вся проблема толкования сновидений; она есть следствие разделения между действующим лицом и действием.

Посетитель: Я запутываюсь все больше и больше, поэтому нельзя ли нам еще раз рассмотреть весь вопрос по-другому? Я могу видеть, что сновидение есть продукт моего ума и не является отдельным от него; но сновидения как будто приходят из таких уровней ума, которые не исследованы; поэтому они кажутся глубинными намеками на нечто, живущее внутри ума.

Кришнамурти: Ваш отдельный ум – не единственный, в котором есть нечто скрытое. Ваш ум – ум человека; и ваше сознание представляет собой сознание человека в целом. Но когда вы обособляете его, как ваш ум, вы ограничиваете его деятельность; и вследствие этого ограничения возникают сновидения. В часы бодрствования наблюдайте без наблюдателя, который есть выражение ограниченности. Любое разделение есть ограничение. Разделив себя на "меня" и "не-меня", "я", наблюдатель, тот, кто видит сны, имеет множество проблем, и среди них существует проблема сновидений и их толкования. Во всяком случае, вы поймете значение или ценность какого-то сна лишь с ограничениями, потому что сам наблюдатель всегда ограничен. Тот, кто видит сны, увековечивает собственные ограничения, поэтому сновидения всегда бывают выражением чего-то неполного; они никогда не выражают полноту.

Посетитель: С Луны доставляют частицы лунного грунта, чтобы понять состав Луны. Точно так же мы пытаемся понять человеческое мышление, добывая его частицы из снов и исследуя то, что они выражают.

Кришнамурти: Выражения ума суть его отрывки. Каждый отрывок выражает себя по-своему и противоречит другим отрывкам. Одно сновидение может противоречить другому, как и одно действие – другому действию, одно желание – другому желанию. Ум живет в этой путанице. Одна часть ума говорит, что ей необходимо понять другую его часть, например, сновидение, действие или желание. Поэтому каждый отрывок имеет собственного наблюдателя, собственную деятельность; а затем некий верховный наблюдатель пытается привести их все в гармонию. Но и сам он является частью ума. Как раз эти противоречия и разделения и порождают сны.

Поэтому настоящий вопрос заключается не в том, как истолковать или понять какой-то отдельный сон; подлинная проблема – такое восприятие, в целостности которого содержится все это многообразие обрывков. Тогда вы видите себя, как целое, а не как его обрывок.

Посетитель: Итак, сэр, вы говорите, что нужно в течение дня осознавать все движения жизни, а не просто свою семейную или деловую жизнь или любой другой ее индивидуальный аспект?

Кришнамурти: Сознание есть целое человечество; оно не принадлежит отдельному человеку. Когда существует сознание одного отдельного человека, существует и сложная проблема разорванности, противоречий и борьбы. Когда налицо осознание целостного движения жизни внутри человека в часы его бодрствования, зачем тогда вообще нужны сновидения? Это тотальное осознание, это внимание кладет конец разорванности и разделению. Когда нет никакого конфликта, ум не имеет нужды в снах.

Посетитель: Несомненно, это открывает для меня дверь, сквозь которую я вижу многие вещи.

Глава XXIII. ТРАДИЦИИ

Посетитель: Можно ли быть по-настоящему свободным от традиции? Можно ли вообще быть свободным от чего-нибудь? Или это просто значит обойти вопрос, отказаться от его рассмотрения? Вы много говорите о прошлом и его обусловленности – но могу ли я быть действительно свободным от всех этих глубинных основ моей жизни? Или я способен только видоизменять такие основы в соответствии с различными внешними требованиями и вызовами, приспосабливаться к ним, а не стать свободным от них? Мне кажется, что это одна из самых важных вещей, и мне хотелось бы ее понять, потому что я всегда чувствую, что несу с собой какую-то ношу, тяжесть прошлого. Мне хотелось бы сбросить ее – уйти от нее прочь и никогда к ней не возвращаться. Возможно ли это?

Кришнамурти: Не означает ли традиция, что мы переносим прошлое в настоящее? Прошлое – не только наш особый набор унаследованных элементов, но также тяжесть всей коллективной мысли какой-то отдельной группы людей, живших в особой культуре и традиции. Человек несет с собой накопленный опыт и знания расы и рода. Все это и есть прошлое, – перенос известного в неизвестное, в настоящее, которое формирует будущее. Разве уроки всей истории не являются формой традиции? Вы спрашиваете, можно ли быть свободным от всего этого. Прежде всего, почему человеку хочется быть свободным, почему он хочет сбросить с себя это бремя? Почему?

Посетитель: Я думаю, что это очень просто. Я не желаю быть прошлым, мне хочется быть самим собой, очиститься от всей этой традиции, так чтобы я мог быть новым человеческим существом. Я полагаю, что внутри большинства из нас имеется это чувство – желание родиться заново.

Кришнамурти: Вам невозможно стать новым лишь в силу одного этого желания или при помощи борьбы. Вы должны не только понять прошлое, но также и выяснить, кто вы такой. Разве вы сами не есть это прошлое? Разве вы не являетесь продолжением того, что было, прошлым, которое лишь видоизменилось под действием настоящего?

Посетитель: Таковы мои действия и мысли, – но не мое существование.

Кришнамурти: Можете ли вы разделить эти два элемента – действие с мыслью и существование? Разве мысль, действие, существование, жизнь и взаимоотношения – все не являются одним и тем же? Такая разорванность на "меня" и "не-меня" есть часть традиции.

