Институционализация милицейской коррупции

Коррупция в органах милиции, с которой ежедневно стал­киваются миллионы российских граждан, в принципе не мо­жет быть штучным явлением. Взяточник-милиционер - не есть одинокий предприниматель, на свой страх и риск продающий некий товар на конкурентном рынке. Широкий размах, систе­матический характер и пестрое многообразие коррупционной деятельности наводит на мысль, что здесь дело поставлено "на поток" и если и не обязательно инициировано "сверху", то, по крайней мере, структурировано вертикально. Вообще-то и сам "товар" - разрешение на правонарушение - принадлежит ми­лиционеру-взяточнику лишь отчасти и лишь постольку, поскольку он имеет определенный статус в должностной иерархии. Сам

[136]

этот статус, способный приносить теневой доход, также явля­ется товаром: за него приходится расплачиваться с тем началь­ником, который назначает на должность. Строгая иерархичес­кая организация милицейской коррупции - факт, не вызывающий сомнений и у наших собеседников. При этом особенно выде­ляют они государственную инспекцию безопасности дорожного движения (ГИБДД), которая является, по мнению многих, од­ной из наиболее коррумпированных служб милиции. "Насколько мне удавалось беседовать и с водителями, и с рядовыми со­трудниками, существует целая система, - рассказывает ростов­чанин Э.Б. - У рядовых сотрудников ГИБДД есть план: какую-то часть денег он должен отдать вышестоящему начальнику, тот тоже делится с вышестоящими, а то, что сверх плана, - то его. Если сотрудник ГИБДД не справляется с таким планом или вообще против таких отношений, то к нему могут приме­няться различные меры дисциплинарного характера. Придраться к человеку можно по любому поводу, особенно в системе та­кой субординации, как МВД".

Мы имеем также весьма определенные указания наших рес­пондентов на то, что начальство заботится о сохранении су­ществующих условий, благоприятных для постоянного воспро­изводства коррупционных отношений. Вот, например, суждение уфимского жителя И.М. - тем более ценное, что оно представляет собой взгляд изнутри (И.М. - работник милиции). "Противо­стоять всему этому (то есть коррупции. - Ред.) нельзя, - убежден он. - Я просто сразу отсюда вылечу. Без пенсии, без льгот... Не я один. Таких ведь много. В милиции есть честные люди, есть. Но сломать это нельзя". Понятно, что решение об уволь­нении без пенсии и льгот принимается начальством достаточ­но высокого уровня и только в том случае, если действия сотрудника серьезно противоречат интересам корпорации. Иными словами, наш собеседник уверен, что его милицейское руководство не заинтересовано в том, чтобы кто-либо в корпора­тивных структурах поднимал голос против сложившихся порядков. В данном случае именно теневые интересы оказываются

[137]

той центростремительной силой, которая обеспечивает струк­турную целостность милиции как профессиональной корпорации1.

Еще одно косвенное подтверждение того, что коррупционно-теневая деятельность органов охраны правопорядка четко структурирована и спаяна правилами корпоративной солидар­ности, находим у хорошо информированного - ниже мы в этом сможем убедиться - ростовского адвоката И.С. "Правоохрани­тельным органам, - утверждает он, - безусловно свойственны и вымогательства, и взятки, и незаконная предпринимательс­кая деятельность. Или, например, незаконная оперативно-ро-

1 Показательно, что некоторые респонденты убеждены в коррумпированности не только низших чинов, но и высоких должностных лиц в интересующей нас сфере. "Да вы только посмотрите на дачи бывших генералов МВД и ФСБ, которые расположены в пригородах Ростова, - восклицает Ю.Н, двадцати­семилетний менеджер торговой фирмы из Ростова. - Законно заработать такие хоромы на зарплату в несколько тысяч рублей, включая все льготы, плюс имея на содержании семью, - невозможно. И не сможет на законную зарп­лату тот же высокопоставленный чин ездить на «джипе» и обучать детей за границей или оплатить свою собственную избирательную кампанию. Понятно, что такие люди в погонах, которые идут на выборы, либо связаны с крими­налом, либо являются его организаторами". В данном случае респондент имеет в виду конкретные лица - начальника управления МВД по г. Ростову и быв­шего начальника ГУВД Ростовской области, которые выдвигали себя канди­датами в депутаты Госдумы на прошлых выборах по одномандатным окру­гам. Заметим также, что респондент склонен полагать, что коррупция характерна и для ФСБ, которая многими считается последним неподкупным оплотом закона. Он даже охотно набрасывает схему коррупционных отношений, ха­рактерных для этой спецслужбы: "Это же видно: любой генерал или пол­ковник ФСБ, который выходит на пенсию, устраивается на престижную ра­боту, строит себе особняк и пр. Понятно, что во время службы он является негласным учредителем коммерческих фирм, имеет свою долю, но получает ее после увольнения из спецслужб. На зарплату такие дома не построишь. Да и после выхода на пенсию эти офицеры сохраняют достаточно теплые отношения с банкирами, чиновниками, которые предоставляют фирме, в ко­торой работает отставник, и кредиты, и льготы".

[138]

зыскная деятельность, которая направлена на подавление кон­курентов, - здесь могут возбуждаться так называемые «заказ­ные» уголовные дела... И дело не в том, что в правоохрани­тельных органах собрались самые плохие люди... Я даже не исключаю, что среди работников правоохранительных органов есть более или менее честные люди, но в целом среди них су­ществует «система». То есть их служебные взаимоотношения пронизаны так называемыми «неформальными» отношениями, которые в основном и определяют характер служебных".

