Почему нельзя пить воду из-под крана?

Вода не течёт из крана, чё делать?

Некро открывает последнюю ссылку, пока голубые глаза находятся в затуманенной ряби, создаваемой сетью. Ответы на Письма.ру:

Вода не течёт из крана, чё делать?

Я винт поворачиваю, а ни хрена.

Воду осенью, вроде бы, не отключают,

Или я не прав?

Некро фильтрует информацию, отбрасывая в сторону комментарии типа "У нас и осенью отключают". Повернуть винт. Слишком легко. Если просто повернуть кран, потечёт вода?

"Если человеку в живот воткнуть ножницы, он заорёт", - язвит Сандр где-то на задворках, его почти не слышно. Он лежит на спине, лицо опухло от слёз, и глаза у него пустые. Информацию Некро каким-то образом находит в своей голове точно так же, как если бы пользовался интернетом.

Некро поворачивает кран: вода вырывается, сильная, тёплая, и стремится разбиться о дно ванной. Некро улыбается, морщинки лучиками расходятся от его глаз к вискам. Так когда-то улыбался Сандр.

- Интересно... - он выключает воду в кране и долго-долго смотрит на него. Походу, лампочки у Эсты энергосберегающие, потому что свет мигает.

И тут Сандр понимает, что он ошибся. Это не лампочки. Это Некро.

Кран вздрагивает, из него снова хлещет жидкость. Некро ничего не трогает. Вода вдруг замирает и резко всасывается в кран, обратно, как на видео с перемоткой. Некро ничего не трогает.

Сандр даже садится в ужасе. Это невозможно. Он знал, что ОНО не человек. Оно паразит, какая-то сила, оно всё время ноет про какую-то силу, энергию, "но... н-но..."

- Ты так наивен, если думаешь, что это трудно, - ухмыляется Некро и раздевается догола, чтобы наконец смыть с себя чужую кровь.

<три>

Декабрь

Пум-пум-пум. Пум-пум-пум.

Пластинку заело, повело, пьяную, в сторону, и затрясло. От клубной музыки у Некро дрожали внутренности.

Он только что прошёл в клуб без паспорта. Сандру всё-таки семнадцать лет: он выглядит, как спортсменчик-старшеклассник из элитной школки, и это ему не на руку.

В чёрной дыре переулка жестяная лестница. Некро поднимается, подбирается к окошку на самом верху. Колючая проволока вокруг перил, гирлянда. Неон зелёного, лазурь, тупой красный, воск жёлтого - медленно сменяют друг друга, как старческие болячки, и сразу - эпилептически мигают.

"Какое же тупое и дешёвое место", - думает Некро. Тем не менее, ему нужно попасть в этот ночной клуб. Он впихивает обе руки в полукруглое маленькое окошко и чуть ли не прижимает к лицу парня-кассира синие шелестящие купюры, которые когда-то принадлежали Эсте:

- Сдачи не надо, - бросает Некро с такой уверенностью в голосе, что парень-родинка (у него всё лицо в родинках и чёрные глаза-точки) вынужден наклониться к деньгам с особой учтивостью.

- Ваш паспорт?

- Я его не взял с собой. Да ладно, так пропусти!

- Извините, мы не можем пропустить лицо, не достигшее восемнадцати лет, в наш ночной клуб, - парень откидывается на спинку крутящегося стула, однако смотрит всё ещё на деньги, за которыми маячит осторожная улыбка Некро. - Нет, - ещё раз, и как бы для себя, повторяет кассир-родинка.

- Нет? А если я проткну тебе ножницами глаз?

- Чего?!

- Я пошутил. Всё в порядке. Тогда я пойду.

Некро убирает деньги обратно в карман, и широкие руки выбираются из узкого пространства кассы. Родинка всё ещё смотрит на парня как-то сморщено.

"Какие же вы все тупые", - хмыкает Некро, мысленно обращаясь к Сандру.

"Зачем тебе вообще тогда туда, говна кусок?" Сандр весь вечер следит за тем, как Некро бродит по городу и высматривает самые людные места. Для чего ему это? Ведь если его увидят, то могут принять за Сандра и провести в участок, вызвать маму, отца, Адриана...

Хоть бы он попался.

Некро игнорирует вопрос и спускается по лестнице, обратно к заледенелому тротуару переулка. И тут гирлянда несколько раз дохло подмигивает ему, и повсюду выключается свет.

