Стилистические возможности тавтологии

(статья депонирована в ИНИОН РАН, 1999)

Предметом рассмотрения в данной статье стало явление тавтологии. Если традиционно, в быту, тавтология понимается как ненужное повторение мысли, идеи, неоправданная избыточность и т.п., то в современной лингвистике этот термин используется в гораздо более широком значении. Исследователи пишут об «экспрессивной тавтологии», «скрытой тавтологии», «псевдо-тавтологии» и т.п., имея в виду намеренное использование тавтологии с целью достижения определенного стилистического эффекта.

Понятие тавтологии существенно расширилось и в плане охвата уровней языковой структуры. В сферу тавтологического повтора оказывается вовлеченным не только повторение единиц смысла (лексем), но и синтаксических единиц. Так, Ю.М. Скребнев в качестве особого стилистического приема (точнее группы приемов) выделяет «синтаксическую тавтологию», к которой относит пролепс, конструкции с предваряющим it и некоторые другие синтаксические стилистические приемы. Очевидно, что в данном случае произошло расширение как самого понятия тавтологии, так и значения соответствующего термина.

Рассмотрим подробнее лингвистический статус тавтологии и стилистические возможности данного языкового явления.

Если исходить из этимологии термина (tauto logos – «то же самое слово»), то тавтологией следует считать повторение слов, однородных по звуковому составу и значению. Именно так трактуется данное понятие в большинстве лингвистических словарей и справочников; в качестве примеров тавтологии здесь приводятся выражения типа «масло-масляное», «день-деньской», «шутки-шутить», «лежмя лежать» и т.п. В специальной литературе повторение однокоренных слов имеет также другое название – «парегменон» (figura etimologica) – и зачастую рассматривается как «усиленная, крайняя форма плеоназма»¹.

В современной стилистике явление тавтологии понимается шире, как повторение слов и выражений, имеющих один смысл. В.В. Виноградов называет тавтологией «содержательную избыточность высказывания, проявляющуюся в смысловом дублировании целого или его части»².

Как видим, в первом случае за основу при определении понятия тавтологии берется форма, то есть критерием служит тождественность материального состава высказывания. Во втором случае привлекается смысловой критерий, то есть за основу берется не форма (точнее, не только форма), но и содержание.

Таким образом, в плане выражения тавтология может быть явной и скрытой. Явная (лексическая тавтология) выражается в повторении тех же или близких по содержанию слов; скрытая (пропозициональная) тавтология может проявляться в смысловой тождественности субъекта и предиката предложения.

По-разному трактуется явление тавтологии и с точки зрения прагматики. По мнению одних лингвистов, тавтология – это повтор, который ничего к содержанию высказывания не добавляет. Так, Ш. Балли пишет: «Мысль может повторяться или, вернее варьироваться в самых различных формах. Иногда это близкие по значению слова и обороты, соседствующие внутри одной фразы, а иногда и целый фразы. Эти повторяющиеся выражения никогда не равны друг другу, что вполне естественно, ибо в противном случае результатом этого являлась бы небрежность, тавтология, ненужный плеоназм»³. Очевидно, что для Ш. Балли тавтология – это нечто избыточное, ненужное. По мнению других исследователей, речь должна идти о двух типах информации: тавтология ничего не добавляет только к логическому содержанию сообщения (к информации первого типа), второй же тип информации (стилистическое содержание высказывания) тавтология передает достаточно эффективно⁴.

В специальной литературе тавтология часто соотносится с понятием плеоназма, поэтому необходимо остановиться несколько подробнее на данном языковом явлении.

Многими исследователями плеоназм трактуется достаточно узко, как пространное выражение того, что может быть выражено короче. При таком понимании плеоназм вполне может быть соотнесен с явлением периссологии и типичен для разговорной сферы, где он служит одной из форм проявления естественной избыточности речи.

При широком понимании, плеоназм определяется как избыточность выразительных средств, используемых для передачи лексического и грамматического смысла высказывания. Он может проявляться в повторении или синонимическом дублировании лексем и грамматических форм и быть обязательным (обусловленным системой или языковой нормой) или факультативным/стилистическим (обусловленным экспрессивными целями высказывания). Плеонастические эпитеты и сравнения широко представлены в языке устной народной поэзии («грусть-тоска», «путь-дорога», нежданно-негаданно, и т.п.).

Нижеследующая схема, составленная на основе анализа различных точек зрения и подходов, отображает типы плеоназма в зависимости от его природы (I) или формы, в которой он реализуется (II).

ПЛЕОНАЗМ

I обязательный факультативный периссология

(императивный) (стилистический) (многословие)

II грамматический лексический

Таким образом, при определенной смежности анализируемых явлений, понятие плеоназма представляется более широким, чем понятие тавтологии. То, что исследователи относят к обязательному грамматическому плеоназму, тавтологией не является; в остальном же данные понятия можно считать совпадающими, а соответствующие термины синонимичными.

В процессе языковой коммуникации говорящий неизменно получает возможность замещения некоторого уже упоминавшегося языкового элемента каким-то другим знаком, способным передать приблизительно ту же самую информацию, существенную в данных контекстно-ситуативных условиях. Подобная субституируемость языковых единиц при их совместной встречаемости в речевой цепи лежит в основе многих явлений синтаксиса, объединенных в рамках реитерации или воспроизведения в речевой цепи в неизменном или преобразованном виде сегментов, имеющих тождественную предметную отнесенность. Данное явление было подробно проанализировано в диссертационном исследовании Б.П. Грибковой ⁵.

