Глава 2. Немного истории и этнографии

Как я уже сказал, я вел свои собственные этнографические сборы на территории так называемого Верхневолжья. Эта мест­ность между Шуей, Ковровом и Суздалем — древнейшие рус­ские земли, входившие уже с Х века в состав Ростово-Суздальского княжества, а впоследствии ставшие частью Великого княжества Владимирского.

Места эти до славян были заселены финно-уграми. В основ­ном, мерей. Русские всегда считали финнов, особенно живших на пограничье славянского мира, колдунами, так же, как счита­ли их колдунами шведы и норвежцы. Даже сейчас верные своей древней культуре марийцы возрождают «языческие» поклонения священным рощам. Во времена Ивана Грозного для нужд царя колдуний привозили из Карелии. В начале русской истории та­ким колдовским пограничьем славянского мира было Верхне­волжье.

Что значит «колдун», если мы относим это понятие к тем временам? Ясно, что для времени Ивана Грозного, то есть для XVI века, только русские, особенно давно и прочно христиани­зированная верхушка общества, считали финнов колдунами в каком-то современном смысле этого слова. Сами эти колдуны просто жили по обычаям своего народа и были неотъемлемой частью той культуры, которую христианство преследовало и унич­тожало под именем язычества.

Язычество, если сделать прямой перевод библейского слова «языцы», — это народная вера, вера нехристианских народов. Но для нас было бы точнее назвать это народной культурой, чтобы показать, что антропологическое исследование не имеет цели противопоставления тех или иных религий. В данном случае раз­говор о верах — это всего лишь описание того материала, кото­рый предоставляет нам история.

Итак, земли Верхневолжья исконно были местом смешения Нескольких культур. Как называют такие места ученые — этни­ческим котлом. Первая волна славянского испоселения была пре­имущественно кривичской и, естественно, языческой в то время.

Надо думать, именно поэтому заселение края прошло легко и естественно. Летописи не сообщают ни о каких войнах между славянами и финнами.

Вторая русская волна приходит сюда в XII веке после неожи­данного решения Андрея Боголюбского. Имея все права на Ве­ликий Киевский престол, он уходит во Владимир на Клязьме, перенося с собой в середину русских земель и Великое княжение. Владимир после этого становится столицей Руси, а Киев мед­ленно превращается в провинциальный город на далеком пограничье. В этом он подобен Петербургу. И я совершенно согласен с Вадимом Кожиновым, что «уход Андрея из Киева во Владимир имел и неизмеримо более масштабный и глубокий смысл» ¹³.

Андрей вывел с киевщины множество лучших людей, как земледельцев, так и ремесленников. Именно с их уходом хиреет Киев и рождается Новая Русь. Для нас же это означает, что Ан­дреем Боголюбским в Верхневолжском этническом котле была заварена еще одна русская культура.

Если вспомним историю, то первая русская государственная культура возникает в летописном Новгороде, которым, скорее всего, была еще Ладога. Эта культура была многонациональной и в силу этого веротерпимой и языческой. Веротерпимость предпо­лагает духовную свободу, но не дает опоры для сильного госу­дарства, объединения и войны с другими. Поэтому новгородская Русь искала порядку и власти на стороне и призвала варягов.

Этот эксперимент по созданию сильной культуры, позволя­ющей существовать сильному государству, был перенесен варя­гами из вольнолюбивого Новгорода на иную почву. В далекий полянский Киев. Каким-то образом это оказалось точным попа­данием. Возможно, потому, что поляне уже веками пытались про­тивостоять сильной государственности Хазарского каганата. Иначе говоря, находились в состоянии войны, которая всегда облегча­ет людям способность думать о единстве.

В итоге Новгород оказывается на окраинах, а первая русская государственная культура по прямой преемственности сменяет­ся второй — Киевской и становится христианской по преимуществу.

¹³ Кожине® В.В. История Руси и русского Слова (Опыт беспристрастного исследования). — М.: «Алгоритм», 1999.

Христианство как позволяло чувствовать большее единство, так и становилось языком межгосударственного общения.

