Приключения Гассана Астраханского

В древние времена в Астраханском царстве, в городе Астрахани жил купец по имени Абдармон, торговля которого состояла в одном лишь пиве. Он имел сына шестнадцати лет по имени Гассан, которого природа одарила красотой и разумом. Сверх того он пел и играл на лютне столь совершенно, что всех слушателей приводил в восхищение. Искусство в музыке приносило великую пользу его отцу, потому что у него в питейной лавке каждый день собиралось великое множество народу, и был большой спрос на его напиток. К тому же он напиток свой в такие вечера продавал гораздо дороже, и благодаря тому время от времени становился всё богаче.
Однажды, когда молодой Гассан в удовольствие собравшегося народа играл и пел, пришел туда же некий славный каббалист по имени Падманаб. Сколько ни дивился он игре Гассана, не меньше он и пленился, поговорив с ним, очарованный его разумом. После чего каждый день он начал посещать его лавку, и каждой раз давал ему по червонцу.
Чрез некоторое время, Гассан сказал отцу своему, что к нему ежедневно приходит взрослый муж, вид которого свидетельствует о том, что он человек непростой, что он всегда с ним по нескольку часов разговаривает, и при прощанье дает ему по червонцу.
– Сын мой, – говорил ему Абдармон, – тут скрыта какая-то тайна. Может статься, мнение этого мужа не совсем беспорочно. Такие люди, хотя и кажутся на вид простосердечными; но в душе у них всё далеко не то. Завтра, когда он придет, скажи ему, что я с ним охотно желаю поговорить, и приведи его ко мне. Из его слов я узнаю истину, как бы он ни притворялся, и настолько ли он чистосердечен, как кажется на словах.
Гассан поутру это исполнил, и пригласил Падманаба к своему отцу. Тот принял его со всевозможной вежливостью, и для него был приготовлен изрядный обед. За столом разговаривая, усмотрел купец в нем великий разум и постоянство. После чего осведомился он, из какой он земли, и где живет. Узнав же, что он чужестранец, пригласил его жить в дом свой. Падманаб принял предложение его с благодарностью, и переехал жить в дом его. Он одарил отца многими подарками, а сына начал любить более прежнего, так что в одно время сказал ему:
– Любезный Гассан! я хочу тебе открыть тайну моего сердца. Я нахожу в тебе дух, пригодный к познанию таинственных знаний. Хотя по летам твоим ты пока склонен больше к забавам; но надеюсь, что ты переменишься, и будешь думать о тех премудрых таинствах, коим я тебя хочу научить. Намерение мое учинить тебя счастливым. Пойдем со мною за город; я покажу тебе несчетные сокровища, и отдам тебе их во власть.
– Вы ведаете, – отвечал Гассан, – что я завишу от родителя, и без позволения его идти с вами не могу.
Каббалист был ответом его доволен, поговорил о том с отцом его, который поверив во всем этому разумному мужу, позволил сыну отправиться с ним.
Падманаб и Гассан вышли за город и направили путь к одному лежащему вдали, полуразвалившемуся каменному зданию. По прибытии туда нашли они колодец, наполненный водою по самые края.
– Заметьте хорошенько этот колодец, – сказал каббалист. – В нем лежит обещанное вам мною сокровище.
– Тем только худо, – отвечал Гассан, – что в нем вода. Как я смогу достать его с такой глубины?
– Я не удивляюсь, сын мой, – продолжал Падманаб, – что тебе это кажется чудным. Не всем людям дана мудрость, каковой владею я. А если б ты узнал всё, что я могу делать; то удивление твое было бы бесконечно.
Между тем он, вынув из кармана бумагу и карандаш, написал несколько странных и незнакомых слов, и бросил написанное в колодец. После чего вода из него пропала, так что и капли от нее не осталось.
Они спустились в колодец, где нашли лестницу и пошли под землю. Продолжая путь в течение некоторого времени, нашли они дверь, сделанную из красной меди, и запертую огромным стальным замком. Каббалист написал некое заклятие, и коснулся им замка; отчего тот тотчас же соскочил. Отворив дверь, вошли они в погреб; где с помощью зажженного факела увидели они стоящего и ужасного видом Арапа, опирающегося на великий белый мраморный камень, Арап увидев их, поднял камень, и хотел было в них бросить; но Падманаб, проговорив некоторые слова, дунул на него; от чего тот упал навзничь на пол. И так прошли они сквозь погреб без всякого препятствия и вышли на обширный двор, посреди которого находился некоторый род здания, построенного из самого чистого хрусталя. Вход в него охранялся двумя ужасными, по обе стороны дверей стоящими змеями, которые из страшных своих челюстей выбрасывали пламя и смертоносный дым. Гассан затрепетал, увидев этих чудовищ.
