Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы, эмоции //Психология мотивации и эмоций / под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, М.В.Фаликман

II. МОТИВЫ

Изменение и развитие потребностей происходит через изменение и разви-

тие предметов, которые им отвечают и в которых они «опредмечиваются» и

конкретизируются. Наличие потребности составляет необходимую предпо-

сылку любой деятельности, однако потребность сама по себе еще не способна

придать деятельности определенную направленность. Наличие у человека по-

требности в музыке создает у него соответствующую избирательность, но еще

ничего не говорит о том, что предпримет человек для удовлетворения этой по-

требности. Может быть, он вспомнит об объявленном концерте, и это напра-

вит его действия, а может быть, до него донесутся звуки транслируемой музы-

ки — и он просто останется у радиоприемника или телевизора. Но может слу-

читься и так, что предмет потребности никак не представлен субъекту: ни в

поле его восприятия, ни в мысленном плане, в представлении; тогда никакой

направленной деятельности, отвечающей данной потребности, у него возник-

нуть не может. То, что является единственным побудителем направленной дея-

тельности, есть не сама по себе потребность, а предмет, отвечающий данной

потребности. Предмет потребности — материальный или идеальный, чувст-

венно воспринимаемый или данный только в представлении, в мысленном

плане, — мы называем мотивом деятельности. гс

Мотивы деятельности несут в себе действительную содержательную харак-

теристику потребностей. О потребностях ничего нельзя сказать иначе как на

языке мотивов. Даже об их динамике (степени их напряженности, мере насы-

щения, угасания) мы можем судить лишь по силам («векторам» или «валент-

ностям») мотивов. Курт Левин был первым, кто в изучении потребностей че-

ловека пошел по этому пути и открыл в психологии побудительную силу объ-

ектов.

Итак, психологический анализ потребностей необходимо преобразуется в ана-

лиз мотивов. Это преобразование наталкивается, однако, на серьезную труд-

ность: оно требует решительно отказаться от субъективистских концепций мо-

тивации и от того смешения понятий, относящихся к разным уровням и раз-

ным «механизмам» регуляции деятельности, которое столь часто допускается в

учении о мотивах.

Хотя изучение мотивов началось в психологии сравнительно недавно

(первая специальная монография «Мотивы и поведение» П. Янга вышла в

1936 г., а первый обзор Моурера лишь в 1952 г.), в настоящее время по про-

блеме мотивов имеется огромное количество работ. Они, однако, почти не

поддаются систематизации — до такой степени различны те значения, в кото-

рых употребляется в них термин «мотив». Создается впечатление, что сейчас

понятие мотива превратилось в большой мешок, в котором сложены самые

разнообразные веши. Среди мотивов или мотивирующих факторов называ-

ются, например, аппетит, влечения, импульсы, привычки и навыки, жела-

ния, эмоции, интересы, цели или такие более конкретные мотивы, как раз-

дражение электрическим током, ощущение удовольствия, честолюбие, зар-

плата, идеалы.

С точки зрения учения о предметности мотивов человеческой деятель-

ности из категории мотивов прежде всего следует исключить субъективные

переживания, представляющие собой отражение тех «надорганических»

потребностей, которые соотносительны мотивам. Эти переживания (жела-

ния, хотения, стремления) не являются мотивами в силу тех же оснований,

по каким ими не являются ощущения голода или жажды: сами по себе они

не способны вызвать направленной деятельности. Можно, впрочем, гово-

рить о предметных желаниях, стремлениях и т. д., но этим мы лишь отодви-

гаем анализ; ведь дальнейшее раскрытие того, в чем состоит предмет дан-

ного желания или стремления, и есть не что иное, как указание соответст-

вующего мотива.

Отказ считать субъективные переживания этого рода мотивами деятельно-

сти, разумеется, вовсе не означает отрицания их реальной функции в регуля-

ции деятельности. Они выполняют ту же функцию субъективных потребнос-

тей и их динамики, какую на элементарных психологических уровнях выпол-

няют интероцептивные ощущения, — функцию избирательной активизации

систем, реализующих деятельность субъекта.

В еще меньшей степени можно считать мотивами такие факторы, как тен-

денция к воспроизведению прочно сформировавшихся стереотипов поведе-

ния, тенденция к завершению начатого действия и т. д. В механике, так ска-

зать, деятельности существует, конечно, множество «динамических сил», ча-

стью имеющих приспособительное значение, а частью возникающих в силу

устройства самих органов, посредством которых реализуется деятельность.

