Антропоцентричность языка и воплощенных в нем знаний

Реконструкция интеллектуальной сферы человека на основе данных языка стала возможной благодаря развитию концептуального анализа, углубленного семантического и функционального исследования представлений и понятий, сформировавшихся в языке и языком. Его возникновению способствовала ориентация новой лингвистики на субъекта речи, сознания, культуры, знания и поведения.

Концептуальный анализ – новое, возникшее в 1980-х гг. направление в лингвистике. Оно позволяет связать сущность языка с жизнью, личностью, народом, его менталитетом, культурой, национальными особенностями и т.п., и потому выводит лингвистику в общественный гуманистический контекст.

с 58

Язык воплощает в себе, в неявном виде, здравый смысл своих носителей: практическое сознание, опыт и знания, результаты работы «естественного интеллекта», причем принципиально не осознаваемые носителями языка, которым несвойственна сознательная языковая рефлексия.

Научный подход к этой проблеме показывает, что здравый смысл воплощается в языке в представлениях типа Время летит; Радость переполняет; Горе сушит; Мне в голову пришла блестящая идея и т.п. Такими «донаучными», «наивными», «практическими» представлениями пронизано наше восприятие и осмысление всех ненаблюдаемых, «нефизических», абстрактных сущностей: времени, чувств и эмоций, социальных явлений, коммуникации, мышления, познания, а также артефактов, «социофактов», «ментофактов» и др. Механизм формирования таких представлений заключается в том, что абстрактные и сложные явления получают неявное, неосознаваемое, «автоматическое», метафорическое или метонимическое определение, структурирование, описание, и в целом концептуализацию, подсознательное осмысление, интерпретацию в терминах конкретных, физических, наиболее значимых, данных в ощущениях, предметов и явлений, ассоциируются с ними, уподобляются им и представляются в сознании и языке по аналогии с ними. В результате идеальные сущности описываются языком физического мира, простым, понятным каждому, не требующим объяснения, определений или специальных знаний, ср. бесплодная идея; пустые слова; экономить время и т.п.

Метафора и метонимия помогают осмыслять непредметные сущности в привычных и простых представлениях и становятся настолько распространенным способом концептуализации, что не осознаются носителями языка.

Более того, концептуальные метафоры оказываются встроенными в систему культуры в целом, так что мы не просто «думаем» в соответствующих терминах, но даже живем по правилам разворачивания таких метафор, как «время – деньги», «спор – это война» и мн.др.

с59 До возникновения концептуального анализа естественного, обыденного языка метафора рассматривалась как стилистическое средство, причем, в основном, художественного и поэтического языка, где она действительно играет ведущую «миропорождающую» роль и воплощает образную и потому воздействующую силу художественного слова, его выразительность, ср. Октябрь. Море поутру лежит щекой на волнорезе (И.Бродский).

Ранее отмечалась и познавательная роль метафоры, особенно в научном тексте. Так, метафора, будучи «категориальной ошибкой», является «ошибкой» плодотворной, эвристичной (Арутюнова Н.Д.(ред.) 1990, 1978 и др.). Помимо того, что она «переводит» неочевидное в наглядное, она способна идентифицировать и вскрывать новые свойства, порождать познавательные ассоциации и аналогии и, в целом, воплощать новый взгляд на объект познания. Особенно отчетливо это проявляется в научной терминологии. Так, лингвистика пользуется такими метафорическими по своему происхождению терминами, как словообразовательное гнездо, генеалогическое древо, семья языков и мн.др.

При этом, в отличие от обыденного языка и сознания, в научном познании метафорические термины, как и любые другие, вводятся сознательно, им всегда дают строгие, по возможности, дефиниции и т.п.

Метафорическое образное происхождение со временем стирается, выветривается и более не осознается Однако в науке задаваемое ими смысловое поле, как и положено в терминологии, дает целую сеть, систему взаимосвязанных и потому хорошо структурированных, организованных и взаимосвязанных терминов, т.е. порождает терминосистему.

Концептуальный анализ естественного языка показал роль и место метафорического осмысления действительности в обыденном сознании и в обыденном языке вообще: его принципиальную встроенность в практическое (а не только художественное и научное) познание мира и в отражение его механизмов и результатов в естественном, обыденном языке.