– Ах! возвратимся назад, – вскричал он. – Эти ужасные змеи сожгут нас своим сиянием.
– Будь смел, – сказал ему каббалист. – Наука, которую я тебе хочу открыть, требует неустрашимого духа. Чудовища эти, услышав голос мой, немедленно исчезнут. Я имею власть повелевать духами, и в силах уничтожить все их чары.
Сказав это, проговорил он некоторые слова; от чего змеи скрылись, и двери того здания сами собою растворились. Падманаб и Гассан вошли внутрь, и последний восхитился, увидев там другой двор, посреди коего стоял блистающий храм, высеченный на целого алого яхонта. На верху его поставлен был карбункул шести степеней в поперечнике, от которого в том подземелье распространялся такой был свет, как если бы там светили два солнца сразу.
Само это здание не охранялось никакими чудовищами; но при входе в него стояли шесть идолов, вырезанных с несравненным мастерством из целых алмазов, и представляющих прекрасных девиц, бьющих в маленькие барабаны. Дверь во святилище, сделанная из самого чистого изумруда, была отворена. Сквозь нее был виден огромный зал. Гассан не мог насытить глаз своих, взирая на столь чудесные вещи. Наконец, осмотрев зал снаружи, Падманаб ввел его во внутрь. Свод зала был сделан из самого чистого золота, а пол из некоторого рода прозрачного порфира, всюду украшенный жемчугом. Тысячи разных удивительных вещей ослепляли там взгляды Гассана. Падманаб провел его в четырехугольную комнату, в которой лежали в одном углу великая куча золота, во втором – гора самых лучших самоцветных камней, в третьем – серебряный сосуд, а в четвертом – кучка земли.
Посредине этого покоя стоял великолепный престол, на котором виден был серебряный гроб, содержащий в себе тело некоего государя. Глава его была увенчана золотой короной, осыпанной крупнейшим жемчугом; а перед престолом стояла золотая таблица, содержащая следующую надпись: «Люди спят, покуда они живы, и пробуждаются не прежде часа смерти своей. Какая мне ныне польза, что я владел таким богатством? Уже я не ощущаю окружающих меня сокровищ. Нет ничего кратковременнее и скорее преходящего, чем счастье. Вся человеческая власть – есть мечта. О безумный смертный! До тех пор, как ты стоишь на весах, и жизнь твоя на обе стороны колеблется, не хвались своим благополучием. Вспомни время, в кое цвели фараоны. Они теперь ничто; а вскоре и о тебе память также исчезнет».
– Кто этот царь, лежащий в гробу? – спросил Гассан.
– Один из древних египетских монархов, – отвечал Падманаб. – Он был строителем этих подземных полостей, и собиратель всех видимых здесь сокровищ.
– Вы удивляете меня, – сказал Гассан. – Для чего этот царь построил под землею такое чудо? И зачем он в недрах земли спрятал столь великое сокровище, какого, кажется, во всем свете нет? Все прочие государи прославляют память свою, оставляя отечеству бывшие в их власти сокровища; а не зарывают их от глаз человеческих.
– Твоя правда, – отвечал Падманаб. – Но этот царь был великим каббалистом, и часто удалялся от двора своего в это уединение, для исследования таинств естества. Повелевая духами, ему не трудно было в несколько часов, перелетать пространство между реками Волгой и Нилом. Он знал многие сложнейшие таинства, а между прочими Философский камень, как видно из сокровищ, лежащих по углам этой залы. Все они сделаны из этой черной земли, в углу лежащей.
– Возможно ли быть такому! – вскричал Гассан; – чтобы обычная земля всё это произвела?!
– Не сомневайтесь, – сказал Падманаб. – Я растолкую вам все таинство Философскаго камня, заключающееся в двух этих Сирских стихах:

Вирехил ароус харби шахсаде хитага,
вир тифтола булардан султан хобруга.

То есть:

Дайте невесту от пастуха сыну Царя Запада;
и от них народится сын прекрасного вида.

Это значит:

«Омочите сухость Адамской земли, приходящей с востока, и из того родится Философический состав, которого – сила – Обращает все металлы в золото и серебро, а кремни – в драгоценные камни. В серебряном горшке этом находится та самая вода, которою должно смочить сию черную землю; и так произведет она всё здесь видимое. Если вы будете иметь одну горсть сей земли; то можете все простые металлы во всем вашем царстве, обратить в серебро и золото, а кремни в дорогие камни, какого б рода вы ни захотели».

– Надо признаться, – сказал Гассан, – что земля эта чудная. Теперь я не удивляюсь больше чрезвычайным видимым здесь сокровищам.
