Некоторые функциональные детерминанты институциональной поддержки

Масштаб, сложность и сплоченность организованных групп оказыва­ют важное влияние на их способность к выполнению функций любого типа: поддержание стабильности, захват власти, расширение элит, удов­летворение политических экспектаций, создание благ или получение удовлетворения от потребления. Люди, которые испытывают неудов­летворенность, имеют два основных типа мотивации участия в органи­зационной деятельности: они желают получить компенсаторные цен­ности для смягчения RD, а кроме того, они обладают определенной врожденной предрасположенностью к агрессивным действиям против тех, кто повинен в их неудовлетворенности (см. главы 2 и 3). Если ре­жим или диссидентские организации желают располагать постоянными и высокими уровнями поддержки со стороны недовольных, они долж­ны учредить средства для удовлетворения этих мотиваций. Три реле­вантные организационные функции, рассматриваемые ниже, предназ­начены для обеспечения прямых и косвенных средств к приобретению ценностей и средств выражения гнева. И режим, и диссидентские орга­низации могут выполнять все три функции. Однако относительная важность различных функций для их членов может меняться в зависи­мости от природы их неудовлетворенности. Кроме того, способы, кото­рыми выполняются эти функции, варьируют в зависимости от того, идет ли речь о режимных или диссидентских организациях, и имеют совершенно различные долгосрочные последствия для потенциала на­силия.

Социетальные ценностные возможности

Наиболее очевидная, но не обязательно самая важная инструменталь­ная функция организаций состоит в том, чтобы обеспечить своих чле­нов типовыми и предсказуемо успешными способами деятельности для прямого ценностного удовлетворения. Сами по себе акты участия в организации могут обеспечить внутреннюю межличностную удовлет­воренность потребностей в общении, самоопределении и усилении раз­деляемых убеждений за счет того, что члены ее следуют предписанным нормативным требованиям. Членство может также предоставлять сред­ства для достижения ценностей власти. Члены стабильных, эффектив­ных организаций могут получать ощущение и фактическое обеспечение безопасности от внешних воздействий, т. е. определенную меру свобо­ды. До той степени, в какой они могут регулярно оказывать влияние на решения организации, они могут удовлетворять желание участия и в то же время поддерживать и, вероятно, увеличивать сферу своей личной свободы. Если организация обладает материальными ресурсами, ее чле­ны могут получать возможность пользоваться ими: жалованье для на­нимаемых служащих и партийных работников, жилье и медицинское обслуживание для членов профсоюза. Для распределения таких ценно­стей организации должны располагать существенными ресурсами или, по меньшей мере, способностью к их производству. Производство цен­ностей благосостояния требует физических или денежных ресурсов. Аналогично и установление организационного контекста, в котором могут создаваться и разделяться межличностные ценности, требует определенных физических ресурсов, равно как и желания части членов и элиты предоставлять друг другу статус и права участия. Предлагают­ся две гипотезы.

Гипотеза RI.3. Институциональная поддержка режима умеренно изменяется с размера­ми ресурсов, находящихся в распоряжении режимно-ориентированных организаций. Гипотеза DI.3. Институциональная поддержка диссидентов умеренно изменяется с раз­мерами ресурсов, находящихся в распоряжении диссидентски-ориентированных организаций.

Важность физических ресурсов для улучшения институциональ­ного контроля режима подтверждается в результатах одного кросс-на- ционального исследования. Выше приводились данные исследования гражданского насилия в 119 странах. Путем соотнесения размеров цен­трального правительственного бюджета с валовым национальным про­дуктом страны была сконструирована мера правительственного конт­роля над экономическими ресурсами и произведена ее корреляция с мерами величины гражданского насилия в течение 1961-1963 гг. Кор­реляция для всех стран оказалась на уровне -0,34: чем больше доля правительства в обладании экономическими ресурсами, тем меньше величина насилия. Эта связь подтверждалась для стран, находящихся на разных уровнях экономического развития, в предположении (в со­ответствии с гипотезой V.7), что она тем вернее, чем больше абсолют­ная доля ресурсов, которая детерминирует институциональную под­держку режима. Среди наиболее развитых стран корреляция составля­ет -0,25; среди среднеразвитых -0,31; среди наименее развитых -0,45⁶¹. Аналогичным образом наличие физических ресурсов улучшает инсти­туциональную поддержку диссидентов, как можно предположить, ис­ходя из примеров, приведенных в главе 8. Диссиденты, контролиру­ющие базовые области или имеющие иностранные источники снабже­ния, в большей степени способны вести затяжные восстания. Снижение силы связи между ресурсами режима и уровнем насилия по мере повы­шения уровня развития, очевидное из приведенных корреляций, может показать, что чем богаче страна, тем легче контролируемые диссиден­тами организации могут получить существенные ресурсы для своего собственного использования, какая бы доля ресурсов ни находилась под правительственным контролем.