Культуру Владимирской Руси сменит московская государ­ственная культура, которая возникнет в ходе борьбы с татаро-монгольским игом. Эта борьба, шедшая в условиях страшной раздробленности и постоянных взаимных предательств, смогла состояться и завершиться победой лишь при условии объедине­ния всех сил в едином государстве. Но для объединения нужен стяг, нужно то, что сделает людей едиными. Таким стягом, как и в Киеве, стал христианство. И в этом смысле четвертую, то есть Московскую государственную культуру Руси и теперешней Рос­сии можно считать принятой из Киева.

Впрочем, возможна и иная точка зрения. Московская культу­ра возникает лишь с началом централизации. А в самом начале ига душа Руси словно бы отступает от опасности за леса и болота в Новгород. Теперь уже в наш Новгород. И Новгород времен Алек­сандра Ярославича Невского в начале XIII столетия становится новым центром Руси, рождая культуру времен ига. Культуру раз­дробленности и подавленности. Точнее, выживания в условиях опущенное™. Тут уже было не до свободы и вольнодумства. Нужно было объединять все народные силы в единый кулак, и Невский становится святым.

Культура московская, именуемая Великорусской, рождается из новгородской с началом объединения Руси в централизован­ное государство, сплоченное единой верой и единой целью. Ка­кой? Можно сказать, что свободой. Но наблюдая, как психолог, современные проявления Великорусской культуры в людях, я бы предпочел говорить, что этой целью была не столько свобо­да, как решение выжить даже опущенными и лишенными всех прав. Нас давят, а мы крепчаем...

Что же касается третьей русской культуры, культуры Влади-мирско-Суздальской, то она, скорее, была преемницей первого Новгорода. Ладоги. И действия Андрея Боголюбского, и уход рус­ских людей с Киевщины по диалектическому закону отрицания отрицания можно, говоря научным языком, назвать реакцией на политику стольного Киева. И на военную политику, и на ре­лигиозную.

Каковы факты?

Владимирщина изначально как бы противопоставляла себя военизированному «милитаристскому» Киеву. Это был мирный край, край мирного сосуществования народов и культур.

В 1096 году был убит князем Олегом Святославичем сын ос­нователя Владимира-на-Клязьме Владимира Мономаха. Влади­мир к тому времени был сильнейшим князем Руси и вполне мог расправиться с Олегом. Но вместо этого он шлет ему потрясаю­щее письмо, которое я приведу в переводе с древнерусского Вадима Кожинова:

«О я, многострадальный и печальный! Много борешься, душа, с сердцем и одолеваешь сердце мое; все мы тленны, и потому помышляю, как бы не предстать перед Страшным Судьею, не покаявшись и не помирившись между собою.

Ибо кто молвит: "Бога люблю, а брата своего (Олег — двою­родный брат Владимира. — В.К.) не люблю", — ложь это. И еще:

" Если не простите прегрешений брату, то и вам не простит Отец наш Небесный"...

Господь наш не человек, но Бог всей вселенной, — что захо­чет, во мгновение ока все сотворит, — и все же сам претерпел хулу, и оплевание, и удары, и на смерть отдал Себя, владея жизнью и смертью. А мы что такое, люди грешные и худые? — сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в славе и чести, а завтра в гробу и забыты, — другие собранное нами разделят.

Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили?.. Только и есть у них, что сделали душе своей...

Дивно ли, если муж (Сын Владимира. — В.К.) пал на войне? Умирали так лучшие из предков наших. Но не следовало ему искать чужого и меня в позор и печаль вводить. Подучили ведь его слуги, чтобы себе что-нибудь добыть, а для него добыли зла... И не враг я тебе, не мститель. Не хотел видеть крови твоей...

Ибо не хочу я зла, но добра хочу братии и Русской земле... Не от нужды говорю я это, ни от беды какой-нибудь, посланной' Богом, сам поймешь, но душа своя мне дороже всего света сего.

На Страшном Суде без обвинителей сам себя обличаю».¹⁴

i⁴ Там же - С. 327.

