Ii прибавка народничества к «наследству»

От Скалдина перейдем к Энгельгардту. Его письма «Из деревни» — тоже публици­стические очерки деревни, так что и содержание и даже форма его книги очень похожи на книгу Скалдина. Энгельгардт гораздо талантливее Скалдина, его письма из деревни написаны несравненно живее, образнее. У него нет длинных рассуждений солидного автора «В захолустье и в столице», но зато у него гораздо больше метких характери­стик и других образов. Неудивительно, что книга Энгельгардта пользуется такой проч­ной симпатией читающей публики и недавно еще была переиздана вновь, тогда как книга Скалдина почти совсем забыта, хотя письма Энгельгардта начали печататься в «Отечеств. Записках» всего через два года спустя после выхода книги Скалдина. По­этому нам нет никакой надобности знакомить читателя с содержанием книги Энгель­гардта, а мы ограничимся лишь краткой характеристикой двух сторон его воззрений: во-1-х, воззрений,

522__________________________ В. И. ЛЕНИН

свойственных «наследству» вообще и в частности общих Энгельгардту и Скалдину; во-2-х, воззрений специфически народнических. Энгельгардт — уже народник, но в его взглядах так много еще черт, общих всем просветителям, так много того, что отброше­но или изменено современным народничеством, что затрудняешься, куда отнести его: к представителям ли «наследства» вообще без народнической окраски или к народникам. С первыми Энгельгардта сближает прежде всего замечательная трезвость его взглядов, простая и прямая характеристика действительности, беспощадное вскры-вание всех от­рицательных качеств, «устоев» вообще и крестьянства в частности, — тех самых «усто­ев», фальшивая идеализация и подкрашивание которых является необходимой состав­ной частью народничества. Народничество Энгельгардта, будучи выражено чрезвычай­но слабо и робко, находится поэтому в прямом и вопиющем противоречии с той карти­ной действительности деревни, которую он нарисовал с такой талантливостью, и если бы какой-нибудь экономист или публицист взял за основание своих суждений о дерев­не те данные и наблюдения, которые приведены Энгельгардтом , то народнические вы­воды из такого материала были бы невозможны. Идеализация крестьянина и его общи­ны — одна из необходимых составных частей народничества, и народники всех оттен­ков, начиная от г-на В. В. и кончая г-ном Михайловским, принесли обильную дань это­му стремлению идеализации и подкрашивания «общины». У Энгельгардта нет и следа такого подкрашивания. В противоположность ходячим фразам об общинности нашего крестьянина, ходячим противопоставлениям этой «общинности» — индивидуализму городов, конкуренции в капиталистическом хозяйстве

Мимоходом сказать: это было бы не только чрезвычайно интересно и поучительно, но и вполне за­конным приемом экономиста-исследователя. Если ученые доверяют материалу анкет — ответам и отзы­вам многих хозяев, сплошь и рядом пристрастных, малосведущих, не выработавших цельного воззрения, не продумавших своих взглядов, — то отчего не доверять наблюдениям, которые целые 11 лет собирал человек замечательной наблюдательности, безусловной искренности, человек, превосходно изучивший то, о чем он говорит.

___________________ ОТ КАКОГО НАСЛЕДСТВА МЫ ОТКАЗЫВАЕМСЯ?_________________ 523

и т. д., Энгельгардт вскрывает поразительный индивидуализм мелкого земледельца с полной беспощадностью. Он подробно показывает, что наши «крестьяне в вопросах о собственности самые крайние собственники» (стр. 62, цит. по изд. 1835 г.), что они терпеть не могут «огульной работы», ненавидя ее по мотивам узко личным и эгоисти­ческим: при огульной работе каждый «боится переработать» (стр. 206). Эта боязнь пе­реработать доходит до высшей степени комизма (пожалуй, даже трагикомизма), когда автор рассказывает, как живущие в одном доме и связанные общим хозяйством и род­ством бабы моют каждая отдельно свою дольку стола, за которым обедают, или пооче­редно доят коров, собирая молоко для своего ребенка (опасаются утайки молока) и при­готовляя отдельно каждая для своего ребенка кашу (стр. 323). Энгельгардт так подроб­но выясняет эти черты, подтверждает их такой массой примеров, что не может быть и речи о случайности этих фактов. Одно из двух: или Энгельгардт — никуда не годный и не заслуживающий доверия наблюдатель или россказни об общинности и общинных качествах нашего мужика — пустая выдумка, переносящая на хозяйство черты, отвле­ченные от формы землевладения (причем от этой формы землевладения отвлечены еще все ее фискально-административные стороны). Энгельгардт показывает, что тенденция мужика в его хозяйственной деятельности — кулачество: «известной дозой кулачества обладает каждый крестьянин» (стр. 491), «кулаческие идеалы царят в крестьянской среде»... «Я не раз указывал, что у крестьян крайне развит индивидуализм, эгоизм, стремление к эксплуатации»... «Каждый гордится быть щукой и стремится пожрать ка­рася». Тенденция крестьянства — вовсе не к «общинному» строю, вовсе не к «народ­ному производству», а к самому обыкновенному, всем капиталистическим обществам свойственному, мелкобуржуазному строю — доказана Энгельгардтом превосходно. Стремления зажиточного крестьянина пускаться в торговые операции (363), раздавать под работу хлеб, покупать работу мужика бедного (стр. 457, 492 и др.), т. е., говоря