- Какого хрена?! - парень-родинка выскакивает из кассы и громко зовёт охранника, который стоит на входе:

- Олег! Что за хрень со светом?! Ты что-то трогал? - по его лицу струится ледяной пот, "родинка очень сильно боится темноты, ха-ха", он косится на лестницу, но...

Но там пусто. В темноте у него подкашиваются ноги.

- Олег! Олег!

"Максимус, значит... Какое идиотское имя... Где твой максимум, Максимус?"

- ОЛЕГ!

Когда Олег распахивает железные двери, выбегая на крики, Некро проскальзывает в клуб, словно часть теней вокруг, словно скользящий свет прожектора, от которых здесь слепит глаза и мозг, а парень-родинка, упав на пол, бьёт перед собой воздух. Олег трясёт его за плечи:

- Макс? Макс, кто это сделал? Он ударил тебя? Тебя ограбили? - нижняя губа Олега трясётся, когда он кричит, и изо рта иногда выпадают слюни, точно люди бросаются за борт с корабля, который затопило.

- О-о-он, о-он, о-он все-еэ-эх у-у...

- Что?! Да кто он? Приди в себя! - Олег бьет Максимуса по лицу и встряхивает. Максимус смотрит перед собой, и в голове у него только одна картинка: голубоглазый блондин, заламывающий руки над головой с экстазной улыбкой пухлых губ, и огонь... огонь, в котором горят сотни людей.

- Он... Как он это делает?

Максимус теряет сознание. Олег отшвыривает его тело к стенке, рывком поднимается с корточек, сплёвывает себе под ноги и в полном непонимании прижимает руку ко лбу, точно проверяет температуру. В темноте кажется, что Максимус мёртв.

- Дебил, - охранник достаёт из кармана толстый смартфон, чтобы позвонить в скорую и позвать Рэю, главного администратора.

Некро идёт по квадратам плитки, пытаясь не наступать на швы, мимо сияющего полированным стеклом бара. Этот зал, наверное, самый большой. До этого был зал с маленькой барной стойкой, несколькими вип-столиками и караоке-залом с плазмой во всю стену, по которой то и дело скакали буквы песен. Всё мельтешит перед глазами. Некро срывается дальше, как будто его подтолкнули: зал с чёрными стенами из-за красного освещения ассоциируется с пыточной камерой, слева туалеты, справа коридор - лампочки сползаются в гирлянду ничуть не хуже, чем та, что висела в проволоке при входе, но это дорогие лампочки, они знают, чего стоит их спелый яблочный оттенок. И чем дальше в коридор - тем темнее. В самом конце - чернота.

Некро видит около туалетов парня, который чем-то похож на него самого - светленький, тянущегося куда-то ввысь телосложения, с ленивым взглядом, в обтягивающей майке с тёмными пятнами пота у шеи.

- Ты кто? - Некро подходит к парню и пробует улыбаться дружелюбнее.

- У тебя лыба, как будто ты только что пережил инсульт. Исчезни, - юноша оценивает, примеряется.

"Увидел соперника?", - Некро усмехается ему в лицо, хватает рукой за бицепс:

- Зачем так грубо? Скажи, что это за коридор?

- Ты тут впервые, что ли?

- Да, у меня сегодня праздник.

- О, ну чё, поздравляю, - фыркает он и вырывает у Некро свою руку. - Это секс-румы.

- Секс-румы?

- Да, там все трахаются. В темноте никого не видно.

- М-м, ясно. Спасибо. А почему ты не там?

Парень поднимает бровь и смотрит Некро прямо в глаза.

- Как тебя зовут?

- Сандр.

- Ну ты и наглый пацан, Сандр. Меня зовут Рори. Ладно, пойдём.

- Э?!

Рори хватает Некро за талию и тянет за собой вглубь коридора.

"О боже, он думает, что ты предложил ему секс", - Сандр закрывает лицо руками, и от стыда у него ноет где-то под рёбрами. Но это не похоже на физическое ощущение, это просто эмоция стыда, страха кольнула его куда-то в сердце, которое ему больше не принадлежит.

Запрос:

Секс.

Секс. Секс. Секс. Некро брезгливо вскрикивает, отталкивает от себя Рори и вжимается в чёрно-красное домино стены. Тяжёлое дыхание. Успокойся, Некро. Ты пока не должен никого убивать.