Как пишет Кожинов: «...это послание, по-видимому, произ­вело громадное впечатление на Олега. Осенью того же, 1097, года Олег прибыл в принадлежавший Владимиру Любеч, где со­стоялся знаменитый съезд князей во главе со Святополком Ки­евским. На Любечском съезде, по летописному сообщению, было провозглашено: "...почто губим Русьскую землю, сами на ся ко-тору (распрю, раздор) деюще?.. ноне отселе имемся в едино сер­дце, и блюдем Рускые земли"» ¹⁵.

Прямое прочтение христианской доктрины не как государ­ственной религии, а по текстам первоисточников, попытки сме­нить ценности, правящие русскими сообществами — это все для меня итог примерного двухсотлетнего правления киевской воен­ной культуры и, соответственно, психологическая «реакция» на это правление русских людей. Иными словами, Владимиром Мономахом на рубеже XI и XII веков была заложена основа для смены культуры. И как в случае с Киевом, для этого потребова­лось перенести центр и столицу Руси как можно дальше от ос­новного хранилища правящей культуры.

Но по-настоящему эту революцию совершает сын Юрия Дол­горукого Андрей Боголюбский. Именно при нем лучшие люди Руси, ее цвет, ум и способности съезжают с Киевщины и пере­езжают на Владимирщину. И начинается русский ренесанс, воз­рождение русского язычества в рамках теперь уже прочно утвер­дившегося христианства. Смею, правда, предположить, что христианства, в первую голову, понятого так, как понимал Вла­димир Мономах, то есть как пути к Богу, а не как пути к миро­вому господству. Хотя это, конечно, только предположения.

Зато не вызывает сомнений, что символом этой культуры, которую исследователи называют Двоеверием, является Дмит­риевский собор Владимира, построенный братом Андрея Всево­лодом. Владимирские князья, конечно же, были людьми разум­ными и вполне отдавали себе отчет в том, что для защиты государства нужна сила и сила военная. А это значит, что и соот­ветствующая этому требованию вера, объединяющая народ. На­зовем ее современно: политическая религия. Но что-то должно быть и для души...

i⁵ Там же.

Маленький кусочек из рассказа владимирца о Владимирщине:

«Исследователи этого единственного в своем роде памятника искусства (Дмитровского собора) подсчитали, сколько и каких изображений поместили мастера на трех его стенах, без аркатурного пояса и без трех алтарных апсид, составляющих четвертую стену. В книге Н.Н. Воронина приводится такая таблица:

Изображения христианского характера 46

Звери и птицы 236

Грифы 28

Растения 234

Прочие 22

Итого: 566 изображений

Выходит, что изображений христианских помещено всего лишь на 8 процентов резных камней.

Всеволод поручил строить монашески строгий и величествен­ный Успенский собор властям церковным. Его воздвигали для народа, который нужно было держать покорным князю и свя­щеннослужителям.

А Дмитриевский собор Всеволод повелел строить для Себя, для своей семьи, для своих приближенных». ¹⁶

Возможно, что именно Ростово-Суздальские земли были той упомянутой арабскими источниками Артанией или Арсанией, которая наряду с Куявой и Славией была третьим центром рус­ских земель. И если Куява — киевщина считается центром во­инским, а Славия — торговым, то Арсания была центром сак­ральным, местом духовного поиска в залесской тишине...

Это, конечно, недоказуемо при том состоянии источников, которые мы сегодня имеем. Однако Владимирщина дала миро­вой культуре такое явление, как Офени, которых я и изучал во время моих этнографических экспедиций. Можно считать, что это явление чисто экономическое. Ну, заставили тяжелые усло­вия жизни в неплодородном Нечерноземье отдельных крестьян взяться за отхожие промыслы и добираться в своих поездках от Сибири до Кавказа и Германии. И создать свой собственный тайный

" Голицын С. М. Сказания о белых камнях. — М.: Молодая гвардия, 1980 — С. 159.

или особый язык, который до сих пор живет по всей России в виде блатной фени...