Однако эти силы могут быть названы мотивами не с большим основанием,

чем, например, инерция движения тела, действие которой ведет к тому, что

бегущий человек сталкивается с неожиданно появившимся на его пути пре-

пятствием.

Особое место занимают гедонистические концепции, согласно которым

деятельность человека подчиняется принципу «максимизации положитель-

ных и минимизации отрицательных эмоции», т. е. направлена на достиже-

ние переживаний удовольствия, наслаждения и на избегание переживаний

страдания'. Для этих концепций эмоции и являются мотивами деятельнос-

ти. Иногда эмоциям придают решающее значение, чаще же они включают-

ся наряду с другими факторами в число так называемых «мотивационных

переменных».

Анализ и критика гедонистических концепций мотивации представляет,

пожалуй, наибольшие трудности. Ведь человек действительно стремится жить

в счастии и избегать страдания. Поэтому задача состоит не в том, чтобы отри-

цать это, а в том, чтобы правильно понять, что это значит. А для этого нужно

обратиться к природе самих эмоциональных переживаний, рассмотреть их ме-

сто и их функцию в деятельности человека.

Сфера аффективных, в широком смысле слова, процессов охватывает раз-

личные виды внутренних регуляций деятельности, отличающихся друг от дру-

га как по уровню своего протекания, так и по условиям, которые их вызывают,

и по выполняемой ими роли. Здесь мы будем иметь в виду лишь те преходя-

щие, «ситуационные» аффективные состояния, которые обычно и называют

собственно эмоциями (в отличие, с одной стороны, от аффектов, а с другой

стороны — от предметных чувств).

Эмоции выполняют роль внутренних сигналов. Они являются внутренни-

ми в том смысле, что сами они не несут информации о внешних объектах, об

их связях и отношениях, о тех объективных ситуациях, в которых протекает де-

ятельность субъекта. Особенность эмоций состоит в том, что они непосредст-

венно отражают отношения между мотивами и реализацией отвечающей этим

мотивам деятельности. При этом речь идет не о рефлексии этих отношений, а

именно о непосредственном их отражении, о переживании. Образно говоря,

эмоции следуют за актуализацией мотива и до рациональной оценки адекват-

ности деятельности субъекта. Таким образом, в самом общем виде функция

эмоций может быть охарактеризована как индикация плюс-минус санкциони-

рование осуществленной, осуществляющейся или предстоящей деятельности.

Эта мысль в разных формах неоднократно высказывалась исследователями

эмоций, в частности, очень отчетливо, П. К. Анохиным. Мы, однако, не будем

останавливаться на различных гипотезах, которые так или иначе выражают

факт зависимости эмоций от соотношения (противоречия или согласия) меж-

ду «бытием и долженствованием». Заметим лишь, что те трудности, которые

обнаруживаются, объясняются главным образом тем, что эмоции рассматри-

ваются, во-первых, без достаточно четкой дифференциации их на различные

подклассы (аффекты и страсти, собственно эмоции и чувства), отличающиеся

друг от друга как генетически, так и функционально, и, во-вторых — вне связи

со структурой и уровнем той деятельности, которую они регулируют.

' Именно в этой связи в психологии и предпринимались попытки измерения, так

сказать, эмоционального баланса человеческой жизни. По-видимому, наиболее старая

работа в этом направлении, цитированная еще Мечниковым, принадлежит Ковалев-

скому, который предложил даже специальную единицу измерения удовольствия, на-

званную им «густией». Такие попытки делаются и некоторыми современными психоло-

гами

В отличие от аффектов эмоции имеют идеаторный характер и, как это бы-

ло отмечено еще Клапаредом, «сдвинуты к началу», т. е. способны регулиро-

вать деятельность в соответствии с предвосхищаемыми обстоятельствами. Как

и все идеаторные явления, эмоции могут обобщаться и коммуницироваться; у

человека существует не только индивидуальный эмоциональный опыт, но и

эмоциональный опыт, который им усвоен в процессах коммуникации эмоций.

Самая же важная особенность эмоций заключается в том, что они релевант-

ны именно деятельности, а не входящим в ее состав процессам, например от-

дельным актам, действиям. Поэтому одно и то же действие, переходя из одной

деятельности в другую, может, как известно, приобретать разную и даже про-

тивоположную по своему знаку эмоциональную окраску. А это значит, что

присущая эмоциям функция положительного или отрицательного санкциони-

рования относится не к осуществлению отдельных актов, а к соотношению до-

стигаемых эффектов с направлением, которое задано деятельности мотивом.'

