Ценности власти и политическое насилие

Распределение и использование ценностей власти в политической си­стеме оказывает на ценностные возможности ее членов воздействие двух весьма различающихся типов. Если циркуляция в элите достаточ­но высока и имеются широкие возможности для политического участия, то ценностные возможности граждан, вероятно, высокие. Представля­ется, что стремления к участию и лидерству мотивируют некоторых людей в любом обществе; если же ценности власти не относятся к ши­роко разделяемым, распределяемым, то RD будет интенсифицировать­ся. Второе и более общее воздействие власти на ценностные возможно­сти является функцией ее потенциала и реального использования в це­лях смягчения деприваций.

Власть может быть использована (и ожидается, что она будет исполь­зована именно с этой целью) для уменьшения недовольства людей. Ее можно использовать для увеличения социетальных и политических ценностных возможностей неудовлетворенных групп; для увеличения производства и перераспределения экономических благ, а иногда цен­ностей участия и статусных ценностей; для создания и поддержания условий безопасности; для укрепления идеациональной согласованно­сти. До той степени, в какой лидеры распоряжаются своей властью для выполнения именно этих функций, ценностные возможности граждан будут, вероятно, высокими.

Власть всегда распределяется не слишком широко, равно как и не всегда эффективно используется для целей регулирования. Когда это бывает именно так, ценностные возможности будут снижаться до той точки, за которой вероятно применение коллективного насилия. Изу­чаемые ниже теория и практика определяют некоторые из источников и последствий дисфункционального использования власти.

Желание власти

Возможности политической системы удовлетворить ценностные ожи­дания политического участия у тех, кто стремится к достижению высо­ких уровней власти, претендентов на элитные позиции, является функ­цией отношения числа этих претендентов к числу элитных позиций, взвешенному частотой сменяемости инкамбентов\ Если величина от­ношения высока — много ролей и быстрый оборот их инкамбентов, а пре­тендентов сравнительно немного, ценностные возможности участия во власти высоки. Тот же аргумент применим к возможностям системы для удовлетворения претензий на более низкие уровни влияния: если имеется достаточно много возможностей для участия в выработке и принятии решений" в сравнении с числом активистов, ценностные воз­можности участия велики. Однако, как указывает Дейч, ценности уча­стия во власти не бывают слишком гибкими: «Власть над людьми зави­сит от их способности к повиновению таким путем, который представ­ляет еще большую значимость и стоимость для власть предержащих, и от способности последних воспринимать такие акты повиновения как собственную функцию. До той степени, в какой эти способности могут быть быстро увеличены, некоторые акторы могут увеличить свою со­циальную или политическую власть без сокращения таких же возмож­ностей для других. За пределами этого претензии на власть приобрета­ют инфляционный характер, и аллокация реальной власти становится суммарно-фиксированной игрой»⁴⁷.

Ограничения на наличие ценностей участия, подлежащих распреде­лению, весьма значительны, особенно в том, что касается высоких вла­стных позиций. В большинстве обществ удельный вес элитных поли­тических позиций очень мал, и инкамбенты неохотно уступают их. Эти удельные веса являются наименьшими для авторитарных и централи­зованных демократических систем. Наибольшей долей относительно высоких ценностных позиций характеризуются децентрализованные политические системы с их комплексами законодательных и исполни­тельных органов на нескольких уровнях ниже общенационального.

Если ценностные позиции участия рядовых граждан низки, их цен­ностные возможности участия можно без труда увеличить с помощью развития политических партийных организаций, ассоциаций по инте­ресам, расширения избирательных прав и увеличения частоты прове-

Инкамбент (incumbent) — лицо, занимающее должностную позицию в дан­ный момент. — Примеч. пер. " В оригинале — decision-making.

дения выборов. Элита в централизованных политических системах, как правило, противится такому расширению, а в более современных де­мократических системах возрастание сложности функций управления и процессов выработки решений снижает воспринимаемую эффектив­ность общепринятых методов политического участия и, следовательно, снижает ценностные позиции неэлиты. На счет этого феномена можно отчасти отнести возрастание таких методов влияния на правительствен­ную политику, как демонстрации, всеобщие забастовки и восстания. Многие группы, особенно студенты, оценивают институционализиро­ванные процедуры участия и выражения недовольства как неэффек­тивные. Следовательно, начальные уровни их недовольства интенси­фицируются воспринимаемым снижением своих ценностных возмож­ностей, что ведет к нарастающей агрессивности протестов⁴⁸.