Рори останавливается. За стенами глухо стучит бит очередного клубняка, красная лампочка над головой Некро мигает несколько раз и тухнет. Рори смотрит на неё какое-то время, затем улыбается Некро и уходит в черноту - один.

"Офигеть!"

Некро вбегает в следующий зал. За ним словно тянется липкая слизь, как от улитки, которая хочет всюду оставить свой след. Рот дрожит. Нужно сделать главное. Некро вытаскивает из кармана небольшой кнопочный телефон, вводит какие-то цифры на экран и незаметно засовывает его между подушек ближайшего кожаного дивана.

"Что, не ожидал, что кто-то захочет тебе присунуть?" - издевается Сандр, приподнимаясь в голубой воде и упирая взгляд в "небо", в котором глазами Некро живёт уже не доступный ему человеческий мир. - "Что это была за вещь?"

- ЗАТКНИСЬ!

Несколько человек оборачиваются на Некро, и презрение на их лицах выводит из его себя. Он врезается в скопище людей, чтобы смешаться с ними и избежать заинтересованных взглядов.

- Нельзя, чтобы меня запомнили, - бормотание тонет в общем шуме музыки и танца, - нельзя, чтобы меня запомнили... большой клуб, известный клуб, нельзя...

Люди дёргаются, люди двигаются. Сандр сидит в напряжении, как будто сейчас перед ним появится ведущий этого вечера с микрофоном в руке и огласит победителя по жизни. И это будет он - Сандр! О, да. Он смотрит на то, что видит Некро, и Некро видит т-а-н-е-ц: люди набились в танцевальный зал перед пультом диджея на круглой сцене-подиуме. Это настоящее метро в час-пик! Поезд едет от станции к станции, но люди не выходят, а только вдавливаются в карабин вагона - человек к человеку, чтобы дышать потом и разряженным воздухом, и ноги у них подкашиваются в такт, как у больных. Некро поднимает руки вверх, чтобы хоть как-то распрямиться, занять необходимое телу пространство, но девушка ниже его трётся об него бедром, и еще одна покачивается так, что их спины прижимаются друг к другу, как приклеенные. Некро не выдерживает, или..?

Сандр незаметно отцепляет белые трупные ручки от своих лодыжек и наступает на них ногами. Он наконец-то стоит. Его взгляд прикован к происходящему вокруг Некро.

Пум-пум-пум. Дт-дт-дт. Тд-тд-тд-тд-тд. Дрожь проходит по вагону электричеством, а Некро пытается вспомнить, зачем он здесь.

- Расслабься, - шепчет горячая девушка ему в ухо, и от такого дыхания его дёргает.

- Ты знаешь, кто я?.. - он стонет ей в макушку.

- Расслабься...

- Весь мир у меня в руках, ты знаешь? - он уже прогибается, плавится воском ей под ноги.

- Расслабься... расслабься-расслабься.

"Расслабься", - продолжает нашёптывать Сандр и безумно улыбается.

Расслабься, расслабься...

- Я...

Сандр резко вытаскивает из воды ногу, описывает ею широкий круг, резко впечатывает её в воду, разбрызгивая нетерпение. Поворот. Он двигает бёдрами. Современные танцы. Его основное направление. Он учил эту связку с Милой на её пятнадцатилетие. На его лице - блаженство, счастье, детское удовольствие. Некро в клубе повторяет каждое его движение. Сандр делает резкую волну всем телом, профессионально вытаскивает из ниоткуда руки, чтобы сдёргивать ими воздушный пододеяльник воли с Некро и - на себя. Себе, себе, себе, себе, себе! Расслабься, расслабься, расслабься, ТУПАЯ СКОТИНА!

Сандр падает на колени, споткнувшись о вялую руку, торчащую их воды, и та вдруг хватает его за ступню.

- НЕТ! ПУСТИ, БЛЯТЬ! НЕТ! НЕ-Е-НЕ-НЕТ!

Сандр падает, дергается и извивается, как червяк, пытается царапать этого дохлого монстра на своей ноге, истерично орёт.

- Отпусти! Пусти! Не-е-э-эт, ха-ха-ха, не-ет! Мама! Брат! А-А-АХА-хА!..

