О критике и критиках первобытного коммунизма

Все приведённые выше данные убедительно свидетельствуют о существовании на первой фазе развития первобытного общества коммунистических (коммуналистических) отношений. Но тем не менее существуют исследователи, которые выступают против концепции первобытного коммунизма. И важно ознакомиться с их доводами. Как обосновывают они свои взгляды, на что ссылаются, какие факты приводят?

Один довод был уже рассмотрен: коммунизм предполагает отсутствие индивидуальной собственности, а таковая существует даже у бушменов и андаманцев, не говоря уже о более развитых народов. Как было показано выше, и у бушменов и у андаманцев существовала не индивидуальная, а тем более частная собственность, а индивидуальное распоряжение объектами, находящимися в общинной собственности. И это выступает настолько явно, что И. Шапера и А.Р. Рэдклифф‑Браун, начав с утверждения о существовании у этих народов частной собственности, кончают заявлением, что их экономическая жизнь в действительности приближается к разновидности коммунизма.

Своеобразную эволюцию претерпели взгляды на первобытную экономику у Б. Малиновского. В монографии "Семья у австралийских аборигенов" (1913 г.) исследователь безусловно признавал существование у них коммунизма, хотя и подчеркивал, что распространяется он лишь на пищу, точнее даже, на охотничью добычу (604. С. 283‑286). В более поздней работе "Аргонавты Западного Тихого океана" (1922 г.) Б. Малиновский характеризует концепцию "первобытного коммунизма дикарей" как явно ошибочную, как недоразумение (608. С.97, 167). В этой книге в отличие от первой он исходит из данных об экономике меланезийцев о‑вов Тробриан. И в отношении тробрианцев он был совершенно прав: никакого коммунизма у них не существовало. Но это ни в малейшей степени не опровергает концепции первобытного коммунизма.

Как уже указывалось, в развитии общества, которое принято называть первобытным, примитивным, догосударственным и т.п., можно выделить стадию собственно первобытного общества и стадию перехода от собственно первобытного общества к классовому, которую можно было бы назвать стадией предклассового общества. В свою очередь в эволюции собственно первобытного общества можно выделить два этапа: фазу ранней первобытной общины (раннепервобытного общества) и фазу поздней первобытной общины (позднепервобытного общества). Первобытный коммунизм был характерен только для первой из этих фаз. Раннепервобытная община была коммуной. На этой стадии все средства производства и предметы потребления были собственностью общины, что, начиная с определённого времени, сочеталось с тем обстоятельством, что многие из них находились в распоряжении отдельных индивидов. Все продукты труда распределялись между членами общины в соответствии с их потребностями.

Переход к фазе позднепервобытной общины был ознаменован появлением, наряду с распределением по потребностям, распределения по труду, а также индивидуальной собственности и определённого имущественного неравенства. Однако на этой стадии сохранялся равный доступ всех членов общины к средствам производства.

Стадия предклассового общества характеризуется началом формирования частной собственности и основанных на ней различных видов видов эксплуатации человека человеком. Тробрианское общество, детально изученное Б. Малиновским, как раз относилось к предклассовой стадии.

Разделоделёж, дачеделёж, а иногда разбор продолжали существовать и в фазе позднепервобытного общества и даже на стадии предклассового общества. На этом основании некоторые исследователи говорили о существовании первобытного коммунизма в отдельных позднепервобытных и даже предклассовых обществах. Возражая им, другие учёные приводили данные, свидетельствующие о наличии в этих обществах подлиннной индивидуальной или даже частной собственности. Они считали, что тем самым опровергают концепцию первобытного коммунизма. Так, например, поступал Р. Лоуи в своём "Примитивном обществе" (598. С. 205‑210).

У него мы обнаруживаем и ещё один подход к проблеме первобытного коммунизма. Он создал для себя представление о том, каким должен быть этот коммунизм. В частности, он, по его убеждению, должен исключать какие бы то ни было личные права на вещи, какие бы то ни было личные мотивы деятельности (С. 206, 209). Сопоставляя реальные общества с созданным им идеалом, Р. Лоуи отказывает им в праве именоваться коммунистическими на том основании, что они не полностью согласуются с ним.

И всё‑таки в конце концов он вынужден признать, что по крайней мере общества некоторых "примитивных" народов являются коммунистическими. В частности, это относится к народам Арктики. Он даже говорит об "арктическом коммунизме" и указывает как на одну из его черт на "альтруистический делёж пищевых запасов" (С. 210).

Решительным противником концепции первобытного коммунизма был Г. Кунов. Первобытный коммунизм, в его представлении, это такой строй, при котором "всё принадлежит всем", в частности земля является "собственностью всех" (92. С. 4). Но подобного рода общественные нормы никогда не существовали. Земля на ранних стадиях развития принадлежала "не всем без различия, а определённым маленьким кочующим ордам" (С. 5). И вообще, когда сообщается о совместной собственности, то это всегда собственность не всех, а определённых групп людей (С. 4).

Положение о том, что земля принадлежала отдельным общинам, в основном верно, хотя, как мы уже видели, существовали и исключения. Но оно ни в малейшей степени не опровергает концепции первобытного коммунизма. Коммунизм предполагает не всеобщую собственность, а общественную собственность, собственность общества. Первобытная община была обществом. Поэтому общинная собственность была собственностью общества.

