Отказ государственного обвинителя от обвинения
Выступление прокурора с отказом от обвинения представляет собой адресованное суду обращение государственного обвинителя, в котором он констатирует, что представленные доказательства не подтверждают (полностью или частично) предъявленное подсудимому обвинение, и мотивирует невозможность его поддержания. Выступление прокурора с таким обращением фактически прекращает целиком либо в части уголовное преследование в отношении подсудимого и влечет прекращение судом уголовного дела по основаниям, предусмотренным ч. 7 ст. 246, п. 1 и 2 ч. 1 ст. 24 и п. 1 и 2 ч. 1 ст. 27 УПК РФ.
Структура и содержание выступления прокурора с отказом от обвинения зависит от конкретных особенностей рассматриваемого уголовного дела, а также от правового основания прекращения уголовного дела или уголовного преследования в отношении определенного лица.
Как следует из ч. 7 ст. 246 УПК РФ, в любом случае выступление прокурора с отказом от обвинения должно содержать изложение мотивов полного или частичного отказа от обвинения с обоснованием причин, по которым государственный обвинитель в ходе судебного разбирательства пришел к убеждению, что представленные доказательства не подтверждают предъявленное подсудимому обвинение или имеются иные предусмотренные законом основания для прекращения уголовного дела или уголовного преследования. Прокурор обязан аргументировать законность и обоснованность своей позиции путем анализа и оценки представленных обвинением и защитой и исследованных в суде доказательств, всех обстоятельств и материалов дела.
Так, если прокурор убежден, что представленные сторонами доказательства свидетельствуют о непричастности подсудимого к совершению преступления, то при изложении мотивов отказа от обвинения прокурор должен сначала проанализировать и оценить версию обвинения и доказательства, изложенные в обвинительном заключении. После этого он должен проанализировать и оценить (в совокупности с доказательствами обвинения) доказательства, побудившие его прийти к выводу о непричастности подсудимого к совершению преступления.
В качестве примера изложения суду мотивов отказа от обвинения можно привести следующий фрагмент из судебной речи прокурора Ю.А. Костанова по делу Пилипенко, обвинявшегося в убийстве из корыстных побуждений потерпевшей Пиголкиной, в доме которой он снимал комнату1.
«На скамье подсудимых – не лучший, по видимому, из жителей этого славного города. За свою жизнь успевший уже познать позор и горечь уголовного наказания, но так и не научившийся никакому ремеслу, не свивший своего гнезда. Как говорится, не построивший дом, не посадивший дерева и не воспитавший сына. Нехорошо, конечно, но все же одного этого мало, чтобы человека наказывать в уголовном порядке. Пилипенко обвиняется в совершении тягчайшего из преступлении – убийстве из корысти. По мысли следователя, Пилипенко, которому Пиголкина завещала свой домик, не смог дождаться ее смерти и, охваченный страстью к обогащению, ускорил события, нанеся Пиголкиной роковой удар молотком по голове… Скажем прямо, человек, таким образом характеризующийся, вполне может оказаться убийцей. Как, впрочем, может оказаться убийцей любой другой. Ведь корыстные убийцы – это совсем не обязательно судимые за мелкое хищение пьянствующие грузчики продмагов. Скорее наоборот, для пьяницы не очень характерно такое убийство из желания ускорить получение не слишком завидного наследства, которое довольно скоро и так могло бы ему достаться.
Потому для нас не столь важно что за человек перед нами – герой труда или лентяй, романтичный однолюб или развратник, пьяница или трезвенник, праведник или грешник. Для нас важно, прежде всего, убивал ли он Пиголкину или нет. Так обратимся к доказательствам. Доказательств вроде бы не так уж и мало:
это протоколы осмотра места происшествия и изъятия вероятного орудия убийства – молотка;
это результаты судебно-медицинской экспертизы трупа Пиголкиной;
это показания племянницы убитой Рудовой и соседки убитой Кибальниковой;
это показания квартирантов убитой – Крутина, Левченко и Гайнова;
это, наконец, показания сокамерника подсудимого – Будаева.
Рассмотрим, однако, эти доказательств более пристально.
Протокол осмотра места происшествия зафиксировал обстановку в доме Пиголкиной на момент появления там работников милиции, местонахождение и позу трупа. Но никаких данных, изобличающих Пилипенко, протокол не содержит. Те следы Пилипенко, которые и могли бы быть обнаружены в доме, легко были бы объяснимы: Пилипенко там жил, Пилипенко вместе с Ларкиной был в доме, когда Пиголкина уже была мертва, подходил к кровати и касался трупа. Но нет – не зафиксировано в протоколе никаких следов его там пребывания. Нет в протоколе упоминаний и об обнаружении при осмотре орудия убийства, да еще и со следами рук Пилипенко...
