Вопрос 2. Особенности аффективно - личностной сферы подростков, воспитывающихся в семьях родственной и неродственной опеки.

Как правило, в нашей стране дети, получившие статус сироты или оставшиеся без попечения родителей, либо продолжают воспитываться в своих расширенных биологических семьях (родственная опека), либо попадают в институциональные условия, а только затем на семейное жизнеустройство (чаще всего - не родственная опека). Можно обоснованно предположить, что подобные различия в жизненном пути детей оказывают значительное влияние на развитие их личностно-аффективной сферы. Ситуация кризиса (семейного, подросткового) делает это влияние более явным. На возникновение отказа от воспитания подопечного ребенка влияет как снижение способности системы к преодолению семейного стресса, так и сопротивление системы необходимому изменению структуры семьи в новых условиях.

На основании эмпирического исследования были выделены значимые различия в развитии аффективно-личностной сферы у подростков, воспитывающихся в семьях родственной и не родственной опеке. К данным различиям были отнесены: возможности подростков в разрешении проблем «базового доверия к миру», возрастной идентификации, ресурсы в совладании с трудными жизненными ситуациями, согласованность осознаваемых и бессознательных аспектов отношения к себе, потребности в прочной и глубокой привязанности к Значимому взрослому, выраженность ПТ С и тип травматизации, виктимность позиции. Подростки, воспитывающиеся в расширенной биологической семье, оказались более сохранными и менее подверженными депривационным нарушениям в развитии по сравнению бывшими воспитанниками сиротских учреждений, не смотря на длительность их проживания в заменяющей семье. Подростки, не имеющие институциональный стаж, достоверно выше оценивали свои потребности и возможности в установлении дружеских, доверительных отношений с другими людьми. Они достоверно чаще указывали, что способны найти друзей, которым «действительно можно доверять». Причем значение среднего показателя по группе соответствовало норме, установленной для подростков. У подростков, имеющих даже незначительный стаж воспитания в учреждении (не более 2-х лет), проблема недоверия стала одной из ведущих при оценке собственных взаимоотношений с другими. Опрошенные выражали убежденность в невозможности найти друзей, «которым действительно можно доверять», и выстраивать с ними отношения доверия. Т.е., подростки, воспитывающиеся в расширенной биологической семье, оказываются более успешными в решении проблем «базового доверия к миру», которые согласно Э. Эриксону являются основой для формирования идентичности. Изучение особенностей возрастной идентификации (проективный тест «Человек под дождем»), которые Белопольская считает важнейшим базовым компонентом структуры идентичности, показало, что подростки данной группы достоверно чаще идентифицировали себя со своим возрастом (для сравнения: каждый третий респондент в данной группе, каждый шестой - в группе подростков с институциональным опытом). У подростков с институциональным опытом наблюдалась явная тенденция к возрастной регрессии (каждый второй), что негативно отразилось и на принятие ими половозрастной роли и своего индивидуального времени. Они достоверно чаще нуждались в заиите и опеке, ощущали необходимость в переносе ответственности за собственную жизнь на других, испытывали заторможенность при взаимодействии с людьми, т.е. вполне соответствовали образу ребенка - сироты.

У подростков, не имеющих институционального опыта, более сформированными оказались и возможности в совладании с трудными жизненными ситуациями (на это указывало увеличение размера фигуры в тесте «Человек под дождем» у подростков данной группы и явное уменьшение в другой). Практически, у каждого подростка с институциональным опытом в проективном тесте («Человек под дождем»), представлен комплекс деталей, свидетельствующий о высоком уровне тревоги, негативных эмоциональных переживаниях, постоянном ожидании неприятностей. У подростков - родственников эмоциональный фон был более благоприятен. При этом подростки независимо от группы проявили склонность к катастрофизации жизненной ситуации (по данному показателю не выявлено значимых различий между группами), восприятию любой трудной ситуации как тяжелой и перманентной.

Их объединяли переживания, связанные с невозможностью контролировать результат происходящего. Эта особенность была обнаружена и у выходцев из замещающих семей в период ранней взрослости и отнесена к проявлениям «сиротского симптомокомплекса».

У подростков, имеющих институциональный опыт, выявлена явная несогласованность осознаваемых и бессознательных аспектов отношения к себе, опекунам, индивидуальному времени и т.д. Так по результатам выполнения проективного теста у подопечных с институциональным опытом выявлено снижение самооценки, которое проявилось в уменьшении фигуры, в ее особой позиции на листе (внизу, ближе к левому краю). Однако по сравнению с подростками-родственниками они выше оценивали собственную удовлетворенность жизнью, самоэффективность, компетентность по основным компонентам, i социальную привлекательность, физическую форму и т.д. Особую сензитивность они проявляли к характеристикам, свидетельствующим о их привлекательности для других. В группе детей из родственной опеки подобного рассогласования не выявлено.