Важность нематериальных ценностных удовлетворений для сохра­нения институциональной поддержки получила документальное под­тверждение в опросных (с помощью интервью и анкет) исследованиях связей между статусом, участием и отчуждением. Люди, обладающие небольшими возможностями для участия в организациях, контролиру­ющих их жизненные дела, или имеющие низкий статус в этих орга­низациях, проявляли тенденцию к отчуждению от организации и были в наибольшей степени расположены к активным «решениям» и внут­ри организации, и вне ее. В исследовании рабочих автомобильной промышленности Корнхаузер и др. обнаружили, что те, кто чувствовал себя более всего бесполезным в политическом смысле, испытывали наиболее высокий уровень отчуждения от американской политической системы⁶². В опросе 450 рабочих, включая членов и нечленов профсо­юзных организаций, Нил и Симен обнаружили, что членство в посред­нических организациях — особенно в профсоюзах — снижало у рабочих чувство отчуждения и бессилия⁶³. Опрос, проведенный Темплтоном по вопросам связи между отчуждением и политическим участием, пока­зал сходный результат — в большей степени по выборке в целом, неже­ли по выборке одного лишь рабочего класса. Отчуждение оценивалось путем использования вопроса об удовлетворенности или неудовлетво­ренности американцев жизнью в своем обществе. Те, кто испытывал сильное отчуждение, проявляли также сильную тенденцию самоиден­тификации с более низким социоэкономическим статусом, к облада­нию враждебными аттитюдами к правительственным агентствам и процедурам, к проявлению низких уровней участия в политике и враж­дебности по отношению к неграм**. Такие результаты совместимы с вы­водами почти всех опросов по отчуждению. В этих исследованиях не совсем отчетливо разделены причины и следствия: враждебность, ассо­циируемая с отчуждением, может быть результатом недостаточного участия в жизни общества, в котором каналы такого участия формаль­но открыты. Между эмоциональным состоянием, аттитюдами и пове­дением складывается, вероятно, сложное взаимодействие. Тем не менее эти данные совместимы с предполагаемой связью, в которой прояв­ления враждебности со стороны недовольных имеют тенденцию к ми­нимизации при обеспечении межличностных ценностей и ценностей участия.

До той степени, в какой организации могут обеспечивать своих чле­нов ценностями, соизмеримыми с экспектациями, потенциал поли­тического насилия минимизируется. Эта оценка применима как к дис­сидентским, так и режимным организациям. До тех пор, пока дисси­дентские организации получают в свое распоряжение средства для обеспечения такого удовлетворения, политическое насилие уменьша­ется. Однако им редко удается достигать такого состояния, даже в мень­шей степени, чем режимным и нейтральным организациям, чья неспо­собность обеспечить адекватные возможности и удовлетворения своим членам является изначальным источником недовольства, которое дает лидеров и рекрутов диссидентским организациям. Более того, неудов­летворенные ценностные экспектации членов диссидентских организа­ций обычно велики, и факт членства в них увеличивает потребность в защите от внешнего возмездия; первое условие далее уменьшает ве­роятность того, что диссидентские организации могут существенно сни­зить депривацию своих членов, второе требует от лидеров выделять для групповой защиты диспропорционально большое количество ресурсов.