Некро весь в поту, он открывает глаза, мышцы его безумно ноют, тело горит. Рывком он отталкивает от себя пышнобёдрую танцующую бабу, какого-то темнокожего парня с блестящими белыми зрачками, судорожно бьёт по рёбрам каждого, кто мешает ему выбираться из толпы танцующих.

- Нет... - стонет Сандр, и его рыдания переходят в истеричный визг. - НЕ-Е-Е-ЕТ! НЕ-Е-Э-Э-ЭКРО!

- Нет, - вторит ему Некро, когда, схватив за волосы девушку, помешавшую ему протиснуться в самом конце к чёртовой двери в соседний зал, он вдруг вспоминает, что время истекло. Он позволил Сандру овладеть контролем и потерял время.

Жар. Резко бьющий по коленкам горячий воздух. Некро отлетает в дверь, прикрываясь дёрнувшейся в последний раз девчонкой.

Клуб прошибает тяжёлый взрыв. Некро лежит под досками и фанерой.

В его кулаке - кусок вонючих горелых волос.

<четыре>

Начало октября, понедельник

Я ем стекло. Выпил бутылку коньяка из бабушкиного серванта, потом разбил сервант, хрустальные тарелки и фигурки с птичками, потом ёбанул бутылкой об угол пианино, разнёс ее на коричневые пазлы. Разнёс всё. Ложусь на ковер. Такое ощущение, что я всё плыву куда-то, что ноги у меня заплелись в жирную сырную косу и кто-то начинает жевать их зубами в железных пластинах.

Гиря в голове, - падаю лицом в твердый ворс. Почему я раньше не спал на полу? Здесь так уютно, ничуть не более жёстко, чем на кровати. Может, стоит падать почаще, и голова, - так, блин, болит голова ужасно, как будто спицу всунули в ухо. На глаза как будто пальцами давят, лампочка жёлтая в темноте сорит светом. Я сломал ноутбук.

Отец. Это всё ты, пидорас, виноват.

Я ем стекло, и губы у меня кровоточат от мысли о самоубийстве: о, да, я бы так хотел сейчас по вот этой вот руке белой, с вылупившимися венами, взять и - осколок с пола вот этот, кривой многогранник, - втиснуть острым куском, поглубже затолкать, не резать, не вдоль и не поперек, а просто воткнуть в руку, чтоб пальцы отнялись и не могли согнуться.

Ем стекло, и в горле сухо и остро, как от кимчи с перцем, а я впервые попробовал кимчи на твоем дне рождении, как же я ненавижу это. Потолок наваливается на меня, неутомимый любовник, придавливает руки и ноги стеклянной тяжестью к хреновому состоянию. Смотрю на люстру: а что, если отвалится, вот прям щас, она ведь упадёт мне на ноги или на пах, и у меня ни хрена больше не будет ни ног, ни члена, и ничего не будет, хоть бы она упала, блять, и я мог покончить с собой, и у меня было бы оправдание перед ним.

Я рыгаю, вяло вскрикиваю в собственный живот, как маленькая девочка, уставшая плакать, резко сажусь, блюю себе на руки, - и так противно, что теперь весь ковер это впитает, эту кисло-горькую коричневую жижу с непонятными кусками. Меня сейчас снова вырвет, думаю, и меня и вправду снова рвёт: первая лужа уже впиталась и теперь, как плесень, присыхает к ворсинкам, вторая пока поблёскивает влагой. Я встаю на шатающихся ногах, спотыкаюсь об себя, ударяюсь головой об дверь и ничего не понимаю, приподнимаю одно веко, другое, коридор двоится в глазах, как в калейдоскопе двоятся, троятся, четверятся, спариваются блестки, и всякие сердечки, и звёздочки из серебряной фольги, чёрт, нахуя я столько выпил, брат? Надо тебе позвонить, приезжай, приезжай...

Замер. Такое чувство, что меня прибили гвоздями к стене. Я скатываюсь по ней - рывками, потому что вот меня в неё вмазали зарядом из пистолета - и вот теперь щипцами выдёргивают из мякоти живота и рук с противным чмоканьем каждый гвоздик. Сверху вниз, от макушки к лодыжкам и к косточкам на них. У него были сильные стройные ноги, лошадиные ноги, у меня таких никогда не будет, потому что я скелетообразное говно, а он был красивый, и от него многого ожидали, и... Падаю на пол в переходящем - изогнул руку, подложил под горяченную щёку, и рука немеет.

Подобное ты назвал бы полным провалом. Ты это и делаешь.