524__________________________ В. И. ЛЕНИН

экономическим языком, превращение хозяйственных мужичков в сельскую буржуазию, Энгельгардт описал и доказал бесповоротно. «Если крестьяне не перейдут к артельно­му хозяйству, — говорит Энгельгардт, — и будут хозяйничать каждый двор в одиноч­ку, то и при обилии земли между земледельцами-крестьянами будут и безземельные и батраки. Скажу более: полагаю, что разница в состояниях крестьян будет еще значи­тельнее, чем теперь. Несмотря на общинное владение землей, рядом с «богачами» бу­дет много обезземеленных фактически батраков. Что же мне или моим детям в том, что я имею право на землю, когда у меня нет ни капитала, ни орудий для обработки? Это все равно, что слепому дать землю — ешь ее!» (стр. 370). «Артельное хозяйство» с ка­кой-то грустной иронией одиноко стоит здесь, как доброе, невинное пожелание, не только не вытекающее из данных о крестьянстве, но даже прямо опровергаемое и ис­ключаемое этими данными.

Другая черта, сближающая Энгельгардта с представителями наследства без всякой народнической окраски, это — его вера в то, что главная и коренная причина бедствен­ного положения крестьянства лежит в остатках крепостного права и в свойственной ему регламентации. Устраните эти остатки и эту регламентацию — и дело наладится. Безусловно отрицательное отношение Энгельгардта к регламентации, его едкое вы­смеивание всяких попыток путем регламентации сверху облагодетельствовать мужика — стоят в самой резкой противоположности с народническими упованиями на «разум и совесть, знания и патриотизм руководящих классов» (слова г-на Южакова в «Р. Б—ее», 1896, № 12, стр. 106), с народническим прожектерством насчет «организации производ­ства» и т. п. Напомним, как саркастически обрушивался Энгельгардт на правило о том, что на мельнице нельзя продавать водку, правило, имеющее в виду «пользу» мужика; с каким негодованием говорит он об обязательном постановлении нескольких земств в 1880 г. не сеять рожь раньше 15 августа, об этом — вызванном тоже соображениями о пользе мужика —

___________________ ОТ КАКОГО НАСЛЕДСТВА МЫ ОТКАЗЫВАЕМСЯ?_________________ 525

грубом вмешательстве кабинетных «ученых» в хозяйство «миллионов земледельцев-хозяев» (424). Указав на такие правила и распоряжения, как запрещение курить в хвой­ном лесу, стрелять щук весной, рубить березки на «май», разорять гнезда и т. п., Эн­гельгардт саркастически замечает: «... забота о мужике всегда составляла и составляет главную печаль интеллигентных людей. Кто живет для себя? Все для мужика живут!.. Мужик глуп, сам собою устроиться не может. Если никто о нем не позаботится, он все леса сожжет, всех птиц перебьет, всю рыбу выловит, землю испортит и сам весь перем­рет» (398). Скажите, читатель, мог ли бы этот писатель сочувствовать хотя бы излюб­ленным народниками законам о неотчуждаемости наделов? Мог ли бы он сказать что-либо подобное вышевыписанной фразе одного из столпов «Рус. Богатства»? Мог ли бы он разделить точку зрения другого столпа того же журнала, г. Н. Карышева, упрекаю­щего наши губернские земства (в 90-х годах!) в том, что они «не находят места» «для систематических крупных, серьезных трат на организацию земледельческого труда»?