Очевидно, что при наличии определенной смежности между явлениями реитерации (как любого повтора) и тавтологии (как специфической разновидности повтора) эти понятия пересекаются лишь частично. Явление реитерации значительно шире тавтологии. Например, конструкции с контекстуально обусловленной эквивалентной реитерацией, в которых нет отношений семантического тождества между реитеративами (контекстуально-синонимический, метафорический, метонимический, перифрастический повторы) не являются тавтологическими, так как контекстуальная эквивалентность единиц далеких по значению в рамках реитеративных конструкций обусловлена их кореферентностью и позволяет им выполнять наряду с основной (интенсифицирующей) широкий спектр других функций, от экспликации (уточнения) до квалификации (оценки).

Значительно ближе к тавтологическому повтору конструкции с кореференциальной реитерацией, в которых наблюдаются отношения семантического тождества . При этом чем меньше семантическое расстояние (семантический остаток) между реитеративами, тем ближе такой повтор к тавтологическому. Максимально к тавтологическому повтору приближаются конструкции с изонимической реитерацией (термин Б.П. Грибковой), основанной на отношениях абсолютного тождества между реитеративами (повтор дословный и корневой). Функция изонимической реитерации сводится к эмфатическому выделению дублируемого содержания, экспрессивной и эмоциональной окраске высказывания. Ср: New scum, of course, has risen to take place of the old, but the oldest scum, the thickest scum, and the scummiest scum has come from across the ocean” (E. Hemingway).

Вместе с тем отождествлять изонимическую реитерацию (или то, что в стилистике именуют простым повтором) с тавтологией вряд ли целесообразно. У этих двух явлений свои «ниши» в системе языка, и, несмотря на очевидную смежность, кореферентными они не являются. Можно сказать, что термин «тавтология» прагматически ориентирован: основным, определяющим признаком тавтологии является бесполезность, ненужность повторения какого-то содержания. Термин «повтор» чужд прагматике, он отражает формальную сущность соответствующего явления, то есть тот факт, что определенный сегмент повторно воспроизведен в речи. Импликация ненужности здесь не присутствует.

При определении понятия тавтологии, как уже отмечалось, за основу берется не только формальный, но и содержательный аспект: тавтология трактуется не только с позиций изонимии (лексемной близости), но и изосемии (смысловой повтор). Исходя из этого, к тавтологическому повтору, на первый взгляд, можно было бы отнести также конструкции с отношениями семантического тождества, не имеющие в своем составе материально тождественных элементов, в частности, синонимический повтор. Тем более, что как в отечественной, так и в зарубежной литературе имеются упоминания о «тавтологической, тривиальной синонимии», вызванной вербальной несостоятельностью говорящего и «экспрессивной синонимической тавтологии»⁶.

Если между синонимами, входящими в реитеративные конструкции, имеется семантическое расстояние (семантический остаток), то они способны выполнять функцию уточнения: реитератив несет новую, дополнительную информацию о референте. Ср.: Joe was a mild, good-natured, sweet-tempered, easy-going foolish dear fellow (Dickens). Здесь речь вряд ли может идти о тавтологическом повторе. Однако исследователи отмечают, что повышенная эмоциональность, неофициальность разговорной речи оказывает нивелирующее влияние на семантические различия синонимов, приводит к нейтрализации различий между ними. Тем самым функция синонимов преобразуется из уточняющей, изобразительной в усиливающую, интенсифицирующую. Такая экспрессивность реализуется при помощи конструкций, который могут состоять из практически равноценных в смысловом и стилистическом отношении элементов. Синонимический повтор приближается здесь к тавтологическому, и все же не сливается с ним ввиду отсутствия смысловой тождественности реитеративов: “… Chance was the finest, nicest, sweetest boy in St. Cloud.” (Williams).

Синонимические вариации, реализующие функцию замещения, тоже вряд ли можно отнести к тавтологии в силу по крайней мере двух причин.

Во-первых, и здесь есть семантический остаток. Даже там, где он стремится к нулю (например, при употреблении аллонимов), он все-таки есть.

Кроме того, стилистической функцией данного вида повтора традиционно считается стремление избежать монотонного повторения одних и тех же лексических единиц, то есть по сути стремление избежать изонимии, другими словами, тавтологии в узком понимании данного слова. Было бы абсурдным относить к сфере тавтологии прием, направленный на то, чтобы избежать тавтологии.

Очевидно, анализируя понятие тавтологии и определяя статус данного явления, помимо уже введенных критериев формальной и смысловой тождественности целесообразно ввести критерий стилистической интенции (намерения говорящего). Таким образом, тавтология будет иметь место (а) при ненамеренном употреблении тождественных в смысловом или формальном плане единиц (традиционное понимание тавтологии, тавтология в узком смысле) и (б) при намеренном употреблении тождественных или близких по смыслу или форме единиц. В последнем случае следует учитывать характер этого намерения.

Если, как в случае синонимического повтора, стилистическая интенция говорящего прямо противоположна тавтологии, то есть говорящий использует близкие по смыслу единицы с целью избежать тавтологии (заменители) или дополнить информацию (уточнители), то такой повтор не является тавтологическим. Когда же говорящий намеренно добивается тавтологического или псевдо-тавтологического эффекта (ср.: enough is enough, business is business), правомерно говорить о стилистическом использовании тавтологии, так как несмотря на смысловую нетождественность повторяемых единиц, их формальная тождественность обыгрывается намеренно.

Таким образом, можно говорить, с одной стороны, о собственно тавтологии как лингвистическом явлении, обладающем определенным статусом в системе языка, а с другой стороны, о тавтологии как стилистическом приеме, точнее о стилистических приемах, построенных на эффекте тавтологии. Стилистическое использование тавтологии относится преимущественно к сфере семантики и синтаксиса. Наиболее полно и системно оно отражено в работах Ю.М. Скребнева ⁷.