- Полный провал, - говоришь ты, кладёшь руки мне на спину и - гладишь.

Я лежу на полу. Я плачу. Полный провал! Плачу, плачу, воняю, как дохлая кошка, и "типа" избегаю твоей руки на своей спине, - не тро-огай, я только что блевал на наш ковер, тебе, наверное, противно, на кого я сейчас похож? Он смотрит на меня как-то, как жираф, что ли, - с высоты шейного отдела и роста под метр восемьдесят два, - и продолжает гладить, и я засыпаю - весь заблеванный и в слезах.

А потом мама орёт. Открывает дверь в квартиру, звякают ключи, и она орет: "А-а-а-А-адриан, МоЙ МА-а-А-а-Алыш-ш!" Может, ты заткнешься? Я говорю с Сандром, а ты мне мешаешь. Мама бесит своей неожиданной уменьшительно-ласкательной истеричностью, и мне хочется врезать ей, ударить в лицо со всей силы. Но сил нет. Я засыпаю. Мне снится, что я умер, а ты блюёшь на наш ковёр и раздумываешь, как воткнуть себе в руку вот тот осколок, - а на самом деле умер ты, и это я сплю, я - дохлая кошка, иду по карнизу к соседскому балкону, мяу, блять, мяукаю, и из пасти выпадает гнилая земля с червями, а я их опять подбираю и глотаю вместе со стеклом, и иду, как многоугольник, без грации, вот такая вот дохлая обоссанная кошка - твой живой брат!

Прости меня. Лучше бы умерла мама.

Утром просыпаюсь, как будто неделю ничего не пил и не ел. Все ещё лежу на полу, но накрытый одеялом. Рядом валяется подушка без наволочки, - наверное, во сне меня снова вырвало, и мама унесла ее в стирку. Я понимаю, что происходит, и меня холодит изнутри, полощет, - простыня, вывешенная сушиться во двор. Городской двор. Мимо проходят подростки и гадят на неё. Я - простыня.

Осколков нет, бабушкин сервант теперь без стекла и без внутренностей из хрусталя, потому что я, конечно же (не очень помню, но уверен), вынес всё подчистую какой-нибудь палкой или шваброй. Не рукой точно: руки целы, даже царапин нет, - только тело ноет, и передняя стенка желудка присохла к задней.

Я встаю. Жду, пока перестанет кружиться голова. Все еще в темноте нащупываю ручку, затем взгляд проясняется, как будто с глаз разом слетела целая стайка мошкары, и я открываю дверь в коридор. Хорошо пахнет - какой-то лимонной химией и свежевымытыми полами. Мама возится с тряпкой на кухне. Я вижу её торчащие из-за угла ноги и задницу.

- Проснулся?

Ее голос. Прям одноразовая бритва, которой пользовались годами. Бреешь лицо, и сразу холодно, и дерет больно, жёстко.

- Я хочу пить.

- У тебя было отравление. Я хотела звонить отцу, - отирает рукавом лицо, пытаясь снять с него пот, садится и смотрит на меня. С тряпки у нее свисают чьи-то волоски и грязь. Меня охватывает такое тошнотворное безразличие ко всему, что произошедшее вечером кажется больным сном, бредом.

- Не надо отцу, - спокойно. Мама шмыгает носом, но не от слез или чего-то такого, - я даже и не подумал бы, - а от пыли. У мамы на голове косынка, мама толстая. Она снова ползёт и намывает линолеум.

- Мам.

- Чего?

- У тебя видно труселя.

Она молча подтягивает домашние штаны, не поворачивается ко мне и заползает на кухню. Я смотрю в пол, прижавшись плечом к стенке в коридоре.

- Мам.

- Чего тебе?

- А Сандр умер?

Она молчит.

- Он правда умер вчера или нет?

- Да заткнись ты! Сукин сын! - она встает, неуклюже оперевшись на коленку, и швыряет в меня половой тряпкой. Я прикрываюсь рукой. Сукин, сукин, мам. Мама садится на пол. Она плачет, и у нее такое некрасивое лицо сейчас, и мне так ее жаль. Я подхожу к ней, сажусь рядом, обнимаю её за голову. Горячие слёзы. Дышит мне в подбородок. И эти вздрагивающие плечи, - такие вздрагивающие, что мне кажется, будто я обнимаюсь с работающей стиральной машинкой.