Предшественниками современного КА (концептуального анализа) считаются Л. В. .Щерба, В.В.Виноградов. Первыми отечественными работами, в которых использовалась

методика концептуального анализа можно считать «Лексическую семантику» Ю.Д.Апресяна (1974) и работы Н.Д. Арутюновой (1976, 1999).

с 60 Ключевым моментом в развитии концептуального анализа стали труды Дж.Лакоффа и М. Джонсона (1980)., и, в первую очередь, книга “Metaphors we live by”.

На принципиально новый уровень КА поднялся благодаря работам А.Вежбицкой, в которых содержатся фундаментальные идеи о национальной специфике языковой картины мира и вскрывается национальная специфика культурных концептов. Сконструированный ею «язык примитивов» позволяет так разложить языковое значение и речевой смысл на любом языке, что становится возможным сравнивать их внутреннее содержание и выявлять их национальную специфику.

Концептуальный анализ стал основным принципом исследования в научном направлении «Логический анализ языка» (Н.Д.Арутюнова). Материалы ежегодных конференций публикуются в серии «Логический анализ языка» с 1988 г. (16 выпусков).

с 61.Особенно плодотворен КА при контрастивном сопоставлении ключевых культурных концептов, воплощенных в разных языка. Особое философское направление в рамках КА составляют труды Ю.С.Степанова.

Одно из фундаментальных лингвистических исследований на материале русского языка - проект «Энциклопедия русской души» А.Д.Шмелева (1996, 1999, 2002). А.Д.Шмелев подчеркивает, что для реконструкции ЯКМ особенно важны неассертивные компоненты в значении слова, грамматической формы или высказывания: «Важно не то, что утверждают носители языка, а то, что они считают само собой разумеющимся». Именно в этом проявляется важнейшая составляющая «здравого смысла» и «естественного интеллекта», менталитет народа: его характер, ценности, ориентации, стереотипы, установки.

А.Д. Шмелев отмечает, что этнопсихологи относят к числу фундаментальных характеристик русского национального характера такие черты, как:

- тенденция к крайностям;

- эмоциональность;

- ощущение непредсказуемости жизни;

- недостаточность логического и рационального подхода к жизни;

- тенденция к «морализаторству»;

- «практический идеализм» (предпочтение «горнего» «дольнему»);

- тенденция к пассивности и даже фатализму;

- ощущение неподконтрольности жизни человеческим усилиям;

- нелюбовь к дисциплине; склонность к отрыву теории и практики и др.

Эти качества находят подтверждение в языке и его лексическом составе.

Особенности русского видения мира наиболее ярко отражаются в следующих лексических сферах:

- в парах глобальных концептов: правда / истина; добро / благо; долг / обязанность; радость / удовольствие и др., противопоставляющих «высокое» и «низкое»;

- в эмоционально нагруженных, культурнозначимых и лингвоспецифичных понятиях: душа, судьба, жалость, тоска и др.;

- в подчеркивающих «импрессионизм» восприятия пространственно-временных отношений словах: просторы, раздолье, удаль, воля и др.;

- в отражающих модели поведения и жизненные установки выражениях с: успеется, угораздило, попрекать, видно, небось, заодно, как будто, же, -ка, -то и др.;

Так, русскому человеку свойственно:

- примирение с действительностью (видно не судьба);

- представление о том, что самое трудное в любом деле – это собраться его сделать (руки не доходят;

- тяга к крайностям – если уж человек собрался что-то сделать, то может заодно сделать многое другое и т.п.

с 62В русском языке также имеется целый пласт слов и ряд «безличных» синтаксических конструкций, в которых они употребляются, содержащих идею, что с человеком нечто происходит как бы само собой, и не стоит прилагать усилия, чтобы что-то делать, потому что в конечном счете от нас ничего не зависит: ср. Мне посчастливилось, повезло, привелось, довелось, пришлось, случилось; У меня (не) получилось, (не) вышло, (не) сложилось; У меня появился друг; Меня угораздило и др. Причем это представление настолько укоренено в русской КМ, что может выражаться не только полнозначными словами и синтаксическими конструкциями, но также и специальными словообразовательными моделями: зачитался, заработался, засиделся – «и поэтому не сделал того, что должен был сделать, но как бы не по своей воле, и, тем самым, не по своей вине»

ЯКМ запечатлена не только в лексических единицах, в их пресуппозициях, коннотациях, импликациях, этимологии, внутренней форме и др., но и в грамматическом строе языка. Становится все более очевидно, что лексика грамматикализована, а грамматика лексикализована (ср. грамматика = практическая логика). Так, особенности русской картины мира воплощаются даже в частицах и других служебных словах (ср. аксиологическую роль компенсации, возмещение у ЗАТО, противительного союза и частицы, актуализирующей различия.; аксиологические, эпистемические и коммуникативные коннотации у слова ОДНАКО, актуализирующего не только отношение различия, но и внезапность происходящего.