Само по себе успешное выполнение того или иного действия вовсе не ведет не-

обходимо к положительной эмоции; оно может породить и тяжелое эмоцио-

нальное переживание, остро сигнализирующее том, что со стороны мотиваци-;

онной сферы человека достигнутый успех оборачивается поражением.

Рассогласование, коррекция, санкционирование имеют место на любом

уровне деятельности, в отношении любых образующих ее единиц, начиная с

простейших приспособительных движений. Поэтому главный вопрос заклю- -

чается в том, что именно и как именно санкционируется исполнительный акт,

отдельные действия, направленность деятельности, а может быть, направлен-

ность всей жизни человека.

Эмоции выполняют очень важную функцию в мотивации деятельности — и

мы еще вернемся к этому вопросу, — но сами эмоции не являются мотивами.!

Когда-то Дж. Ст. Милль с большой психологической проницательностью го-

ворил о «хитрой стратегии счастья»: чтобы испытать эмоции удовольствия, '

счастья, нужно стремиться не к переживанию их, а к достижению таких целей, '

которые порождают эти переживания.

Подчиненность деятельности поиску наслаждений является в лучшем слу-

чае психологической иллюзией. Человеческая деятельность отнюдь не стро-

ится по образцу поведения крыс с введенными в мозговые «центры удоволь-

ствия» электродами, которые, если обучить их способу включения тока, раз-

дражающего данные центры, без конца предаются этому занятию, доводя (по

данным Олдса) частоту такого рода «самораздражений» до нескольких тысяч

в час. Можно без особого труда подобрать аналогичные поведения и у челове-

ка: мастурбация, курение опиума, самопогружение в аутистическую грезу.

Они, однако, скорее свидетельствуют о возможности извращения деятельно-

сти, чем о природе мотивов - мотивов действительной, утверждающей себя

человеческой жизни, они вступают в противоречие, конфликт с этими дейст-

вительными мотивами.

Мотивация деятельности человека представляет собой весьма сложный

процесс, требующий специального психологического анализа. Прежде всего

необходимо ввести некоторые дальнейшие различения. Одно из них — это раз-

личение мотивов и целей. Осуществляя деятельность, побуждаемую и направ-

ляемую мотивом, человек ставит перед собой цели, достижение которых ведет

к удовлетворению потребности, получившей свое предметное содержание в

мотиве данной деятельности. Таким образом, вопреки высказываемым неко-

торыми авторами положениям, мотивы следует отличать от сознательных це-

лей и намерений; мотивы «стоят за целями», побуждают к достижению целей.

В том случае, когда цели прямо не даны в ситуации, то они побуждают к целе-

образованию. Они, однако, не порождают целей - так же как потребности не

порождают своих объектов. То, что на уровне приспособительной деятельнос-

ти выступает в форме избирательности по отношению к воздействующим объ-

ектам, на высших ее уровнях выражается в избирательности по отношению к

предвидимым результатам возможных действий, представляемым (сознавае-

мым) субъектом, т. е. целям. В том случае, если целеобразование в наличных

объективных условиях невозможно и ни одно звено деятельности субъекта,

адекватной мотиву, не может реализоваться, то данный мотив остается потен-

циальным — существующим в форме готовности, в форме установки.

Генетически исходным и характерным для человеческой деятельности явля-

ется несовпадение мотивов и целей. Напротив, их совпадение есть вторичное

явление — либо результат приобретения целью самостоятельной побудительной

силы, либо результат осознания мотивов, превращающего их в мотивы-цели.

В отличие от целей, которые всегда, конечно, являются сознательными, мо-

тивы, как правило, актуально не сознаются субъектом: когда мы совершаем те

или иные действия — внешние, практические или речевые, мыслительные, то

мы обычно не отдаем себе отчета в мотивах, которые их побуждают. Правда, мы

всегда можем дать их мотивировку; но мотивировка — это объяснение основа-

ния действия, которое вовсе не всегда содержит в себе указание на его дейст-

вительный мотив. Широко известные гипнотические опыты с отсроченным

выполнением внутреннего действия могут служить яркой демонстрацией это-

го: при полной амнезии факта внушения испытуемый тем не менее объясняет

свое действие - так, как он объяснил бы аналогичное действие, если оно было

бы выполнено другим человеком.