Существуют некоторые типы ценностных удовлетворений, для ко­торых диссидентские организации приспособлены сравнительно хоро­шо, включая возможности удовлетворения межличностных ценностей — таких, например, как статус, чувство общинности и идеационального сцепления (солидарности). Многие из описаний революционных дви­жений, рабочих организаций, находившихся в процессе их формиро­вания, нередко содержат в себе указание на их важность в удовлет­ворении такого рода потребностей. Кон, например, утверждает, что большинство последователей милленарианистских движений в средне­вековой Европе испытывали сильное отчуждение от церкви и находи­ли в этих движениях решение проблем этого отчуждения. «Но если эти люди были отчуждены от церкви, они испытывали и страдание вслед­ствие своего отчуждений... Неуверенность в возможности получения утешения, руководства и посредничества со стороны церкви усугубляли их чувство беспомощности и увеличивали их отчаяние. Именно вслед­ствие этих эмоциональных чувств бедняков воинствующие социальные движения... были в то же время суррогатами церкви»⁶⁵.

Относительные успехи Фронта Национального Освобождения в Юж­ном Вьетнаме в обеспечении лояльности со стороны сельских жителей отчасти атрибутируются тем возможностям, которые он предоставлял для повышения статуса и политического участия амбициозной дере­венской молодежи — в противовес классовым и образовательным барь­ерам на пути восходящей мобильности, установленным в рамках воен­ной и административной иерархии Сайгонского правительства. Оста­ется фактом, что большинство диссидентских движений испытывают нехватку чисто физических ресурсов для прямого удовлетворения эко­номической депривации своих членов или для обеспечения их адек­ватной безопасностью против внешней угрозы. Важнее другое: удовлет­воряя психологические потребности, они одновременно создают узы лояльности, дающие организациям упругость и способность сражать­ся за другие цели.

Политические ценностные возможности

Большинство политических организаций, как и многие другие ассоциа­тивные группы, используются их членами в качестве средств — в рав­ной степени, как и целей. Такого рода организации задают санкциони­рованную линию действия, посредством которой можно, в конечном счете, получить выгоды от других индивидов, групп и институтов. Одна из главных функций политических систем и некоторых общинных и ассоциативных групп состоит в посредничестве и разрешении конф­ликта между их членами; т. е. они дают средства, с помощью которых индивиды и группы, конкурирующие за недостающие ценности, могут быть наделены более или менее справедливой долей этих ценностей. Члены политических партий в чувствительной политической системе получают определенные возможности для влияния на ценностно- распределительную политику режима, как и другие ассоциативные группы.

Эффективность предоставляемых политических возможностей для членов как режимных, так и диссидентских организаций детермини­руется не непосредственными ценностными выгодами, которые обес­печивают эти организации, а ощущением возрастания собственных ценностных возможностей, которое они могут предоставить тем, кого привлекают на свою сторону. Такая же оценка справедлива и в отно­шении предоставляемых ценностных возможностей (смотри гипоте­зы IP.4 и VC.4 в главах 3 и 5). Для недовольного индивида непосред­ственная выгода присоединения к диссидентской организации со­стоит в увеличении предоставляемых ему ценностных возможностей, а значит, в возрастании вероятности снижения в ближайшее время его ценнрстной неудовлетворенности. Такой же эффект имеет учреждение режимом новых форм участия. Таким образом, организации всех типов могут усилить институциональную поддержку себе, увеличивая для своих членов число альтернативных направлений действия. Предлага­ются две гипотезы.

Гипотеза RI.4. Институциональная поддержка режима сильно изменяется с числом и мас­штабом ценностных возможностей, предоставляемых режимно-ориентированными органи­зациями.

Гипотеза DI.4. Институциональная поддержка диссидентов сильно изменяется с числом и масштабом ценностных возможностей, предоставляемых диссидентски-ориентированны­ми организациями.