Особенности восприятия, например, времени, носителями русского языка становятся очевидными при сравнении с восприятием времени, запечатленным в другом языке. В русском языке отражено характерное для русского языкового сознания представление о плавном, неторопливом течении времени: ср. текущий год (белорусск. бягучы тыдзень)

/Но: время летит, мчится?/

с 63 По существу КА представляет собой семантический анализ лексики, грамматики и прагматики языка, сочетаемости, идиоматики, этимологии и др. Его главным орудием выступает толкование значения, которое позволяет выделять, сравнивать и описывать языковые явления и их смысл, а также восстанавливать целостные образы-концепты и стоящие за ними представления.. Так что КА является принципиально новым уровнем развития самой лингвистики, суть которого – использование семантического анализа для извлечения из языка не только нетривиальных сведений о самом языке, но и о его носителе, о его внутреннем мире и культуре. КА позволяет устанавливать, каким образом человек осмысляет окружающий его мир и мир внутренний, в том числе свою ментальную сферу, «естественный интеллект», какие ментальные операции он при этом выполняет, какие знания и в каком виде хранит, использует и т.п. (КА открыл новое направление в языкознании - лингвокультурологию).

Смысл концептуального анализа в целом – в реконструкции знаний о мире, складывающихся в языковую картину мира (ЯКМ): в наивную практическую картину мира, воплощенную в языке, в его словаре и грамматике, причем воплощенную в нем неявно, имплицитно, косвенно.

ЯКМ противопоставляется научной КМ (НКМ) и составляет часть практической КМ (ПКМ).

Практическая картина мира складывается естественно, непроизвольно, «стихийно», в процессе жизнедеятельности, накопления практического опыта и на основе автоматизированного зрительного восприятия, «бокового зрения» и «краевого сознания», ассоциативного и интуитивного. Она запечатлевается в обыденном языке независимо от воли носителей языка, слабо осознается им, но, тем не менее, отражает его представления о мире, и более того, такие его знания, которые он сам даже и не осознает, и потому устройство ПКМ неочевидно (его надо вскрывать с помощью специального анализа). ПКМ отражает повседневную жизнь, ее естественный фон, который находится на периферии внимания, так как фиксирует близкое, знакомое, первичное, типичное, повторяющееся. ПКМ состоит из простых, «физических», а не абстрактных понятий. Её отличительная черта - интерпретация ненаблюдаемого через наблюдаемое, воспринимаемое, предметное, явное, осязаемое. ПКМ ассоциативна, конкретна, предметна, самобытна, лингво-, культурно- этноспецифична (ни зги не видно, как снег на голову, кашу маслом не испортишь и др.). ПКМ основана на жизненных установках, воплощает практический и культурный опыт своих носителей и поэтому антропоцентрична.

с 64 НКМ, напротив, строится осознанно, сознательно, целенаправленно и «искусственно», при помощи специального языка, терминологии, и потому ее устройство легко поддается описанию и экспликации: она стремится к строгости, точности, объективности, логичности, обобщенности, абстрактности, рациональности, непротиворечивости, унифицированности и формальности. Она десубъективирована, основана на сознательных познавательных установках, обязательных дефинициях и является предметом постоянной рефлексии ее носителей.

НКМ не зависит от языка

ПКМ воплощается в языковой семантике и потому национально специфична. Эту специфику иногда называют обывательскими или донаучными понятиями, идеологическим словарем, наивным реализмом, наивной картиной мира (Апресян 1995).

с 64 Язык позволяет реконструировать цельный донаучный взгляд на мир и его концептуализацию, которая отнюдь не примитивна, но сложна и интересна, так как отражает опыт интроспекции десятков поколений на протяжении многих тысячелетий. В наивно-языковой картине мира выделяются: коллективная философия, наивная физика, геометрия, этика, психология и т.п., которые реконструируются в процессе семантического анализа языка, способного благодаря этому, не только стать основой системной лексикографии, но и способом выявления культурологически значимых черт национального менталитета.