Не верю, что все так просто. Кажется мне, что от такого обще-ii венного явления, как офени, наука просто отмахнулась. У нее, конечно, были для этого оправдания. Слишком много было уте­ряно, и слишком мало сохранилось источников. Но и то, что ничего не делалось для добывания новых, тоже определенность. На основании моих собственных многолетних исследований я могу определенно утверждать, что явление это было полноцен­ной культурой. Также могу сделать и предположение, что культура эта, которая может теперь считаться лишь этнографической, является наследницей той самой третьей государственной культуры Руси, которая сложилась в XII веке, а потом передавалась из поколение в поколение, постепенно умирая как не соответ­ствующая требованиям времени. Я не в состоянии этого доказать и потому буду говорить лишь о том, что застал.

Можно считать, что мне повезло. Мой дед был уездным пи­сарем и оставил записки о той части офенского мира, которая называла себя Мазыками. К тому же, благодаря его памяти, мне удалось проникнуть к тем, кто еще хранил кое-что из мазыкских знаний. И это кое-что явно было связано с колдовством. Во вся­ком случае, местные жители прямо считали некоторых из стари­ков, с кем я встречался, колдунами.

В русской этнографической науке имеются два «классических» it 8гляда на колдуна. Один из них, особенно ярко представленный к трудах таких школ, которые я бы назвал «Славяноведением» (Школа Н.И Толстого) и «Семиотической школой» (Школа Топорова и В. Иванова), показывает и колдовство и народную магию как бытовые в общем-то действия крестьянина по обес­печению плодородия и вообще жизни. Этот взгляд уходит корня­ми еще к Е.Н. Елеонской, Н. Познанскому, Л. Майкову, В. Добровольскому и многим другим. Это традиция подхода к магии как общекультурному, почти бытовому явлению.

Иной взгляд представлен в работах тех ученых, которые стал­кивались с живыми колдунами. Эти работы чрезвычайно редки и показывают колдуна примерно так, как описываются в мировой этнологической литературе шаманы и индейские жрецы. Это человек воспринимается ученым, скорее, как мрачный шарлатан с нависшими бровями, освоивший какое-то количество приемов запугивания и внушения. Хотя, конечно, и это тоже является определенной культурой, неотторжимо присущей культуре об­щенародной в определенные эпохи.

Могу сказать одно, то, с чем столкнулся я, было и похоже на все описанное, и не похоже. Живая культура так отличается от своих описаний! Я ездил к своим старикам семь лет. И при всем том, что я сам, можно сказать, был представителем той же куль­туры, поскольку родом из той же среды, мне до сих пор не удает­ся полностью понять и описать то, что я видел и познал. Я отча­ялся рассказать о моих Мазыках сразу и целиком и в последнее время рассказываю по частям. Рассказ об их взглядах на жизне­обеспечение, предпринимательство, устройство предприятий и Артелей — одна из таких частей большой картины. Не самая по­казательная, я думаю. Но важная.

Чтобы не потеряться в объеме того, что можно было бы рас­сказать об офенях, я пока приведу лишь два примера понятий, использовавшихся стариками-мазыками в рассказах о предпри­нимательстве. Сразу хочу предупредить: вместо имен своих ин­форматоров я употребляю прозвища. Прозвища, правда, настоя­щие. Так они и звали друг друга при мне. Делаю же я это из уважения к их памяти и по их просьбе.

Итак, в первую очередь о понятииОфеса илиОфеста.

Офест по-офенски — это крест. Но когда мне рассказывал об этом один из моих учителей по прозвищу Дядька, он придавал этому понятию особое и своеобразное значение. Смысл его при­мерно таков.

В деловом общении внутри Артели или предприятия, как и При ведении переговоров, существует своего рода горизонталь и вертикаль взаимодействия.

Вертикаль — это взаимоотношение или взаимодействие различных мест заСтолом, которым является предприятие.

И предприятие, и общество вообще мазыки рассматривали как своего рода систему иерархически увязанных мест, которую

называли Столом. Стол тут, очевидно, имелся в виду тот,закоторым сидят гости на пиру у князя. Хотя этим князем может быть в определенных обстоятельствах и Хозяин дома,то есть простой крестьянин. Вспомним хотя бы, что во время свадьбы жениха — простого крестьянского парня — зовут молодым кня­зем, а его невесту — молодой княгиней. Точно так же это может относиться и к Хозяину пира.