Укажем еще одну черту, сближающую Энгельгардта с Скалдиным: это — бессозна­тельное отношение Энгельгардта к многим чисто буржуазным пожеланиям и меро­приятиям. Не то чтобы Энгельгардт старался подкрашивать мелких буржуа, сочинять какие-нибудь отговорки (à la г. В. В.) против применения к тем или другим предпри­нимателям этой квалификации, — совсем нет. Энгельгардт просто, будучи практиком-хозяином, увлекается всякими прогрессами, улучшениями в хозяйстве, совершенно не замечая того, что общественная форма этих улучшений дает лучшее опровержение его же собственных теорий о невозможности у нас капитализма. Напомним, напр., как ув­лекается он успехами, достигнутыми им в своем хозяйстве благодаря системе сдельной платы рабочим (за мятье льна, за молотьбу и т. п.). Энгельгардт и не подозревает как будто, что

«Русское Богатство», 1896 г., № 5, май. Статья г-на Карышева о затратах губернских земств на эко­номические мероприятия. Стр. 20. — вроде. Ред.

526__________________________ В. И. ЛЕНИН

замена повременной платы штучного есть один из самых распространенных приемов развивающегося капиталистического хозяйства, которое достигает этим приемом уси­ления интенсификации труда и увеличения нормы сверхстоимости. Другой пример. Эн­гельгардт высмеивает программу «Земледельческой Газеты»¹⁷²: «прекращение сдачи полей кругами, устройство батрачного хозяйства, введение усовершенствованных ма­шин, орудий, пород скота, многопольной системы, улучшение лугов и выгонов и проч. и проч.». — «Но ведь это только все общие фразы!» — восклицает Энгельгардт (128). И, однако, именно эту программу и осуществил Энгельгардт в своей хозяйственной практике, достигши технического прогресса в своем хозяйстве именно на основании батрачной организации его. Или еще: мы видели, как откровенно и как верно разобла­чил Энгельгардт настоящие тенденции хозяйственного мужика; но это нисколько не помешало ему утверждать, что «нужны не фабрики и не заводы, а маленькие (курсив Энгельгардта) деревенские винокурни, маслобойни» и пр. (стр. 336), т. е. «нужен» пе­реход сельской буржуазии к техническим сельскохозяйственным производствам, — пе­реход, который везде и всегда служил одним из важнейших симптомов земледельче­ского капитализма. Тут сказалось то, что Энгельгардт был не теоретиком, а практиком-хозяином. Одно дело — рассуждать о возможности прогресса без капитализма, другое дело— хозяйничать самому. Задавшись целью рационально поставить свое хозяйство, Энгельгардт вынужден был силою окружающих обстоятельств достигать этого прие­мами чисто капиталистическими и оставить в стороне все свои теоретические и отвле­ченные сомнения насчет «батрачества». Скалдин в теории рассуждал как типичный манчестерец, совершенно не замечая ни этого характера своих рассуждений, ни соот­ветствия их с нуждами капиталистической эволюции России. Энгельгардт на практике вынужден был действовать как типичный манчестерец, вопреки своему теоретическому протесту против капитализма и своему желанию верить в особые пути отечества.

___________________ ОТ КАКОГО НАСЛЕДСТВА МЫ ОТКАЗЫВАЕМСЯ?_________________ 527

А у Энгельгардта была эта вера, которая и заставляет нас назвать его народником. Энгельгардт уже ясно видит действительную тенденцию экономического развития России и начинает отговариваться от противоречий этого развития. Он силится дока­зать невозможность в России земледельческого капитализма, доказать, что «у нас нет кнехта» (стр. 556), — хотя сам же подробнейшим образом опроверг россказни о доро­говизне наших рабочих, сам же показал, за какую мизерную цену работает у него скот­ник Петр с семьей, которому остается кроме содержания 6 рублей в год «на покупку соли, постного масла, одежду» (стр. 10). «А и то ему завидуют, и откажи я ему — сей­час же найдется 50 охотников занять его место» (стр. 11). Указывая на успех своего хо­зяйства, на умелое обращение с плугом рабочих, Энгельгардт победоносно восклицает: «и кто же пахари? Невежественные, недобросовестные русские крестьяне» (стр. 225).