ПКМ в когнитивной антропологии называют «культурной моделью мира». Соответствующие исследования, основанные на данных языка и языкознания, показали, что она носит прототипический характер, основана на упрощениях, «сокращениях», обобщениях, идеализации, «теоретизации» и выделении основного и исходного, самого показательного.

с 65 Термин «ЯКМ» не синонимичен понятию «ПКМ». ПКМ включает ЯКМ в качестве своей части. ПКМ учитывает еще общесемиотические, культурные, литературные, мифопоэтические представления, имеющие не только языковое выражение.

Сферой репрезентации практических знаний могут быть наряду с языком верования, ритуал, фольклор, народное искусство, бытовое поведение и т.д.

ПКМ и ЯКМ – не одно и то же.

В основе ПКМ лежит здравый смысл, практический опыт. Экспериенциальные знания представляют собой проверенные жизнью ценности. Они закреплены в языке, его словаре и грамматике, и отражают не только устройство мира, но и особенности его осмысления носителем языка, отражают структуру практического сознания, естественного интеллекта и его познавательные достижения.

Самые яркие черты ЯКМ:

- ее выразительность;

- эмоциональность;

- импрессивность;

- вовлеченность в нее субъекта – его отношения к миру;

- предметность;

- наглядность;

- образность;

- «симптоматичность»;

- меткость;

- и в целом антропоцентричность

- и интепретативность (ср. вешать нос – «приходить в уныние»)

с 70 Языковая картина мира состоит из модели мира и ее ценностной интерпретации. Её антропоцентричность обусловлена осмыслением, интерпретацией мира и его устройства с точки зрения действующего в нем субъекта. Интерпретативные смыслы воплощены в ней неявно, имплицитно, свернуто, скрыто. Они не только отражают антропоцентричность ЕИ, его интерпретативность, аксиологичность, телеологичность в отношении своего субъекта к объекту, а также способность вкладывать в язык «дополнительный» метасмысл и вычитывать его, но и мотивируют устройство и использование языка и всех его составляющих.

с 71 Языковая картина мира и лексическая сочетаемость

.Категориальный анализ свидетельствует, что лексическая сочетаемость объясняется особенностями восприятия, категоризации, концептуализации и интерпретации человеком внешнего и внутреннего мира. Картина мира, воплощенная в национальном языке, с одной стороны, определяет, мотивирует, задает лексическую и даже грамматическую сочетаемость в нем, а также идиоматику, структуры предложения и т.п., и, с другой стороны, сама сочетаемость служит ключом к восстановлению стоящего за ней образа (мотива) и реконструкции сложившегося в сознании носителя языка целостного концепта. Так, все явления, которые приходится преодолевать, концептуализируются как преграда, препятствие, барьер, помеха действию: преодолевать робость, непонимание, разногласия, недоверие и т.п. (Помеха – это то, что мешает в данный момент нормальному ходу событий и достижению цели).

Главный принцип языкового освоения мира - восприятие и представление «неочевидного» через физический, воспринимаемый мир, как бы опредмечивание абстрактного через метафоризацию, символизацию, семиотизацию и т.п. Так, состояния души уподобляются состояниям тела: дрожать от холода и от страха, похолодеть от страха

Формирующиеся таким образом концепты отражают «практические» представления о мире: помеха – это то, что мешает (в данный момент) нормальному ходу событий и достижению цели. Их отличительная особенность – «стертость», неосознаваемость метафоры, символа, принципа представления. Их «восстановление», извлечение, сравнение и сопоставление позволяет реконструировать стоящие за ними ментальные процессы, «действия» и знания, а также объяснить мотивированность избирательной сочетаемости в лексике и грамматике.

с 72 «Донаучный» язык осмысления рациональной сферы человека, естественного интеллекта, «донаучные научные образы» естественным образом используются в языке науки, разнообразно им эксплуатируются, комментируются, уточняются и развиваются. В научном изложении они образуют особый научный метаязык, средство осознания, введения, описания, квалификации, объяснения и доказательства предметного, собственно научного содержания текста.