У подростков, не имевших институционального опыта, можно констатировать более высокий уровень сформированности потребности в прочной и глубокой привязанности, которая у большинства подростков являлась легко травмирующей мишенью. В группе подростков с институциональным опытом ведущей оказалась потребность в большом количестве мало дифференцированных контактов. Выявлена высокая зависимость от средовых воздействий, эмоциональная переключаемость без глубины переживаний и постоянства привязанностей. Эти особенности были выявлены у подростков - воспитанников сиротских учреждений

В отношениях с опекунами все подростки переживали дефицит близости и поддержки в трудной ситуации. При этом родственники достоверно чаще проявляли большую стеничность и предъявляли протестные реакции, пытаясь противодействовать внешнему давлению, что не проявлялось у подростков с институциональным опытом. Изучение эмоциональной основы паттернов взаимоотношений с опекунами в подростков выявили ряд различий. У каждого третьего подростка цветоассоциации с образом опекуна (ЦТО) были связаны с такими его эмоционально-личностными характеристиками, как эгоизм и неискренность. У каждого 4-го - с доминантностью и импульсивностью опекуна. При этом опекун оставался объектом глубокой привязанности, хотя и неспособным удовлетворить потребности в эмоциональной близости (не ближе 5-го места в раскладке). Как правило, место его цвета имело более низкую валентность, чем аналогичный показатель у подростков («опекун еще хуже, чем я»). У подростков с институциональным стажем опекун занимал более авторитетную позицию. Валентность его цвета была достоверно выше, чем у подростков из родственной опеки и выше собственной валентности («опекун лучше, чем я»). Часть подростков проявляла стремление к самоидентификации с опекуном, хотя у самих опекунов этой тенденция не прослеживалась. У каждого 3-го подростка опекун был объектом достаточно поверхностной и нестабильной привязанности. Каждый пятый воспринимал отношения как достаточно жесткие, а поведение как авторитарное.

Сопоставление самооценок подростка и его представлений о том. как его оценивает опекун, самих оценок опекунов, выявило значимые различия в группах подростков. У подростков из родственной опеки совпадений, практически, не выявлено (70% несовпадений). Они были убеждены, что опекуны к ним относятся сверхкритично, хотя в оценках опекунов этого не проявлялось. Подростки воспринимали опекуна как «критикующего»,

«типерконтролирующего» и «отвергающего». опекуна к себе. В представлениях подростков оценка их возможностей опекунами была выше, чем реальная самооценка. При этом опекуны фиксируют в качестве одного из основных нарушений в поведении подопечных «постоянное стремление спровоцировать их на наказание». В целом, отношения к опекуну у подростков с институциональным опытом носят амбивалентный характер, который проявляется, с одной стороны, в стремлении идентифицироваться с ним, признании его значимости, определенной идеализации взаимоотношений, с другой, в невозможности установить отношения стабильной привязанности, стремлении к постоянной проверке границ. В определенной степени это можно рассматривать как механизмы защиты, характерные для «сиротского симлтомокомплекса».

Особое внимание обращают на себя результаты изучения не осознаваемых аспектов отношения подростков к своему будущему. Вне зависимости от группы модель будущего проблемна. У подростков - родственников в большинстве случаев она отражает стремление блокировать насущные потребности, либо отличается незрелостью, неопределенностью и иррациональностью. У абсолютного большинства подростков из не родственной опеки образы будущего мало дифференцированы, хотя и отличаются большей активностью и потребностью в переменах.

В содержании травматических переживаний у подростков родственной опеки преобладали темы, связанные со смертью родителей (около 50%), отвержением, предательством опекунов (36 %); изъятием из семьи (9 %), отвержением кровной матери (5%). У подростков с институциональным опытом каждое третье травматическое переживание связано с темой насилия в сиротском учреждении, в основном, физического. Нередко в континууме взросления подростка одна травмы следуют за другой. В семьях родственной опеки те же травматические переживания не позволяют оказать ребенку поддержку и стать для него валидирующим окружением.

Опекуны-родственники, в целом, проявляют большую сензитивность к травматическим переживаниям подопечных по сравнению с опекунами - не родственниками. В самой ситуации травмы они оказываются более откликаемыми. При этом отдаленные последствия травмы опекунами игнорируются, независимо от родства. В подавляющем большинстве у подростков, которым было диагностировано ПТСР, опекуны не замечали состояния стресса. Во всяком случае, не связывали нарушения в поведении ребенка с травматическими переживаниями. Фактически, семьи независимо от статуса не в состоянии выполнять в силу различных причин функцию валидирующего окружения для подопечных.