Опровергнув своим собственным хозяйничаньем и своим разоблачением крестьян­ского индивидуализма всякие иллюзии насчет «общинности», Энгельгардт, однако, не только «верил» в возможность перехода крестьян к артельному хозяйству, но и выска­зывал «убеждение», что это так и будет, что мы, русские, именно совершим это великое деяние, введем новые способы хозяйничанья. «В этом-то и заключается наша самобыт­ность, оригинальность нашего хозяйства» (стр. 349). Энгельгардт-реалист превращает­ся в Энгельгардта-романтика, возмещающего полное отсутствие «самобытности» в способах своего хозяйства и в наблюденных им способах хозяйства крестьян — «ве­рою» в грядущую «самобытность»! От этой веры уже рукой подать и до ультранарод­нических черт, которые — хотя и совсем единично — попадаются у Энгельгардта, до узкого национализма, граничащего с шовинизмом («И Европу расколотим», «и в Евро­пе мужик будет за нас» (стр. 387) — доказывал Энгельгардт по поводу войны одному помещику), и даже до идеализации отработков! Да, тот самый Энгельгардт, который посвятил так много превосходных страниц своей книги описанию

528__________________________ В. И. ЛЕНИН

забитого и униженного положения крестьянина, забравшего в долг денег или хлеба под работу и вынужденного работать почти задаром при самых худших условиях личной зависимости — этот самый Энгельгардт договорился до того, что «хорошо было бы, если бы доктор (речь шла о пользе и надобности врача в деревне. В. И.) имел свое хо­зяйство, так, чтобы мужик мог отработать за леченье» (стр. 41). Комментарии излишни.

— В общем и целом, сопоставляя охарактеризованные выше положительные черты
миросозерцания Энгельгардта (т. е. общие ему с представителями «наследства» без
всякой народнической окраски) и отрицательные (т. е. народнические), мы должны
признать, что первые безусловно преобладают у автора «Из деревни», тогда как по­
следние являются как бы сторонней, случайной вставкой, навеянной извне и не вяжу­
щейся с основным тоном книги.

III

ВЫИГРАЛО ЛИ «НАСЛЕДСТВО» ОТ СВЯЗИ С НАРОДНИЧЕСТВОМ?

— Да что же разумеете вы под народничеством? — спросит, вероятно, читатель. —
Определение того, какое содержание вкладывается в понятие «наследства», было дано
выше, а понятию «народничество» не дано никакого определения.

— Под народничеством мы разумеем систему воззрений, заключающую в себе сле­
дующие три черты: 1) Признание капитализма в России упадком, регрессом. Отсюда
стремления и пожелания «задержать», «остановить», «прекратить ломку» капитализ­
мом вековых устоев и т. п. реакционные вопли. 2) Признание самобытности русского
экономического строя вообще и крестьянина с его общиной, артелью и т. п. в частно­
сти. К русским экономическим отношениям не считают нужным применять вырабо­
танные современной наукой

Вспомните картинку, как староста (т. е. управляющий помещика) зовет крестьянина на работу, когда у мужика свой хлеб сыпется, и его заставляет идти лишь упоминание о «спускании портков» в волости.

___________________ ОТ КАКОГО НАСЛЕДСТВА МЫ ОТКАЗЫВАЕМСЯ?_________________ 529

понятия о различных общественных классах и их конфликтах. Общинное крестьянство рассматривается как нечто высшее, лучшее сравнительно с капитализмом; является идеализация «устоев». Среди крестьянства отрицаются и затушевываются те же проти­воречия, которые свойственны всякому товарному и капиталистическому хозяйству, отрицается связь этих противоречий с более развитой формой их в капиталистической промышленности и в капиталистическом земледелии. 3) Игнорирование связи «интел­лигенции» и юридико-политических учреждений страны с материальными интересами определенных общественных классов. Отрицание этой связи, отсутствие материалисти­ческого объяснения этих социальных факторов заставляет видеть в них силу, способ­ную «тащить историю по другой линии» (г. В. В.), «свернуть с пути» (г. Н. —он, г. Южаков и т. д.) и т. п.

Вот что мы разумеем под «народничеством». Читатель видит, след., что мы употреб­ляем этот термин в широком смысле слова, как употребляют его и все «русские учени­ки», выступающие против целой системы воззрений, а не против отдельных представи­телей ее. Между этими отдельными представителями, конечно, есть различия, иногда немалые. Никто этих различий не игнорирует. Но приведенные черты миросозерцания общи всем различнейшим представителям народничества, начиная от... ну, хоть ска­жем, г. Юзова и кончая г-м Михайловским. Гг. Юзовы, Сазоновы, В. В. и т. п. к указан­ным отрицательным чертам своих воззрений присоединяют еще другие отрицательные черты, которых, напр., нет ни в г-не Михайловском, ни в других сотрудниках тепереш­него «Рус. Богатства». Отрицать эти различия народников в тесном смысле слова от на­родников вообще было бы, конечно, неправильно, но еще более неправильно было бы игнорировать, что основные социально-экономические взгляды всех и всяких народни­ков совпадают по вышеприведенным главным пунктам. А так как «русские ученики» отвергают именно эти основные воззрения, а не только «печальные уклонения» от них в худшую сторону, то они

530__________________________ В. И. ЛЕНИН

имеют, очевидно, полное право употреблять понятие «народничество» в широком зна­чении слова. Не только имеют право, но и не могут поступать иначе.