Заключение судебно-медицинской экспертизы трупа Пиголкиной, излагая как и отчего наступила смерть, не отвечает на вопрос, кем она была убита…
Показания Рудовой и Кибальниковой не в пример красноречивее. И та и другая убеждены, что Пиголкину убил Пилипенко. Почему? – «А больше некому».
Кибальникова объясняет свою позицию просто: у Пиголкиной когда-то жило несколько котов. А потом этот зоосад исчез куда-то. Куда исчезли коты, убил ли их кто-нибудь или сами убежали от голодной жизни, Кибальникова не знает…
Столь же «доказательны» и показания Рудовой. Эта племянница Пиголкиной, судя по ее показаниям, считает себя наследницей убитой; она кровно обижена завещанием, по которому дом доставался Пилипенко. Ее вывод о виновности Пилипенко основан на личных наблюдениях: она считает, что Пилипенко держал старушку впроголодь, из чего, по ее мнению, следует, что Пилипенко с нетерпеньем ждал смерти Пиголкиной. На мой вопрос, как часто она бывала в гостях у тети, Рудова ответила честно и без затей: «На праздники…» Ее показания, на мой взгляд, не Пилипенко изобличают в убийстве, а ее самое – в остром желании добиться аннулирования завещания и завладеть домом Пиголкиной.
Ларкина подробно и довольно красочно описала нам, как Пилипенко пролежал у нее с температурой все праздники и как потом она вместе с Пилипенко обнаружила Пиголкину мертвой и затем как они вдвоем пытались вызвать сперва «скорую», а потом милицию. И ни слова об убийстве…
Ничего не добавляют к общей картине и показания Крутина, Левченко и Гайнова. Они подтвердили слова самого Пилипенко о том, что отношения его с убитой не выходили за рамки того, что принято называть «нормальными»: никаких ссор они не упомнили, жалобы старухи на питание были, но не на скудость его, а на однообразие, что, согласитесь, довольно далеко от обвинений в попытках уморить голодом… Когда они уехали на праздники, Пилипенко еще оставался дома вместе с Пиголкиной. Получается, что Пилипенко – последний, кого видели рядом с живой еще Пиголкиной. Он мог убить ее. Но от «мог убить» до «убил» – дистанция огромного размера.
Остаются еще показания Будаева, с которым Пилипенко содержался в одной камере в Новочеркасской тюрьме. По словам Будаева, Пилипенко сам рассказал ему, как убил старушку утюгом, а потом уложил труп на кровать. Почему-то Будаев особенно настаивал на утюге как орудии убийства. Это странно, так как об этом утюге умалчивают все – даже в протоколе осмотра он не упоминается; судебно-медицинская экспертиза орудием убийства назвала, как известно, другой предмет, и в судебном заседании эксперт убедительно объяснил, почему он исключает возможность нанесения смертельного удара утюгом (как, впрочем, и куском угля при падении). Показания Будаева не совпадают не только с объяснениями Пилипенко, но и со всеми другими материалами дела, и потому не могут быть положены в основу обвинения…
Сам Пилипенко почти признал себя виновным. Я говорю «почти» потому, что, заявив о своей виновности в убийстве, он нарисовал картину, явно не совпадающую с тем, что было на самом деле…
Таким образом, собранные следствием в течение почти полутора лет доказательства, как каждое из них в отдельности, так и взятые в их совокупности, не дают оснований для обвинения Пилипенко в убийстве Пиголкиной. Он мог ее убить, но столь же достоверно будет заявление о том, что мог ее убить и любой другой житель этого города. Чтобы осудить за убийство, мало сказать «мог убить», надо, основываясь на железной цепи улик, утверждать: «убил». Но нет у нас железной цепи улик, да и по большому счету улик нет вообще. Все возможности собирания новых доказательств напрочь утрачены, и тому причина – безжалостное время и неопытность следователей… Единственное, что я могу и обязан сделать – отказаться от обвинения. Правосудие торжествует, когда карает виновного, но еще большее торжество правосудия означает оправдание невиновного. Я прошу вас Пилипенко по предъявленному обвинению оправдать и из-под стражи освободить из зала суда».
При анализе и оценке доказательств государственный обвинитель обязательно должен указать те изменения, которые претерпели доказательства в ходе судебного следствия, и причины этих изменений. Если отказ от обвинения связан с появлением в суде новых доказательств, которые не исследовались на предварительном следствии, то прокурор обязан уделить больше внимания именно им.
В заключительной части выступления с отказом от обвинения прокурор, принимая такое процессуальное решение, должен указать правовые нормы, которыми он руководствовался, при этом он обязан назвать конкретное правовое основание прекращения уголовного дела или уголовного преследования в отношении данного лица.
После этого целесообразно высказать свое мнение о последствиях прекращения уголовного дела или уголовного преследования (отмена меры пресечения, судьба гражданского иска, вещественных доказательств и др.).