Вопрос 9 Роль судебной практики в гражданском судопроизводстве России

Вопрос о роли и значении судебной практики ставился учеными-правоведами еще в преддверии судебной реформы в Российской Федерации. Не потеряла актуальности данная проблема и в наши дни.Значительное влияние на отношение к судебной практике в России имеет процесс сближения двух правовых систем — англо-американской и континентальной. В настоящее время в странах состязательной системы правосудия наблюдается тенденция возрастания роли закона, а в континентальной — роли судебного прецедента. Как справедливо отметил В.Ф. Яковлев, в США и Англии в значительной степени прецеденты, ранее сложившиеся, вытесняются статутными положениями, положениями законов, а с другой стороны, в Европе, например, в Германии, в германской правовой системе роль прецедентов возрастает. Судьи теперь выступают не только в роли сотворца права, т.е. участвуют не в создании законов, но и в создании и формировании права. Отсюда повышается роль деятельности судов значение их деятельности для формирования правовой системы .ГПК РФ дает дополнительные основания для признания судебной практики в качестве источника права. В частности, современное гражданское процессуальное законодательство в качестве основания жалобы (представления) на определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации и Военной коллегии Верховного Суда, вынесенные в надзорном порядке, указывает «нарушение судебной практики» (ч. 3 ст. 377 ГПК). Указание на нарушение единства судебной практики является обязательным элементом содержания надзорной жалобы или представления (ч. 2 ст. 378 ГПК). При этом легального понятия «единства судебной практики» не дается.

Полагаем, что решения Конституционного Суда РФ, постановления Пленума Верховного суда РФ, могут рассматриваться в качестве источников гражданского процессуального права, в связи с чем проанализируем их правовую природу.

При всей очевидности того факта, что Конституционный Суд РФ (далее - КС РФ) является важной составляющей государственно-правовой действительности России, в том числе в обеспечительном механизме прав и свобод человека и гражданина, в науке отсутствует единое мнение по поводу правовой природы решений КС РФ; весьма дискуссионным остается вопрос о том, являются ли эти решения источниками российского права, а, в частности, гражданского процессуального права.

Так, по мнению С.А. Авакьяна КС РФ «выступает в роли второго законодателя»[2]. Б.С.Эбзеев рассматривает решения Конституционного Суда как источники права, формулирующие конституционно-правовые прецеденты[3].

В науке существует и противоположная точка зрения. Возражая против признания судебных актов источниками права, В.С. Нерсесянц пишет, что решение судебного органа о несоответствии рассматриваемого нормативно-правового акта Конституции, закону — лишь основание для отмены этого акта компетентным правотворческим органом, а не сама отмена[4].

Оригинальную, но не бесспорную позицию по рассматриваемому вопросу занял О.Ю. Котов. Изучив юридическую природу решений КС РФ, касающихся гражданского процессуального законодательства, он делает вывод о том, что решения КС РФ не являются источниками права, но они наделяются Конституцией общеобязательной силой вследствие того, что являются ее самостоятельным продолжением[5].

Мы полагаем, что решения КС РФ являются источниками права, и, в частности, такой отрасли, как гражданское процессуальное право. Признавая ту или иную норму неконституционной, КС РФ лишает ее юридической силы (ст. 79 «О Конституционном Суде РФ»), а значит, отменяет ее. Следовательно, соответствующее решение КС РФ не лишено свойств нормативного акта, направленного, как известно, на установление, изменение либо отмену правовых норм или на изменение сферы их действия. Однако, несмотря на то, что в деятельности КС РФ данный способ конституционного контроля является преобладающим, его нельзя рассматривать в качестве единственного канала воздействия на процесс воплощения в жизнь конституционных предписаний, их конкретизации в текущем законодательстве. Осуществляя конституционный контроль и давая официальное, обязательное для всех субъектов права толкование положений Конституции РФ, а также обеспечивая конституционализацию отраслевого законодательства в порядке конституционного истолкования отдельных его норм и институтов, КС РФ неизбежно выступает и в качестве «положительного законодателя», что имеет особое значение, в частности, в условиях установленного самой Конституцией весьма «жесткого» порядка ее пересмотра и внесения конституционных поправок, несовершенства законодательства переходного периода. Очевидно, что здесь речь идет не о праве законодательной инициативы, которым КС РФ наделен в соответствии с ч. 1 ст. 104 Конституции РФ, а о возможности КС РФ совершенствовать смысл конституционных положений посредством официального толкования, выносить решения, фактически развивающие, преобразующие содержание отдельных норм Конституции без изменения ее текста[6].