Мотивы, однако, не «отделены» от сознания. Даже когда мотивы не созна-

ются субъектом, т. е. когда он не отдает себе отчета в том, что побуждает его

осуществлять ту или иную деятельность, они, образно говоря, входят в его со-

знание, но только особым образом. Они придают сознательному отражению

субъективную окрашенность, которая выражает значение отражаемого для са-

мого субъекта, его, как мы говорим, личностный смысл.

Таким образом, кроме своей основной функции — функции побуждения,

мотивы имеют еще и вторую функцию — функцию смыслообразования.

Выделение этой второй функции мотивов решающе важно для понимания

внутреннего строения индивидуального сознания и именно как сознания лич-

ности; поэтому нам еще предстоит неоднократно возвращаться к ее анализу.

Здесь, имея в виду лишь задачу дать характеристику самих мотивов, мы огра-

ничимся простой констатацией того факта, что обе указанные функции моти-

вов способны распределяться между разными мотивами одной и той же дея-

тельности. Это возможно вследствие того, что человеческая деятельность яв-

ляется полимотивированной, т. е. регулируемой одновременно двумя или даже

несколькими мотивами. Ведь человек в своей деятельности объективно реали-

зует целую систему отношений: к предметному миру, к окружающим людям, к

обществу и, наконец, к самому себе: некоторые из этих отношений выступают

для него также и субъективно. Например, в своей трудовой деятельности чело-

век не только вступает в отношение к продукту труда, к обществу, но и к кон-

кретным людям. Его трудовая деятельность общественно мотивирована, но

она управляется также и таким мотивом, как, скажем, материальное вознаг-

раждение за выполняемый труд. Оба этих мотива сосуществуют, но выступают

ли они для субъекта психологически одинаково? Хорошо известно, что это не

так, что они лежат как бы в разных психологических плоскостях. В условиях

социализма смысл труда для человека создается общественными мотивами;

что же касается вознаграждения, то этот мотив скорее выступает в функции

побуждения, стимулирования. Таким образом, одни мотивы, побуждая дея-

тельность, вместе с тем придают ей личностный смысл; мы будем называть их

ведущими или смыслообразующими. Другие, сосуществующие с ними мотивы

выполняют роль дополнительных побуждающих факторов - положительных

или отрицательных, — порой весьма могучих; мы будем называть их мотивами-

стимулами.

Такое распределение функций смыслообразования и побуждения между

мотивами одной и той же деятельности имеет свое основание в особых отно-

шениях, которые вообще характеризуют мотивационную сферу человека. Это

суть отношения иерархии мотивов, которая отнюдь не строится по шкале их

побудительности. Эти-то иерархические отношения и воспроизводятся рас-

пределением функций между смыслообразующими мотивами и мотивами-

стимулами единой полимотивированной деятельности. Таким образом, разли-

чение обоих видов мотивов является релятивным. В одной иерархической

структуре данный мотив может выполнять только смыслообразующую функ-

цию, в другой - функцию дополнительной стимуляции; при этом смыслооб-

разующие мотивы всегда занимают в общей иерархии мотивов относительно

более высокое место, чем мотивы-стимулы.

В своих воспоминаниях о заточении в Шлиссельбургской крепости Вера

Фигнер рассказывает о том, что для политических заключенных тюремное на-

чальство ввело физический, но совершенно непродуктивный, принудитель-

ный труд. Хотя меры принуждения были, разумеется, мотивом, способным по-

будить заключенных к его выполнению, но в силу того места, которое мотив

этот занимал в иерархической структуре их мотивационной сферы, он не мог

выполнить роль смыслообразующего мотива; такой труд оставался для них

бессмысленным и поэтому все более непереносимым. Заключенные нашли

чисто психологический выход: они включили это бессмысленное занятие в

контекст главного мотива — продолжать борьбу с самодержавием. Теперь ни-

кому не нужная переноска земли субъективно превратилась для них в средст-

во поддержания своих физических и нравственных сил для этой борьбы.

Изучение мотивов деятельности требует проникновения в их иерархию, во

внутреннюю структуру мотивационной сферы человека, ибо это и определяет

их психологическую «валентность». Поэтому никакая отвлеченная от структу-

ры мотивационной сферы классификация человеческих мотивов невозможна;

она неизбежно превращается в ничего не говорящий перечень: политические

и нравственные идеалы, интерес к получению впечатлений от спорта и развле-

чений, стремление к устройству быта, потребность в деньгах, чувства призна-

тельности, любви и т. д., привычки и традиции, подражание моде, манерам или

образцам поведения.