Это настолько очевидно, что в дальнейшем изложении Г. Кунов снимает это своё возражение. Он выдвигает уже иное понимание первобытного коммунизма: все члены общины сообща владеют всеми имеющимися налицо предметами, — и пытается доказать, что у австралийцев, например, ничего такого не было. Земля, конечно, принадлежала общине в целом, но всё, что добывает индивид собственными усилиями, является его собственностью. (С. 64).

Конечно, Г. Кунов не может обойти тот факт, что члены общины делились своей добычей друг с другом. И вот что он пишет по этому поводу: "Правда, у австралийцев мы находим род потребительского коммунизма. Счастливый охотник должен отдать орде часть своей добычи; и в этом случае не все члены орды без различия имеют равное право на мясо и рыбу, а только определённый круг родственников. К тому же этот потребительский коммунизм возникает не из так называемого первобытного "духа общественности" или "чувства солидарности" и т.д., вообще не из какого‑либо этического принципа, а под давлением нужды: это фактически коммунизм нищеты (Notstandskommunismus) (С. 64). Всё верно: первобытный коммунизм возник вовсе не из этических принципов. Но одно несомненно: он возник и существовал,

Самая последняя по времени попытка поставить под сомнение концепцию первобытного коммунизма была предпринята Э. Сервисом. Его позиция крайне противоречива. Он безусловно признаёт, что социальная экономика "примитивных" народов является полной противоположностью капиталистической, в силу чего её иногда характеризуют как коммунизм или первобытный коммунизм. Как отмечает он, слово "коммунизм" имеет несколько значений, но все они включают идею общественной, коммунальной или государственной собственности, по крайней мере, на важнейшие ресурсы и средства производства (803. С. 22).

Бесспорно, что естественные ресурсы, используемые общиной охотников и собирателей, находятся в коллективной или коммунистической собственности. Что же касается вещей, то они — в руках отдельных людей. Поэтому в каком‑то смысле можно сказать, что они были в "собственности" (это слово поставлено в кавычки Э. Сервисом) индивидов. Но это обладание вещами носило крайне своеобразный характер. Существовало мощнейшее обязательство делиться всеми продуктами труда. В силу его самые различные люди имели право на долю всего того, чем обладал данный индивид. В результате каждый обладатель не имел права распоряжаться вещами по своему усмотрению. Тем более нет смысла говорить о существовании в примитивной общине частной собственности, которая предполагает, что одни люди что‑то имеют, а другие — лишены этого (С. 23‑24).

Но, убедительно показав, что в ранней общине охотников и собирателей существовал коммунизм, Э. Сервис открещивается от признания рассматриваемого общества коммунистическим. "Если, — пишет он, — не существует истинной частной собственности в сколько‑нибудь пригодном смысле в примитивных общинах, то являются ли они коммунистическими? Если подойти к вопросу поверхностно, то ответ будет утвердительным. Рассмотрение его по существу влечёт за собой отрицательный ответ. Если коммунизм означает просто отсутствие частной собственности на природные ресурсы и средства производства, то безусловно общины охотников и собирателей являются коммунистическими. Но это в лучшем случае поверхностное, если не ведущее к заблуждению заявление. Община охотников и собирателей базируется на родстве: она является фамилистической (familistic). Но разве семьи (фамилии), особенно домашние семьи в любом обществе, включая "капиталистическую Америку" и "коммунистическую Россию", не являются в равной степени коммунистическими? Если мы будем сравнивать сопоставимое, то обнаружим, что примитивная община охотников и собирателей из 30‑60 человек несомненно превышает по размерам семью в урбанизированной Америке, но она всё же семья и она же всё‑таки очень небольшое общество. И неудивительно, что её члены действуют фамилистически как в экономических, так и других делах" (С. 24‑25).

Далее следует длинная цепь рассуждений, суть которых коротко сводится к следующему. В наше время коммунизм рассматривается как альтернатива капитализму. Говоря и о капитализме, и о коммунизме, имеют в виду большие индустриальные государства. Поэтому собственность принадлежит не кучке родственников, а либо миллионам граждан государства, либо самому государству. Средствами производства, которые находятся в собственности, являются не каменные ножи, а фабрики, рудники и т.п. Говоря и о капитализме, и о коммунизме, мы имеем в виду не семьи, а большие сложные государства, базирующиеся не на родственных, а на безличностных связях. И если употреблять слово "коммунизм" в этом смысле, то общину охотников и собирателей нельзя назвать коммунистической. Экономику этой общины лучше всего можно было бы охарактеризовать как фамилистическую. И ни одно современное общество, каким бы коммунистическим оно ни было, не является фамилистическим в целом (С. 25‑26).

Э. Сервис совершенно прав, когда говорит о качественном отличии первобытных общин от тех современных обществ, которые принято называть коммунистическими. Но это ни в коем случае не ставит под сомнение концепцию первобытного коммунизма — именно первобытного, а не какого‑либо иного коммунизма. По существу Э. Сервис признает эту концепцию, отказываясь лишь от использования слова "коммунизм" в применении к первобытности. Учёный прав, указывая на определённое сходство отношений в первобытной общине и современной семье. И там, и там действует принцип распределения по потребностям. Но коренное различие заключается в том, что первобытная община была обществом, а современная семья является небольшой ячейкой общества, базирующегося на отличных от коммунистических экономических связях.