К тому же решения, принимаемые КС РФ, общеобязательны, причем не только для сторон по конкретному делу, но и для всех других субъектов права. Выработанная в нем правовая позиция становится нормативом, которым в обязательном порядке должны руководствоваться другие органы государственной власти, должностные лица при разрешении вопросов на основе актов, содержащих положения аналогичные признанным неконституционными нормам. Такой характер решений КС РФ имеет законодательное закрепление (ч.2.ст. 87 ФКЗ «О Конституционном Суде РФ»).

Необходимо отметить, что анализ правовых позиций КС РФ по вопросам доказывания в гражданском судопроизводстве показывает, что в своих постановлениях он либо формирует принципиально новую позицию, либо применяет метод расширительного толкования, состоящий в распространении на новое дело ранее сформулированной правовой позиции, что влечет расширение объема и формирование новой правовой позиции.

Так, примером расширительного толкования является Постановление КС РФ от 27 апреля 2001 г. № 7-П по делу о конституционности ряда положений Таможенного кодекса Российской Федерации[7]. Это постановление распространило на таможенные правоотношения действие правовой позиции, сформулированной КС РФ в Постановлении от 25 января 2001 г. по делу о проверке конституционности положения пункта 2 статьи 1070 Гражданского кодекса РФ, в соответствии с которой к основаниям ответственности, исходя из общего состава правонарушения, относится вина, если в самом законе прямо и недвусмысленно не установлено иное. На основании этого в Постановлении от 27 апреля 2001 года сформулирована правовая позиция по вопросу распределения обязанностей по доказыванию в делах, возникающих из таможенных правоотношений. «Решая вопрос о распределении бремени доказывания вины, законодатель вправе — если конкретный состав таможенного правонарушения не требует иного — освободить от него органы государственной власти при обеспечении возможности для самих субъектов правонарушения подтвердить свою невиновность. По смыслу оспариваемых положений Таможенного кодекса РФ, предприятия, учреждения и организации, а также лица, занимающиеся предпринимательской деятельностью без образования юридического лица, не могут быть лишены возможности доказать, что нарушение таможенных правил вызвано чрезвычайными, объективно непредотвратимыми обстоятельствами и другими непредвиденными, непреодолимыми для данных субъектов таможенных отношений препятствиями, находящимися вне их контроля...» (п. 1.1). Кроме того, в рассматриваемом Постановлении КС РФ было обращено специальное внимание на необходимость соблюдения принципа обязательности доказывания фактических обстоятельств дела независимо от распределения бремени доказывания. Отметим, что правовые позиции, сформулированные по вопросам вины и порядке ее доказывания, впоследствии были распространены и на правоотношения, возникающие в исполнительном производстве[8], неоднократно использовались в практике Конституционного Суда РФ[9].

Перечень аналогичных примеров можно было бы увеличить.

Таким образом, правовые позиции КС РФ подлежат обязательному применению при рассмотрении соответствующих дел. Сам КС РФ в своих решениях неоднократно ссылается на ранее сформулированные правовые позиции, в том числе относительно доказывания и доказательств. В этом смысле Постановление КС РФ можно рассматривать в качестве судебного прецедента. Поэтому нельзя согласиться с мнением, что только постановления КС РФ о признании акта неконституционным можно рассматривать в качестве источника гражданского процессуального права[10].

Неоднозначное отношение к судебной практике в официальной доктрине и правовой реальности вызвало теоретическое обсуждение вопроса о правовой природе руководящих разъяснений Пленума Верховного Суда РФ (далее – ВС РФ). По этой проблеме были высказаны различные точки зрения. Одни авторы полагают, что руководящие разъяснения Пленума не могут сравниваться с подзаконными нормативными актами, они лишь разъясняют то, что содержится в тех нормах права, которым посвящено данное постановление, и осуществляют судебное толкование, но не нормотворчество, оказывают огромное влияние на все направления судебной практики и вместе с тем дают материал для издания новых законов[11]. Двойственную оценку характера и значения постановлений Пленума Верховного Суда можно найти в работах Н.Н.Вопленко, П.Я.Трубникова, А.Т.Боннера. Так, А.Т.Боннер, признавая, что Пленум ВС РФ в известной мере занимается нормотворчеством, в то же время не относит его постановления к источникам права и характеризует их как «своеобразный заменитель нормативного акта»[12]. Другие авторы исходят из того, что разъяснения Верховного Суда имеют нормативный характер. Такую точку зрения отстаивали С.И.Вильяновский, А.Ф.Клейнман, В. В. Лазарев, С.Л.Зивс, Ю.Х.Калмыков и др.[13]

