Советская психология послевоенного периода
1. Годы «великого перелома»
В развитии общественных и естественных наук можно выделить критические точки развития или же деградации, определивших дальнейшее движение мысли ученых. Если обратиться к истории общественной мысли и науки в нашей стране в 30-е – 50-е гг., то в ней легко обнаружить критические временные точки, выступающие в качестве аналога года «великого перелома» в СССР, которым, как известно, был 1929г. Для философии в этой роли выступил 1931 г. – дата опубликования Постановления ЦК ВКП(б) «О журнале «Под знаменем марксизма», после чего философская мысль от рекомендованного в 1922 г. В.И.Лениным углубленного изучения гегелевской диалектики ускоренным темпом покатилась к уровню, задаваемому написанным И.В.Сталиным разделом «О диалектическом и историческом материализме» в четвертой главе «Краткого курса истории ВКП(б)». Год 1938-ой, когда вышел в свет «Краткий курс», был переломным не только для истории партии, но и для гражданской истории СССР. Годы «великого перелома» м.б. указаны и для других наук. К примеру, 1948 г. стал таким для всего цикла биологических наук после разгрома, который им учинил Т.Д.Лысенко на августовской сессии ВАСХНИЛ, а 1950 г. – для физиологических наук, когда они насильственным образом оказались оплодотворены публикацией брошюры Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Именно в 1950 г. произошел второй «Великий перелом» в развитии психологической науки (первый следует отнести к 1936 г., когда были разгромлены педология и психотехника). Второй «перелом» осуществила Объединенная научная сессия АН и АМН СССР, посвященная учению И.П.Палова. В дальнейшем ей присвоили имя «павловской».
2. «Павловская» сессия АН иАМН СССР
На сессии были сделаны два главных доклада. С ними выступили академик К.М.Быков и профессор А.Г.Иванов-Смоленский. С этого момента они обрели статус верховных жрецов культа Павлова. По тем временам всем было ясно, чья могущественная рука подсадила их на трибуну сессии. Уже не было необходимости сообщать, что доклад одобрен ЦК ВКП(б). Это разумелось само собой – на основе учета опыта августовской сессии ВАСХНИЛ, где информация об одобрении доклада ЦК была сообщена Т.Д.Лысенко уже после того, как некоторые выступающие в прениях неосторожно взяли под сомнение непогрешимость принципов «мичуринской» биологии. Подобного на «Павловской» сессии дожидаться не стали, и начались славословия в адрес главных докладчиков, «верных Павловцев», наконец якобы открывших всем глаза на это замечательное учение. При этом почему-то подразумевалось, что до той поры никто об этом не догадывался. Т.о., два человека оказались во главе целого куста наук: физиологии, психологии, психиатрии, неврологии, дефектологии, да и вообще всей медицины. Происходили трагические события (увольнения «антипавловцев», глумление, ынужденные покаяния, инфаркты).
Сессия с самого начала приобрела антипсихологический характер. Идея, согласно которой психология должна быть заменена физиологией ВНД, а стало быть, ликвидирована, в это время не только носилась в воздухе, но и уже материализовалась. Так, например, ленинградский психофизиолог М.М.Кольцова заняла позицию, отвечавшую санкционированным свыше указаниям: «В своем выступлении на этой сессии профессор Теплов сказал, что, не принимая учения Павлова, психологи рискуют лишить свою науку материалистического характера. Но имела ли она вообще такой характер? С нашей точки зрения, данные учения о ВНД игнорируются психологией не потому, что это учение является недостаточным, узким по сравнению с областью психологии и может объяснить лишь частные, наиболее элементарные вопросы психологии. Нет, это происходит потому, что физиология стоит на позициях диалектического материализма; психология же, несмотря на формальное признание этих позиций, по сути дела, отрывает психику от ее физиологического базиса и, следовательно не может руководствоваться принципом материалистического монизма».
