Глава 1. Рождение научной Психологии. Вундт

В истории психологии существует одно труднообъяснимое место: счита­ется, что она рождается в 1879 году, когда Вильгельм Вундт открывает в Лейпциге экспериментальную психологическую лабораторию. При этом сам Вундт говорит о своих предшественниках-психологах, и лаборатории от-

Глава 1. Рождение научной Психологии. Вундт

крывались раньше 1879 года. К примеру, Джеймс открывает такую лаборато­рию в 1875 году. В чем дело?

Все это будет гораздо проще понять, если вспомнить разговор, шедший в предыдущих главах. Молодое поколение философского сообщества решило дать бой отцам и повести философию иным путем. Психология, со времен Аристотелевского трактата «О душе», считалась частью метафизики. Есте­ственно было ожидать, что, освобождаясь от Метафизики, дети должны будут создать собственную Психологию — Психологию без всякой метафи­зики, как назвал ее русский психолог Александр Введенский. Вот это и осу­ществил Вундт в своей лаборатории, очистив Психологию от метафизики настолько, что она превратилась в Психофизиологию и стала соответство­вать требованиям естественнонаучного сообщества. Именно в этом смысле ее стали считать научной и новой. В 1879 году рождается не психология, а та ее ветвь, которую можно считать естественнонаучной.

При этом сам Вильгельм Вундт (1832—1920)не освободился от старого способа философствовать даже в отношении Психологии. В Философию, ко­торой он занимался наравне с Психологией, он тоже пытался протащить какие-то из своих естественнонаучных убеждений, но это ему удавалось еще меньше. Убеждения могут стать точками опоры или основаниями рассужде­ний, но сменить сам способ рассуждать очень трудно. Не изменился он и у Вундта. И даже то, что он завершил свое первое большое сочинение «Душа человека и животных»грандиознейшей зарисовкой Кант-Лаплассовской кар­тины мира, не спасло его от того, что его философия теперь считается мета­физичной.

Да и в Психологии в последние двадцать лет он ушел от психофизиоло­гии в психологию народов, считавшуюся наукой о духе и отрицавшую все его предшествующее естественнонаучное мировоззрение. По существу, он осуществил путь, предложенный еще в 1872 году Константином Дмитрие­вичем Кавелиным и ведший в культурно-историческую психологию. За это он был не понят в Европе и по сей день не переводится в России.

При рассказе о Вундтовском понимании сознания придется пользоваться как его психологическими, так и философскими работами.

В 1862 году в «Душе человека и животных»Вундт постоянно говорит о сознании как о противоположности чему-то бессознательному, например, познанию или чувству. Для примера приведу несколько таких высказываний:

«Еще задолго до того, как сознательное познание начинает исследовать предметы, мы почерпаем в чувстве определенное мнение о природе этих предме­тов» (Вундт, Душа человека и животных, т. II, с. 262).

«Справедливость какого-нибудь наблюдаемого факта, какого-нибудь рас­сказа смутно сознается нами посредством чувства. Если переведем на язык сознания мотивы, управляющие чувством, то они окажутся членами индуктив­ного умозаключения; в это умозаключение входят: острота наших чувств, час­тое повторение наблюдений, их аналогия с другими фактами, или добросовест­ность рассказывающего лица, внутренняя вероятность рассказа и кроме того еще большое множество других элементов.

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 7

Конечно, многие из этих элементов легко привести в сознание; относитель­но других это труднее; но нет сомнения, что в первый момент, когда у нас является чувство, мы не сознаем ни одного из этих мотивов» (Там же).

Как видите, Вундт здесь дает описание наблюдения над самим собой, точнее, над тем, как ему удается превратить некое смутное ощущение или чувство во что-то понятное. Это состояние понимания он называет сознани­ем. По сути, можно сказать, что он говорит: для того, чтобы обрести осоз­нанное знание чего-то, над этим надо подумать. И действительно, чуть ниже он приходит именно к такому заключению.