За любым столом, начиная с Велик-стола, то есть стола Ве­ликого князя, и до самого простого крестьянского, люди всегда рассаживаются в соответствии с их достоинством, то есть с той оценкой, которую дает им общество. Соответственно достоин­ству место, соответственно месту — и почести. И этим пирше­ственный стол в совершенстве похож на предприятие, где кор­мление, то есть зарплата, всегда жестко увязано с занимаемым местом и достоинством человека.

Поэтому распределение людей в обществе по различным ме­стам и службам мазыки называли не только столом, но и кор­мушкой. И это очень точно отражает истинное устройство обще­ства и показывает то, что правит людьми.

Естественно, как мы все это прекрасно знаем, по этой вер­тикали можно перемещаться как снизу вверх, поднимаясь к Вла­сти, так и обратно, падая на Дно. Подробнее об этом рассказы­вается в курсе Общественной психологии (Свойское мышление) Училища. Поэтому я в излишние подробности вдаваться не буду.

Что имеет значение для нас сейчас: мазыки эту вертикаль или иерархию Власти и достоинств считали лестницей восхож­дения к вершине общественной пирамиды. И называли её, по словам Дядьки,Дробина. Естественно, она и есть вертикальная часть Офеса. Дробина — это лестница, по которой люди карабка­ются к Власти

Горизонталь же — это дееспособность или способность де­лать то, ради чего тебя взяли или наняли. Это твоё дело —Мастыра.

Дробина и Мастыра складываются в крест, и Мастыра как бы постоянно скользит по Дробине. Это своего рода бегающая ступенька лестницы твоего восхождения к вершинам общества. Она же и есть то место, которое ты постоянно занимаешь.

И это вполне работающий образ, потому что он позволяет по­нять одну очень простую истину, Истоту, как это называлось, — куда бы ты ни взобрался или не опустился по лестнице обще­ственного восхождения, ты все равно займешь свое место, про­сто потому, что твое место всегда с тобой, и будешь работать и получать корм в соответствии с ним. Принять это -— все равно, что принять самого себя и тот мир, в котором ты воплотился в этот раз.

И смысл этого образа в том, что на каком бы месте ты не оказался, ты всегда живешь и кормишься только благодаря взаи­модействию с обществом, которое и двигает тебя по этой лест­нице и кормит за то, что ты для него делаешь. И места ты зани­маешь не те, что хочешь, а те, что нужно занять, чтобы общество выжило. В очень значительной мере все это — проявление сти­хии, естественной, как сама природа. Только стихии обществен­ной, сложившейся так за тысячелетия взаимной притирки мно­жества людей. Лезть в это со своей волей нужно очень осторожно, чтобы общество не начало разрушаться, как экология Земли. Ре­волюционные эксперименты ясно показывают это.

Однако когда доходит до дела, вся эта ясность улетучивается.

Улетучивается потому, что обычно люди предпочитают из­брать одно определённое положение и исходить всегда только из него. Одни предпочитают видеть только вертикаль и бездумно лезут по ней к вершинам вверх или вниз, вместо того, чтобы достигать общую цель.

Такая жизненная установка называлась у мазыковХовреиная Дробина. Ховрей — это барин по-офенски. Соответственно, чело­век, живущий в Ховрейской дробине, озабочен лишь карьерой, то есть тем, как занять место повыше или пониже. Пониже, то есть на вершинеНижнего мира. Дна, такая цель рассматривалась мазыками как вполне естественная. Не забывайте, что блатная феня — это все-таки изначально офенский язык.

Горизонталь же, когда человек предпочитает думать только о ней и живет по принципу: Я человек маленький, свой шесток знаю! — называласьЛоховая мастырка. Лох по-офенски — это мужик. Но чаще в значении простолюдин, дурак. Офени ощуща­ли себя плутами и очень не хотели смешиваться с простыми мужиками, лохами. В этом выражалось их презрение к бездумности и тупости простого мужика.