Масштаб в данном контексте относится к доле членов таких органи­заций, выбранных для того, чтобы они могли пользоваться предостав­ленными средствами. Эти гипотезы нуждаются в двух оговорках. Если новые предоставленные средства окажутся неудачными для того, что­бы участники ощутили прогресс, а также в обеспечении компенса­торных функций, например, в том, что касается их статуса, участия, а также общинных ценностей, интенсивность их неудовлетворенности возрастет, а вместе с этим будет расти организационная разобщенность, конфликт и отчаяние. Вторая состоит в том, что эти возможности долж­ны быть открыты для всех, кто пожелает ими воспользоваться. Те, кто исключается из охвата новыми способами политической деятельности или отстранен от «авангарда работников движения», вероятно, не по­чувствуют какого-либо прогресса в условиях своей жизни и могут ощу­тить возрастающее недовольство вследствие дискриминации по отно­шению к ним (вывод VC.4.1).

Существуют две характеристики политических ценностных возмож­ностей, которые являются наиболее последовательными для усиления институциональной поддержки режима, — это обеспечение механизма адекватного разрешения социального конфликта и значительная сте­пень обратной связи при ответах на требования. Социальный конфликт вездесущ и неизбежен в социальной жизни. Его институционализация требует формализации правил, согласованных партиями в дискуссиях, и воплощения этих правил деятельности и поддерживающих их убеж­дений в процессах социализации и в действующих организациях. Галь­тунг идентифицирует пятнадцать условий, которые вносят свой вклад в институционализацию постоянных механизмов разрешения конфликта (к примеру, такие механизмы нуждаются в том, чтобы их направляли индивиды с элитным статусом, они должны быть общими и релевант­ными ближайшим проблемам, обеспечивать получение недвусмыслен­ных результатов, определять точку, в которой конфликт завершается, распределять ценности или назначать в поддержку решений негатив­ные санкции)⁶⁶. Эффективные методы разрешения конфликта могут быть институционализированы на общинном уровне, особенно в тра­диционных обществах, в которых большая часть конфликта бывает локализована. Ассоциированные группы могут также устанавливать процедуры для формального разрешения внутренних конфликтов, как это часто делают религиозные общины и университеты. Но в сложных современных обществах конфликты часто охватывают большие, дис­персные и могущественные группы. Обычно лишь режим обладает воз­можностью развивать институционализированные методы для нена­сильственного разрешения таких конфликтов⁶⁷.

Большинство требований, каналированных через режимно-ориенти- рованные организации, являются требованиями дополнительных цен­ностей, а не разрешения ценностных конфликтов с другими группами. Различие между ценностными требованиями и ценностными конф­ликтами — это отчасти дело точки зрения: ценностные конфликты по определению включают в себя ценностные требования одной из сто­рон конфликта. Здесь проводится различие между числом конкуриру­ющих партий и соответствующими их ролями. Отличительной харак­теристикой конфликтно-разрешающих систем является то, что когда X требует ценностей, принадлежащих Y, проблема представляется на рас­смотрение Z — независимой или иерархически вышестоящей органи­зации — для вынесения решения. В простых ситуациях ценностных требований X требует ценностей Y, ожидая, что Y сам примет решение, основанное, как правило, на относительной силе двух сторон и разде­ляемых ими понятиях справедливости. Эффективность таких ценно­стных требований зависит, во-первых, от открытости каналов для выражения требований и, во-вторых, — от желания и способности Y ответить на них. Истон описывает нехватку каналов или их закры­тость как «провал канала», следствием чего может быть прибегание к публичному протесту для коммуникации и выражения своих требо­ваний. «Блокирование требований в этих случаях служит тому, чтобы отвергнуть их. Следствием этого становится трансформирование того, что могло бы стать миролюбивым продолжительным потоком требова­ний, в спазматически извергаемое насилие»⁶⁸. Исследование студенче­ского национализма в Китае на протяжении 1920-х и 1930-х гг. иден­тифицирует действия Гоминдана, направленные на предотвращение участия студентов в политике как один из источников последующей студенческой поддержки коммунистов⁶⁹. Фундаментальной проблемой насильственной стачки сталелитейщиков в 1892 г. в Хоумстеде, Пен­сильвания, стал отказ сталелитейной компании Карнеги иметь дело с профсоюзом Объединенной Ассоциации рабочих железоделательной и сталелитейной промышленности⁷⁰.