«Полное знание является тогда, когда мышление переносит в сознание бес­сознательный процесс, предшествующий этому результату» (Там же, с. 263).

Здесь сознание являет себя у Вундта как осознавание. Но у него есть и иное понимание сознания, как некоего пространства или вместилища. Оно возникает в 57-й лекции, как только он начинает рассуждать о самонаблю­дении, которым, очевидно, занимался.

«Так очень часто уже при самонаблюдении трудно бывает различить, что в наших собственных действиях принадлежит воле и что принадлежит ин­стинкту. А для объективного наблюдения, если невозможны выводы из сравнения с другими фактами, различение становится часто совершенно невозможным.

Мы не можем заглянуть в сознание других существ» (Там же, с. 528).

Это утверждение в той же главе приходит в неявное для Вундта проти­воречие с его естественнонаучными убеждениями:

«Прежде было общее мнение, что животное, обезглавленное или рожденное без головного мозга, способно производить только рефлексы.

Так как многие основания побуждают нас считать головной мозг место­пребыванием сознания...» (Там же, с. 529).

Эта фраза вполне уместна, если речь идет об осознавании: мозг — это то, что осуществляет осознавание. В таком утверждении можно усомниться, только если путем исследований обнаружил, что осознавание осуществляется дру­гим органом. Но как только мы начинаем понимать сознание как простран­ство, в которое можно заглянуть, и которое пребывает в мозге, возникает вопрос: где в мозге могут храниться те бесконечные объемы образов, кото­рые составляют нашу память. Эта задача под именем «поиска энграммы» или материального носителя памяти так и не решена Физиологией до сих пор.

Вундт не так однозначен в своих убеждениях и тщательно рассматривает те физиологические опыты, которые были осуществлены к его времени для выявления природы «психических отправлений». И вывод его звучит вполне разумно:

«Тут мы должны признать за факт наблюдения, что у человека и высших животных, во всяком случае, сознание без головного мозга невозможно» (Там же, с. 532).

Однако звучать или выглядеть разумным еще не означает соответство­вать действительности. Для этого Вундт должен был дать определение того,

Глава 1. Рождение научной Психологии. Вундт

что он понимает под сознанием. По-настоящему он этого не делает, хотя, что он имеет ввиду, можно понять вот из такого высказывания:

«...эти отправления принимали за одно и то же с сознанием: одни думали, что везде, где несомненно существуют психические проявления, нужно предпола­гать и сознание и, следовательно, волю...» (Там же).

Вот это «сознание» невозможно без головного мозга. А как насчет того сознания, которое хранит в себе память? Множество тех же феноменологи­ческих наблюдений показывают, что обезглавленное животное продолжает совершать вполне осознанные движения. К примеру, обезглавленные лягуш­ки стирают с себя капли кислоты сначала передней лапой. Но если ее уда­лить, немного «подумав», они переходят на заднюю. И этому не мешает даже выключение спинного мозга.

Если память не обнаруживается в мозге, то она должна храниться в дру­гом «носителе», который, по существу, и есть сознание. В таком случае, мозг оказывается лишь орудием управления то ли сознанием, то ли телом. Но в любом случае, выключение его, как передаточного звена, должно оборвать связь с сознанием, что внешне будет наблюдаться как потеря сознания. Но что потеряется при утере мозга: сознание или возможность им пользоваться?

Это были ранние представления Вундта. Но он возвращался к понятию «сознания» всю жизнь, причем, как в психологических, так и в философских работах. Через 30 лет в вышедшей в 1890 году «Системе философии» он гово­рит о сознании в «Очерке философии духа». Эта попытка понять философс­ки то, что раньше казалось исключительно психологическим явлением, со­седствует с главой о душе и даже проникает в нее. Более того, Вундт связывает сознание с духом. Поскольку эта связь еще не звучала в моем исследовании, я приведу эти рассуждения Вундта насколько возможно подробно.