Некоторые общепринятые взгляды относят революцию к врожденно­му желанию свободы либо участия, либо власти. Подавление неотчужда­емых политических прав служило классическим оправданием революции в современном мире, приводимым с равной готовностью лидерами Фран­цузской и Американской революций, народами колониальных территорий и политическими философами. Так, Ханнна Арендт пишет, что целью революции «была и всегда остается свобода». Она считает фундаменталь­ным желание людей самим управлять делами, что находит реальное выражение в повсеместном развитии политического лидерства и сове­тов, стоящих «вне революционных групп», на местном уровне, на про­тяжении и Американской, и Французской, и Русской революций. Этот поиск «пространств» политической свободы составляет сущность ре­волюционного духа, хотя обычно он разрушается путем перемещения центра тяжести власти в олигархические политические институты⁴⁹. Аргументация Арендт перекликается с тем, что было сказано в предыду­щей главе: любой централизованный политический порядок имеет тенденцию к ограничению эффективного неэлитного участия в принятии политических решений. Подобный взгляд характерен и для интерпрета­ции источников политической стабильности, которую дает Танненбаум: «Если и можно сказать что-либо определенное о политических револю­циях, так это то, что они не имеют и не могут иметь места в странах, где политическая сила рассеяна на тысячу мест и где мириады людей чув­ствуют себя лично включенными в решение проблем самоуправляемо­го церковного прихода, поселка и принимают участие в создании пра­вил для более крупной единицы, графства, государства или нации»⁵⁰.

Другие интерпретации утверждают, что претенденты на элитные позиции обладают сильным желанием политической власти и что, если

14-1012 им будет отказано в доступе в элиту и к центральной политической власти, их возмущение достигает точки революции. В таких ситуациях источник RD ограничен тем, что Келлер называет «циркуляцией инди­видов элиты»⁵¹. Например, объяснение, даваемое Парето коллапсу лю­бой политической элиты, принимает во внимание ограничения на цир­куляцию элиты, равно как и снижение уровня идеациональной согла­сованности. Он атрибутирует эти явления и Французской революции, и окончательному развалу Римской империи, и различиям в базовых аттитюдах элиты и масс и требованиям власти изнутри элиты — со сто­роны тех, кто обладал элитными качествами, но фактически был отстра­нен от политической власти⁵². Бринтон предполагает, что «один из клю­чей к этой проблеме циркуляции может лежать в "закупорке" циркуля­ции в частной и очень деликатной сфере, такой как профессиональная деятельность и особенно "интеллектуальные" профессии; т. е. среди людей, особенно подверженных чувству фрустрации, вследствие недо­ступности к обладанию хорошими вещами»⁵³.

Вариантом этого тезиса является предположение Петти о том, что недостаток циркуляции препятствует использованию многими членами действующей элиты своих талантов или получению ими соответству­ющего вознаграждения за них. «Если члены подлинной элиты не могут найти другого выхода своим талантам, они всегда будут восставать»⁵⁴. О «новых нациях» часто говорят, что они особенно восприимчивы к рево­люционному насилию, проистекающему из недостатка циркуляции эли­ты. Крозье 'предлагает такое объяснение для поведения некоторых из главных участников Индонезийской революции. Именно «фрустрация помешала звукотехнику выполнить свою работу», что привело двух высо­копоставленных чиновников, д-ра Сумитро и д-ра Шафруддина, «в со­стояние дискомфорта и неуверенности по поводу восстания»⁵⁵.

Недостаток или утрата власти теми людьми, которым она необходи­ма, ассоциируются с бесчисленными взрывами коллективного насилия. Восстание португальцев против испанской короны в 1640 г., раздувае­мое португальской знатью и в значительной степени совершенное ее руками, было успешной попыткой политической элиты вернуть себе утраченную власть и привилегии⁵⁶. В Вандейской контрреволюции ве­дущую роль играли представители аристократии и высшего духовен­ства, смещенные Французской революцией. Моска предполагает, что восстание русских крестьян и казаков в 1773-1774 гг. было реакцией онемеченной централизованной бюрократии на ущемление ее свобод⁵⁷. Попытки британской короны утвердить свой контроль над колониаль­ными легислатурами и администрациями в конце 1760-х гг., несомнен­но, было основной причиной возмущения лидеров американской рево­люции⁵⁸. Ирландские восстания 1916-1923 гг. и Венгерская революция 1956 г., помимо других причин, подпитывались множеством экономи­ческих и социальных обид и ощущением репрессии со стороны нена­вистных политических режимов, не склонных мириться с расширени­ем политических возможностей, соразмерным с требованиями народа⁵⁹.