Однако практическое применение постановлений Пленума судами общей юрисдикции позволяет нам отметить их императивную силу для судов. Обязательность обусловлена тем, что в случае игнорирования постановления Пленума, решение суда может быть отменено вышестоящей судебной инстанцией. В таких случаях судебная практика постановлений Пленума ВС РФ служит для судов источником права в силу обязательности ее применения при рассмотрении дел⁷. В качестве примера можно привести постановление Пленума ВС РФ от 18 ноября 1992г. «О судебной защите прав военнослужащих от неправомерных действий органов военного управления и воинских должностных лиц». Отраслевое законодательство в тот период не определяло суды, компетентные рассматривать жалобы военнослужащих на действия органов военного управления и воинских должностных лиц, и порядок рассмотрения подобных жалоб. Пробел о подсудности и порядке разрешения таких дел устранил Пленум данным постановлением, выработав правоположение о том, что каждый военнослужащий имеет право обжаловать указанные действия в военные суды, которые рассматривают дела по жалобам военнослужащих применительно к правилам, установленным в гражданском судопроизводстве[14]. Это постановление, по нашему мнению, является источником права, так как положило начало функционирования в Вооруженных Силах РФ судебной защиты военнослужащих. Впервые были поставлены под судебный контроль действия и решения органов военного управления, военные суды наделены компетенцией рассматривать гражданские дела по жалобам военнослужащих, и был определен порядок судопроизводства для дел данной категории.

Таким образом, можно сделать следующий вывод, что правоположения, содержащиеся в постановлениях Пленума ВС РФ, есть специфические судейские нормы, а постановления Пленумов — источники гражданского процессуального права. При этом надо учитывать специфику судебных (судейских) норм по сравнению с правовыми нормами, закрепленными в нормативных актах. Она обусловлена местом актов судебных органов в системе источников права. Постановления высших судебных органов носят подзаконный характер. Интересно в этом отношении замечание Р. Давида, который отмечает два различия между нормами, выработанными судебной практикой, и нормами, установленными законодателем. Первое он связывает с тем, что судебная практика действует в рамках, установленных для права законодателем, тогда как деятельность самого законодателя состоит именно в установлении этих рамок. Второе — правовая норма, созданная судебной практикой не имеет того авторитета, которым обладают законодательные нормы[15]. Первое отличие можно признать справедливым и для российской правовой системы. В отношении второго следует отметить, что вопрос об авторитете норм решать однозначно нельзя, поскольку современное законодательство России содержит немало норм, которые не находят применения на практике, в то время как судебные нормы отражают потребности правоприменения, а не основаны только на авторитете власти.

Относительно опубликованной практики ВС РФ по конкретным делам, следует отметить, что она не рассматривалась и не рассматривается в качестве источника права, поскольку институт судебного прецедента в России не признается. Постановления Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ в большинстве случаев можно рассматривать в качестве прецедентов толкования правовой нормы, основное назначение которых состоит в разъяснении уже существующей нормы права. Они имеют большое значение в обеспечении единства судебной практики.

Весьма немаловажным является рассмотрение влияния практики Европейского Суда по правам человека (далее – ЕСПЧ) на осуществление гражданского судопроизводства России.

5 мая 1998г. Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г. вступила в силу в отношении Российской Федерации. Как указано в Федеральном законе о ее ратификации от 30 марта 1998 г. № 58-ФЗ, «Российская Федерация в соответствии со статьей 46 Конвенции признает без специального соглашения юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после их вступления в действие в отношении Российской Федерации»[16]. Следовательно, обязательной для России является та часть практики ЕСПЧ, которая формируется при рассмотрении дел с участием России. При этом нельзя отрицать значимость для отечественного судопроизводства прецедентной практики ЕСПЧ, сформированной без участия России.

Следует отметить, что прецеденты ЕСПЧ становятся основой при решении аналогичных категорий дел, обеспечивают единообразие судебной практики ЕСПЧ и судов других государств, в том числе Российской Федерации. Так, весьма актуальной для отечественного судопроизводства является правовая позиция ЕСПЧ относительно мотивированности решения суда о допуске доказательств. Суд отмечает, что хотя национальный суд имеет определенную свободу при выборе аргументов по конкретному делу и допуске доказательств, представленных сторонами в обоснование своих требований и возражений, он обязан обосновать, принятое решение (Постановление по делу Суоменен против Финляндии от 01 июля 2003 г.)[17].

В заключение отметим, что в настоящее время наблюдается тенденция сближения систем континентального и общего права, о чем свидетельствует то обстоятельство, что проведенный анализ правовой природы постановлений КС РФ, Пленума ВС РФ дает основания считать их источниками гражданского процессуального права. К тому же из соответствующих положений Федерального закона о ратификации Россией Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод следует, что практика ЕСПЧ, формируемая при рассмотрении дел с участием России, также является источником гражданского процессуального права.