Даже если каналы открыты, отсутствие адекватного ответа или «об­ратной связи» окажет крайне дисфункциональное воздействие. Аппелл резюмирует данные различных экспериментальных и полевых иссле­дований, свидетельствующие о том, что если символическая обратная связь в организациях низка, то снижается групповое действие и возра­стает враждебность. Его кейз-стади политической коммуникации в ко­лониально управляемом племени показывает, что создание новых ка­налов в виде политических партий и института выборов снижало на­пряжение и враждебность лишь в той степени, в какой выдвинутые через эти каналы требования вели к модификации политики адми­нистрации самого округа⁷¹. Экштейн описывает более конкретные типы ответов на требования потенциальных диссидентов как «уступки», выдвигая в качестве кейза в точке трюизма, «что иногда самым дей­ственным оружием в арсенале британского правящего класса были ус­тупки...»⁷².

Подобно этому, диссидентские организации могут усиливать свою институциональную поддержку, обеспечивая механизмы разрешения внутреннего конфликта и свои каналы для выдвижения ценностных требований. Однако многие, а иногда и все члены диссидентских орга­низаций настроены по отношению к режиму с интенсивной враждеб­ностью, а поэтому сама агрессивная оппозиция к нему выступает для них в качестве внутренней ценности. Вследствие этого особенно важ­ной для таких организаций функцией становится обеспечение средств выражения такой враждебности. Демонстрации и мятежи против пра­вительственной политики и революционные войны одновременно вы­полняют и инструментальные, и экспрессивные функции; они являют­ся способами и заявления требований и проявления враждебности. Вероятно также, как утверждает Козер, что внутренний разлад между диссидентами в этом случае имеет тенденцию к минимизации. Члены различных группировок, находящихся во внутреннем конфликте меж­ду собой, в ответ на сопротивление их противников, стремятся к объе­динению, ценностной сплоченности и конформности к организации в целом, чего, в принципе, и требует стремление к достижению их целей; при этом они налагают жесткие санкции на своих внутренних диссиден­тов. Кроме того, недовольство, возникающее из внутреннего конфликта, может быть без труда перенесено на противостоящую группу. Поэтому конфликт между диссидентской группой и режимом дает возможность разрешения внутреннего конфликта в группе. Для разрешения конф­ликтов редко требуются институционализированные механизмы. Ког­да они возникают, то это обычно происходит в контексте внутренней войны, в которой диссиденты осуществляют институциональный и коерсивный контроль над нейтральными группами, при осуществлении которого они обычно учреждают свои собственные судебные структу­ры, как это было, например, в Ирландии в начале 1920-х и в сельском Китае на протяжении 1930-х и 1940-х гг.

Поэтому члены диссидентских организаций с наибольшей вероятно­стью будут стремиться к тому, чтобы заполучить в свое распоряжение такие средства, которые удовлетворяли бы выполнению и инструмен­тальных, и экспрессивных функций. Не следует ожидать, что неудача инструментальных средств с необходимостью повлечет за собой ослаб­ление организации. Недостаток успеха в достижении требуемых цен­ностей скорее будет интенсифицировать, нежели ослаблять сопротив­ление, потому что первоначальная враждебность не только остается, но и возрастает — вследствие усилий, затраченных на действие, повы­шающее возможность достижения цели (вывод ID.2.2 и гипотеза ID.4). Тот факт, что внешние группы — будь то режим или политические кон­куренты, — несут ответственность за отсутствие отклика на требования, увеличивает вероятность того, что враждебность будет сосредоточена именно на них, а не на диссидентских лидерах, которые выбрали не­удачный способ действий. Выражение протеста дает также внутреннее удовлетворение недовольным даже в отсутствие других ценностных приобретений (глава 2). Но каковы же последствия ценностных при­обретений, полученных через враждебно выраженные требования? Они с высокой степенью вероятности усилят степень институциональ­ной поддержки диссидентов; они также вероятно, при некоторых усло­виях снизят уровень приверженности диссидентов насильственному противостоянию, как это утверждается позднее.