Можно привести и другие примеры. В основании этнических столк­новений между сингальской и тамильской общинами на Цейлоне в 1958 г. лежало распространенное среди образованных сингалезцев убеждение, что тамильцы обладают преимуществами в получении пра­вительственных постов, т. е. ситуация, в которой чье-то групповое улуч­шение воспринимается как снижение ценностных позиций другой группы⁶⁰. Такого же рода базовые обиды ответственны за разгром об­щин Ибо в Северной Нигерии весной 1966 г., последовавший за январ­ским переворотом, совершенным офицерами — выходцами преимуще­ственно из северных Ибо и Йоруба в Биафре. Каждый из членов общи­ны рассматривал политическую власть с позиций суммарно-нулевой игры с гибельными последствиями⁶¹. Занзибарская революция 1963 г., коренившаяся в комбинации разнообразных исторических политиче­ских репрессий вдоль линий арабо-африканского раскола, возникшего вследствие стремления одной группы усилить свою власть за счет дру­гой. Арабское меньшинство веками удерживало контроль над полити­ческой и экономической жизнью Занзибара и сохраняло его после по­лучения независимости, несмотря на то что было забаллотировано на выборах и вопреки растущему возмущению африканского большин­ства. Затем арабское правительство провело ряд законов, создавших еще большую угрозу властным позициям африканского большинства, одобряя проарабские настроения внутри бюрократии и замещая араб­ским персоналом полицию, состоявшую преимущественно из африкан­цев. Провозглашение такого политического курса еще сильнее снизи­ло возможности участия членов националистической эгалитарной Афро-Ширазийской партии, уже вовлеченных в свою собственную «ре­волюцию поднимающихся политических экспектаций», и ускорило кон­вульсивную политическую революцию⁶².

Этот перечень можно было бы продолжать до бесконечности. Поли­тические мотивы — требование ценностей власти и, более конкретно, участия и самоопределения — были выражены у лидеров большинства внутренних войн в прошлом столетии и многих аналогичных движений предшествовавших веков. Что не совсем определено, так это то, первич­ны ли были специфически политические депривации в сознании их последователей. В главе 3 было продемонстрировано, что большинство людей в современном мире больше пекутся о ценностях благосостоя­ния, безопасности и межличностных ценностях, нежели о политическом участии. Фрустрация мотивов власти является, вероятно, доминантной характеристикой у тех, кто возглавляет заговоры и революции, но у многих, может быть, у большинства политические ценности, вероятно, вторичны. Политические требования лидеров поддерживают у других надежду на справедливость в решении их экономических и коммуналь­ных проблем. Этот довод и некоторые свидетельства в его пользу раз­виваются в следующей главе.

Использование власти

В конечном счете ответственность за смягчение экономических депри­ваций, за разрешение конфликтов между конкурирующими целями и идеациональными системами и за укрепление в обществе господ­ствующей идеациональной системы и поддерживающих ее мифов воз­лагается на политический режим. Это не просто политическая дек­ларация; можно доказать, что значительная часть граждан большин­ства стран в XX в. разделяют подобный взгляд на свои правительства. В более общем смысле ряд теоретиков считает, что любая революция возникает в результате провала попыток государства приспособить­ся к изменениям в обществе. Полвека назад Адам атрибутировал со­циальные революции неадекватному административному приспособ­лению к изменяющимся социальным условиям и требованиям⁶³. Эллвуд писал, что «реальную причину стимулов, которые провоцируют со­циальную революцию должно искать в системе социального контро­ля», имея под этим в виду прежде всего политическую систему. «Когда система немобильна, негибка и особенно когда она подавляет свобод­ное выражение, ...она обязана рано или поздно вызвать переворот огром­ных масс или группы»⁶⁴. В соответствии с Петти «никакая революция не может реально произойти, если государство не станет барьером на пути изменений, а государство не может стать барьером для изменений, если его собственная форма является некоторым образом приспособ­лением к обществу, которому, как предполагается, оно служит»⁶⁵. Дру­гая необходимая причина революции, сформулированная Джонсоном, обозначена им как «элитная непримиримость» (традиционное объяс­нение в современной манере). «В наиболее грубой своей форме элит­ная непримиримость — это откровенное волевое проведение элитой реакционной политики, т. е. такой политики, которая скорее обостря­ет, нежели упорядочивает рассинхронизацию социальной структуры, или политики, которая нарушает формальные ценностные нормы си­стемы...»⁶⁶.

Более последовательный вопрос таков: какие атрибуты политиче­ской системы вносят свой вклад в ее приспособительные способности и, в частности, в ее способность поддерживать воспринимаемые воз­можности на уровнях, достаточно высоких, чтобы минимизировать насилие? Обширный обзор литературы заставляет предположить, что один из ответов может быть таким: «почти все» — от конституционной структуры до высоких уровней экономического развития и элитных идеологий мобилизации⁶⁷. Приспособительную способность считают высокой, если инкамбенты политической элиты обладают умениями, релевантными к стрессам системы; или если они обладают ресурсами, с которыми работают; или если они разделяют фундаментальные атти- тюды относительно желательности разрешения проблем в сотрудниче­стве; и если их роли дают им возможность осуществлять власть спосо­бами, знакомыми и им, и тем, над кем они осуществляют ее. До той сте­пени, в какой этих условий недостает, приспособительная способность, вероятно, будет низкой и, как результат, — низкие ценностные возмож­ности.