Посетитель: Вы хотите сказать, что когда я не думаю, когда не действует прошлое, я оказываюсь вычеркнутым из существования, что тогда меня нет?

Кришнамурти: Давайте не будем задавать слишком много вопросов, а рассмотрим-. то, с чего начали беседу. Можно ли быть свободным от прошлого, от коллективного, расового, человеческого, животного? Вы и есть все это прошлое, вы неотделимы от него. И вот вы спрашиваете, можно ли вам отодвинуть все это в сторону и заново родиться. "Вы" есть это; и когда вы желаете вновь родиться, как новое существо, которое вы себе представляете, есть проекция старого, прикрытая словом "новый". Но вы под этим словом остаетесь прошлым. Поэтому вопрос в том, можно ли отбросить прошлое, – или видоизмененная форма традиции будет продолжаться вечно, меняясь, накопляя, отбрасывая, но всегда оставаясь прошлым в разнообразных сочетаниях? Прошлое – это причина, а настоящее – следствие; и сегодняшний день, который представляет собой следствие вчерашнего дня, становится причиной завтрашнего. Такая цепь есть путь мысли, потому что мысль есть прошлое. Вы спрашиваете, можно ли остановить движение вчерашнего дня в сегодняшний. Можно ли взглянуть на прошлое, проверить его – или это совсем неосуществимо? Для того, чтобы посмотреть на прошлое, наблюдатель должен находиться вне его, – а этого не бывает. И вот здесь возникает другой вопрос: если сам наблюдатель есть прошлое, как тогда изолировать это прошлое для наблюдения?

Посетитель: Я могу смотреть на нечто объективно...

Кришнамурти: Но вот вы, наблюдатель, представляете собой прошлое, которое пытается смотреть на себя. Вы в состоянии объективизировать себя только как образ, который сами построили в течение многих лет во всех формах взаимоотношений. Следовательно, "вы", которое так объективизируется, есть воспоминание и воображение, есть прошлое. Вы пытаетесь смотреть н себя так, как если бы вы были существом, отличным от того, кто смотрит; но вы есть прошлое с его старыми суждениями, оценками и так далее. Действие прошлого глядит на воспоминание о прошлом. Поэтому здесь никогда не будет избавления от прошлого. Непрерывное рассматривание прошлого увековечивает прошлое; это есть само действие прошлого, подлинная суть традиции.

Посетитель: Тогда какое же действие возможно? Если я представляю собой прошлое – и я способен видеть, что это так, – тогда все, что я буду делать с целью соскоблить прошлое только усилит его. Таким образом, я остаюсь беспомощным! что могу я сделать? Я не в состоянии молиться, потому что изобретение Бога есть опять-таки прошлое. Я не могу смотреть на кого-то другого, потому что этот другой также будет созданием моего отчаяния. Я не в силах убежать от этого положения, ибо в конце бегства я все еще остаюсь там, с моим прошлым. Я не могу отождествить себя с каким-либо образом, который не явился бы созданием моего прошлого, потому что и этот образ тоже есть моя собственная проекция. Видя все это, я действительно остаюсь беспомощным, погруженным в отчаяние.

Кришнамурти: Почему вы называете это состояние беспомощностью и отчаяньем? Не переводите ли вы то, что видите, как прошлое, в эмоциональную тревогу, потому что не можете добиться некоторого результата? Поступая таким образом, вы снова заставляете прошлое действовать. Так вот, можете ли вы смотреть на все это движение прошлого со всеми его традициями, не желая освободиться от него, не желая изменить его, модифицировать, не желая убежать от него, – можете ли вы просто наблюдать его без какой бы то ни было реакции?

Посетитель: Но ведь вы уже говорили в течение всей этой беседы: как могу я наблюдать прошлое, если я и есть это прошлое? Я совсем неспособен смотреть на него.

Кришнамурти: Можете ли вы посмотреть на себя, который есть прошлое, без всякого движения мысли, которая тоже есть прошлое? Если вы в состоянии посмотреть без мысли, без оценки, без приязни или неприязни, без осуждения, тогда существует особое зрение – зрение глазами, которые не затронуты прошлым. Это значит смотреть в безмолвии, смотреть без шума мысли. В этом безмолвии нет ни наблюдателя, ни вещи, на которую смотрит он, как прошлое.

Посетитель: Итак, вы говорите, что когда вы смотрите без оценки или суждения, прошлое исчезает? Но оно не исчезло – продолжают существовать тысячи мыслей и действий, множество всякой мелочи; они буйствовали лишь секунду назад. Я смотрю на них, и они все еще там. Как можете вы говорить, что прошлое исчезло? Оно, вероятно, только на мгновенье прекратило свое действие.

Кришнамурти: Когда ум безмолвен, это безмолвие есть новое измерение; и если существует какая-то навязчивая мелочность, она будет мгновенно растворена, потому что теперь ум обладает иным качеством энергии, и эта энергия – не та, которая порождена прошлым. Это и важно – иметь такую энергию, которая рассеивает перенос прошлого. Перенос прошлого есть энергия другого рода. Безмолвие сметает эту другую энергию; большее поглощает меньшее и остается нетронутым, как море, которое принимает в себя грязную реку и остается чистым. Именно это и важно. И только такая энергия в состоянии стереть прошлое. Если или безмолвие, или шум прошлого. В этом безмолвии шум прекращается, а новое есть безмолвие. Это не вы сделались новым. Это безмолвие безгранично, а прошлое ограничено. Обусловленность прошлого разбивается в полноте безмолвия.

Наши рекомендации