– Ты еще не все знаешь о ней, – прибавил Падманаб. – Земля эта имеет силу исцелять всякие, какие бы то ни были, болезни; хотя бы больной испускал уже последнее дыхание, но по принятии лишь зерна этой земли, болезнь в мгновение ока его оставит. Он получит новые силы, и встанет с постели. Можно сказать и то, что это земля так продолжает жизнь человека, что делает его почти бессмертным. Сверх того каждый, кто соком земли этой помажет себе глаза, тот увидит духов, и будет иметь власть ими повелевать. Все это вообразив, подумай, любезной сын мой, каким награждаю я тебя сокровищем!
Гассан упал к ногам каббалиста и принес ему в чувствительных выражениях свою благодарность.
– Но в ожидании получения власти, вами мне обещанной, – добавил он, – , позвольте мне взять отсюда несколько вещиц, чтобы показать отцу моему, насколько мы счастливы.
– Я не воспрещаю вам этого, – сказал Падманаб; – берите себе всё, что вам заблагорассудится.
Пользуясь дозволением, Гассан обременил себя золотом и дорогими камнями, и последовал за каббалистом, который уже шел обратно.
По выходе оттуда прошли они через другой зал, не уступающий богатством первому; а потом прежним путем возвратились к погребу, где некогда их встречал Арап, который до сих пор всё ещё лежал бесчувственный. Они вышли в медные двери, которые в ту же минуту сами собою затворились, и стальной замок за ними замкнулся. Потом они вылезли из колодца; и Гассан не успел оглянутся, как тот вновь наполнился водой.
Падманаб, заметив, что Гассан удивляется, каким образом колодезь опять стал полон, сказал ему:
– Чему ты удивляешься? разве ты не слыхивал о талисманах?
– Нет, – ответствовал он; – и вы окажете мне великую милость, если объясните, что они значат.
– Я не только не скрою от тебя ничего, – говорил ему Падманаб; – но и научу их делать. Между прочим расскажу я тебе следующее: талисманы бывают двух родов, каббалистические и астрологические. Первые состоят из силы молитв к богам и делаются из разных букв. Вторые зависят от Симпатии, пользуясь сообщением небесных планет с металлами. И талисманы первого рода употребляю я. Они открыты мне великим Вирстоном. Ведай же, сын мой, что каждая буква этого талисмана состоит под охраной особенного духа. Эти духи суть существа чистые, служащие в небесном жилище богов, и они превыше духов, живущих посреди воздуха. А духи, обитающие на земле, – самые последние, и они зависят от повеления вышних духов, а иногда и волшебников. Буквы в талисманах составляют слова, а слова производят молитвы; а ими через чтение призываются духи-хранители этих букв, и они благодаря этому творят те чудеса, которые так удивляют смертных.
Падманаб рассказывал юноше еще многие из таинств талисманов, и в таких разговорах, прошли они всю дорогу. Они окончили свою беседу, приближаясь к дому Абдармона, в который вскоре и вошли. Радость отца Гассана была неописуема при взоре на принесенные его сыном его богатства. Он осыпал неисчислимыми благодарностями Падманаба, и с того времени перестал торговать, и зажил весьма роскошно.
Между тем надо вам знать, что Гассан имел у себя весьма гордую и скупую мачеху. Хотя он и принес с собою чрезвычайное богатство в золоте и дорогих камнях; но всего этого ей казалось мало; ибо она ничем довольна быть не могла. Для чего и сказала она однажды наедине своему пасынку:
– Любезный сын мой! Если мы продолжим жить в таковой роскоши: то вскоре принуждены будем просить милостыни.
– Не беспокойтесь о том, дражайшая матушка, – отвечал ей Гассан. – Ключ богатства нашего неисчерпаем. Если бы вы видели все эти невообразимые сокровища, показанные мне великодушным Падманабом: вы бы не имели такого суетного страха. Он обещал мне отдать их в полную власть, и я не сомневаюсь в твердости слова этого добродетельного мужа. При первом случае, когда он опять поведет меня туда, возьму я щепоти две черной земли, которая на долго приведет мысли ваши в спокойствие.
– Возьми-ка лучше золота и яхонтов, – сказала ему мачеха; – мне они милее земли всего света. Однако послушай, Гассан, – примолвила она, – мне всегда приходит на ум вот какая мысль: Когда Падманаб всё равно собирается отдать тебе все эти сокровища: то почему он не научит он тебя всем этим молитвам, о коих ты мне сказывал, что они настолько уж необходимы для ходьбы в подземное жилище? Если каббалист этот нечаянно умрет (а он вестимо, уже не молод): вся надежда наша погибла. Сверх того может быть, и мы нечаянно досадим ему чем-нибудь, и тогда он отвергнет нас и отдаст свои сокровища другим. Я советую тебе, любезный Гассан, упросить Падманаба, чтоб он научил тебя всему, о чем я тебе сказывала. Когда же ты будешь все его премудрости знать, мы умертвим его, чтоб никто кроме нас не ведал хранимого на дне колодца.