Так, сквозь научный текст явственно проступают перцептивный, механический (динамический), биологический и др. образы науки и познания. Они воплощаются в выражениях, показывающих, что мыслительные операции и их объекты, методы, результаты и т.п. уподобляются физическим сущностям – восприятию, движению, механическим действиям, строительству, естественному природному /биологическому развитию и др.: приблизиться к решению, рассматривать проблему, построить концепцию, зрелая теория и др. С ними пересекаются представления о познании как о тернистом пути, борьбе, добывании богатств.

с 73

с79 Концептуальный анализ объясняет не только мотивированность в лексической сочетаемости языка, но еще и ее «национальную специфичность», лингвоспецифичность, глубоко и прочно заложенную в национальном языке, и естественным, подсознательным, неосознаваемым образом, автоматически усваиваемую его носителями. Так, если обратить внимание носителя русского языка на то, что по-английски не говорят «сильный/слабый дождь», то он по меньшей мере удивится (ср. heavy rain, It rains hard).

Естественность соответствующих выражений и словосочетаний в своем языке и их неожиданность в другом языке проявляет особенности владения родным языком. Носитель языка владеет родным языком на подсознательном уровне, автоматически, в норме не задумывается над его устройством и свойствами. Обычный носитель языка не знает, почему данные слова сочетаются между собой, а другие – нет, не может этого объяснить.

Для носителя языка, в отличие от языковеда, язык устроен просто и удобно, ведь любой человек в норме усваивает родной язык и способен выразить на нем свои мысли и намерения. Это объясняется чрезвычайно эффективным, «антропоцентричным» устройством ЕЯ. Он основан на механизмах интерпретативности и потому аналогии, мотивированности, осмысленности, самоорганизации, рекурсии и др. Родной язык поэтому всегда кажется легче любого иностранного, «правильнее» и удобнее.

с 80 КА позволяет определить и раскрыть антропоцентричность языка, способность отражать то, что человек чувствует, знает, к чему стремится и чего добивается, как он воспринимает мир и как мир преломляется в его сознании, а также установить национально, культурно, исторически и социально обусловленную самобытность в концептуализации явлений окружающего мира носителями разных языков и потому неповторимость самого языка. Антропоцентричность языка складывается из целого ряда факторов, проявляющих его «субъективность», «субъектность», «центростремительность», дейктичность относительно положения субъекта познания в пространстве, времени, деятельности, обществе и культуре. Это интепретативность, способность не просто фиксировать знания о мире, но еще и осмыслять их, категоризировать, концептуализировать, включать в личную сферу и т.д. Отсюда аксиологичность, модальность, телеологичность практически и культурно значимых понятий и концептов, их способность отражать ценностные ориентации, ориентиры, установки, отношения, и в целом имплицировать метасмысл, именно те знания и опыт, что наиболее практически значимы и ценны, причем таким образом, что носитель языка усваивает их, пользуется ими и способен их выразить на подсознательном уровне. КА позволяет не только констатировать антропоцентричность языка, выявлять антропоцентричность заложенных в нем неявным образом, в виде ЯКМ знаний о мире и их обязательность (человек владеет ими независимо от своей воли или желания, только потому, что владеет языком), но и извлекать из него знания о самом человеке, в частности о его ментальной сфере, об особенностях категоризации, концептуализации и интерпретации, осмысления им не только внешнего, но и внутреннего мира.

с81 Метонимия в языке и мышлении

Если в течение долгого времени центральным в концептуальном анализе выступало понятие «концептуальная метафора», то в настоящее время внимание исследователей все более переключается на изучение механизмов метонимии, которые играют в языке, познании, мышлении, коммуникации и культуре не менее фундаментальную роль, чем метафора.

Выясняется, что метонимия еще более лингво- этно- и культурноспесифична, чем метафора. ( She is a pretty face - У нее хорошая душа. The buses are on strike Can you answer the door?)

Кроме того метонимия играет чрезвычайно важную роль в таких исключительно лингвоспецифичных явлениях, как словообразование и развитие полисемии.

Традиционный взгляд на метонимию заключается в ее понимании как стилистического и риторического средства номинации, как операции над именами предметов: это замена (более общего) имени одной вещи (более конкретным) именем другой вещи, связанной с ней отношением смежности, “Х вместо У”. Когнитивный подход к метонимии основан на ее понимании как сложного ментального механизма концептуального плана. Он участвует в когнитивных процессах концептуализации коммуникации: связан с восприятием, осмыслением и структурированием действительности, с мышлением и повседневным опытом, отражается в действиях и поведении, особенно в их фокусировании, проявляется в референции, лексикализации, фразеологизации, в развитии лексических, грамматических и деривационных значений, и потому выполняет в языке и речи множество разнообразных функций. В частности, метонимия делает общение и коммуникацию более содержательной, наглядной, компактной и выразительной, т.е. в целом более прагматичной.