Семантическая тавтология представлена двумя разновидностями. Иллюстрацией первой могут служить многие поговорки и крылатые фразы, основанные на лексической тождественности темы и ремы высказывания: «на войне как на войне», «приказ есть приказ», или известная строчка Р. Киплинга «For East is East, and West is West…». Предложения этого типа, на первый взгляд, лишены всякой информативности. Однако при более пристальном рассмотрении становится очевидным, что считать подобные выражения лишенными смысла ни в коем случае нельзя. Выполняя функцию темы, рекуррентная лексема выступает как дейктический элемент; в позиции ремы она становится информативной в силу заключенных в ней импликаций и не требует дальнейших пояснений. Ср.: A joke is a joke (Parker). Предполагается, что собеседник знает, что имплицирует понятие joke. При лексической тождественности налицо расхождение в семантическом объеме понятий, поэтому данное явление целесообразно назвать «псевдо-тавтологией» (ср. термин Ю.М. Скребнева «tautology pretended»).

Полной противоположностью являются высказывания, которые по-разному выражают одно и то же содержание. Лексическое наполнение при этом может быть совершенно различным и, более того, намеренно завуалированным. Это своего рода скрытая тавтология или, по Скребневу, tautology disguised: Make yourself an honest man and then you may be sure there is one rascal less in the world (Carlyle). Очевидно, что новизна мысли здесь только кажущаяся; вторая часть высказывания - это всего лишь перифраз предыдущей мысли.

Несмотря на различие описываемых явлений (повторение идентичных форм, обладающих разным значением vs выражение идентичного значения посредством разных форм), оба они обладают очевидным сходством, поскольку построены по принципу тавтологии.

Понятие синтаксической тавтологии было введено в лингвистический обиход Ю.М. Скребневым для обозначения группы стилистических приемов, сущность которых состоит в достижении экспрессивного эффекта путем повторения определенных синтаксических элементов высказывания. К ней можно отнести несколько явлений. Рассмотрим их подробнее.

Пролепс определяется в стилистике как повторение члена предложения (обычно подлежащего), выраженного существительным в форме местоимения. Стилистическая функция этой конструкции состоит в эмфатическом подчеркивании предмета речи: существительное, отделенное от последующей части предложения безударным местоимением, как бы обособляется. Употребление тавтологического подлежащего – характерная черта просторечия и поэтому используется в художественной литературе для речевой характеристики действующих лиц. Ср.: “The Widow Douglas, she took me for her son, and allowed she would civilize me…” (Twain). Тавтологическое подлежащее часто встречается в фольклоре, например, в детских рифмовках (“Little Miss Muffet, she sat on a tuffet…”), а также в стихотворениях, написанных в форме народных баллад: «The scipper, he blew a whiff from his pipe, And a scornful laugh laughed he.” (Longfellow).

Иногда синтаксическая тавтология выступает в форме прямо противоположной рассмотренной – как повторение члена предложения, выраженного местоимением в виде уточнения. Иногда данный вид повтора отождествляют с пролепсом. Так, Б.П. Грибкова относит конструкции типа “She was sort of cute, the blond one” к собственно пролептическим, основанным на механизме катафоры (антиципации, предвосхищения предмета сообщения). В стилистике данный прием чаще называют парцелляцией. Ср.: «She has developed power, this woman – this wife of his” (Galsworthy). Стилистическое значение таких конструкций состоит в подчеркивании всей предицируемой части, в усилении ее смысловой весомости.

Характерная для английского синтаксиса разновидность синтаксической тавтологии основана на известной тенденции английского языка к употреблению глаголов заменителей. Речь идет о конструкциях, в которых синтаксическая структура предложения повторяется в схематизированном виде: “I know what the like of you are, I do.” (Shaw) Употребление таких повторов осуждается в нормативных грамматиках, как черта свойственная просторечию. Однако отнюдь не всегда они являются таковыми. Часто тавтологические конструкции данного типа служат признаком эмоциональной речи; обычно они употребляются в обиходно-бытовой сфере, где чувства говорящего не сдерживаются рамками официальности.

Широкое распространение в английском языке имеет прием эмфатического подчеркивания одного из членов предложения путем превращения его в предикатив главного предложения с формальным подлежащим it. При этом в качестве придаточного оформляется вся остальная часть предложения, член которого выделяется таким образом. Таким способом может быть выделено подлежащее, дополнение или обстоятельство. Данная разновидность синтаксической тавтологии именуется эмфатическим выделением ремы. Ср: “It was a country cousin that Harris took in.” (Jerome K. Jerome). Как видим, синтаксическая избыточность тавтологического характера используется, как правило, с целью усиления, эмфазы.

Таким образом, эффект тавтологии может лежать в основе создания широкой гаммы дополнительных стилистических смыслов – от эмфатического подчеркивания до комических коннотаций.

Примечания

1. См. статью «Тавтология» в Большой советской энциклопедии.Т.20, с.28.

2. См. статью “Тавтология” в Лингвистическом энциклопедическом словаре. – М.: С.501.

3. Ш. Балли. Французская стилистика. – М.,1961, С. 125.

4. Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка: Стилистика декодирования. – Л.: Просвещение, 1981. С. 187.

5. Грибкова Б.П. Лексико-грамматическая реитерация в английской разговорной речи: Дисс. … канд. филол. наук. – Горький, 1987 Советская энциклопедия, 1990..

6. См. Nozek J. Pause and repetition in Modern Colloquial English: Prague Studies in English. - Prague, 1969. P.48.

7. Y.M. Skrebnev. Fundamentals of English Stylistics. – М.: Высшая школа, 1994.

И. Бормотова

ТИПОЛОГИЯ ЭПИТЕТА

(фрагмент дипломной работы «Эпитеты в романе Дэвида Дрейка «Странники и любовники», Набережночелнинский филиал НГЛУ, заочное отделение, 1999)

В современной лингвистике эпитеты рассматриваются с нескольких точек зрения: с точки зрения их семантики, структуры, расположения в контексте и с точки зрения их функционирования в разных жанрах (в данной работе эта точка зрения не рассматривается). В разные годы проблема ТИПОЛОГИИ эпитета рассматривались в трудах: А.Н. Веселовского, В.М. Жирмунского, Д.В. Томашевского, И.В. Арнольд, И.Р. Гальперина, О.С. Ахмановой, Ю.М. Скребнева, В.А. Кухаренко и многих других лингвистов.