Обращаясь к вышеочерченным основным воззрениям народничества, мы должны прежде всего констатировать, что «наследство» совершенно ни при чем в этих воззре­ниях. Есть целый ряд несомненных представителей и хранителей «наследства», кото­рые не имеют ничего общего с народничеством, вопроса о капитализме вовсе и не ста­вят, в самобытность России, крестьянской общины и т. п. вовсе не верят, в интеллиген­ции и в юридико-политических учреждениях никакого фактора, способного «свернуть с пути», не усматривают. Мы назвали выше для примера издателя-редактора «Вестника Европы»¹⁷³, которого в чем другом, а в нарушении традиций наследства обвинять нель­зя. Наоборот, есть люди, подходящие по своим воззрениям под указанные основные принципы народничества и при этом прямо и открыто «отрекающиеся от наследства», — назовем хоть того же г-на Я. Абрамова, которого указывает и г. Михайловский, или г. Юзова. Того народничества, против которого воюют «русские ученики», даже и не было вовсе в то время, когда (выражаясь юридическим языком) «открывалось» наслед­ство, т. е. в 60-х годах. Зародыши, зачатки народничества были, конечно, не только в 60-х годах, но и в 40-х и даже еще раньше , — но история народничества нас вовсе те­перь не занимает. Нам важно только, повторяем еще раз, установить, что «наследство» 60-х годов в том смысле, как мы очертили его выше, не имеет ничего общего с народ­ничеством, т. е. по существу воззрений между ними нет общего, они ставят разные во­просы. Есть хранители «наследства» ненародники, и есть народники, «отрекшиеся от наследства». Разумеется, есть и народники, хранящие «наследство» или претендующие на хранение его. Поэтому-то мы и говорим о связи наследства с народничеством. По­смотрим же, что дала эта связь.

* Ср. теперь книгу Туган-Барановского: «Русская фабрика» (СПБ. 1898 г.).

___________________ ОТ КАКОГО НАСЛЕДСТВА МЫ ОТКАЗЫВАЕМСЯ?_________________ 531

Во-первых, народничество сделало крупный шаг вперед против наследства, поста­вив перед общественной мыслью на разрешение вопросы, которых хранители наследст­ва частью еще не могли (в их время) поставить, частью же не ставили и не ставят по свойственной им узости кругозора. Постановка этих вопросов есть крупная историче­ская заслуга народничества, и вполне естественно и понятно, что народничество, дав (какое ни на есть) решение этим вопросам, заняло тем самым передовое место среди прогрессивных течений русской общественной мысли.

Но решение этих вопросов народничеством оказалось никуда не годным, основан­ным на отсталых теориях, давно уже выброшенных за борт Западной Европой, осно­ванным на романтической и мелкобуржуазной критике капитализма, на игнорировании крупнейших фактов русской истории и действительности. Покуда развитие капитализ­ма в России и свойственных ему противоречий было еще очень слабо, эта примитивная критика капитализма могла держаться. Современному же развитию капитализма в Рос­сии, современному состоянию наших знаний о русской экономической истории и дей­ствительности, современным требованиям от социологической теории народничество безусловно не удовлетворяет. Бывши в свое время явлением прогрессивным, как первая постановка вопроса о капитализме, народничество является теперь теорией реакцион­ной и вредной, сбивающей с толку общественную мысль, играющей на руку застою и всяческой азиатчине. Реакционный характер народнической критики капитализма при­дал народничеству в настоящее время даже такие черты, которые ставят его ниже того миросозерцания, которое ограничивается верным хранением наследства . Что это так, — мы постараемся показать сейчас на разборе каждой из отмеченных выше трех ос­новных черт народнического миросозерцания.

Я уже имел случай заметить выше в статье об экономическом романтизме, что наши противники проявляют поразительную близорукость, понимая термины: реакционный, мелкобуржуазный как поле­мические выходки, тогда как эти выражения имеют совершенно определенный историко-философский смысл. (См. настоящий том, стр. 211. Ред.)