Мы рассмотрели проблему отношения мотивов к потребностям и к дея-

тельности; нам осталось рассмотреть последнюю проблему — проблему осо-

знания мотивов. Как уже было сказано, необходимо сознавая цели своих дей-

ствий, человек может не сознавать их мотивов. Этот психологический факт

нуждается прежде всего в устранении его ложного истолкования.

Существование несознаваемых мотивов отнюдь не требует относить их к

«бессознательному», как оно понимается психоаналитиками. Они не выража-

ют никакого особого таящегося в глубинах человека начала, которое вмешива-

ется в управление его деятельностью. Несознаваемые мотивы имеют тот же ис-

точник и ту же детерминацию, что и всякое психическое отражение: бытие, де-

ятельность человека в реальном мире.

Несознаваемое не отделено от сознаваемого, и они не противостоят друг дру-

гу; это — лишь разные уровни психического отражения, свойственного человеку,

которые наличествуют в любой сложной деятельности, что понималось многи-

ми объективными исследователями и очень ясно было выражено И. П. Павло-

вым. «Мы отлично знаем, — писал он, — до какой степени душевная психичес-

кая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного».

Абсолютизация несознаваемого представляет собой лишь оборотную сто-

рону абсолютизации сознания как якобы единственной психологической ре-

альности и единственного предмета психологии, на чем удивительным обра-

зом до сих пор настаивают некоторые авторы. Отказ от этой абсолютизации

радикально меняет подход к проблеме: исходным для ее решения становится

не вопрос о том, какова роль бессознательного в сознательной жизни, а вопрос

об условиях, порождающих у человека психическое отражение в форме созна-

ния, сознавания и о функции сознания. С этой точки зрения должна быть рас-

Л

смотрена и проблема сознавания мотивов деятельности. 3

Как уже говорилось, обычно мотивы деятельности актуально не сознаются.

Это - психологический факт. Действуя под влиянием того или иного побужде-

ния, человек сознает цели своих действий; в тот момент, когда он действует,

цель необходимо «присутствует в его сознании» и, по известному выражению

Маркса, как закон определяет его действия.

Иначе обстоит дело с осознанием мотивов действий, того, ради чего они со-

вершаются. Мотивы несут в себе предметное содержание, которое должно так

или иначе восприниматься субъектом. На уровне человека это содержание от-

ражается, преломляясь в системе языковых значений, т. е. сознается. Ничто

решительно не отличает отражение этого содержания от отражения человеком

других объектов окружающего его мира. Объект, побуждающий действовать, и

объект, выступающий в той же ситуации, например, в роли преграды, являют-

ся в отношении возможностей их отражения, познания «равноправными». То,

чем они отличаются друг от друга, — это не степень отчетливости и полноты их

восприятия или уровень их обобщенности, а их функция и место в структуре

деятельности.

Последнее обнаруживается прежде всего объективно — в самом поведении,

особенно в условиях альтернативных жизненных ситуаций. Но существуют

также специфические субъективные формы, в которых объекты находят свое

отражение именно со стороны их побудительности. Это — переживания, кото-

рые мы описываем в терминах желания — хотения, стремления и т. п. Однако

сами по себе они не отражают никакого предметного содержания; они лишь

относятся к тому или иному объекту, лишь субъективно «окрашивают» его.

Возникшая передо мною цель воспринимается мною в ее объективном значе-

нии, т. е. я понимаю ее обусловленность, представляю себе средства ее дости-

жения и более отдаленные результаты, к которым она ведет; вместе с тем я ис-

пытываю стремление, желание действовать в направлении данной цели или,

наоборот, негативные переживания, препятствующие этому. В обоих случаях

они выполняют роль внутренних сигналов, посредством которых происходит

регуляция динамики деятельности. Что, однако, скрывается за этими сигнала-

ми, что они отражают? Непосредственно, для самого субъекта, они как бы

только «метят» объекты, и их осознание есть лишь сознание их наличия, а во-

все не осознание того, что их порождает. Это и создает впечатление, что они

возникают эндогенно и что именно они являются силами, движущими поведе-

нием — его истинными мотивами.