Настоящее дело делается только Артелью, Ватагой, где все товарищи или братья, побратимы. Такое общее дело называлось (брань, а все его участники —сбраныги, сбраны. То есть братья, побратимы по делу.

Видение себя Сбранью позволяет осознавать всю иерархию — не как устройство мира, а как необходимость, определяемую условиями дела, за которое вы взялись. Благодаря этому ты ис­кренне отыгрываешь любую должность, на которую тебя поставили братья, но когда нужно, когда дело тонет, как пробитый корабль, ты можешь пойти к любому из Начальников и затребовать от него ответа или работы. В конце концов, он всего лишь один из твоих братьев!

Побратимство в Сбрани дает возможность постоянно удер­живать в осознавании простейшую истину: Мы играем в распре­деление по местам и ступеням лишь для внешнего мира, чтобы | привычные к этому люди узнавали нас как нечто управляемое и не опасное, но внутри для себя мы все братья и все равны, хотя и обладаем разными знаниями и умениями. По этим знаниям и умениям нам и определяются разные Мастыры на Дробине на­шего братства. Но это не знак Власти, а знак умельства — кто что умеет, тот такое дело и должен делать, такую Мастыру на Дробине и занимать!

И пока ты в Сбрани, ты все время должен помнить общую цель и свободно переходить ради её достижения из одной Мас­тыры в другую, перемещаясь по Дробине так, как это нужно для цела. Наши места за столом нашего братства только кажутся рас­пределенными снизу вверх. Это для того, чтобы нас узнавали своими лохи, которые живут только так, нацеленными на вер­шины. Как запряженные лошади, которые могут везти только по дороге, на которую их направили.

Да, таков мир, так он пошел в своем развитии, такой подход к устройству общества победил, и не признавать этого значит оказаться чужим и быть уничтоженным. Но признавать данности того мира — еще не значит сдаться и принять их. Разумный человек принимает мир, но остается собой. И если я рожден для того, чтобы быть быдлом в упряжке, я буду ее тащить. Но если я знаю, что я свободный и благородный человек, волею сил и судьбы заброшенный в странный мир, где все гоняются за вер­хушками, я вполне могу ради выживания принять образ, кото­рый покажет, что я такой же.

Но я такой, какой я есть. И я из числа свободных. А это зна­чит, что настоящее устройство нашей общины ~ не вертикаль­ное, не лестницей, а кругом, колесом, хороводом... Русь идет хороводом, хоровод идет Тропой Трояновой...

Вся видимость распределения по должностям в Сбрани — это условности, о которых сбраны договорились для чужих.

Настоящие же наши места соотносятся между собой, как спи­цы в колесе. В настоящей Артели пиршество и работа проходили как за круглым столом короля Артура. Поэтому мы назвали наше предприятие Авалоном. При всей отдаленности русской и кельтс­кой культур они явно имели общие корни.

Образ колеса, как рассказывали мне мазыки, был передан им еще скоморохами. Возможно, это скрытый знак солнца и сол­нечных культов. Но это точно знак Артели, Братства и Братчины. Знак движения к большой Мечте. Имя ему — Збрань.

Это первый пример. Так сказать, пример общего подхода или Образа мира, в котором действовали правила исследуемой нами культуры. Могу сказать в заключение, что изложенные в нем об­разы отнюдь не являются лишь этнографическими записями чего-то экзотического. Это вполне прикладной инструмент при отлад­ке предприятия, но им надо уметь пользоваться, а значит, владеть. Я постараюсь дать примеры его работы, но полноценно это можно понять, только поняв то, как работает Разум. А это — особый учебный курс.

Второй пример, на мой взгляд, это пример Образа действия, или того, как поступает опытный и умный Хозяин Артели.

Рассказывал это в основном Дядька, который до пенсии счи­тался очень хорошим Управляющим. Но что-то из этого взято и от других стариков, которые все немало помотались и по арте­лям, и по отхожим промыслам. Этот рассказ можно назвать Дух илиДыхание.