532__________________________ В. И. ЛЕНИН

Первая черта — признание капитализма в России упадком, регрессом. Как только вопрос о капитализме в России был поставлен, очень скоро выяснилось, что наше эко­номическое развитие есть капиталистическое, и народники объявили это развитие рег­рессом, ошибкой, уклонением с пути, предписываемого якобы всей исторической жиз­нью нации, от пути, освященного якобы вековыми устоями и т. п. и т. д. Вместо горя­чей веры просветителей в данное общественное развитие явилось недоверие к нему, вместо исторического оптимизма и бодрости духа — пессимизм и уныние, основанные на том, что, чем дальше пойдут дела так, как они идут, тем хуже, тем труднее будет решить задачи, выдвигаемые новым развитием; являются приглашения «задержать» и «остановить» это развитие, является теория, что отсталость есть счастье России и т. д. С «наследством» все эти черты народнического миросозерцания не только не имеют ничего общего, но прямо противоречат ему. Признание русского капитализма «уклоне­нием с пути», упадком и т. п. ведет к извращению всей экономической эволюции Рос­сии, к извращению той «смены», которая происходит перед нашими глазами. Увлечен­ный желанием задержать и прекратить ломку вековых устоев капитализмом, народник впадает в поразительную историческую бестактность, забывает о том, что позади этого капитализма нет ничего, кроме такой же эксплуатации в соединении с бесконечными формами кабалы и личной зависимости, отягчавшей положение трудящегося, ничего, кроме рутины и застоя в общественном производстве, а следовательно, и во всех сфе­рах социальной жизни. Сражаясь с своей романтической, мелкобуржуазной точки зре­ния против капитализма, народник выбрасывает за борт всякий исторический реализм, сопоставляя всегда действительность капитализма с вымыслом докапиталистических порядков. «Наследство» 60-х годов с их горячей верой в прогрессивность данного об­щественного развития, с их беспощадной враждой, всецело и исключительно направ­ленной против остатков старины, с их убеждением, что стоит только вымести дочиста эти остатки,

ОТ КАКОГО НАСЛЕДСТВА МЫ ОТКАЗЫВАЕМСЯ?_________________ 533

и дела пойдут как нельзя лучше, — это «наследство» не только ни при чем в указанных воззрениях народничества, но прямо противоречит им.

Вторая черта народничества — вера в самобытность России, идеализация крестья­нина, общины и т. п. Учение о самобытности России заставило народников хвататься за устарелые западноевропейские теории, побуждало их относиться с поразительным лег­комыслием к многим приобретениям западноевропейской культуры: народники успо­каивали себя тем, что если мы не имеем тех или других черт цивилизованного челове­чества, то зато «нам суждено» показать миру новые способы хозяйничанья и т. п. Тот анализ капитализма и всех его проявлений, который дала передовая западноевропей­ская мысль, не только не принимался по отношению к святой Руси, а, напротив, все усилия были направлены на то, чтобы придумать отговорки, позволяющие о русском капитализме не делать тех же выводов, какие сделаны относительно европейского. На­родники расшаркивались пред авторами этого анализа и... и продолжали себе преспо­койно оставаться такими же романтиками, против которых всю жизнь боролись эти ав­торы. Это общее всем народникам учение о самобытности России опять-таки не только не имеет ничего общего с «наследством», но даже прямо противоречит ему. «60-ые го­ды», напротив, стремились европеизировать Россию, верили в приобщение ее к обще­европейской культуре, заботились о перенесении учреждений этой культуры и на нашу, вовсе не самобытную, почву. Всякое учение о самобытности России находится в пол­ном несоответствии с духом 60-х годов и их традицией. Еще более не соответствует этой традиции народническая идеализация, подкрашивание деревни. Эта фальшивая идеализация, желавшая во что бы то ни стало видеть в нашей деревне нечто особенное, вовсе непохожее на строй всякой другой деревни во всякой другой стране в период до­капиталистических отношений, — находится в самом вопиющем противоречии с тра­дициями трезвого и реалистического наследства. Чем дальше и глубже развивался ка­питализм, чем сильнее