Слова эти повергли Гассана в великой ужас.
– Ах! матушка, – вскричал он, – что вы мне предлагаете! Можете ли вы дозволять себе такие помышления? Падманаб нас очень любит. Он осыпает нас благодеяниями, обещает такие богатства, которые достаточны, чтобы наполнить сокровищницы величайших монархов; но в награду за милость его, хотите вы у него жизнь отнять. Нет, я страшусь и подумать… Хотя бы я дошел до крайней нищеты: я лучше соглашусь таскаться с сумой по миру, нежели быть злодеем.
– Сын мой, – подхватила она, – я радуюсь, что ты имеешь доброе сердце; но в подобных обстоятельствах следует взирать на собственную пользу. Счастье представляет нам случай вдруг обогатиться: зачем же его упускать? Отец твой имеет разум гораздо более зрелый, чем твой, однако со мною он уже согласился, и тебе противиться ему в том невозможно.
Гассан всеми силами отговаривал отца от согласия на беззаконное это предприятие, но молодость лет его, и пронырливость злой мачехи, подвергли его искушению. Отыскав Падманаба, он стал просить его неотступно научить себя всему тому, что нужно ведать для ходьбы в подземное здание, до тех пор, пока тот, весьма любя его, на то склонился, и написав ему все надлежащие талисманы, и рассказав обстоятельно все подробности, как притом обходиться, отдал всё это Гассану.
Получив всё это во власть, уведомил о том Гассан отца своего и мачеху, которые назначили день к осмотру сокровищ. «При возвращении нашем мы умертвим твоего Падманаба», – заявила эта гордая и злая женщина.
В назначенный день все трое на верблюде выехали они, тайно от Падманаба, и отправились к колодцу. По прибытии к нему, вынул Гассан из кармана первую бумагу, и бросил в колодец; вода в нем исчезла. Они опустились по лестнице и прошли к медным дверям. Гассан коснулся другим талисманом к замку, который отперся, и открыл им путь в погреб, где стоял пресловутый Арап. Как только тот начал поднимать камень, отец и мачеха Гаасана весьма было испугались; но Гассан сокрушил Арапа. Так мало-помалу, они достигли яхонтового капища и покоев, где лежало тело царя Египетского, и все его сокровища. Мачеха Гассана не обратила внимания ни на гроб, не прочла и премудрой надписи; хвалёную же землю не удостоила и взгляда – она с великой жадностью набросилась на дорогие камни, и обременилась ими так, что едва могла идти. Муж же её нагрузил себя золотом; а Гассан довольствовался только двумя горстями черной земли, которую положил в карман, имея намерение по возвращении своем, учинить над ней опыт.
И так они все трое вышли из той комнаты, неся с собою сокровища. Но во втором дворе увидели они идущих прямо на них трех чудовищ. Ужасный вид этих монстров повергнул в трепет отца и мачеху Гассана, которые бросились к нему; но юноша, и сам не ведая чем от них защититься, был не в меньшем ужасе.
– Ах! злая и безбожная мачеха! – вскричал он, – ты одна стала причиной того, что все мы сейчас лишимся жизни. Падманаб без сомнения узнал, что мы сюда поехали; а что и еще хуже, он конечно через искусство свое проведал про покушение наше на жизнь его, и посылает этих чудовищ отмстить смертью за нашу неблагодарность.
И именно в это время услышан был ими в воздухе голос Падманаба, произнесший следующее:
– Вы все трое – неблагодарные люди и недостойны дружбы моей. За многие оказанные вам мною благодеяния отняли бы вы у меня жизнь; если бы не уведомил меня о том охраняющий меня Вирстон. Почувствуйте ж справедливость моего гнева. Ты – женщина и Абдармон, – за то что изобрели злой на меня умысел, а ты – юнец – за то, что на него был согласен!»
После этих слов чудовища, бросившись на них, растерзали отца и мачеху Гассана, и уже растворили было страшные свои челюсти и на юношу; но Падманаб представ между ними, дунул на монстров, и тем самым принудил их исчезнуть. Потом обратясь к Гассану, он сказал:
– Хотя ты и никакого помилования не достоин; но не знаю, какая сверхъестественная власть вливает в сердце мое сожаление к тебе. Итак, хотя я не могу отвратить всего посланного тебе от богов наказания; но я по крайней мере дарую тебе жизнь.