Дыхание — это, по понятиям мазыков, запас сил, отведен­ный человеку для трудового порыва.То есть от отдыха до отдыха.

Тут очень важно понять, что управление, по сути, есть от­слеживание того, как работником телесно воплощается задуман­ный хозяином образ. Об этом еще будет рассказано подробнее в разделе Руководство и Образы действия.

Хорошо воспринимается работником лишь тот Образ дей­ствия, который по объему не превышает Дыхание, то есть его разовый запас сил.

Этот запас находится в постоянном распоряжении человека для естественных жизненных потребностей. Все, что превышает это по затратам труда, как говорил Дядька, обучавшие его ста­рые артельщики советовали считатьПодвигом, просто потому, что это подвигает человека за его предел.

Правда, в бытовом языке Подвигом считается выход за вто­рой предел или, как его обычно называют, заВторое дыхание.То самое, про которое говорят: У меня открылось второе дыха­ние. Если вы вспомните себя или случаи из своей жизни, то вы увидите, что Второе дыхание — совершенно определенное физиологическое явление, которое случается, когда ты в каком-то делe доходишь доИзнеможения, но не сдаешься, а продолжаешь работать. Скажем, бежать. И вдруг что-то происходит, и ты чув­ствуешь прилив новых сил, словно бы пролившихся в тело из какого-то внутреннего запасника. Это и есть Второе дыхание.

Оно, как вы, может быть, помните, тоже исчерпывается, и подходит новое Изнеможение, а после него может прийти сле­дующее дыхание...

Изнеможение, как вы, наверное, уже догадываетесь, и считалось у мазыков тем пределом, за которым начинается Подвиг. Л Дыхания соответствуютПотам, которые «с тебя сходят во вре­мя работы». Как помните, русская культура говорит о семи потах, что означает семь переходов за свой предел и семикратное расширение Духа или сознания... Но это уже уход в чистую магию, который уведет в сторону от магии производственной.

Про работу в рамках естественного запаса сил говорят:сде­лал это единым или одним духом. Одним духом, единым духом означает, что дело по напряженности и трудоемкости не заставило работника сменить или сбить дыхание. По крайней мере, он этого не заметил, не осознал.

В русских сказках, обычно там, где герой спасает заколдован­ного человека, скажем, превращенного в камень или животное, спасаемый просит: Дай мне семь потов.

Означает это, что герой должен трясти или бить его до пол­ного изнеможения. И так семь раз. Это означает, что «Пот» или «Дух» считались мерами труда. Когда ты трудишься в рамках пер­вого Дыхания, то есть естественного запаса сил, ты не сбиваешь дыхание и не потеешь. Пот выделяется только при переходе или при приближении к Пределу.

Умение ходить по потам или «давать поты», как я уже сказал, магия чистой воды и требует особого рассказа.

Для нас же важно в рамках разговора о русской производ­ственной культуре уметь видеть эти пределы и, соответственно, распределять силы и оценивать объем труда.

Обычный труд делается в пределах Первого Дыхания. И пока Дыхание не сменилось, можно работать бесконечно. Этот труд в радость. Соответственно, и вознаграждение за него — самое обыч­ное, так сказать, договорное.

Как только работник перешел во Второе Дыхание, то есть начал обильно потеть, он должен получить отдых (от-дых), пе­редохнуть, чтобы восстановить Первое Дыхание. Этот отдых и есть дополнительное вознаграждение за увеличение труда.

Переход в Третье Дыхание, которое и называлось Первым Потом (не потением, а Потом в том смысле, в каком его знает сказка), должен вознаграждаться отдельно — отдыхом и благо­дарностью в словах. Причем смысл этих слов не в том, чтобы сказать «спасибо», а в том, чтобы прозвучало признание того, что люди совершают Подвиг!

Этого признания вполне достаточно им для внутреннего удов­летворения. Их оценили по достоинству и дали отдохнуть, не загнали на работе.

