Ф.М. Достоевский. Прежде чем приступить к интерпретации этой сказки, я поставил перед собой вопрос: какова цель этого анализа?

Прежде чем приступить к интерпретации этой сказки, я поставил перед собой вопрос: какова цель этого анализа? В юнгианской психологии существует огромное количество работ, посвященных анализу всевозможных мифов и сказок, в том числе и русских. Если сегодня большинство этих работ не доступно российскому читателю, то нет никакого сомнения в том, что в самом ближайшем будущем все начнет меняться. Однако уже сейчас можно говорить о постоянно возрастающем влиянии концепций аналитической психологии на мировоззрение гуманитарно-ориентированной российской интеллигенции и, в особенности, на самоопределение юной российской психотерапии. Полностью отдавая себе отчет в том, что после классических работ самого Юнга, а также работ его учеников и последователей: М.-Л. фон Франц, Э. Пойман, Дж. Хиллман и др., мне вряд ли удастся сказать новое слово в аналитическом исследовании мифов и сказок, я все же решил сделать максимально подробный анализ этой сказки. Книга Р. Джонсона послужила для этого анализа очень хорошим стимулом, так как, раскрывая глубинные аспекты "западной мужской психологии" в процессе интерпретации известной средневековой легенды Кретьена де Труа о Чаше Грааля, американский психолог-аналитик показывает различные проявления архетипической природы в "западной" и "восточной" психологии, проводя интересные исторические, культурные и религиозные параллели. Мы, жители России, расположенной на огромной территории между Западом и Востоком, а точнее - и на Востоке, и на Западе, не можем считать себя принадлежащими западной, либо восточной культурной традиции. Наша религия и культура, с одной стороны, самобытны, а с другой - являются очень сложной, а часто - гремучей смесью древних восточных и западных культур и религий, сохраняя свои древнеславянские корни. Такая ситуация позволяет сделать предположение, что и проявления архетипической природы в психологии жителя России в чем-то будут отличаться от ее проявления в западной и восточной психологии, а в чем-то могут быть очень сходными. В этом смысле есть все основания говорить об особенностях национальной психологии, то есть, об определенном отношении коллективного сознания (истории, культуры, религиозной догматики) и объективной психики (коллективного бессознательного). По моему мнению, самый прямой и самый доступный способ почувствовать эти психологические особенности - сделать аналитическое исследование русской народной сказки.

Интерпретируя русскую народную сказку, мы в первую очередь сделаем акцент не на клиническом аспекте индивидуальной психологии, а на аспекте "национально-культурно-религиозном", имея в виду псе сказанное выше. В этой связи следует отметить другое немаловажное обстоятельство: очень сложно, а скорее всего, просто невозможно найти русскую сказку, не имеющую никаких аналогов среди сказок и ми-фон других стран и народов. Безусловно, главные архетипические мотивы являются общими. Вместе с тем всевозможные комбинации и сочетания этих мотивов вряд ли можно назвать случайными. Велика вероятность того, что именно здесь могут быть найдены истоки тех особенностей русского национального характера, которые полушутя-полусерьезно, полудраматично-полуиронично называют "загадочной русской душой".

Интерпретируя сказку "Пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что...", я буду опираться на юнгианскую концепцию толкования символического смысла сказочных мотивов и персонажей, и в первую очередь, на работы М.-Л. фон Франц, которые уже давно стали классическими, поэтому время от времени позволю себе приводить небольшие цитаты из ее книг, чтобы читателю было понятно, откуда берутся некоторые оригинальные интерпретации. При необходимости дополнительного толкования некоторых сказочных эпизодов я воспользуюсь значениями символов, взятыми из древнеславянской мифологии или Православной религиозной догматики. Что же касается психологических особенностей русского национального характера, то здесь приходится считаться с тем, что граница между уровнем коллективного сознания и объективной психикой оказывается весьма размытой. По словам Б. П. Вышеславцева, русского философа, который в тридцатые годы впервые перевел на русский язык труды Юнга, "психоанализ (здесь имеется в виду именно аналитическая психология. - В.М.) многое объясняет в русской манере философствовать: коллективно-бессознательное русского народа лежит как бы ближе к поверхности сознания, оно не так вытеснено из сознания, не так проработано сознанием, как на Западе"¹. Сделав скидку на вольное обращение с юнгианской терминологией, ибо эта фраза принадлежит философу, а не психологу, оценим по достоинству мысль Вышеславцева о существовании некоего промежуточного, не проработанного сознанием, неокультуренного слоя психики. Создается впечатление, что у русского человека значительная часть психологического содержания находится в пред сознательном, подпороговом слое, и в какие-то моменты он просто не в состоянии справиться с этим содержанием; оно бушует внутри и изо всех сил рвется наружу: иногда в виде фонтанирующего творчества, иногда - в виде философских размышлений о смысле жизни. Попробуем прикоснуться к этому притягательному, завораживающему и даже зачаровывающему сказочному материалу, стараясь как можно глубже прожить и прочувствовать его в себе. И тогда, если мы услышим, как что-то откликается внутри, можно быть уверенными в том, что мы встретились с чем-то очень важным, но пока еще мало осознанным "не знаю - чем", которое зовет нас "не знаю - куда". На этом пути у нас никогда не хватает времени поразмышлять над смыслом жизни, не говоря уже о том, чтобы заняться его поисками.