Несоответствие или неэффективность внешних* элит — это каузаль­ная переменная, часто упоминаемая в литературе по революции. Эти элиты могут быть относительно открытыми, но терпеть неудачу в при­влечении талантов или же занимать такие ролевые позиции, или обла­дать такими умениями, которые иррелевантны для изменения потреб­ностей; или они могут просто неадекватно выполнять элитные функ­ции. Среди элиты, которая неспособна пойти навстречу изменяющимся ценностным экспектациям, развивается, по выражению Келлера, «со­циальное отчуждение от мира реальности». Маловероятно, чтобы фео­дальная аристократия могла понять или решить проблемы экономиче­ского роста, хотя она может предпринять такую попытку. Здесь умест­но классическое утверждение Моска: «Правящие классы неизбежно приходят в упадок, когда перестают находить сферу применения спо­собностям, благодаря которым они поднялись к власти, когда они боль­ше не могут оказывать социальные услуги, которые они оказывали, или когда их таланты и оказываемые ими социальные услуги утрачивают важность для социального окружения, в котором они живут»⁶⁸.

Имеется в виду, что «внешняя» — по отношению к недовольной части на­рода или к революционным силам, т. е. официально занимающая властные позиции в обществе. — Примеч. пер.

Он атрибутирует периодические перевороты в династическом Китае снижению эффективности правительства, коррупции государственных чиновников и утрате воли к власти. При таких условиях авантюрист или мелкий чиновник, подстрекаемый общим недовольством, свергал старую династию и основывал новую, которая в свою очередь постепен­но ослабевала⁶⁹.

Однако талантливая и преданная делу элита, обладающая, может быть, высокими регулятивными способностями, также нуждается в органи­зационной эффективности и материальных ресурсах. Бринтон говорит, что неэффективность правительства была одним из четырех условий, общих для предреволюционных правительств в четырех великих запад­ных революциях: «Правительственный механизм становится явно не­эффективным отчасти вследствие небрежности, отчасти из-за провала попыток внести изменения в старые институты, отчасти вследствие того, что новые условия — а в обществах, которые мы изучали, склады­ваются довольно специфические условия, сопутствующие экономиче­ской экспансии и росту новых денежных классов, новых способов транс­портировки, новых методов бизнеса — эти новые условия создают невыносимое напряжение в правительственном механизме, приспособ­ленном к более простым, более примитивным условиям»⁷⁰.

Неэффективность вела к попыткам реформ, но такую политику лег­че предложить, нежели выполнить, особенно в условиях ограниченно­сти ресурсов. Болезненно воспринимаемые попытки модернизации могут породить силы, которые опрокинут реформы, как предполагает Зольберг в своем объяснении снижения политических возможностей и роста экономических беспорядков в новых африканских странах. При получении независимости их лидеры ставили перед собой двоякую цель: удержаться у власти и удовлетворить собственные и своих сооте­чественников экспектации модернизации. Ограниченность финансо­вых, природных и человеческих ресурсов вела к возрастанию разрыва между этими экспектациями и осуществлением требуемой политики. В попытках элиты обеспечить свою безопасность и удержаться у влас­ти быстро расширялось политическое участие, которое повело к поли­тизации общинных раздоров и споров. Почти одновременно разворачи­валась «инфляционная спираль требований» среди тех групп, чья под­держка была наиболее важна для обеспечения действий правительства, а именно: правительственных служащих, военного персонала и без­работной молодежи из числа выпускников школ. Возрастающие тре­бования элиты, претендентов и возникающих средних классов, обо­стрение исконных конфликтов между этими группами и очевидная ограниченность ресурсов, которыми располагали системы, подрывали легитимность элит и приводили к необходимости для большинства из них перехода от опоры на власть как таковую к силе, чтобы удержаться в своих офисах. Этот процесс, который Парсонс называет «дефляцией власти», начинался с конфликтов между инкамбентами и претендентами нарастающей элиты, а также с возрастания частоты, с которой военные принимали сторону оппонентов гражданских элит и захватывали власть⁷¹. Эти военные и другие революционные лидеры во всем развивающемся мире добиваются власти не только как самостоятельной ценности, но и с большей последовательностью — в силу убеждения, что ценностные возможности общества могут быть увеличены лишь в том случае, если они сами будут управлять политической системой.