Классификация А.Н. Веселовского основана только на семантическом принципе. Он делит эпитеты на четыре группы: тавтологические, пояснительные, метафорические и синкретические (Веселовский, 1940:73-75).

Под тавтологическим эпитетом понимается семантически согласованный эпитет, указывающий на необходимый для данного предмета признак. Например: fair sun, wide sea, soft pillow, green wood.

Пояснительныеэпитеты указывают на какую-нибудь важную, значительную черту определяемого предмета, принадлежащую именно ему, а не всему классу предметов к которому он принадлежит: Например: a grand style, the pale moon, horror-widened eyes. По содержанию пояснительные эпитеты очень разнообразны: в них отразились переживания народа, элементы местной истории, культуры, вкусовые пристрастия. Например, цвет волос - этнический признак. Так в средневековой поэзии Запада культовый цвет волос девушки – золотистый. Золотистые волосы – атрибут англосаксонской идеала женской красоты. Например: Till the yellow-haired young Eulalie became my blushing bride.

В метафорическом эпитете обязательно двуплановость, указание сходства и несходства. В основе – простейший параллелизм – анимизм и персонификация. По мнению Веселовского, возможно выделение двух подвидов этих эпитетов: анимистический метафорический эпитет, когда неодушевленному предмету приписываются свойства живого существа: an angry sea, the howling storm, the eхhausted wind,. и антропоморфные метафорические эпитеты, приписывающие человеческие свойства и действия животному или предмету: laughing valleys, shushing spray; The great chandeliarо swung crazily.

Возникновение синкретических эпитетов связано со слитностью, нерасчлененностью наших чувственных восприятий при познании окружающего нас мира: «пестрая тревога», « розовый стыд», «зеленый шум». А.П. Квятковский называл такие эпитеты «цветными» (Квятковский, 1966: 103).

И.В.Арнольд, классифицируя эпитеты с семантической точки зрения, обращается к народной поэзии, где, по ее словам, «теория и терминология эпитета наиболее разработаны» (Арнольд, 1999: 73-79). Так фольклористы пользуются термином «постоянный эпитет», определяя им одну из ведущих особенностей образности устного народного творчества. Такие эпитеты были средством типизации: green wood, bonnie ship, fair England, my true love. В данном случае связь между предметом и признаком настолько сильная, что ее можно рассматривать как единое целое, которая не теряет своей поэтичности. В свою очередь постоянные эпитеты, по мнению Арнольд, делятся на тавтологические (fair sun, wide sea, soft pillow), оценочные (bonnie boat, my true love, proud porter, false steward) и описательные (silk napkin, silver cups, long tables). Ссылаясь также на упомянутую выше классификацию А.Н. Веселовского, И.В. Арнольд делает вывод, что с семантической точки зрения эпитеты можно разделить на две большие группы: группа без нарушений семантического согласования; игруппа с нарушением семантического согласования.

Очевидно, что к первой группе относятся все упомянутые выше виды эпитетов, кроме метафорического, который, безусловно, относится ко второй группе, так как именно для метафорического эпитета характерно семантическое рассогласование, а именно: перенос качества одного объекта на другой. Например: an angry sea, laughing valleys, the bashful moon, merciless sea.

Несколько иная семантическая классификация эпитетов у И.А. Гальперина, который выделяет следующие группы (Гальперин, 1971: 152-158): ассоциированные эпитеты, указывающие на черту, которая принадлежит предмету, и является, до определенной степени, неотъемлемой в его понятии. Например:dark forest, careful attention, fantastic terror и неассоциированныеэпитеты, использующиеся для характеристики объекта, придавая ему неожиданную черту (не принадлежащую предмету), которая поражает читателя свежестью и новизной звучания. Например: heart-burning smile, pregnant clouds, voiceless sands, choking water, a tired moustache, a wife-dominated failure. В данном случае значения определений переносны и имеют значение только в контексте. Они, действительно, звучат странно и необычно, выделяются на общем, часто нейтральном, языковом фоне и оказывают на читателя глубокое эмоциональное воздействие.

Также И.А.Гальперин выделяет языковые и речевые эпитеты. К языковым эпитетам, он относит традиционные эпитеты, «принадлежащие языку как системе». Предсказуемость таких эпитетов очень велика, так как автор не создает своих собственных, новых, неожиданных эпитетов, а пользуется стереотипными, шаблонными эпитетами (soft voice, sweet girl, said coolly). Речевые же эпитеты «принадлежат языку как орудию речи, а не как системе». Они необычны, свежи, интересны. (ЭСЮЛ, 1988: 392 – 393). Например: exhausted wind, a comfortable woman, the giant of a husband, impatient sea.

Можно заметить, что ассоциированные эпитеты относятся к речевым эпитетам, а неассоциированные эпитеты – к языковым. По мнению И.Р. Гальперина, в настоящее время наблюдается тенденция к устареванию языковых эпитетов, постепенно теряющих свой эмоциональный заряд, и замещение их новыми эпитетами, являющими собой свободные, подчас неожиданные словосочетания. (Гальперин, 1971: 157). Кроме вышеперечисленных видов эпитетов Гальперин выделяет и постоянные эпитеты, использующиеся в балладах и народных песнях (my true love, sweet Sir, dark forest).,

С точки зрения семантики В.А. Кухаренко выделяет только переносныеэпитеты (Кухаренко, 1986: 53), основанные на метафоре (Flying Dutchman curse, the iron hate, cold embrace), метонимии (The girl gave a lipsticky smile.), , иронии (She was a charming old lady, with a face like a bucket of mud), гиперболе (She was a giant of a woman. She carried a mammoth red pocket book…).