Произнеся это, стал он невидим; а несчастный Гассан увидел себя превращенным в мерзкое чудовище. Волосы на голове его сделались ядовитыми змеями, руки и ноги его обратились в львиные лапы, тело же его покрылось такой крепкой кожей, какова бывает лишь на звере-носороге. Свист покрывающих голову его змей был достаточен, чтобы привести в ужас самого неустрашимого человека. Столь ужасное превращение привело Гассана в неописуемую печаль и отчаяние. Он хотел было просить Падманаба о милосердии, и изъявить пред ним всю величину мук, которыми его терзала его совесть; но в дополнение бедствия своего узнал он и то, что и язык его не мог произносить ничего, кроме страшного рева. Горе отягчило его, и бесчувственным повергло на землю.

* * *

Придя в сознание, Гассан увидел себя не в подземном жилище, но в непроходимой пустыне. Собрав растрепанные силы, он встал и пошел куда глаза глядят. Но куда ни обращался его взор, всюду ему представлялись непроходимые утесы каменных гор, и густые леса. Находясь в столь жалостном состоянии, проливал он горькие слезы, и вместо слов, наполнял воздух страшным своим ревом, который разливался во всем тем необитаемым местам.
Наконец голод вынудил его отправиться в лес для отыскания пищи; но бродя по чаще целый день, он не увидал ни малейшего плода. Тот лес наполнен был одною иссохшей землей, не производящей никакой травы, способной служить к насыщению, кроме терний, коими он изодрал все свое тело, и кровь текла ручьями из его лап. Наступившая ночь принудила его лечь под корнями опрокинутого дерева. Всю ночь провел он в размышлениях о своём несчастье. Стократно предпринимал он попытки разорвать грудь себе острыми когтями своими, и тем окончить жизнь, наполненную мучениями и раскаянием; но крепкая его кожа уничтожала подобные намерения. По наступлении дня, пошел он опять промышлять себе пищу. Голод его был чрезмерный; но бродя большую половину дня, он также ничего не сыскал. Под вечер уже вышел он из лесу в долину, которую освежал текущий из стоящих к одной сторон долины гор источником. Утолив в нем жажду, проследовал он далее, и с радостью нашел несколько плодовых деревьев и укрепил свой ослабевший желудок упавшими на землю плодами.
По приближении ночи пошел он к горам, искать себе убежища. Надо думать, что Падманаб имел о нем сожаление; поскольку он довольно быстро отыскал пещеру, вход в которую с одной стороны запирали стальные двери. Отворив их, увидел он покой, освещаемый лампадой, сделанной искусством какого-нибудь мудреца; поскольку свет от нее происходил без всякого огня, и не уступал дневному.
С одной стороны стояла тут постель, а с другой – шкаф. Любопытствуя узнать, что в нем находится, отворил он дверцы, и увидел корзину, наполненную гранатовыми яблоками, и серебряную кружку с виноградным соком.
«Пусть живет здесь кто-нибудь, – подумал про себя Гассан. – Если это волшебник: он, конечно, ведает про мое состояние, и не взыщет ко мне; когда же это пустынник: то вид мой, конечно же, вынудит его навсегда оставить это жилище».
В таковых размышлениях взял он кружку, для утоления жажды; но поднеся её ко рту, увидел на дне её следующую надпись:
«Должно с терпением сносить, всё посылаемое на нас судьбою. Будь покорен её власти, не вдавайся в отчаяние, и сделай себя тем достойным прощения богов».
Прочитав это подумал он: «Слова эти написаны непосредственно для меня! О правосудие небес! Воображал он, что выводит меня из заблуждения. Теперь ощущаю я, что посланное на меня наказание, мне должно сносить терпеливо. С сего часа и мерзкий вид мой буду я считать за дар, через который привожусь я в познание самого себя».
В таковых рассуждениях напился он виноградного соку, и съев несколько гранатов, лег на постель, и заснул.
На другой день не выходил он из пещеры. Когда же захотелось ему поесть, и он подошел к шкафчику: то увидел, что всё вновь наполнилось. Гранатов было столько же, и кружка была полной по самые края. Удивление его было несказанным. Он пал на землю, и вознес к небесам теплые и благодарные молитвы. Потом насытился гранатами и соком, которые каждый день находил дополняющимися.
Так прошло шесть месяцев, которые провел он в этом пристанище, не видя ни единого животного, не только человека. Он твердо верил, что жилище это построено из сострадания к нему Падманабом, и надеялся, что этот добродетельный муж, сжалившись над его состоянием, возвратит ему прежний образ. В этих утешительных размышлениях, привык он к своему состоянию, и почти забыл про своё несчастье.