Теперь несколько слов о том, почему я выбрал именно эту сказку, и насколько вообще правомерно проведение параллелей между мифом, сказкой и легендой. Как известно, «и миф, и сказка имеют единую морфологическую структуру, предстающую как цепь потерь и приобретений неких космических или социальных ценностей, связанных между собой действиями героя (являющихся их результатом). Эти действия - космические или культурные деяния в мифах и испытания героя в сказках - ассоциативно тождественны. По миф или архаическая сказка выступают как некая метаструктура по отношению к волшебной сказке».

Так видит различия между мифом и сказкой ученый-мифолог. Вот взгляд на эти различия аналитического психолога:

Ученые не видят существенных различий между сказочными и мифологическими персонажами, и их доводы можно считать вполне убедительными. Сказочные персонажи гораздо менее человечны, то есть, у них в душе содержится гораздо меньше человеческого. Они не рассуждают, не мучаются сомнениями, не попадают в тупиковые ситуации и не проявляют обычных человеческих реакций. В сказках мужественный герой никогда не теряет мужества и продолжает сражаться до полной победы над врагом. Жизнь сказочной героини может начинаться с невзгод и несчастий, через которые ей следует пройти, чтобы добиться своей цели. Мы никогда не можем утверждать, что такое поведение следует считать естественным. Сказочные персонажи кардинально не меняют своей психологии, что постоянно происходит с мифологическими героями. Несмотря на многие человеческие черты, сказочных героев нельзя считать полностью человечными. Именно поэтому они являются не столько человеческими типами, сколько архетипами, и никогда не могут быть соотнесены с человеческим эго. Вы не можете считать сказочного героя одним, отдельно взятым мужчиной, а героиню - отдельно взятой женщиной.

Теперь, чтобы иметь максимально полное представление о возможностях делать те или иные интерпретативные сопоставления, приведем цитату из книги М.-Л. фон Франц, где говорится о психологических различиях сказок, легенд и местных саг:

В той среде, где до сих пор сказки пользуются большой популярностью, в частности, у простых крестьян и лесорубов, существуют две разновидности сказочных повествований: местные саги и настоящие сказки. Очень часто сага почти не отличается от сказки, но, как правило, она связана с той или иной странной и необычной историей, которая случилась в какой-то конкретной деревне или в каком-то замке. В тексте сообщается о том, что люди в деревне стали очевидцами чудесного события и т.д. Далее эта история, связанная с конкретными людьми и конкретным местом, рассказывается как если бы все описанные события происходили в действительности, хотя по всем признакам она напоминает сказку. В сказках вы можете столкнуться с парапсихологическими феноменами, тогда как в местных сагах чаще встречаются привидения. Что касается легенд, они обычно создаются на материале исторических событий или событий, которые, по крайней мере, были хотя бы как-то связаны с историей. В них вы можете узнать историческую личность или святого.

Разобравшись с различиями, мы можем получить более полное представление о том, какой материал анализирует Джонсон, и в чем будет заключаться смысл нашего анализа. С одной стороны, разница между легендой XII столетия Кретьена де Труа и русской сказкой, возраст которой может составлять 200-400 лет, а корни которой уходят очень и очень глубоко, весьма существенна. С другой стороны, сходство мотивов этих произведений настолько очевидно, что оно волей-неволей притягивает к себе наше внимание. И если, по мнению Юнга, миф о Священной Чаше может считаться отражением эволюционного процесса, происходящего в психологии западного мужчины, то чем в таком случае для нас может оказаться сказка "Пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что... ?" Я далек от поспешного проведения каких бы ни было аналогий между психологическим смыслом легенды о Парсифале для жителя Запада и смыслом этой сказки для жителя России. Однако она отличает -

от всех остальных русских сказок. В ней так же, как и в легенде Кретьена де Труа, речь идет о том особенном странствии, которое на английском языке называется quest, а на русском его смысл лучше всего выражается в названии сказки. Именно по этой причине мне было важно использовать в качестве послесловия к книге Джонсона подробный анализ этой сказки, который дал бы нам возможность сделать некоторые сопоставления, а иногда - даже какие-то выводы. Что из этого получилось - судить читателю.

II

Я недавно прочел один отзыв одного заграничного немца, жившего в России, об нашей теперешней учащейся молодежи: "Покажите вы, - он пишет, - русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до сих пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною." Никаких знаний и беззаветное самомнение -вот что хотел сказать немец про русского школьника.