Г.В. Архипова выделяет смещенный эпитет, при котором происходит перенос значения с одного предмета на другой или, другими словами, метонимическая транспозиция. (Архипова, 1984: 19 – 30). Транспозиция состоит, чаще всего, в смещении состояния человека на его поведение и характер. Например: Annexed to the copy of that letter was the original of Dartie*s drunken scrawl from the Iseeum Club. .Немаловажную роль в смещении играет и персонификация(angry wind, soothing and apologetic rain), так как на первый план выдвигается одно из вторичных значений прилагательного, появляющееся в процессе переосмысления переноса значения.

М.Д. Кузнец и Ю.М. Скребнев считают, что существуют эпитеты, которые могут иметь метафорический характер, например: Tired Nature¢s sweet restorter, balmy sleep. О dreamy, gloomy, friendly trees. Авторы отмечают, что эпитет может и не иметь «образной основы, непосредственно выражая эмоционально-оценочное отношение говорящего к предмету:My life is one demd (= damned) horrid grind. «That was the curious incident”, remarks Sherlock Holmes. To fulfil this condition was hopelessly out of my power.

Анализируя вышеприведенные классификации, легко заметить, что не все они построены на основе единого критерия, поэтому классы нередко пересекаются. Если сравнить, например, классификационный ряд тавтологических, оценочных и описательных эпитетов, выделяемых И.В. Арнольд как подклассы постоянного эпитета, можно заметить, что оценочные эпитеты могут быть описательными, а описательные – оценочными, тавтологические эпитеты также могут быть описательными и наоборот. Постоянные эпитеты- устойчивые словосочетания, не изменившиеся со времен первоисточника и уходящие корнями в глубь веков. Очевидно, что шелк для салфеток (silk napkin) и серебро для чашек (silver cups) являлись такими же необходимыми признаками как ясность для солнца(fair sun) и широта для моря (wide sea). Люди просто не представляли, что кроме длинных столов (long tables), за которыми, например, собиралась вся дружина, могут быть короткие. Можно предположить, что данные эпитеты являются тавтологическими. Кроме того, признаки тавтологических эпитетов «green» в (green wood) и «soft» в (soft pillow) являются описательными. Таким образом, очень трудно провести границу между оценочными, описательными или необходимыми (тавтологическими) признаками. Нарушен один из главных принципов – принцип не пересекаемости классов, поэтому деление постоянных эпитетов на подклассы тавтологических, оценочных и описательных эпитетов представляется не совсем логичным.

Из приведенных примеров видно, что все эпитеты с точки зрения их семантики можно разделить на две большие группы: образные, основанные на метафоре и других фигурах замещения (метонимии, гиперболе, иронии), и необразные, то есть слова с прямым значением. Систематизировав и обобщив существующие классификации, можно предложить следующую таблицу, в которой наглядно представлена типология эпитетов с точки зрения их семантики:

бббббоо

В последнее время все больше внимания уделяется характеристике эпитета с точки зрения его структуры и положения в контексте.

И.В. Арнольд выделяет однословный эпитет, стоящий как в препозиции, так и в постпозиции. (Арнольд,1990: 76). Однако, если эпитет стоит в постпозиции, то его выразительность повышается. Автор как бы акцентирует на нем наше внимание. Они «эстетически действенны и эмоционально окрашены». Например: with paper peeling and chairs tottering; and the eyes watchful,waiting, indifferent. Выразительность эпитета также повышается, если один предмет характеризуется целой цепочкой эпитетов, стоящих как в препозиции, так и в препозиции. Например: and then in a nice,old-fashioned, lady-like, maiden-lady way she blushed.

Следующий вид – смещенный эпитет, «синтаксические связи которого не совпадают с семантическими связями, так что по смыслу он относится не к тому слову, с которым связан синтаксически». (Арнольд, 1990: 78). Например: I will make a palace fit for you and me of green days in forest and bluedays at sea. Читатель, декодируя смысл, получает: days in green forest, days at blue seas.

Легко заметить, что основным фактором повышения экспрессивности данного вида эпитета и выделения его и отдельную группу является необычность его сочетания или позиционная особенность. Для смещенного же эпитета характерно смещение значения с одного предмета на другой и выделение его вторичного значения, или смещение значения целого на его части. Такой вид эпитета рассматривается с точки зрения его семантики, так как происходит переосмысление переноса значения слова. В приведенных выше примерах такого переосмысления не происходит, так как для декодирования смысла достаточно лишь восстановить логические нормы подчинения. Поэтому можно считать употребление И.В.Арнольд термина «смещенный» для данного вида эпитета не совсем удачным. Возможно отнесение его к инвертированным или синтаксическим эпитетам.

B современном английском языке также можно увеличить выразительность эпитета за счет создания окказионального словосочетания или предложения, оформленного графически, интонационно и синтаксически как одно слово. Тенденция втиснуть в одну лингвистическую единицу как можно больше информации привело к созданию фразового эпитета, очень выразительного, образного и эмоционального в силу своей необычности. Например: I am–not–that–kind–of-girl look. It has a just–out–of–grandmother*s–attick look.

Наконец, все больше распространение получает так называемый инвертированный эпитет: (a hell of a mess, a devil of a sea, a two-legged ski-rocked of a kid). «Иерархические отношения в нем перераспределены. Смысловым центром является не первое слово словосочетания, а то, которое формально является к нему определением» (Арнольд, 1990: 78).

Однако с точки зрения Л.К. Бобылевой, такой вид эпитета логичнее именовать – «эпитет – приложение». Например: (that marmoset of a dog, anamateur of a father). Основной элемент этой «интересной атрибутивной группы» стоит в постпозиции (dog, father), а приложением является первое существительное (marmoset, amateur). (Бобылева, 1962: 98). Автор замечает, что несмотря на то, что эпитет – приложение – это относительно новый вид, тем не менее, некоторые приложения подобного типа стали в английском языке штампами, например, сочетания со словом «ghost»: (the ghost of a smile, the ghost of an idea, the ghost of warmth, little golden ghost of a piano).