Что означало в те времена отлучение науки от диалектического материализма? Тогда было всем ясно, какие могли быть после этого сделаны далеко идущие «оргвыводы». Впрочем, и сама Кольцова предложила сделать первый шаг в этом направлении. Она, заключая свое выступление сказала: «Надо требовать с трибуны этой сессии, чтобы каждый работник народного просвещения был знаком с основами учения о ВНД, для чего надо ввести соответствующий курс в педагогических институтах и техникумах наряду, а м.б., вместо курса психологии».
Перед историками психологии не раз ставили вопросы, связанные с оценкой этого периода ее истории: как объяснить покаянные речи психологов на сессии, так ли была реальна опасность для психологии, а если она была столь велика, то почему тогда все-таки психологию не прикрыли?
3. «Вождизм» в науке
В конечном счете, это была одна из многих акций, которые развертывались в этот период, начиная с 30-х гг. и почти до момента смерти Сталина, по отношению к очень многим наукам. Как уже было сказано, это касалось педологии и психотехники, еще раньше – философии. Такие кампании были и в литературоведении, языкознании, в политэкономии. Особо жесткий характер это приобрело в биологии. Т.о. определялась позиция каждой науки на путях ее бюрократизации и выделения группы неприкасаемых лидеров, с которыми всем и приходилось в дальнейшем иметь дело как с единственными представителями «истинной» науки. Происходила канонизация этих «корифеев», как был канонизирован «корифей из корифеев» Сталин. А так как они признавались единственными держателями «истины», то ее охрану обеспечивал хорошо налаженный командный, а в ряде случаев и репрессивный, аппарат. Поэтому речь идет об общем процессе. Впрочем, иначе и быть не могло. Было бы, в самом деле, странно, если бы все это произошло только с психологией. Поэтому вопрос о причинах, вызвавших созыв «павловской» сессии, д.б. переформулирован: как возникли монополизация, бюрократизация, вождизм в науке? Они определялись общей ситуацией, имеющей совершенно определенные исторические причины.
4. Тактика выживания психологии
Любая попытка прямого протеста и несогласия с утвержденной идеологической линией сессии двух академий была бы чревата самыми серьезными последствиями, включая прямые репрессии. И все-таки поведение психологов на сессии нельзя считать капитулянтским. Их ссылки на имена тогдашних «корифеев» были не более как расхожими штампами, без которых тогда не обходилась ни одна книга или статья по философии, психологии, физиологии. Иначе они просто не увидели бы света.
Нельзя отрицать, что психология фактически привязывалась к колеснице победительницы – физиологии ВНД. Однако цель оправдывала средства. На сессии психология отстаивала свое право на существование, которое оказалось под смертельной угрозой. Во время одного из заседаний Иванов-Смоленский получил и под хохот зала зачитал записку, подписанную так: «Группа психологов, потерявших предмет своей науки». Уже тогда многие предполагали, что эта записка была инспирирована самим Ивановым-Смоленским. Но если бы в резолюции съезда было сказано, что психология не имеет своего предмета, то это означало бы ее ликвидацию. Такого рода опыт уже был: педология, психотехника, генетика, психосоматика. Поэтому основной пафос и смысл выступлений психологов на съезде – отстаивание предмета своей науки. Причем любыми способами. Вот почему тогдашнее признание «ошибок» лидерами психологической науки, по-видимому, далеко не всегда искреннее, не должно вызывать сейчас никаких иных эмоций, кроме сочувствия и стыда за прошлое науки.
Менее всего есть основания считать, что это отвечало генеральной линии развития Павловского учения и позициям самого Павлова. Надо иметь в виду, что сам Павлов, запрещая в своих лабораториях использовать психологические термины, в то же время считал, что психология и физиология идут к своей цели разными путями. Примечательно, что он приветствовал открытие Психологического института в Москве, а уже при советской власти приглашал его бывшего ректора, проф. Челпанова, на работу в Колтуши. Поэтому не будем рассматривать «павловизацию» психологии со всеми ее драмами и курьезами (к примеру, попытками строить обучение школьника, ориентируясь на механизмы выработки условных рефлексов) как запоздалый результат каких-то волеизъявлений великого ученого. Надо сказать, что к концу жизни с ним вообще не очень-то считались. Он был нужен как икона и сталинскому режиму был полезен скорее мертвый, нежели живой. То же самое можно сказать о М.Горьком, В.Маяковском и некоторых других, официально причисленных к «лику советских святых».