В один день, прогуливаясь, и отойдя от своего жилища довольно далеко, полуденный жар принудил его поискать отдых под тенью стоявших в том месте густых деревьев. Он лег и заснул. Вдруг он был разбужен пронзительными криками. Люди, ездившие на охоту, нечаянно наткнулись на него, и страшный и неслыханный вид его стал причиной их воплей. Но поняв, что все они лишь старались уйти от него и он остался в безопасности, он лег и опять заснул.
По пробуждении увидел он великое множество вооруженных людей, крадущихся в разных местах около него. Не предвидя от них ничего доброго, бросился он в бегство; но запутавшись в расставленные ими сети, упал. Ловцы не сразу осмелились подступить к нему. Страшный вид Гассана лишал их смелости. Они много говорили. Язык их был ему неведом, и только по движениям их понимал он, что все они ему удивлялись. Тщетно старался он разорвать сети, и уйти: крепость веревок пресекла ему эту надежду. Наконец ловцы осмелели, опутали его канатами, положили на колесницу, и повезли в свое жилище. Там был он посажен в железную клетку, где его заперли, и куда каждый день собиралось к нему множество зрителей. В пище он не терпел недостатка. Итак вооружившись терпением, он провел в этом заключении несколько лет.
В одну из ночей увидел он во сне представшего перед ним мужа в белом одеянии. Тот с величественным видом говорил ему следующее:
«Гассан! Терпение твое подвигло меня к сожалению о тебе. Спасайся из этой неволи. Без помощи моей остался бы ты вечно в заключении. С помощью этого яблока найдешь ты способ выйти отсюда».
Гассан хотел было пасть пред ним на землю, и принести благодарность, но муж вновь стал невидимым. Пробудившись, размышлял наш герой о значении увиденного им сна, но увидев рядом лежащее яблоко, данное ему во сне, он пришёл в крайнее недоумение, и не понимал, какую помощь он смог бы извлечь себе от этого плода. Однако же он не мог считать за пустяк это видение. Он надеялся увидеть какого-нибудь благосклонного к нему духа, желающего спасти его из неволи, и возвратить в первоначальное состояние. «Что же мне предпринять с этим яблоком?» – размышлял он. Предположив, что с ним он обретет силу, которая разорвет железные прутья, он и начал им в разных местах тереть свою клетку, но без успеха. Та была так же тверда, как и прежде. Итак он отложил первые свои мысли, и подумал, что сон его ничто значил, а яблоко брошено к нему каким-то человеком, приходившим из любопытства. Он взял яблоко, и начал его есть; но лишь положил в рот последний кусок его, как вдруг увидел себя превращенным в самую малую белую птичку. Радость его была чрезмерной; поскольку, он хотя он всё ещё не был человеком, но не был уже и чудовищем. Он начал летать по клетке. А как прутья решетки были не так часты, чтобы могли удержать его в птичьем образе, он так и оставил он свое заточение.
Вырвавшись на волю, полетел он прямо, нигде не садясь и куда – сам не ведая. Вечер приближался. Гассан почувствовал утомление, и опустился на дерево, стоящее у входа в пещеру. Не долго так сидя, увидел он выходящую из пещеры девицу невообразимой красоты. Птичье обличье Гассана не лишало его человеческих чувств. Прелести этой красавицы так пронзили сердце его, что он, не владея собою, пришел в восхищение и хотел было вскричать, что природа ничего совершеннее не производила; но вместо слов этих, начал он петь столь приятно, что привлек внимание этой юной девицы.
– Ах! Как прелестно поет эта птичка! – сказала она.
Гассан, услышав, что пение его приятно для обожаемой им особы, начал петь громче прежнего, и принудил девицу подойти под самое дерево, на коем он сидел.
– До чего я рада, – говорила девица, – иметь близ себя такую несравненную птичку. О! если б можно было получить её в руки мои: сколь часто принималась бы я целовать эту любезную певицу!
Слова эти учинили то, что Гассан тотчас слетел, и сел на одну из рук её, уподобляющихся белизной снегу. Тогда красота девицы предстала взорам его в полном виде своего совершенства. Он смотрел на нее глазами наполненными любовью, и старался объятиями маленьких крылышек своих, и иными движениями доказать то, что он к ней чувствовал. Потом для оказания некоторого рода почтения он опять начал петь.
Девица будучи не менее удивлена его ласками, не могла подумать, каким образом в пустыне оказалась такая ручная птичка. Посадив её на руку, она понесла к себе в пещеру, чтоб сообщить родительнице своей почувствованное ей удовольствие. Когда вошла она с ним в подземные покои, глаза Гассана пленились несравненным богатством, рассыпанным вокруг. Всюду блистали золото и серебро, смешанное по местам со множеством разного рода драгоценных камней. Что же больше всего приводило его в удивление – имевшийся там свет, достаточный, чтобы спорить о преимуществе с самым ясным днем. Не успел он насытить свое зрение, как взор его отвлек предмет более достойный внимания. Им была женщина, покоящаяся на серебряном троне, и хотя ей казалось лет за шестьдесят, но возраст не лишил её тех прикрас, которые в свое время могли бы поколебать сердце самого нечувствительного мужчины.