Ряд политико-культурных переменных, влияющих на приспособи­тельные возможности, являют собой аттитюды народа и элиты относи­тельно политической системы. Определенные базовые ориентации на общинные проблемы — это принадлежность политического решения проблем. Одной из них является убежденность членов политической элиты в том, что на них лежит обязанность решения социетальных про­блем, а не просто удержания и усиления собственных позиций. Это одна из проблем «идеологий модернизации», получивших широкое распространение в третьем мире. Чтобы сделать такой аттитюд дей­ственным для решения проблем, необходимо фундаментальное осо­знание со стороны правителей, что такие обстоятельства поддаются ма­нипуляциям. Многие традиционные группы все еще убеждены в том, что личные обстоятельства манипуляции не поддаются. Утвержда­ют, что коренной причиной Йеменской гражданской войны, начавшей­ся в 1963 г., было недовольство полной некомпетентностью претенден­тов на роли модернизаторов и сопротивлением переменам со стороны Саидовской олигархии⁷². Третьей предпосылкой политической гибко­сти является ощущение сотрудничества и взаимозависимости как со стороны элиты, так и со стороны граждан. Определенная степень со­трудничества необходима всегда, если общество существует в тече­ние длительного времени, но его аттитюды варьируют как по интен­сивности, так и по масштабам. Например, Морено полагает, что весьма ограниченное ощущение того, что он называет социальной ответствен­ностью, — это фундаментальное препятствие на пути эффективного правления в Латинской Америке⁷³. Если кооперативные аттитюды ограничены среди элиты, равно как и у большей части масс, — что, как представляется, имеет место во многих странах, включая такие евро­пейские нации как Италия, Испания и в меньшей степени Франция, — то перспективы политической системы в поддержании и увеличении ценностных возможностей ограничены, за исключением случаев, когда авторитарные лидеры, если они к тому расположены, проводят в жизнь коллективные решения.

Такие структурно-политические переменные, как конституции, да­ющие исполнителю власть распустить легислатуру, и наличие хорошо институционализированной партийной системы также оказывают вли­яние на жизненность политических систем. «Конгруэнтная теория» Экштейна атрибутирует высокие достижения не конкретной структур­ной организации, а схожести политических и социальных структур. Базовая гипотеза состоит в том, что чем больше сходства между осуще­ствлением власти в правлении и теми способами, которыми осуще­ствляется власть в социальных институтах, наиболее важных для по­литической социализации и рекрутирования элиты, тем лучше действу­ет политическая система. Основная причина состоит в том, что, если конгруэнтность* между взаимодействующими социальными единица­ми умеренно высока, члены политической элиты должны быть доста­точно хорошо знакомы со своими ролями, чтобы эффективно реагиро­вать на кризисы, равно как и удовлетворять периодические требования правительственной активности. Кроме того, их директивы, вероятно, будут выполняться потому, что граждане воспринимают их исходящи­ми от индивидов, исполняющих известные, легитимные роли и пользу­ющихся легитимными средствами⁷⁴. Конгруэтная теория особо, хотя не исключительно, применима к репрезентативным системам. Морено предложил схожую теорию «авторитизма», утверждающую, что пред­посылкой стабильного и легитимного правления в обществах с автори­тарной политической культурой является установление институциона­лизированной авторитарной исполнительной власти. Эта теория особо применима к Латинской Америке, в которой, по утверждению Морено, только Чили и Мексика разработали и сохранили такую систему для любого периода времени⁷⁵.

В этой главе были определены четыре весьма общие детерминанты групповых ценностных возможностей, и гипотезы об их воздействии с очевидностью иллюстрировали теоретические утверждения о почти бесконечном разнообразии условий и событий, снижающих средства, которыми располагают люди, ниже предела их терпения. Если люди убеждены, что доступные ресурсы ценностей в их обществе ограниче­ны, они, вероятно, расценят свои ценностные возможности как статич-

Соответствие, совпадение. — Примеч. пер.

ные (гипотеза VC.1). Некоторые ценности изначально менее расшири- ны по объему, нежели другие: в реальном политическом участии — осо­бенно на элитном уровне, в идеациональной связи. Элитные позиции немногочисленны, их инкамбенты редко стремятся к их расширению. Это прискорбный, но, очевидно, распространенный аспект условий человеческого существования, что люди ощущают психологическую угрозу своей безопасности вследствие лицезрения людей, живущих в соответствии с рядом убеждений и норм, отличных от их собственных. До той степени, в какой любые ценимые блага или условия негибки или воспринимаются как таковые, любая группа, которая стремится улуч­шить свои позиции, угрожает ценностным позициям другой группы (гипотеза VC.2). Когда люди имеют такие суммарно-нулевые взгляды на распределение ценностей, возникновение насилия более вероятно — и как тактика усиления собственных позиций, и как ответ на попытки других улучшить свои ценностные позиции, — нежели в том случае, когда люди верят в то, что имеются возможности производства новых ценностей.