5. Последствия «павловской» сессии
На протяжении долгого времени сохранялся миф о якобы благотворном влиянии «павловской» сессии на развитие психологической науки. Историю психологии как и предлагал Быков, делили всего лишь на два периода: «допавловский» (до 1950 г.) и «павловский». Где-то с середины 50-х гг, в особенности после 20 съезда, положение стало меняться: крайности антипсихологизма времен «Павловской» сессии явно начали преодолеваться, хотя это и вызвало неудовольствие «верных Павловцев». Поэтому надо выяснить не только, каковы были результаты проникновения естественнонаучных идей Павлова в психологию, но икаковы были как близжайшие, так и отдаленные последствия административной «павловизации» психологии.
Эти последствия имели в основном негативный характер. Вынужденное следование «компетентным» рекомендациям «Павловской» сессии предельно сузило рамки психологического исследования. Сводя их главным образом к единственно разрешенной проблематике – «психика и мозг». И хотя некоторое число психологов (к примеру, А.Р.Лурия, Е.Н.Соколов и др.) и в самом деле обогатили психофизиологию значительными работами, основная масса психологов занималась наполнением своих сочинений к месту и не к месту ссылками на Павлова.
Помимо ближайших последствий «Павловской» сессии существовали и отдаленные, которые проявляются в сегодняшнем дне психологической науки. Больше всего это затронуло три отрасли психологии.
«Верные павловцы» лишали своего благословения любую сколько-нибудь далекую от соприкосновения с ВНД психологическую проблематику. Социальная психология по понятным причинам не соприкасалась с физиологией мозга и поэтому лишалась необходимым приоритетов. Многолетний перерыв в развитии социальной психологии, длившейся с конца 20-х гг., затянулся в связи с этим на еще более продолжительное время, хотя в период «оттепели», казалось, для ее продвижения открылись шлюзы. Достаточно сказать, что на 1-м съезде Общества психологов в 1959 г. всего лишь несколько докладов м.б. отнесено к рубрике «социальная психология». Впрочем, до начала 60-х гг. сам термин «социальная психология» имел одиозный характер, фактически е употреблялся, а если использовался, то только применительно к западной «буржуазной» психологии. Именно рефлексология в прошлом продемонстрировала попытки представить социальную жизнь людей как совокупность рефлексов или «суперрефлексов». Наследники рефлексологии, не вспоминая собственную вульгаризацию социологии, препятствовали психологии исследовать с научных позиций взаимодействие личности и общества.
В не менее тяжелом положении на ряд лет оказалась психология личности. Само собой разумеется, что в годы сталинизма возможности объективного изучения целостной личности были предельно сужены. Значительная часть советских людей оказалась отчуждена от результатов собственного труда, и модель нового «советского человека» создавалась исключительно умозрительным путем, при декларировании того, что ему «жить стало лучше, жить стало веселее».
Надо сказать, что при этом возникла парадоксальная ситуация. С одной стороны, теоретики и методологи неустанно призывали бороться с «функционализмом», т.е. с исследованием изолированных психических функций и качеств по отдельности (мышления, воли, чувств, памяти и т.д.), а с другой стороны, при попытке «собрать» из этих элементов «целостную личность», живущую и действующую в конкретных исторических условиях, надо было бы отвечать на каверзные (небезопасные) вопросы. Как принцип диалектически мыслящих людей «подвергай все сомнению» может уживаться с верой в непогрешимость «великого вождя»? Как был организован «священный гнев» масс против «врагов народа», еще недавно ближайших друзей и сподвижников Ленина? Не требуется объяснять, насколько самоубийственно было в те годы не только искать ответы на эти вопросы, но даже ставить их.