«К царству духа мы причисляем все те факты, которые или относятся к области нашего собственного внутреннего опыта, или благодаря объективным признакам указывают на процессы, сходственные с содержанием этого опыта.

Следовательно, в отношении определения существенных моментов своего содержания понятие духа приурочено к нашему сознанию. Всякое предположе­ние духовного содержания на основании объективных признаков законно лишь в тех случаях, где эти признаки надлежит истолковывать как действия созна­ния, сходного с нашим, как бы оно ни отличалось от последнего по степени.

Но при этом под сознаниемвсюду можно разуметь отнюдь не духовное бытие, отличное от духовного процесса и его составных частей, которые раз­граничиваются нами посредством отвлечения, но всегда лишь самые факты этого процесса. Итак, все духовное есть сознательная духовная деятельность. "Бес­сознательный дух" есть понятие, полное внутренних противоречий» (Вундт, Система философии, с. 347—348).

Рассуждение это тоже выглядит несколько невнятным, если не проти­воречивым. Что может означать определение: сознание — это факты духовно­го процесса? Если факты — это наблюдения над действительностью, то со­знание есть осознавание. Тем не менее, почитаем Вундта еще:

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 7

«На возникновение этого понятия оказали влияние два ошибочных смеше­ния: смешение сознаниясо знаниеми приравнивание общего понятия сознания к более узкому понятию самосознания»(Там же, с. 348).

Это хорошая постановка вопроса, и если Вундту удастся его решить, то возможно действительное продвижение к пониманию сознания.

«Конечно, как о том свидетельствует уже название, понятие сознания име­ет свой источник в понятии знания. Так как под сознанием разумели непосред­ственное знание собственных духовных переживаний, то благодаря этому тот­час же открывался и полный простор приравниванию этого понятия понятию объективного знания.

Как в последнем случае познающая деятельность, благодаря которой возни­кает знание, может быть отличаема от объектов последнего, так считали обязательным и по отношению к упомянутому субъективному знанию отделять содержание знания от самого знания, воспринимающего в себя это содержание.

А так как здесь те познавательные функции, которые оправдывают такое различение по отношению к объективному знанию, сами входят в упомянутое содержание, то пришли к своеобразному понятию такого знания, которое не есть ни деятельность, ни результат какой-либо деятельности, но состоит в пребывающем бытии, которое относится к содержанию внутреннего замеча­ния, как внешнее, обнимающее пространство» (Там же, с. 348).

Иными словами, Вундт здесь возражает против того, чтобы понимать сознание как некое пространство, содержащее в себе знания. Тридцать лет назад, наблюдая за своим мышлением, он невольно использовал именно такое понятие сознания. Сейчас он не наблюдает, а рассуждает и, рассуж­дая, чувствует, что если понимать сознание как пространство, то концы с концами в рассуждении не сходятся. Однако, если уж стремиться к полно­ценности рассуждения, стоило бы и объяснить, почему ощущение простран­ства возникает вовсе не у тех, кто пытается объяснять «познавательные фун­кции», а у самых неподготовленных людей, стоит им «поглядеть с себя». Вундт как человек одаренный, не мог не заметить этой связи и потому свя­зывает свое рассуждение с понятием самоосознавания.

«Это ошибочное понимание подкрепилось вторым смешением понятий, сме­шением сознания вообще с самосознанием.

Данное в последнем отличение мыслящего я от его представлений— объек­тов основывается на психологическом развитии, последние ступени которого в разнообразных следах доступны еще эмпирическому констатированию. По­этому, если сознание вообще рассматривается как низшая степень самосозна­ния, то и в нем остается сохраненным признак различающейся деятельности.

Но эта деятельность есть процесс, который когда-либо возник, и до на­ступления которого уже должны были быть даны подлежащие различению объек­ты: стало быть, и здесь опять-таки сознание необходимо превращается в осо­бое, независимое от содержащихся в нем фактов, духовное содержание. <... >

Итак, ясно, что самосознание всегда может развиваться лишь на основе уже существующего налицо сознания, но что сознание не может возникать из

Глава 1. Рождение научной Психологии. Вундт

какого-либо иного духовного содержания, которое уже само не сознавалось бы» (Там же, с. 348).