Девица приблизившись к ней, сказала:
– Ах! Как счастлива я тем, что вышла наружу! Любезная матушка! Я не могу изъяснить вам удовольствия, которое чувствую, имея в руках эту прекрасную птичку! Если бы вы слышали, сколь прелестен её голос..
– Что ты делаешь, дочь моя!? – вскричала престарелая матрона. – Ведаешь ли, кого держишь в руках своих? Ласкаемая тобою птичка есть молодой мужчина, превращенный в этот образ, в наказание за проступок против твоего дяди Падманаба!
Услышав это Гироуль, (таково было имя этой девицы) раскраснелась, и придя в замешательство, выронила Гассана, который вырвавшись из нежных рук обладательницы сердца своего, бросился к ногам Мулом-бабы, (так звалась сестра Падманаба,) и растянувшись затрепетал своими крылышками, изъявляя жалостным криком, что он именем её брата просит отпущения вины своей.
Жалостное его состояние слегка смягчило эту волшебницу. Подняв его с земли, она сказала:
– Изрядно! Ты наказан, по-моему, уже слишком. Сколько не имею я равного участия в обидах, причиняемых моему брату, сколько ни стараюсь я преследовать его неприятелей: столько же ищу я и средств прощать и помогать тем, которые по мере преступления уже наказание претерпели. А поскольку ты можешь искупить свои прегрешения оказанием важной услуги моему брату, которая ему в настоящее время крайне нужна: то находя тебя к тому способным, я возвращу тебе прежний вид.
С этими словами, она взяла лежащую рядом красную палочку, и проговорив: «Если ты создан птицей: останься в прежнем своем виде; когда ж ты был человеком: прими свой образ». – ударила его этой палочкой. В то мгновение Гассан стал по-прежнему человеком.
Радость его была невообразима. Он пал к ногам своей избавительницы, и долго лежал, не в силах произнести ни одного слова. Наконец собрав чувства, он в трогательных выражениях изъяснял свою благодарность, проклинал злой умысел своих родных против её брата и поклялся ей загладить этот проступок своей обоим им преданностью, с обещанием подвергать ради них любым опасностям жизнь свою.
– Встань, Гассан, – сказала ему Мулом-баба, – забудь прежние свои прегрешения; они уже довольно наказаны. Если обещания твои согласны с сердцем: то ныне представился для тебя прекрасный случай доказать моему брату, как то, что ты проступок свой поправляешь, так и то, что ты достоин прежней его дружбы. Знай же, что брат мой Падманаб имел великую вражду с чародеем Рукманом. Ненависть эта состояла в том, что Рукман, был от природы своей зол и употреблял всё своё знание во на вред людям. Он радовался, если ему удавалось доказать свою злобу. Брат мой, напротив, будучи сильнее его, и не склонен к таковым безбожиям, всеми мерами препятствовал его варварству, и отвращал его чары от несчастных, попадающих в его руки. Это сделало Рукмана крайним злодеем брату моему, и принудило искать средств к отмщению. Но сколько он ни старался, не мог достичь исполнения своих желаний. Во-первых потому, что в знаниях он был перед братом моим слабее; а притом и Падманаб, имея у себя за спинойтакого врага, на всякий случай остерегался. Напоследок прошедшее долгое время сделало его беспечным; что бессовестный чародей и употребил себе на пользу. Однажды брат мой вышел прогуляться по полю, устал и прилег отдохнуть близ источника, бьющего из крутой каменной горы. Журчание и шум падающей воды принесли ему приятный сон. Неусыпающий Рукман при таком выгодном случае проявил всю величину своей злобы. Надо знать, что все каббалисты и волшебники, сколь бы ни велики они были в знании, во время сна не владеют своим искусством, и всякий простой человек может им навредить. Столько ж мало знают они и о том, что с ними случится впредь. Рукман же, этот изверг рода человеческого, увидев брата моего не в состоянии ему противиться, стократно порывался лишить его жизни; но видно, что удержан от того был охраняющим Падманаба, великим Вирстоном. Наконец вздумал чародей отмстить ему поношением более веским, чем смерть. Он, вынув из кармана приводящий в безчувствие порошок и вдул часть его в ноздри моего брата. Когда же состав возымел действие: он, подхватив жертву за волосы, перенес в свое жилище, и запер его с несколькими свиньями в железную клетку, запечатав её именем великого Вирстона, и лишив тем самым его всякого средства к освобождению. Клетку же свою этот злодей поставил в таковом месте где облегчают желудки. И в этом бедственном состоянии несчастный Падманаб живет уже шестой месяц, вынужденный есть из одного корыта с свиньями. Все средства, употребленное мною к его освобождению, не имели успеха, ибо я – всего лишь волшебница, а Рукман – истинный чародей. Теперь от тебя, дорогой мой Гассан, зависит избавить его от такой неволи, и знай, что не останется ничего имеющегося во власти моей, от чего бы я не отреклась, чтобы заплатить твою услугу.