6. Дифференциальная психофизиология
Тем не менее, после «павловской» сессии было определено одно из направлений психофизиологии: им послужило изучение индивидуальных свойств нервной системы человека – дифференциальная психофизиология. Здесь действительно успехи оказались значительными, и вклад в науку, бесспорно, велик. Отправляясь от работ И.П.Павлова о типах ВНД, Б.М.Теплову и его ученику и сотруднику В.Д.Небылицину удалось углубить понимание природы темперамента. Психологические свойства нервной системы проявляются прежде всего в особенностях темперамента: скорости, интенсивности, темпе психических процессов и состояний. Изучение темперамента – задача, безусловно, достойная, ее решение занимает ученых со времен Гиппократа и Галена, но для периода «Павловской» сессии она оказалась и достаточно удобной, не нарушающей «законопослушание» ученых, так как темперамент не характеризует содержательную сторону личности (ее мотивы, ценностные ориентации, интересы. Сомнения, веру и неверие и т.п.), не выявляет бедность или богатство душевной жизни человека. Душа человека оставалась забытой на обочине дороги, по которой двинулись многочисленные исследователи.
Правда, с течением времени удельный вес психофизиологических исследований существенно снижается, но принципы изучения личности, сложившиеся в предшествующий период, сохраняют надолго свою инерцию. Утверждается то, что было выше названо «коллекционерским» подходом к личности, превращающим ее в некую емкость, принимающую в себя черты темперамента, характера, способности, склонности и т.д. При этом задача психолога сводилась к инвентаризации всех этих накоплений и выявлению неповторимости их сочетаний для каждого отдельного человека. В значительной мере «коллекционерский» подход сказывается и сейчас в работах психологов, хотя пути его преодоления уже намечены.
7. Неорефлексологический подход в педагогике
Рефлексологический, точнее неорефлексологический, подход на протяжении двух десятилетий доминировал и в педагогической психологии, которую многие исследователи пытались строить на основе условных рефлексов или временных связей. Это вызвало возрождение господствовавших в психологии 19 века теорий, сводивших обучение и усвоение к ассоциациям. А у нас такой подход считался в 50-е гг.20 века прогрессивным и плодотворным только потому, что декларировался в качестве воплощения идей И.П.Павлова в психологии.
Вновь воспроизводилась классическая рефлексологическая схема. Что такое значение? Ассоциация. Что такое понимание? Ассоциация. Что такое память? Ассоциация. Что такое воображение? Ассоциация, и.т.д. Научная бесплодность подобных голых констанций очевидна. Теории обучения сводились к примату заучивания, механического запоминания и воспроизведения, новые же подходы, к примеру концепция теоретического обобщения В.В.Давыдова, с трудом прокладывали себе дорогу в школу, встречая сопротивление приверженцев «павловской психологии».
8. «Обездушивание» психологии
Административный произвол лишал науку творческого начала. В годы господства начальственных императивов не было привилегированных наук. Даже далекие от высоких идеологических сфер области знания были под тяжелым прессом. Психология подвергалась обездушиванию в этот период дважды. Во-первых, вместе со многими науками в годы «великих переломов». Интенсивно развивавшуюся в двадцатые годы, ее буквально срезали на взлете. Социальные психологические журналы, съезды и конференции, сотни издаваемых книг и брошюр, дискуссии, многочисленные прикладные лаборатории, поиски в области психодиагностики – все это за несколько лет отошло в небытие. Многие психологи притихли, поняв, что в их услугах не нуждаются. Психология начала терять самостоятельность, постепенно превращаясь в сателлита педагогики, а затем и физиологии.
Во-вторых, обездушивание психологической науки имело свойственную ей особенность – утрачивалась возможность увидеть и изучить личность человека в ее живой многосложности и неоднозначности. Это вело лишь к стерилизации науки, сворачиванию ее научной проблематики.
Психология при всех потерях выстояла, вышла из анабиоза, даже в застойные годы она понемногу начала набирать скорость, используя ускорение, которое придало ей осуждение культа личности. В последнее время она получила новые импульсы для развития. Наше трудное прошлое – хороший учитель, если мы не забываем его уроки.