Я сделал пропуск в середине цитаты, потому что в этом месте Вундт отсылает за доказательствами к собственной главе, посвященной различе­нию субъекта и объекта. К главе путаной едва ли не больше, чем это опреде­ление сознания как «независимого от содержащихся в нем фактов духовного содержания».

В любом случае, Вундт уклоняется здесь от обсуждения понятия про­странства, но при этом сознание оказывается у него содержащим факты. Что может содержать в себе нечто? Пространство, объем, вместилище. Если та­кое, назову его наивным, представление о сознании не соответствует ка­кой-то действительности, это мало заявить, нужны доказательства.

Рассуждения о том, что самосознание есть способность осознавать себя, вовсе не превращает само сознание всего лишь в способность сознавать. Со­знание, безусловно, такой способностью обладает, но обладает и способно­стью творить образы или позволять их творить из себя, а также способнос­тью их хранить. Похоже, привязка к физиологическим механизмам работы нервной системы, организма, которую Вундт умудрился сделать даже в этой философской книге, стаскивает его к более узкому пониманию сознания как некоего действия, сродни восприятию. На это нервная система способна. Но быть пространством ей не под силу.

Далее Вундт уходит к рассмотрению отличий сознания от бессознатель­ного. Но и здесь он упорно пытается доказать, что нельзя рассматривать сознание как вещь или пространство, оно есть лишь действие. Хотя это лишь повтор предыдущего рассуждения, но он показателен хотя бы тем, что пси­хофизиолог старательно запихивает ростки понятия о пространственное™ сознания в свое прокрустово ложе, а они пробиваются из новых щелей, так что только успевай заливать новые порции асфальта в этот саркофаг. Начи­нается это рассуждение так:

«Как ошибочное отличение сознания от процессов, долженствующих обра­зовать его содержание, основано, собственно, на субстанциализировании назва­ния (то есть на превращении глагола в существительное — АШ), которое означает только сами эти процессы в их фактической данной связи, так затем упрочению упомянутого субстанциализирования способствовала применяемая для психологических целей фразеология, сообразно которой исчезнувшие из сознания представления обозначаются как ставшие бессознательными» (Там же, с. 348).

Далее Вундт всего за несколько лет до того, как родится психоанализ, пытается доказать, что видеть сознание и его содержание надо не так, как предлагает бытовой язык, а так, как видит его Психофизиология. А все вы­падающее за рамки «естественнонаучного видения» отстригать. Это плохой способ работы для психолога. Психологу стоит быть внимательным к языку и уважать его, потому что в языке как раз и отражается живая психология живых людей. Да и развитие Психологии дальше пошло как раз тем путем, над которым Вундт как раз постарался накатать асфальт.

Основное—- Море сознания— Слои философии— Слой 7

«Пока здесь под "исчезновением из сознания"разумеют лишь то, что пре­кратился какой-либо психический процесс, который может затем повториться в аналогичной форме когда-либо впоследствии, тогда упомянутое выражение не вызывает никаких возражений. Ведь оно представляет удобное вспомогатель­ное средство для того, чтобы отвлекаться в связи чисто-психологичекого рас­смотрения от физиологических промежуточных членов.

Но если под ним разумеют уже не только образ, имеющий не иное значение, чем выражения "порог сознания", "поднятие над порогом сознания", "падение ниже порога сознания ", и так далее, а бессознательному представлению припи­сывают реальное существование, в таком случае переступается предел его эм­пирически дозволенного употребления. Очевидно, при этом превращении образ­ных выражений в реальности участвовало все еще обычное в психологии субстанциализирование представлений» (Там же, с. 348—349).