Н.Н. Золина такой вид эпитета называет синтаксическим эпитетом с нарушением семантических отношений компонентов и относит его к полуотмеченным структурам. (Золина, 1977: 10). Например: (the long worm ofmy finger). Она отмечает, что в основе такой структуры лежит метафора (my finger looks like a long worm). То есть семантически такой вид эпитета является образным.

И.А. Гальперин рассматривает эпитеты с точки зрения их композиции и с точки зрения их распределения в тексте. (Гальперин, 1971: 152 – 158). С композиционной точки зрения эпитеты делятся на простые (одиночные определения), например: (a bright face, my true love, indifferent shoulders), сложные(составные), например: (cloud-shapen giant, sylph-like figures, bull-like George, heart-burning smile) и фразовые, которые, в отличии от простых и составных эпитетов, всегда стоят в препозиции : (It is this–do–it–yourself; go-it-alone attitude. mistery-making, come-hither-but-go-away-again-because-butter-woulden*t-melt-in-my-mouth expression).

Другой разновидностью эпитета является инвертированный эпитет, состоящий из двух существительных, связанных между собой предлогом “of”, например: (the shadow of a smile, a devil of a job, a dog of a fellow, a littleFlying Dutchman of a cab). Можно заметить, что большинство инвертированных эпитетов –образные (метафорические). Существительное, определяющее предмет, является метафорой (shadow, devil, dog). Атрибутивные отношения между членами словосочетания показывают, что использованный стилистический прием здесь – эпитет. К инвертированным эпитетам И.А. Гальперин относит и предикативы типа: (Fools that they are. Wicked as he is.), так как они выражают яркую эмоциональную оценку описываемого предмета с помощью частично инвертированной позиции и усиливающих эту оценку союзов “that, as”. Необходимо заметить, что в других классификациях уже встречался такой вид эпитета, только название его у разных авторов различное.

С точки зрения распределения эпитетов в предложении, Гальперин выделяет два вида: цепочкаэпитетов (a rosy-cheeked, wholesome, apple-faced, young woman), дающая многостороннюю характеристику описываемого предмета, и перемещенный эпитет, описывающий обычно состяние живых людей, но использованный для описания неодушевленных предметов (sleepless pillow, restless pace, whispering shadows) и являющийся метонимическим. Интересно заметить, что Гальперин рассматривает данный вид эпитета с точки зрения его позиции, а не с точки зрения его семантики. Это представляется не вполне логичным. Из приведенных примеров видно, что именно семантика является определяющим фактором для выделения их в отдельную группу, поэтому можно считать классификацию И.А. Гальперина с точки зрения распределения эпитетов в предложении не совсем удачной.

М.Д. Кузнец и Ю.М. Скребнев выделяют синтаксические эпитеты, которые бывают двух видов (Кузнец, Скребнев, 1960:17) : метафорические(of -phrase), например: (The ghost of a smile appeared on Soames* face.), и фразовые эпитеты, выраженные препозитивным определительным словосочетанием и даже предложением (Carlyle*s is a wind-in-the-orchard style. A “She will” or “She won*t”-sort-of-a little person.). Здесь также имеет место некоторая нелогичность, так как под общим названием “синтаксические” выделяется семантический тип – метафорический эпитет.В данном случае также наблюдается смешение критериев.

С точки зрения структуры, В.А. Кухаренко выделяет следующие разновидности эпитетов (Кухаренко,1986:- 53): слово– эпитет, который выражается любой знаменательной частью речи в функции определения или обстоятельства (a dry look, a green sea, angry waves), двойной эпитет, снабженный усилением (marvellously radiant smile, pettishiy angry sea), фразовый эпитет (a you-know-how-dirty-men-are look), синтаксическийэпитет, базирующийся на нарушении синтаксических связей между определяемым словом и определителем (the brute of a boy), предложение – эпитет, выраженный односоставным или неполным предложением, которое выполняет эмотивную функцию (Fool ! Oh, my sweet !). С точки зрения распространения эпитетов в предложении, эпитеты встречаются одиночные (a dry look), парные (a wonderful and happy summer) и цепочкой (a ribald, thundtring, insolent, magnificient laugh).

Можно заметить, что классификации эпитетов В.А. Кухаренко с точки зрения их структуры и распределения их в предложении пересекаются, так как однословный (одиночный) эпитет выделяется в обеих классификациях. Это представляется неправильным, так как нарушен принцип непересекаемости классов. Возможно, нет смысла выделять отдельные классификации эпитетов с этих двух точек зрения. Можно объединить их и классифицировать эпитеты, например, с точки зрения их композиции.

Анализируя типологию эпитета, можно заметить, что лингвисты не всегда четко делят семантический и структурный подходы для выделения эпитетов в разные группы, в результате и классификации лишены логичности и часто пересекаются.

Е. Карцева

КЛАССИФИКАЦИЯ ПЕРИФРАЗА

(фрагмент дипломной работы «Перифраз в СМИ», Набережночелнинский филиал НГЛУ 1999)

Создание единой универсальной классификации перифрастических наименований не представляется возможным, поскольку перифраз есть явление многоплановое. В данной работе перифраз классифицируется согласно следующим критериям:

· воспроизводимость перифрастических выражений,

· их функционально-стилистическая принадлежность,

· семантические особенности перифраза,

· его употребление в плане речевой этики.

Говоря об устойчивости перифрастических выражений, следует отметить, что различают два вида перифраза: воспроизводимые обороты и ситуативные (контекстные). К первым относятся общепринятые, общепонятные обороты, которые могут быть условно разделены на фразеологические (крылатые) и устойчивые выражения. Они легко узнаваемы и их значение понятно вне контекста. Иногда их называют стертыми перифразами.