Следует обратить внимание, что проявления кризиса подросткового возраста у подопечных истощают воспитательный ресурс семьи и приводят к отторжению, а нередко и к отказу от опеки. Все это необходимо учитывать при организации психологического сопровождения замещающих семей.

Выявлена взаимосвязь снижения способности системы справляться со стрессами с трагическими событиями, предшествующими приему ребенка в семью, «вынужденностью» мотивов приема в семьях родственной опеки.

Независимо от родства с ребенком на этапе подросткового кризиса снижаются способности семьи к осуществлению валидирующих и поддерживающих функций. Это выражается в низкой сензитивности опекунов к потребностям и состоянию подростков, высоком уровне недоверия, восприятии опекуна как сверхкритичного авторитарного родителя, «застревание» подростков в роли идентифицированного клиента.

Наиболее конфликтогенными зонами для семей родственной опеки стали области контроля и доверия. Этому способствовала перегруженность отношений с подростками проекциями деструктивных семейных сценариев. Основные страхи опекунов были связаны с возможностью повторения детьми судьбы своих родителей. В семьях выявлено преобладание паттернов критики и наказания при явном дефиците поддержки. С помощью критики, индуцирующей чувство стыда у подростков, запретов, попыток постоянного контроля они пытались «улучшить» семейные сценарии. Выявлены значимые различия в семьях родственной и неродственной опеки по уровню доверия к подростку. В родственной опеке коэффициент недоверия достоверно выше. Опекуны - родственники чаще проецировали на подростка собственные нежелательные качества (тест АСВ). В семьях родственной опеки в [3 большей степени выражен показатель «семейная напряженность» (тест семейной тревоги). Опекуны - родственники, как правило, ощущают себя в роли «жертвы», «заложника» семейной ситуации. Необходимость выполнения семейных обязанностей они нередко воспринимали как «непосильную задачу» для себя.

Для опекунов - не родственников характерен более низкий уровень сензитивности к состоянию подростков, чем у опекунов - родственников. При этом семьи с неродственной опекой более сохранны в отношении общей травматизации. Мотивы приема у них, в основном, связаны с потребностью в ребенке, а события, предшествующие приему, с задачами развития семьи («Пустое гнездо», «Потеря работы»; Повторный брак).

Семьи с родственной опекой до приема ребенка в семью пережили смерть близкого, исчезновение собственного ребенка - родителя подопечного лишение собственного ребенка - родителя подопечного родительских прав вследствие тяжелой химической зависимости и невозможности воспитывать детей, смерть родителя подопечного после установления опеки. Мотивы установления опеки над ребенком связаны у них с «жалость и сострадание к детям, оставшимся без родительской заботы», долгом перед умершими родственниками. Их прием носит, нередко, вынужденный характер. Сами опекуны (попечители) чувствуют себя жертвой трагических обстоятельств своей семьи. Для них характерен крайне высокий уровень неудовлетворенности в основных сферах жизнедеятельности (семья, личная жизнь, карьера,

ситуации. Необходимость выполнения семейных обязанностей они нередко воспринимали как «непосильную задачу» для себя.

Для опекунов - не родственников характерен более низкий уровень сензитивности к состоянию подростков, чем у опекунов - родственников. При этом семьи с неродственной опекой более сохранны в отношении общей травматизации. Мотивы приема у них, в основном, связаны с потребностью в ребенке, а события, предшествующие приему, с задачами развития семьи («Пустое гнездо», «Потеря работы»; Повторный брак).

Семьи с родственной опекой до приема ребенка в семью пережили смерть близкого, исчезновение собственного ребенка - родителя подопечного лишение собственного ребенка - родителя подопечного родительских прав вследствие тяжелой химической зависимости и невозможности воспитывать детей, смерть родителя подопечного после установления опеки. Мотивы установления опеки над ребенком связаны у них с «жалость и сострадание к детям, оставшимся без родительской заботы», долгом перед умершими родственниками. Их прием носит, нередко, вынужденный характер. Сами опекуны (попечители) чувствуют себя жертвой трагических обстоятельств своей семьи. Для них характерен крайне высокий уровень неудовлетворенности в основных сферах жизнедеятельности (семья, личная жизнь, карьера, досуг и т.д.), значительно (в б раз) превышающий данный показатель у опекунов не родственной опеки.