Чутье отказывает Вундту, как только он пытается сделать из психологии естественную Науку вроде Физиологии. Говоря о языке, он перестает ви­деть, что говорит его собственный язык. Все, карется, верно сказано, но почему у него самого все эти «сорняки», вроде науки, названы «удобным вспомогательным средством для того, чтобы отвлекаться», то есть строить отвлеченные психологические рассуждения, основывающиеся на физиоло­гических фактах? Значит, он сам ощущает, что так, как принято в научном сообществе, говорить о психологии неудобно, но продолжает насиловать себя ради того, чтобы выглядеть естественнонаучным.

«О каком-нибудь волевом действии мы не употребляем поверхностного вы­ражения, что оно исчезло из сознания, коль скоро оно кончилось, или, коль скоро повторяется тот же самый волевой акт, не скажем, что он возвращается в сознание. Каждое единичное хотение остается особым актом. Если оно воз­вращается, то оно должно возникать вновь, но ни в каком случае мы не допуска­ем, что оно продолжало существовать в промежуточный период как бессозна­тельное хотение» (Там же, с. 349).

Такое безукоризненное, на первый взгляд, рассуждение. Так и хочется с ним согласиться и посчитать, что Вундт нащупал многие слабости психо­анализа еще до его рождения. Но оставляя психоанализ в стороне, скажу как прикладной психолог: я готов принять эту академическую точку зрения, но что мне делать со множеством случаев из практики, когда приходилось ра­ботать именно с невоплощенными желаниями, которые со временем забы­лись, но при этом не только продолжали существовать, но еще и оказывали воздействие на поведение?

«А так как представления относятся к предметам, то утверждается, что сами они — предметы, которые исчезают и появляются,но никогда не переста­ют существовать.

Сравнение сознания со сценой принимается здесь не только за образное выражение, но и за соответствующее самой действительности. Главной зада­чей психолога признается в таком случае не только наблюдение того, что про­исходит на этой сцене, но иразузнавание каким-либо путем того, что соверша­ется за кулисами.

Глава 2. Вундтовская психология сознания

Однако, на самом деле, представления, так же мало, как и волевые акты, суть пребывающие субстанции; это — деятельности.

Как таковые, если их рассматривать с общей точки зрения нашего внут­реннего переживания, они суть акты сознания, и, коль скоро они перестают быть таковыми, они вообще перестают существовать» (Там же, с. 349).

Война Богов.Если приглядеться к этому заключительному рассуждению, то ста­нет ясно, что оно чрезвычайно важно. Ведь «предметы, которые исчезают и появляют­ся, но никогда не перестают существовать» — это идеи или Платоновские эйдосы. И значит, здесь сквозь рассуждения естественника проступает Война Богов — война Материализма с Идеализмом. А верный воин Материализма — Вильгельм Вундт — не может признать существование каких-то идеалистических понятий, даже если без них становится неудобно.

Завершает Вундт это исследование сознания рассуждением о степенях сознания, иначе говоря, о его ясности или чистоте. Ясно, что это связано не с сознанием, а с его способностью осознавать, со времен Лейбница называ­емой апперцепцией.

«Мы обозначаем словом степеньсознания то, что, если его рассматривать как свойства самих процессов, мы называем их различною ясностью» (Там же, с. 350).

Из этого выводится определение:

«Ведь сознание и есть не что иное, как эта связь процессов» (Там же).

Определение само по себе неясное, но если вспомнить все предыдущее, то его можно перестроить так: «сознание есть осознавание или связь различ­ных осознаваний».Наверное, связи, которые образуются в нашем уме или в сознании, уже перестают быть осознаваниями, даже если это «связи про­цессов». Вероятно, они превращаются в некие образы, связывающие пред­ставления, или в понятия...

Впрочем, не буду играть в домыслы. Через двадцать лет Вундт снова возвращается к понятию сознания. Наверное, тогда он сумел сделать яснее то, что не удалось высказать понятно в ранних работах.