На восприятие ценностных возможностей оказывают влияние не толь­ко общие размеры резервов ценностей, доступных для распределения, но и воспоминания людей о том, насколько хорошо или плохо им жилось в прошлом. Если они были не в состоянии улучшить свои условия или, хуже того, если их ценностная позиция устойчиво ухудшалась в абсолют­ном выражении или относительно других групп, они, вероятно, будут рассматривать перспективы своего будущего как статичные или снижа­ющиеся. Чем хуже было в прошлом, тем, вероятно, ниже будут их цен­ностные возможности (гипотеза VC.3). Однако чем больше их возмож­ности для удовлетворения своих ценностных экспектаций — фиксиро­ваны или нет ценностные резервы, и какой бы ни была их прошлая позиция, — тем большими, вероятно, будут их возможности (гипоте­за VC.4). Один из смыслов этой связи состоит в том, что расширение ценностных возможностей даже вне других изменений способно при­вести к краткосрочному снижению потенциала насилия, хотя и способно увеличить этот потенциал в долгосрочной перспективе, если эти возмож­ности окажутся ложными. Случайная связь, особенно релевантная для растущих обществ, состоит в том, что дифференциальные ограничения ценностных возможностей являются потенциальным источником деп­ривации среди групп, которые вследствие этого исключаются из спра­ведливой возможности участвовать в распределении благосостояния (вывод VC.4.1). Выражаясь проще, дискриминация плодит насилие, но эта связь, хотя и более точная и общая, предполагает наличие трюизма.

Данная глава завершает анализ источников коллективного насилия. В последующих главах изучаются психологические ориентации и соци­етальные условия, которые фокусируются на побуждениях к коллек­тивному насилию в отношении политической системы, и структурные условия, детерминирующие его форму и величину.

Примечания

¹ Manfred Halpern, «А Redefinition of the Revolutionary Situation», Journal of International Affairs, XXIII (No. 1,1969), 57-58.

² Применение понятийного аппарата теории игр разрабатывается в Karl W. Deutsch, «Some Quantitative on Value Allocation in Society and Politics», Behavioral Science, XI Quly 1966), 245-252.

³ Harold and Margaret Sprout, «The Dilemma of Insufficient Recourses», World Politics, XX (July 1968), p. 660-693.

^A Kalman H. Silvert, «The Costs of Anti-Nationalism: Argentina», in Silvert, ed., Expectants Peoples: Nationalism and Development (New York: Random House, 1963), 350-351. Такая же суммарно-нулевая перспектива экономических ценностей атрибутируется кубинцам в Wyatt MacCaffey and Clifford Barnett, Cuba: Its People, Its Society, Its Culture (New Haven: Human Relations Area Files Press, 1962), 58.

⁵ Cm .James Payne, «Peru: The Politics of Structured Violence»,Journal of Politics, XXVII (May 1965), 362-374.

⁶ По поводу соответствия между относительной бедностью и переворотами в 1907-1966 гг. см. Egil Fossum, «Factors Influencing the Occurrence of Military Coups d'Etat in Latin America», Journal of Peace Research, No. 3,1967, 229-232. По поводу подразумеваемых мотивов golpistas см. Merle King, «Toward a Theory of Power and Political Instability in Latin America», Western Political Quarterly, IX (March 1956).

⁷ Ted Gurr with Charles Ruttenberg, The Conditions of Civil Violence: Tests of a Causal Model (Princeton: Center of Internaional Studies, Princeton University, Research Monograph No. 28,1967), 99.

⁸ Deutsch, 248-249, quotation 249.

⁹ E.J. Hobsbawm, Social Bandits and Primitive Rebels (New York: The Free Press, 1959), 79.

¹⁰ Eric Hoffer, The True Believer: Thoughts on the Nature of Mass Movements (New York: Harper, 1951), 26.

¹¹ Maurice Dommanget, La Jacquerie: 600 anniversaries des «Effois» (Crell, Oise: Syndicate des Instituteurs de l'Oise, 1958), резюмируется в Chalmess Johnson, Revolution and the Social System (Stanford: Hoover Institution of War, Revolution and Peace, Stanford University, 1964), 31-32.

¹² Roger Merriman, Six Contemporaneous Revolutions (Oxford, Clarendon Press, 1958), passim.

¹³ George Rude, The Crowd in History, 1730-1848 (New York: Wiley, 1964), 47-65.

¹⁴ Cm. Leland D. Baldwin, Whiskey Rebels: The Stoty of a Frontier Uprising (Pittsburg: University of Pittsburgh Press, 1939).

¹⁵ Charles Tilly, 77ze IWee (Cambridge: Harvard University Press, 1964), 308-314.

¹⁶ MaxBeloff Public Order and Popular Disturbance 1660-1714 (London: Frank Cass, 1938,1963), 82-87.