He is a hard nut to crack (= he is strong/ persistent)

Вторую группу составляют оригинальные, индивидуально-авторские выражения, смысл которых обусловлен конкретным контекстом и может быть непонятен вне этого контекста.

The hoarse, dull drum (=war) would sleep,

And Man be happy yet. (Byron)

Разницу между клише и истинным перифразом составляет степень потери перифразом своей экспрессивной силы. В стертом перифразе практически не ощущается новизна фразы, и он воспринимается как лексический синоним нейтральных слов. Со временем многие из ситуативных перифразов становятся общепринятыми в силу их частой употребляемости. Так многие перифразы, ставшие со временем традиционными появились еще в эпоху феодализма: the victory lord, the protector of earls, the leader of hosts (= the king), the play of swords (= the battle), the shield-bearer (=warrior).Когда-то оригинальные, а в настоящее время стертые, перифразы часто используются в газетном языке.

Выделяя ситуативные, поэтические перифразы в отдельную группу, И.Р. Гальперин считает, что они имеют особую эстетическую ценность, и называет также способы их дешифровки читателем,. (Гальперин, 1971:167-168) Так автор может дать ключ к дешифровке перифраза прямо в тексте, непосредственно рядом с перифразом или в более широком контексте:

And Harold stands upon the place of skulls,

The grave of France, the deadly Waterloo. (Byron)

Или же автор может полагаться на эрудицию читателя, предоставляя ему самому догадываться о значении перифраза:

Of his four sons, only two could be found sufficiently without the ‘e’ (=unaristocratic) to go on making ploughs. (Galsworthy)

Далее классификация перифраза представлена на основе классификации, предложенной Е.С. Гриценко и М.И. Тольковой в статье “Типология перифраза” (2000:34-41)

Теоретической основой функционально-стилистической классификации перифраза является научная концепция Ю.М. Скребнева, согласно которой язык следует рассматривать как совокупность субъязыков, каждый из которых обслуживает отдельные речевые сферы, ограниченные по тематике, целям и форме языкового общения. Таким образом, перифраз может принадлежать к нейтральной, супернейтральной и субнейтральной сфере языка и функционирует главным образом в языке художественной литературы, в устной публичной и разговорной речи, в публицистике; реже - в научной речи.

Перифразы, принадлежащие к нейтральной сфере языка, характеризуются низкой эмоциональной и стилистической окраской и принадлежат скорее к группе логических перифразов или устойчивых словосочетаний: Have you got something to read? (= a book) или in a nutshell (= in short).

Для перифразов, принадлежащих к супернейтральной сфере, характерно наличие в их составе книжной лексики, а также строгого соответствия фонетического звучания, словоупотребления и синтаксического построения нормам национального литературного языка. Обычная область употребления книжно-литературных перифразов – письменная речь.

Even the intelligent and impassioned reporters of life have maid the county of the rich as unreal as a fairy-tale (= the writers)

Книжно-литературные перифразы употребляются и в устной речи. Естественным является их использование в рамках публичного выступления или разговора в сугубо официальной обстановке. Употребление же книжно-литературных перифразов в условиях неофициального общения свидетельствует о претенциозности отправителя речи, либо об общей иронично-саркастической тональности беседы:

…has Arnold, my dearest and closest friend, taken complete and utter leave of his senses? (= gone made)

Особую разновидность книжно-литературных перифразов составляют перифразы поэтические. В них присутствует лексика, которая в силу ассоциаций с возвышенными контекстами имеет в своем лексическом значении компонент, который можно назвать стилистической окраской.

Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought to borrow

From my bookssurcease of sorrow… (=consolation)

В научной речи перифразы лишены экспрессии и выступают как термины. Например, солнечный ветер, двигатель внутреннего сгорания.

Прием перифраза широко используется и в субъязыке публицистики. Публицистическое изложение предназначено для широкого круга читателей или слушателей и посвящено каким-либо общественным или политическим вопросам: событиям политической жизни, явлениям культуры, проблемам морали. Для того, чтобы идеи, составляющие содержание публицистического выступления, могли быть адекватно восприняты читателем или слушателем, изложение должно быть логичным, точным и выразительным (запоминающимся), что достигается, в частности, посредством тщательно продуманного словоупотребления, а также применения различных выразительных и изобразительных средств, среди которых перифраз является одним из ведущих:

Who would have predicted thirty years ago…that an overwhelmingly white electorate in Virginia, cradle of old Confederacy, would have made F.Douglas Wilder its governor?

В субнейтральном слое английского языка выделяют три слоя сниженных единиц, которые являются маркерами субъязыков, обслуживающих разные коммуникативные сферы в неофициальном общении.

Минимальная степень стилистической сниженности характеризует разговорный субъязык, отличительной чертой которого является непременное снижение тональности речи, привлечение разговорной лексики, специфических конструкций.

That architect-chap, Bosinney.

He has got a screw loose (= is mad)

Средняя степень стилистической сниженности отличает фамильярно-разговорный субъязык, характерной особенностью которого является сознательное языковое творчество, направленное на достижение определенного стилистического эффекта. Данному языку соответствуют перифразы-слэнгизмы и перифразы-жаргонизмы.

К первой группе относятся общепонятные и широкоупотребительные выражения, сознательно используемые заменители нейтральных или литературных эквивалентов. Как показал анализ, перифразы-слэнгизмы чаще всего являются фразеологизированными:

So, I went down to the can and chewed the rag with him (= chattered)

Перифразы-жаргонизмы, в отличие от перифразов–слэнгизмов, ограничены в своем употреблении определенными рамками – возрастными, социальными или профессиональными.