534__________________________ В. И. ЛЕНИН

проявлялись в деревне те противоречия, которые общи всякому товарно-капиталистическому обществу, тем резче и резче выступала противоположность между сладенькими россказнями народников об «общинное™», «артельности» крестьянина и т. п., с одной стороны, — и фактическим расколом крестьянства на деревенскую бур­жуазию и сельский пролетариат, с другой; тем быстрее превращались народники, про­должавшие смотреть на вещи глазами крестьянина, из сентиментальных романтиков в идеологов мелкой буржуазии, ибо мелкий производитель в современном обществе пре­вращается в товаропроизводителя. Фальшивая идеализация деревни и романтические мечтания насчет «общинности» вели к тому, что народники с крайним легкомыслием относились к действительным нуждам крестьянства, вытекающим из данного экономи­ческого развития. В теории можно было сколько угодно говорить о силе устоев, но на практике каждый народник прекрасно чувствовал, что устранение остатков старины, остатков дореформенного строя, опутывающих и по сю пору с ног до головы наше кре­стьянство, откроет дорогу именно капиталистическому, а не какому другому развитию. Лучше застой, чем капиталистический прогресс — такова, в сущности, точка зрения каждого народника на деревню, хотя, разумеется, далеко не всякий народник с наивной прямолинейностью г-на В. В. решится открыто и прямо высказать это. «Крестьяне, прикованные к наделам и обществам, лишенные возможности употреблять свой труд там, где он оказывается производительнее и для них выгоднее, как бы застыли в той скученной, стадообразной, непроизводительной форме быта, в которой они вышли из рук крепостного права». Так смотрел один из представителей «наследства» с своей ха-

174 т-г

рактернои точки зрения «просветителя» . — «Пускай лучше крестьяне продолжают застывать в своей рутинной, патриархальной форме быта, чем расчищать дорогу для капитализма в деревне» — так смотрит, в сущности, каждый народник. В самом деле, не найдется, вероятно, ни одного народника, который бы решился отрицать, что со­словная замкну-

___________________ ОТ КАКОГО НАСЛЕДСТВА МЫ ОТКАЗЫВАЕМСЯ?_________________ 535

тость крестьянской общины с ее круговой порукой и с запрещением продажи земли и отказа от надела стоит в самом резком противоречии с современной экономической действительностью, с современными товарно-капиталистическими отношениями и их развитием. Отрицать это противоречие невозможно, но вся суть в том, что народники как огня боятся такой постановки вопроса, такого сопоставления юридической обста­новки крестьянства с экономическою действительностью, с данным экономическим развитием. Народник упорно хочет верить в несуществующее и романтически сфанта­зированное им развитие без капитализма, и поэтому... поэтому он готов задерживать данное развитие, идущее путем капиталистическим. К вопросам о сословной замкнуто­сти крестьянской общины, о круговой поруке, о праве крестьян продавать землю и от­казываться от надела народник относится не только с величайшей осторожностью и бо­язливостью за судьбу «устоев» (устоев рутины и застоя); мало того, народник падает даже до такой степени низко, что приветствует полицейское запрещение крестьянам продавать землю. «Мужик глуп, — можно сказать такому народнику словами Энгель­гардта, — сам собою устроиться не может. Если никто о нем не позаботится, он все ле­са сожжет, всех птиц перебьет, всю рыбу выловит, землю попортит и сам весь перем­рет». Народник здесь уже прямо «отказывается от наследства», становясь реакцион­ным. И заметьте притом, что это разрушение сословной замкнутости крестьянской об­щины, по мере экономического развития, становится все более и более настоятельной необходимостью для сельского пролетариата, тогда как для крестьянской буржуазии неудобства, проистекающие отсюда, вовсе не так значительны. «Хозяйственный мужи­чок» легко может арендовать землю на стороне, открыть заведение в другой деревне, съездить куда угодно на любое время по торговым делам. Но для «крестьянина», жи­вущего главным образом продажей своей рабочей силы, прикрепление к наделу и к обществу означает громадное стеснение его хозяйственной деятельности, означает не­возможность

536__________________________ В. И. ЛЕНИН

найти более выгодного нанимателя, означает необходимость продавать свою рабочую силу именно местным покупателям ее, дающим всегда дешевле и изыскивающим вся­ческие способы кабалы. — Поддавшись раз во власть романтическим мечтаниям, за­давшись целью поддержать и охранить устои вопреки экономическому развитию, на­родник незаметно для самого себя скатился по этой наклонной плоскости до того, что очутился рядом с аграрием, который от всей души жаждет сохранения и укрепления «связи крестьянина с землей». Стоит вспомнить хотя бы о том, как эта сословная замк­нутость крестьянской общины породила особые способы наемки рабочих: рассылку хозяевами заводов и экономии своих приказчиков по деревням, особенно недоимоч­ным, для наиболее выгодного найма рабочих. К счастью, развитие земледельческого капитализма, разрушая «оседлость» пролетария (таково действие так называемых от­хожих земледельческих промыслов), постепенно вытесняет эту кабалу вольным най­мом.