Начало октября, суббота

- Могу налысо вас побрить машинкой.

"Как будто можно чем-то еще."

- А за сколько времени они отрастут опять?

- Ну, индивидуально...

- Ну?

- Месяц-два.

- Мало. А что можно, чтоб прям надолго?

- Гм, есть неформальные варианты, но вы же адекватный парень?

- А вы?

- П-простите?

Я её возмущаю. Мне так смешно: я её возмущаю. Она хватает меня за специальный одноразовый воротник, заворачивает его вокруг чёрной накидки и сдавливает мне горло потуже.

Ворчащий я, беловолосый, зачёсанный назад граблями. Я привык. Мне страшно. Так всегда было: голова, расчерченная на кудрявые борозды, уборщик прошёл, сковырял снег лопатой с дороги и оставил после себя следы. А что будет теперь?

- Можем покрасить, или чёлку...

- НЕТ!

Парикмахерша вздрагивает и роняет тонконогую расчёску на столик перед огромным зеркалом с наклейками в углах. "СтеклоМИР". "SMILE-GYE". У меня перед глазами образ - парень с чёлкой. Как кусок сахара светлый. Как я. Двойник.

- Не чёлку, нет, - раскачиваюсь в неудобном кресле на колёсиках. - Мне не нравятся чёлки. А покрасить можно, наверное.

- Можно в чёрный. Совсем противоположный вашему натуральному, - такое чувство, что она надо мной насмехается, но мне нравится её идея.

- А давайте. А если мне не пойдёт, то побреете налысо.

- Заплатить придется и за то, и за то.

- Да пофигу, - я машу рукой под накидкой, хотя знаю, что она не увидит.

Она начинает с правой части головы. Очень много закалывает заколками, и я чувствую себя на какое-то мгновение маленьким. Сижу в этом огромной кожаном кресле и проваливаюсь, куда-то падаю, может быть, в пропасть между реальностью и воспоминаниями, а она смешивает резко пахнущие жидкости в миске и дергает меня за волосы, когда причесывает. Грубые руки у этих парикмахерш. Я прикрываю глаза, она мажет около корней толстой кистью. Хочется почесать голову. Щиплет за ухом. Терпеливо смотрю в пол, пока она не закончит.

- Теперь полчаса ждём, потом смываем.

Я киваю, она пальцем показывает на журналы. Беру один в руки. Гламур-гёрл. Почему здесь всё подстроено под девушек? Может быть, я хотел почитать журнал про уход за мужскими прическами. Или журнал про какие-нибудь унисекс-неформальные стили. На обложке девчонка лет семнадцати, но я почему-то уверен, что ей меньше. Светлые волосы, как у нас с братом. Как у меня, то есть. Кривлю губы, перелистываю. Девушка с рыжими дредами. Дреды жесткие на ощупь? Всё в украшениях для волос - заколки, кольца. Откладываю журнал и достаю телефон: хоть мемасы посмотрю, что ли.

Когда краску смывают, я уже предполагаю, как это будет выглядеть - видел в зеркале. Волосы блестели от краски, зализанные назад, чёрные, как мазут или грязь в лесу. От воды и неудобного сидения у меня затекла шея. "Быстрее, бля, быстрее смывай уже." Ещё немного, и я начал бы молиться.

Ненавижу парикмахерские. Женщина высушила мои волосы. Я посмотрел на себя в зеркало, и меня всего задёргало от смеха. Без кудрей. С прямыми высушенными волосами, светящимися матовой чернотой.

- О нет, - смеялся я и не узнавал этого парня с узким лицом и голубизной глаз в чёрных расщелинах синяков, ресниц, бровей.

- Не нравится? Бреем? - парикмахерша выкидывает перчатки в мусорку, достаёт жвачку из кармана и суёт себе в рот. Разжёвывает; я слышу запах мяты. Или это арбуз такой? Я иногда завариваю нам с Сандром чай, добавляя мяту. Когда сериалы смотрим. Он не любит кофе.

Я опускаю глаза на свои руки. То есть, он не любил кофе. Я и пришёл сюда для того, чтобы больше не помнить про мяту, кофе, чаи, про его белые волосы, чёлку набок, улыбку. Пришёл, чтобы больше не пугаться себя в зеркале. И я не смогу уйти, пока не превращусь в другого человека. В чужака.

- У вас можно заплести дреды?