Даже в случае, когда при этом описании динамического аспекта деятель-

ности пользуются такими понятиями, как «побудительная сила вещей» или

«векторы поля», само по себе это вовсе еще не исключает признания, что объ-

екты внешнего мира являются только «проявителями» внутренних психичес-

ких сил, движущих субъектом. Возникает возможность простого обращения

терминов, и этой возможности нельзя избежать, если оставаться в пределах

анализа отношения между наличным объектом или наличной ситуацией, с

одной стороны, и наличным состоянием субъекта — с другой. В действитель-

ности такое отношение всегда включено в более широкую, определяющую его

систему. Это — система общественных по своей природе отношений, в кото-

рые вступает человек к окружающему миру и который открывается ему в его

деятельности не только как мир вещественных объектов — природных и объ-

ектов материальной культуры, но и как мир идеальных объектов — объектов

духовной культуры и неотделимо от этого — как мир человеческих отноше-

ний. Проникновение в этот широкий мир, в его объективные связи и порож-

дает мотивы, побуждающие человека к действиям.

Переживание человеком острого желания достигнуть открывающуюся пе-

ред ним цель, которое субъективно отличает ее как сильный положительный

«вектор поля», само по себе еще ничего не говорит о том, в чем заключается

движущий им смыслообразующий мотив. Может быть, мотивом является

именно данная цель, но это — особый случай; обычно же мотив не совпадает с

целью, лежит за ней. Поэтому его обнаружение составляет специальную зада-

чу : задачу осознания мотива.

Так как речь идет об осознании смыслообразующих мотивов, то эта задача

может быть описана и иначе, а именно — как задача осознания личностного

смысла (именно личностного смысла, а не объективного значения!), который

имеют для человека те или иные его действия, их цели.

Задачи осознания мотивов порождаются необходимостью найти себя в си-

стеме жизненных отношений и поэтому возникают лишь на известной ступе-

ни развития личности — когда формируется подлинное самосознание. Поэто-

му для детей такой задачи просто не существует. * - , ;v • •

f

Когда у ребенка возникает стремление пойти в школу, стать школьником,

то он, конечно, знает, что делают в школе и для чего нужно учиться. Но веду-

щий мотив, лежащий за этим стремлением, скрыт от него, хотя он и не затруд-

няется в объяснениях-мотивировках, нередко просто повторяющих слышан-

ное им. Выяснить этот мотив можно только путем специального исследования.

Можно, скажем, изучить, как играют старшие дошкольники «в школу», вос-

пользовавшись тем, что в ролевой игре обнажается тот смысл, который имеют

для ребенка выполняемые им игровые действия. Другим примером исследова-

ния мотивов учения у детей, уже переступивших порог школы, может служить

исследование Л. И. Божович, основанное на анализе реакций первоклассни-

ков на разные типы занятий, которые могут иметь либо «школьный» характер,

либо характер игровой, так сказать, дошкольный, на перспективу удлинения

времени перемен, на отмену урока и т. д.

Позже, на этапе формирования сознания своего «Я», работа по выявлению

смыслообразующих мотивов выполняется самим субъектом. Ему приходится

идти по тому же пути, по какому идет и объективное исследование, с той, од-

нако, разницей, что он может обойтись без анализа своих внешних реакций на

те или иные события: связь событий с мотивами, их личностный смысл непо-

средственно сигнализируется возникающими у него эмоциональными пережи-

ваниями.

День со множеством действий, успешно осуществленных человеком, ко-

торые в ходе выполнения представлялись ему адекватными, тем не менее мо-

жет оставить у него неприятный, порой даже тяжелый эмоциональный оса-

док. На фоне продолжающейся жизни с ее текущими задачами этот осадок

едва выделяется. Но в минуту, когда человек как бы оглядывается на себя

и мысленно вновь перебирает события дня, усиливающийся эмоциональ-

ный сигнал безошибочно укажет ему на то, какое из них породило этот оса-

док. И может статься, например, что это — успех его товарища в достижении

общей цели, который был им самим же подготовлен, — той цели, единственно

ради которой, как ему думалось, он действовал. Оказалось, что это не вполне

так, что, может быть, главное для него заключалось в личном продвижении, в

карьере. Эта мысль и ставит его лицом к лицу перед «задачей на смысл», перед

задачей осознания своих мотивов, точнее — их действительного внутреннего

соотношения.

Нужна известная внутренняя работа, чтобы решить эту задачу и, может

быть, отторгнуть то, что вдруг обнажилось, потому что «беда, если вначале не

убережешься, не подметишь самого себя и в пору не остановишься». Это писал

Пирогов, об этом же проникновенно говорил Герцен, а вся жизнь Л. Н. Толсто-

го — великий пример такой внутренней работы.