Жаргон джазистов: to take a lick (= to improvise)

Морской жаргон: Hard chuck (= risk)

В сфере развязно-грубогоязыкового общения используется экспрессивно-аффективный субъязык. Целенаправленный характер эстетического снижения употребляемых единиц проявляется здесь в максимальной степени. Бранные и нецензурные описательные выражения, а также подчеркнуто грубые развернутые обозначения явлений физиологии и анатомии человека составляют группу перифразов-вульгаризмов.

Don’t be a bastard Jock(= mean)

Классификации перифраза в соответствии с его семантическим значением может быть представлена как двухуровневая система. В первую очередь перифразы по степени экспрессивности разделяются на логические и образные, другими словами, они могут строиться на основе логических или образных средств языка. Согласно работам исследователей, посвящённых эмоциональному и рациональному факторам в аксиологических коннотациях (т.е. в эмоционально-оценочном значении слова), выделяется оценка эмоциональная и рациональная, что связано с наличием или отсутствием экспрессивности (Ненашева, 1993:125-127). Согласно такому подходу, к перифразам, имеющим в своей семантике эмоциональную оценку, будут относиться образные перифразы, а к перифразам, в семантике которых заложена рациональная (неэкспрессивная) оценка – необразные (логические) перифрастические наименования.

Образные перифразы основаны на переосмыслении и добавляют к характеризующей номинации элемент субъективной оценки. В зависимости от характера переосмысления здесь можно выделить несколько подклассов. Многие перифразы, главным образом именные сочетания, построены на базе тропов: метафоры (роза нашей группы), метонимии (хорошенькие ножки с красивой головой), мейозиса (от горшка 2 вершка), иронии (самый пунктуальный об опоздавшем) и т.д.

Метафорический перифраз основывается на сходстве тех или иных существенных признаков двух объектов. Его цель – не простое называние предмета речи, а его экспрессивная характеристика.

She was the map of misery itself (= looked miserable)

Rablais… called a spade something more than a bloody shovel.(=was vulgar).

Интенсивная эмоциональная оценка действительности, как правило, находит свое отражение в гротескном характере метафорического перифраза.

He is biting the furniture (= is very excited)

Метафорический перифраз, служащий средством характеристики внешнего вида, поведения, других качеств объекта, часто имеет зооморфную природу: например,миниатюрная женщина – “ a sparrow of a woman”.

В разговорной речи употребляются в основном стереотипные (фразеологизированные) перифразы, которые, как правило, характеризуются привлечением лексики с конкретной семантикой для создания отвлеченного образа.

That’s the way the cookie crumbles (= that’s life)

Метонимический перенос значения основывается на прямой фактической связи двух объектов, их смежности. При этом мысль получает более яркое выражение, ибо сообщаемое понятие обогащается добавочными представлениями:

Instead he suddenly caught sight of a pair of familiar golden legs and a smoldering head of auburn hair.(=Mrs. Palgrave)

Психологические мотивы использования метонимического перифраза в разговорной речи могут быть охарактеризованы как следование «принципу экономии умственных усилий». Согласно этому принципу, говорящий не затрудняет себя подбором точного наименования предмета речи, а называет то, что лежит на поверхности сознания и первым возникает в памяти из числа связей и опосредований предмета:

…keep everybody out except cases that can’t walk (= badly wounded)

Нередко имя того или иного литературного героя или исторической личности, получившее широкую известность, становится для коммуникантов синонимом определенного понятия, связанного с теми или иными качествами данного лица. В данном случае перифраз строится на основе метафорической антономасии:

He is a real Newton! (= very clever)

Представляют интерес случаи использования имен собственных применительно к неодушевленным предметам, т.е. перифразы - антономасии метонимического характера.

Put your John Hancock on that line (= signature)

Иронический перифраз построен на переносе по контрасту и выступает в разговорной речи чаще всего как средство выражения неудовольствия, возмущения, раздражения.

A good-looker (= a fat woman), a man of too high a character (= a base man)

Еще одной разновидностью образного перифраза является гиперболический перифраз, являющийся, пожалуй, самым эффективным средством выражения интенсивности эмоциональной оценки предметов и явлений говорящим.

All this culture stuff ‘s very fine… but it’s not going to earn you the price of a sausage outside this door (= unprofitable)

Частое употребление гиперболических выражений в разговорной речи психологически оправдано. Естественной неофициальной речи свойственна тенденция к преувеличению, что объясняется, в частности, отсутствием контроля над формой речи.

Логической и психологической противоположностью гиперболы является мейозис. Мотивами употребления мейотического перифраза в повседневном общении являются стремление к сдержанности оценок, желание смягчить выражение интенсивности отрицательного качества предмета.

I am not exactly five years old (= grown up)

Логические перифразы (компоненты которых используются в прямом значении) можно разделить на две группы.

Первая группа объединяет описательные выражения, использование которых в речи вытекает из потребности подчеркнуть тот признак характеризуемого явления, который с точки зрения говорящего представляется наиболее важным в данной ситуации. Такие перифразы можно определить как характеризующие эмфатические перифразы признаковой направленности.

He came back with a character that closed the doors of all his family against him (= malicious character)

Вторую группу логических перифразов составляют выражения, используемые для описательного обозначения предмета речи через частные, иногда случайные его признаки. В значении таких перифразов может присутствовать характеризующе-оценочный компонент, однако значимость характеристики (оценки) предмета речи гораздо менее существенна, чем у перифразов первой группы. В данном случае характеристика является не целью, а средством. Многие перифразы этой группы вообще исключают какую-либо критическую характеристику предметов или явлений, поскольку содержат некую объективную информацию нейтрального плана. В работе М.И. Тольковой (Толькова, 1996) они определены как ситуативные уточняющие перифразы предметной направленности.

Мотивы использования ситуативно-уточняющих перифразов могут быть различными. Иногда говорящий не успевает вспомнить точное название предмета или не знает, какой именно предмет ему нужен, и прибегает к помощи описательного оборота. Особенно часто этот вид перифраза используются в быту.