Другое, пожалуй, не менее рельефное подтверждение нашего положения о вреде со­временных народнических теорий дает тот факт, что среди народников обычное явле­ние — идеализация отработков. Мы выше привели пример того, как Энгельгардт, со­вершивши свое народническое грехопадение, дописался до того, что «хорошо было бы» развивать в деревне отработки! То же самое находили мы в знаменитом проекте г. Южакова о земледельческих гимназиях («Русское Богатство», 1895, № 5) . Такой же идеализации предавался в серьезных экономических статьях сотрудник Энгельгардта по журналу, г. В. В., который утверждал, что крестьянин одержал победу над помещи­ком, желавшим будто бы ввести капитализм; но беда состояла в том, что крестьянин брался обработать земли помещика, получая за это от него землю «в аренду», — т. е. восстановлял совершенно тот же самый способ хозяйства, который был и при крепост­ном праве. Это — самые резкие примеры реакционного отношения народников к во­просам на-

* См. настоящий том, стр. 61—69 и 471—504. Ред.

___________________ ОТ КАКОГО НАСЛЕДСТВА МЫ ОТКАЗЫВАЕМСЯ?_________________ 537

шего земледелия. В менее резкой форме вы встретите эту идею у каждого народника. Каждый народник говорит о вреде и опасности капитализма в нашем земледелии, ибо капитализм, изволите видеть, заменяет самостоятельного крестьянина батраком. Дей­ствительность капитализма («батрак») противопоставляется вымыслу о «самостоя­тельном» крестьянине: основывается этот вымысел на том, что крестьянин докапитали­стической эпохи владеет средствами производства, причем скромно умалчивается о том, что за эти средства производства надо платить вдвое против их стоимости; что эти средства производства служат для отработков; что жизненный уровень этого «само­стоятельного» крестьянина так низок, что в любой капиталистической стране его отне­сли бы к пауперам; что к беспросветной нищете и умственной инертности этого «само­стоятельного» крестьянина прибавляется еще личная зависимость, неизбежно сопрово­ждающая докапиталистические формы хозяйства. Третья характерная черта народниче­ства — игнорирование связи «интеллигенции» и юридико-политиче-ских учреждений страны с материальными интересами определенных общественных классов — находит­ся в самой неразрывной связи с предыдущими: только это отсутствие реализма в во­просах социологических и могло породить учение об «ошибочности» русского капита­лизма и о возможности «свернуть с пути». Это воззрение народничества опять-таки не стоит ни в какой связи с «наследством» и традициями 60-х годов, а, напротив, прямо противоречит этим традициям. Из этого воззрения, естественно, вытекает такое от­ношение народников к многочисленным остаткам дореформенной регламентации в русской жизни, которое ни в каком случае не могли бы разделить представители «на­следства». Для характеристики этого отношения мы позволим себе воспользоваться прекрасными замечаниями г. В. Иванова в статье «Плохая выдумка» («Новое Слово», сент. за 1897 г.). Автор говорит об известном романе г. Боборыкина «По-другому» и изобличает непонимание им спора народников с «учениками». Г-н Боборыкин вклады­вает в уста героя своего романа,

538__________________________ В. И. ЛЕНИН

народника, такой упрек по адресу «учеников», что они-де мечтают «о казарме с нестер­пимым деспотизмом регламентации». Г-н В. Иванов замечает по поводу этого: «О не­стерпимом деспотизме «регламентации» в качестве «мечты» своих противников они (народники) не только не говорили, но и говорить, оставаясь народниками, не могут и не будут. Суть их спора с «экономическими материалистами» в этой области заклю­чается именно в том, что сохранившиеся у нас остатки старой регламентации могут, по мнению народников, послужить основанием для дальнейшего развития регламентации. Нестерпимость этой старой регламентации заслоняется от их глаз, с одной стороны, представлением, будто сама «крестьянская душа (единая и нераздельная) эволюциони­рует» в сторону регламентации, — с другой, убеждением в существующей или имею­щей наступить нравственной красоте «интеллигенции», «общества» или вообще «руко­водящих классов». Экономических материалистов они обвиняют в пристрастии не к «регламентации», а, наоборот, к западноевропейским порядкам, основанн