Если люди переходят во Второй и следующие Поты, это оз­начает, что Первый Пот стал постоянным, то есть работа трудна и объем труда больше, чем договаривались. Люди утомляются и изнемогают. Их слишком мало для таких объемов. И этот подвиг стал условием жизни. Следовательно, надо или увеличивать ко­личество работников, или выплачивать премии, или просто по­вышать оплату (за вредность, за трудное производство и т. п.).

Тут очень важно правильно понимать, что такоеДоговор и Трудовой договор. Рад.

Опытный Артельщик никогда не будет договариваться ни о какой работе, которая идет вПоте. Договор в любом случае зак­лючается на труд в пределах Дыхания, естественного запаса сил! Л вот к нему делаются дополнения, предусматривающие перера­ботку и доплаты-вознаграждения за это.

Как определить объем договорного труда? Да просто спросив v самих людей, которых ты подряжаешь, что они посчитаютпра-вильной работой, в соответствии с их представлениями о подоб­ном труде.

Естественно, когда ты как хозяин нанимаешь работников, ты рассказываешь им, что хочешь сделать, создаешь общий об-|);1з предприятия или дела. Затем, когда они «поняли» (как им кажется), то есть ответили, что понимают, ты говоришь, что тебе нужны работники, скажем, на погрузку, и спрашиваешь, возьмутся ли они.

Ответ будет, примерно, такой:

— Взяться-то оно, конечно, можно бы...

Иначе говоря, они торгуются и хотят подрядиться как мож­но выгоднее. Вот тут, как мне говорили, приходит пора переве­сти их в рамки справедливости и спросить, какой объем работ они бы взялись делать. Они назовут. Какую оплату вы за это хоте-|| и бы? Они назовут.Тогда можно поторговаться об оплате, но ни в коем случае не об объеме работ!

После того, как договоренность достигнута, можно перейти и к оставшимся от первого торга объемам работ, назвать их все и сказать:

— Я готов вас взять грузчиками и платить, но чтобы платить, мне нужно заработать для этого деньги. Это значит, что все рабо­ты должны быть выполнены. Если вы свою часть сделаете, а дальше дело зависнет, то мы без денег. Все. Это понятно?

— Само собой, — отвечают они.— С другой стороны, я не могу вас заставить делать что-то сверх договора, потому что это уже подвиг. Но я могу предло­жить дополнительную оплату. Если возьметесь, конечно. В любом случае, это единственный способ у меня заработать.

Соответственно, работники будут вынуждены или отказать­ся от работы совсем, или взяться за весь необходимый объем работ. Но теперь они всегда будут знать, что есть основная, лег­кая часть работ и есть Подвиг, на который надо набрасываться артельно. А это подымает ответственность, создает круговую по­руку и дает возможность разговаривать с ними или их старшим на языке уважительном, поднимая его достоинство. Они же бу­дут знать, что их видят не простыми работягами, лохами, а арте­лью, людьми исключительными, с особой повышенной квали­фикацией, говоря современно. За что будут тебе благодарны, как за учебу и перевод на более высокую ступень Дробины, лестни­цы человеческого счастья.

Мудрый Хозяин работы бережет работников и ни в коем слу­чае не позволяет им перерабатывать по собственному желанию, даже терять Дыхание. Любая переработка, любая потеря Дыха­ния означает, что работник намеренно надрывается, чтобы по­том затребовать с тебя оплату Подвига.

И любой, даже самый преданный из работников, с неизбеж­ностью однажды предъявит тебе все счета за переработки и Под­виги, которые у него накопились. И предъявит по гораздо более высокой цене, чем ты сам оплатил бы их, потому что именно в тот миг эта плата будет для тебя очень дорога. Самовольные Под­виги очень невыгодны Хозяину.

И только кажется, что переработки можно не замечать. Это все равно, как не замечать долги. Для того, чтобы противостоять своему знанию о долге, нужно заплатить кусочком своей души, который ты должен отдать, чтобы запечатать это знание где-то поглубже в своем сознании таким образом, чтобы оно не беспо­коило себя. В итоге душа твоя, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, будет круглосуточно и круглогодично работать сторо­жем у твоих долгов.

Все это — психологическая механика магии человеческих вза­имоотношений.