¹⁷ Долгосрочная инфляция была основополагающей причиной обширных восстаний в Чили в 1957 г. См. Kalman Н. Silvert, The Conflict Society: Reaction and Revolution in Latin America (New Orleans: Hauser Press, 1961),.194-196. [Понятием «коллективная сделка» (collective bargaining) в западной теории и практике обозначают методы установления заработной платы, условий труда и других аспектов найма рабочей силы посредством переговоров между рабо­тодателями и представителями наемных работников, организованных в проф­союзы (примеч. пер.)]

¹⁸ F. L. Carsten, The Rise of Fascism (Berkley: University of California Press, 1967), chap. 2.

^,9 Ted Gurr, «А Causal Model of Civil Strife: A Comparative Analysis Using New Indices», American Political Science Review, LXII (December 1968), 117.

²⁰ Frank L. Wilson, «French-Canadian Separatism», Western Political Quarterly, XX (March 1967), 116-131.

²¹ Tilly, 308-314.

²² Willard A. Heaps, Riots U.SA. 1765-1965 (New York: Seabury Press, 1966), chap. 6. Более полный учет см. в David Garson «The Politics of Collective Violence in America: 1863-1963» (Ph.D. dissertation, Department of Government, Harvard University, 1969), chap. 2.

²³ Это мое резюме относительно данных, опубликованных в ItvingLois Horowitz, «The Struggle is the Message» (доклад, подготовленный для Группы по изуче­нию задач группового протеста и насилия Национальной комиссии по выявле­нию причин и предотвращению насилия, сентябрь 1968).

²⁴ Roland Young and Henry A. Fosbrooke, Smoke in the Hills: Political Tension in Morogoro District of Tanganyika (Evanston: Northwestern University Press, 1960), 146-167.

²⁵ О восстании Хукбалахапов см. Alvin Н. Scaff The Philippine Answer to Commu­nism (Stanford: Stanford University Press, 1955); Francos Lucille Stama, Magsaysay and the Philippine Peasantry: The Agrarian Impact on Philippine Politics, 1953-1956 (Berkley: University of California Press, 1961); EdwardJ. Mitchell, «Some Econo­metrics of the Hue Rebellion», American Political Science Review, LXIII (December 1969). Критическое исследование утверждений о мотивах участия крестьян в политическом насилии см. в Gil CarlAlRoy, The Involvement of Peasants in Internal Wars (Princeton Center of International Studies, Princeton University, Research Monograph No. 24,1966).

²⁶ Это краткое повторение эффектов, атрибутируемых аномии в главе 2.

²⁷ George S. Pettee, The Process of Revolution (New York: Harper, 1938), 45.

²⁸Johnson, Revolutionary Change, 65-67, quotation 67. См. также NeilJ. Smelser, Theory of Collective Behavior (New York: The Free Press, 1963), 59-64, 287-292, 338-347.

²⁹ Frederic L. Schuman, The Nazi Movement: A Study in Social Pathology and the Politics of Fascism (New York: Knopf, 1935), 107-108,123.

³⁰ Sebastian de Grazia, The Political Community: A Study of Anomie (Chicago: University of Chicago Press, 1948), especially 12-1 A.

³¹ Rudolf Heberle, Social Movements: An Introduction to Political Sociology (New York: Appleton-Century-Crofts, 1951), 454-455.

³² Robert Michels, Political Parties: A Sociological Study of the Oligarchical Tendencies of Modern Democracies, trans. Eden and Cedar Paul (Glencoe: The Free Press, 1915, 1949), 243.

³³ Harold Lasswell and Abraham Kaplan, Power and Society: A Framework for Political Inquiry (New Haven: Yale University Press, 1950), 270.

³⁴ Andrew Janos, The Seizure of Power: A Study of Force and Popular Consent (Princeton: Center of International Studies, Princeton University, Research Mo­nograph No. 16,1964), 4.

³⁵ Deutsch, 249-250. Понятие «справедливость», используемое Дейчем, до­вольно близко соответствует моему понятию идеациональной согласованности. Психологическая дискуссия о суммарно-нулевой природе конфликтов между системами убеждений появляется в работе Jerome Frank, Sanity and Survival: Psychological Aspects of War and Peace (New York: Vintage Books, 1967), 131 -132.

³⁶ Pettee, 42-45.

³⁷ Arthur R. Stinchcombe, «Social Structure and Organization», inJames G. March, ed., Handbook of Organizations (Chicago: Rand McNally, 1965), 169-180. Стинч­комб приводит несколько переменных, которые минимизируют революцион­ные последствия безудержной конкуренции: нормативные ограничения на во­енное и полицейское насилие; наличие других средств конкуренции; и социа­лизация элиты в деятельности по сотрудничеству.

³⁸ Arnold Feldman, «Violence and Volatility», in Harry Eckstein ed., Internal War. Problems and Approaches (New York: The Free Press, 1964), quotations 122,123.

³⁹Johnson, Revolutionary Change, 15-39, 64-87. Говорят, что такой же эф­фект имеют изменения окружающей среды. Параллельную интерпретацию см. в Smelser, 247.