– Ах! Всемогущая Мулом-баба! – сказал Гассан, – пусть даже я на всё это отважиться и не робел, и в доказательство, что не смущает меня такая опасность, стократно готов пожертвовать моей жизнью; но какая из того выйдет польза? Если вы со всем вашим знанием не в состоянии помочь любезному своему брату: то что смогу предпринять я – простой человек! Я бы мог назваться счастливым, если бы только одна смерть моя достаточна была принести ему свободу! Но я иду умереть за него. Смерть эта будет мне усладой, если я вкушу её для пользы того, пред которым столько согрешил. Пусть узнает он, что тот несчастный Гассан, подвергшийся искушению его злодеев, ныне ради избавления его лишился жизни. Но наставьте меня, всемогущая волшебница, как мне правильно этой жизнью распорядиться?! Где могу я сыскать этого варвара Рукмана?
– Дорогой мой Гассан, – отвечала она, – превращение твое заставило тебя позабыть про ту бесценную землю, взятую тобою в подземном жилище, которая и ныне еще при тебе. Когда ты ею потрешь глаза свои, то получишь власть повелевать духами; если же натрёшь ею всё своё тело: то в состоянии будешь производить и всё то, что и братец мой делать может. Все твари и стихии будут тебе повиноваться. Поди в особую комнату, и исполни всё в точном соответствии с моими словами – и ты сам убедишься – какая произойдет в твоем состоянии перемена.
Гассан повиновался, и вышел в особую комнату. Он начал обыскивать свою одежду и обнаружил у себя означенный ком земли, которую и нашел в том самом кармане, в который её положил. Желая стать равным в знании Падманабу, он тотчас же разделся, и натёр этой землей всё своё тело. Он и сам удивился, какая произошла в нем перемена. Он ощутил в себе истинную неустрашимость, и присутствие духа, свойственные героям. Он в мгновение ока вспомнил все слова требующиеся для входа в подземное жилище, и которые давно уже изгладились было из его памяти. Наполнившись мыслями, приводящими его в восхищение, ходил он взад и вперед по комнате, задумавшись; от чего оступившись, крепко ударился ногою о пол. Вдруг оттуда выскочил дух ужасной величины, и встал пред ним. Это новое явление принудило юношу несколько отступить назад. Дух же, подступив к нему, с подобострастием сказал:
– О, великомощный повелитель духов, и всех стихий! Вы видите последнего раба вашего, готового к исполнению ваших повелений.
Подобное повиновение привело Гассана в себя.
– Очень хорошо, – отвечал он; – я доволен послушанием твоим. Я имею великую в тебе необходимость, для чего и призвал тебя. Назови мне свое имя и звание и скажи мне, знаешь ли ты, где заключен великий Падманаб, и как могу я освободить его из неволи?
– Милостивейший государь! – отвечал дух, – Меня зовут Кангриганом и я демон пятой ступени. Что касается знания о месте пребывания Рукмана, где и Падманаб сидит в заключении, это от меня не скрыто. Он находятся в весьма отдаленном отсюда острове, окруженном водами великого Океана, и куда никто из простых смертных ни под каким видом приблизиться не может. Потому что, во-первых, в водах около берегов острова живут страшного вида и размера рыбы, которые по заклинанию Рукмана, воспрещают ход ко нему. Они проглатывают все суда, туда приближающиеся. Берега же острова охраняют множество крылатых змиев и львов. Так что туда трудно пройти человеку, не имеющему власти Философского камня. Вы же, обладая им, хотя и сможете войти туда; но не в силах будете вызволить Падманаба из клетки. Поскольку заперта она печатью с именем великого Вирстона, которую Рукман похитил из капища на солнечном острове. Печать эту не возможно отпереть, разве что будет она разрублена мечем Вирстона, с которым он ходил воевать против Исполинов, грозивших разорить небесное его жилище. Однако где этот меч находится ныне, мне неизвестно: хотя, может быть, про то ведает начальник миллиона духов, в состоящего в вашем повелении.
«Миллион духов в моем повелении!» – подумал Гассан и спросил: – А все ли каббалисты, имеют у себя по миллиону духов?
– Нет, – отвечал тот, – только обладателям Философского камня предоставлена эта честь. Прочие же волше