с82 Метонимия - это не просто подстановка одного явления /имени вместо другого, а установление между ними новой сложной концептуальной связи: “Х плюс У” Метонимический перенос заключается в мысленном восприятии ( mental assessing) одного концептуального явления через другое

В традиционном подходе центральное для метонимии понятие «отношение по смежности» локализуется в мире, тогда как когнитивный подход поднимает его на концептуальный уровень. Это позволяет объединять в единое целое переносы по смежности не только в предметном мире, но и в концептуальном. В нем соотносятся между собой не только предметы и их части, но и явления, события и процессы, в которых они участвуют. В результате метонимия определяется как когнитивный процесс, в котором одна концептуальная сущность, «средство», обеспечивает мысленный доступ к другой концептуальной сущности, «цели», ср. Кремль – вместо «правительство», подойти к телефону – вместо «ответить звонившему». Метонимия неоднородна, она бывает разных видов и типов, отличает художественную и обыденную речь, порождает речевые импликатуры. Метонимические переносы легко создаются по ходу общения, понимаются благодаря фоновым знаниям. и показывают, что хотя все в мире связано, но не всякое явление может метонимически представлять другое: метонимия связывает только выделенные элементы ситуации, объединяя их в прототипические сценарии.

В речи метонимия обобщает ситуацию, выделяет в ней главное и тем самым упрощает ее до одного элемента; она выражает сущность, экономит языковые средства, сворачивает речь до главных элементов, заменяет детали главным или главной деталью весь контекст, особым образом «фиксируя» его. Это своего рода эллипсис, «аббревиатура», упрощающая ситуацию до прототипической. То, что само собой разумеется, опущено, а главное в информационном отношении указано, причем так, что именно оно задает и структурирует ситуацию: указывая на один элемент ситуации, метонимия «замалчивает», «сворачивает» другие и потому имеет непосредственное отношение к имплицитности коммуникации: прошептать = сказать шепотом; взять такси – доехать на такси.

с 84 Метафора преимущественно предикативна, а метонимия - «номинативна»

Они могут сливаться и становиться трудно различимыми.

Метафора и метонимия активно взаимодействуют с другими когнитивными явлениями, вступая с ними в концептуальную интеграцию

Теория концептуальной интеграции / совмещения

(Сonceptual Blending Theory – BT) (Fauconnier 1997)

ВТ основана на понятии mental space - «ментальное пространство» и связанных с ним понятий, например, «концептуальной интеграции ментальных пространств».

Теория концептуальной метафоры (Conceptual Metaphor Theory – CMT ) подчеркивает и изучает языковой статус концептуальной метафоры и вскрывает устойчивые концептуальные отношения в языке (еntrenched cоnceptual relations), а ВТ акцентирует внимание на порождении метафоры в речи – blending, ее активный, on-line, оперативный режим возникновения, в котором устойчивые, сложившиеся языковые метафоры задают порождение новых, окказиональных. ВТ оказывается важным дополнением СМТ, её развитием и уточнением. Она используется для интерпретации нового языкового материала.

ВТ оперирует понятием ментального пространства. Это подструктура представления знаний, в частности кратковременных знаний, которые создают говорящие в процессе осмысления, концептуализации прошлой, текущей или возможной ситуации на основе долговременных, сложившихся знаний. Причем соответствующая концептуализация складывается в результате взаимодействия четырех ментальных пространств:

- двух исходных ( input spaces);

- третьего, общего (generic), образованного их пересечением (в математическом смысле);

- совмещенного, интегрального (blended, integrated), в котором происходит взаимодействие предыдущих трех.

ВТ акцентирует внимание на процессе концептуализации. В рамках СМТ предложение Это не хирург, а мясник объясняется как уподобление одного другому, из которого сама по себе еще не выводится отрицательная оценка. ВТ подчеркивает, что оценка возникает из-за несоответствия целей деятельности мясника – разделать тушу, с целями хирурга – вылечить пациента, которые противопоставляются в интегральном ментальном пространстве, на основе чего и делается вывод о некомпетентности хирурга.