⁴⁰James W. Fernandez, «The Lumpa Uprising» Why?», Africa Report, IX (November 1964), 30-32. Об основах церкви Лумпа см. Robert Rodberg, «The Lenshina Movement of Northern Rhodesia», Rhodes-Livingstone InstituteJournal, XXIX (J^une 1961), 63-78.

⁴¹ Некоторые случаи относительно мирного сосуществования культурно раз­личающихся групп описаны в F. В. Tolles, «Non-Violent Contact: The Quakers and the Indians», Proceedings of the American Philosophical Society, CVII (April 15, 1963), 93-101; Morton Klass, East Indians in Trinidad: A Study of Cultural Persistence (New York: Columbia University Press, 1961); R. E. Crow «Religious Sectarianism in the Lebanese Political System» Journal of Politics, XXIV (August 1962), 489-520. В более общем случае, конечно, проявляются напряженность и насилие. Р. Берне описывает продолжительное христианское восстание против мусульман в за­воеванном маврами королевстве Валенсия, вспыхнувшее, несмотря на эволю­цию философии терпимости по отношению к мусульманам, со стороны клири­ков и правоведов, в R. I. Burns, «Social Riots on the Christian-Moslem Frontier (Thirteenth-Century Valencia), American Historical Review, LXVI (January 1961), 378-400.

⁴² Deutsch, 248.

⁴³ Seymour M. Upset, Political Man: The Social Bases of Politics (Garden City: Doubleday, 1960), 70.

⁴⁴ Ibid., chap. 7, especially 232, 238.

⁴⁵ Alfred de Grazia, Politics and Government, Vol. I, Political Behavior, rev. edn. (New York: Collier, 1952,1962), 273.

⁴⁶ George Shepperson and Thomas T. Price, Independent African:John Chilembwe: and the Origins, Setting and Significance of the Nyasaland Native Uprising of 1915 (Edinburgh: Edinburgh University Press, 1958), 226-227,240-247, quotation from 247.

⁴⁷ Deutsch, 249.

⁴⁸ Два полезных исследования политических протестов в Азии содержатся в George Packard, III, Protest in Tokyo: The Security Treaty Crisis of 1960 (Princeton: Princeton University Press, 1966); Anna Ruth Willner, «Some Forms and Functions of Public Protest in Indonesia», paper read at the annual meeting of the Asian Studies Association, Philadelphia, 1968.

⁴⁹ Hanna Arendt, On Revolution (New York: The Viking Press, 1963), especially 259-278, quotations from 2,266.

⁵⁰ Frank Tannenbaum, «On Political Stability», Political Science Quarterly, LXXV Oune 1960), 161-180, quotation from 169.

⁵¹ Suzanne Keller, Beyond the Ruling Class: Strategic Elites in Modern Society (New York: Random House 1963), chap. 10.

⁵² Vilfredo Pareto, Mind and Society (New York: Harcourt Brace, 1935), pa­ragraphs 2182-2193, especially 2191, 2199,2250.

⁵³ Crane Brinton, The Anatomy of Revolution (New York: Norton, 1938), 78.

^SiPettee, 11.

⁵⁵ Brian Crozier, The Rebels: A Study of Post War Insurrections (London: Chatto and Windus, 1960). Полное рассмотрение индонезийской революции в George Мс.-Т. Kahin, Nationalism and Revolution in Indonesia (Ithaca: Cornell University Press, 1952). О ее последствиях см. Herbert Feith, The Decline of Constitutional Democracy in Indonesia (Ithaca: Cornell University Press, 1962).

⁵⁶ Merriman, 1-10.

⁵⁷ Gaetano Mosca, The Ruling Class, trans. Hannah D. Kahn (New York: McGraw Hill, 1896,1939), quotation 212.

⁵⁸ См. сноску 71 главы 4.

⁵⁹ Об ирландском восстании см. Edgar Holt, Protest in Arms: The Irish Troubles, 1916-1923 (New York: Coward-McCann, 1961).

⁶⁰ Tarzie Vittachi, Emergency'58: The Story of the Ceylon Race Riots (London: Andre Deutsch, 1959).

⁶¹ Cm. Edward Feit, «Military Coups and Political Development: Some Lessons from China and Nigeria», World Politics, XX (January, 1968), especially 187-192; и «Six Views of Nigerian War», Africa Report, XIII (February 1968), 8-49.

⁶² Cm. Michael F. Lofchies, Zanzibar: Background to Revolution (Princeton: Prin­ceton University Press, 1965), especially 257-281.

⁶³ Brooks Adam, The Theory of Social Revolution (New York: Macmillan, 1914).

⁶⁴ Charles Ellwood, The Psychology of Human Society: An Introduction to Sociol