ВТ не только более детально объясняет механизм появления устойчивых и «регулярных» метафор, но и интерпретирует окказиональные, «единичные», ср. Он не мясник, а хирург (о мяснике, который очень медленно и осторожно делает свое дело). Если учесть, что подобные метафоры составляют суть значительного числа художественных, поэтических, общественно-политических, критических и др. текстов, а также всякого рода шуток, шаржей, карикатур и пр. , которые мы сразу и без усилий понимаем и создаем, то становится ясно, что ВТ занимается одним из основных механизмов когнитивной способности человека.

ВТ показывает, что концептуальная интеграция состоит из трех базовых процессов:

- сложение ( composition);

- дополнение (completion);

- развитие (elaboration).

На эти процессы накладываются следующие ограничения:

- интегрируемость исходных данных ( integration);

- взаимосвязанность совмещенного и исходного пространств;

- реконструируемость исходных пространств (unpacking);

- топологичность / совместимость элементов исходного и интегрального пространства (topology);

- их осмысленность (good reason).

ВТ объясняет также взаимодействие концептуальных метафор и образование новых. Она объясняет гораздо большее количество явлений, чем СТМ. В частности, она утверждает, что всякая речь сопровождается совмещением нескольких ментальных пространств и построением нового, «текущего», актуального пространства. Так, под действием принципа дополнительности текст Шейла пошла в ресторан. Она заказала цыпленка. Она оставила большие чаевые «достраивается» в сознании адресата до полного:

Шейла пошла в ресторан. (Она села за столик) Она заказала цыпленка. (Она съела цыпленка и расплатилась). Она оставила большие чаевые (Она вышла из ресторана).

с 86 Контрфактивные высказывания На вашем месте я занялся бы изданием книги оказываются результатом совмещения, сращения (fusion) двух различных действующих лиц в одном ментальном пространстве.

ВТ:

- объясняет механизм сочетаемости различных понятий и их языковое воплощение;

- интерпретирует появление новых математических понятий и доказательств;

- объясняет взаимодействие лексических и грамматических значений;

- эксплуатируется в анализе художественной литературы и поэзии;

- способна интегрировать теорию “embodiment”, подход с точки зрения”image schema”.

ВТ показывает, что принципы порождения и понимания метафорических высказываний аналогичны тем, что действуют в большом количестве неметафорического использования языка.

Использование понятия совмещенного ментального пространства в ВТ показывает, что метафора выступает как частный случай непрямой референции.

Статическая СТМ - исходный материал для «динамической» ВТ, ее дополнение и подтверждение.

В настоящее время актуальными для ВТ являются :

- исследование соотношения между процедурой ментального совмещения и такими операциями, как аналогия, рекурсия, категоризация, структурирование ( framing) и под.

Идея ментального пространства не нова (ср. логику возможных миров, принцип композициональности).

Новизна ВТ в том, что она использует этот принцип как главный, основной, исходный, естественный способ задания, вычисления и объяснения смысла высказывания в конкретной, любой ситуации общения.

Более того, само по себе понятие «совмещения», «интеграции», как выясняется, является принципиально важным для языка в целом. Язык сам по себе:

- интегрален;

- синкретичен;

- полифункционален;

- многозначен.

В нем одни и те же элементы обладают несколькими значениями, несколькими функциями, несколькими свойствами, они их совмещают, интегрируют, объединяют в синкретическое целое. В этом, с одной стороны, проявляется асимметрия ЕЯ, его неформальность и содержательность, и, с другой стороны, его гибкость, практичность, экономичность и эффективность.

В целом можно сказать, что ментальные, интеллектуальные явления осмысления, категоризации, концептуализации и интерпретации внешнего и внутреннего мира, сопровождающие их познание и стоящие за формированием и использованием ЕЯ, показывают, что заложенный в них здравый смысл, практический опыт, ЕИ, естественным, антропологическим образом стремится к простоте, наглядности, выделению главного и наиболее для себя значимого при помощи:

- семиотизации;

- символизации;

- «опредмечивания»

- модализации;

- аксиологизации;

- телеологизации выражающей его идеи, образа, мотива, и естественным образом создает и задает ЯКМ, которая оказывается такой же динамичной, как сам мир и его познание.

***