Неформальные отношения, о которых говорит наш собе­седник, не только обеспечивают структурную целостность кор­порации, но и помогают организовать внешнюю институцио­нальную среду, удобную для заключения теневых сделок с гражданами. В частности, для этой цели широко использует­ся все тот же институт теневых посредников, одной из важ­нейших задач которых является информационный, а в дальней­шем - и платежный обмен между потребителем и поставщиком услуги. О том, как это происходит, достаточно подробно рас­сказывает все тот же И.С:

"Приходит к нам в адвокатскую коллегию женщина хода­тайствовать за своего сына. Мы заключили с ней договор. У этого парня уже была первая судимость за наркотики, и в тот момент его проверяли и удерживали в отделе по подозрению в краже. В отделе милиции я встретился со следователем, ко­торый отвел меня в сторону от членов семьи этого парня и сказал: «Пусть они думают, что им делать дальше». Я сказал следователю, что родственники готовы предложить 2000 руб­лей и коньяк, конфеты и прочее, что положено. Следователь сказал, что этого «барахла» не нужно и что пусть готовят 3000. Следователь использовал меня, адвоката, чтобы вести перего-воры с семьей задержанного по поводу «выкупа». Эти деньги я от родственников получил и по совету следователя обменял в кассе адвокатской конторы на другие купюры. Потом я передал эти деньги следователю. В итоге: вина парня оказалась не доказана (ее, как мне кажется, трудно было доказать вооб-

[139]

ще, просто следователь хотел «пришить» это дело), деньги переданы, - и я соучастник... Возможно, мне с этим следова­телем еще придется иметь дело. Вообще, нужно сказать, что есть система, когда у следователя есть «свои» адвокаты, и с ними он решает денежные дела. Адвокат - посредник между следователем и подследственным во взятках, а также консуль­тант следователя в каких-то юридических процедурах".

Из этого рассказа о технологии теневой сделки мы почерп­нули интересные детали и подробности, о которых раньше не знали. Наверное, кое-что из изложенного было бы внове и для большинства наших респондентов, которым в последние годы не доводилось иметь дело со следователями и адвокатами. Но у нас нет никаких сомнений в том, что сама эта история их бы не удивила, психологически они к ней вполне готовы. Люди прекрасно понимают, что законы обычая и неформальные свя­зи, на которых основывается механизм любого теневого рын­ка, часто оказываются более действенными, чем законы юри­дические, на которых основана система формального права. И поэтому, размышляя, как им следует поступать в случае, если возникает прямая угроза их имуществу или даже самой жиз­ни, они скорее склонны искать защиту не у формального зако­на, но именно в сфере отношений межличностных, неформальных.

"В случае угрозы жизни однозначно обращусь в официаль­ные органы, но через знакомых, дабы не обратиться случайно к афилиированной структуре1 ", - откровенно признается двадца­титрехлетний Г., бизнесмен из Москвы. И это - один из самых распространенных ответов на наш вопрос (к данному сюжету мы еще вернемся в следующей главе книги). Но отсю­да как раз и следует, что в глазах многих российских граж­дан закон только тогда приобретает действенную силу, когда

1 Под "афилиированной структурой" понимается, видимо, некто, выра­жающий частные интересы как раз той силы, которая угрожает респонден­ту. - Прим. ред.

[140]

услуга по его применению становится товаром теневого рын­ка. Понятно, что о безопасности как об "общественном благе" или о равенстве граждан перед законом здесь уже не думают, ибо понимают: выигрывает тот, чья "афилиированная струк­тура" предъявит противоположной стороне более веские аргу­менты отнюдь не правового свойства (более высокое место в служебной иерархии, деньги, оружие и т. п.)1.

Интересно, что в этих условиях товаром становится даже авторитет федеральной службы безопасности, в чьи официальные прерогативы не входит обеспечение личной безопасности граждан, но которая, по свидетельству некоторых респондентов, все-таки продает услуги такого рода на теневом рынке. Сошлемся еще раз на нашего гида по лабиринтам правоохранительной систе­мы, ростовского адвоката И.С. "В случае угрозы мне или моей семье я предпочел бы обратиться в ФСБ, - говорит он. - Это профессионалы, интеллектуалы и физически подготовленные люди... Конечно, сотрудник ФСБ - это не участковый инспек­тор. К ним сложнее обратиться, они стараются не появляться на публике. Но при желании я могу это сделать опять же че­рез знакомых лиц. Обращение к ФСБ удобнее еще и в том плане, что это не будет судопроизводством. Это будет или соглаше­ние с посягателями, или к посягателям будут применены кон­кретные меры. К «невменяемым» или «неадекватным» будут применены конкретные меры, а со стороны покажется, что это очередная разборка преступных элементов".

Важно отметить, что те наши собеседники, которые, используя личные связи, чувствуют себя готовыми и способными искать

1 Заметим, что данный тип сознания в принципе мало чем отличается от тех же неправовых представлений о поисках защиты в условиях опасности, ко­торые выразил, например, наш собеседник Д., двадцативосьмилетний врач-анестезиолог из Костромы: "Я думаю, если бы мне или моим близким что-нибудь или кто-нибудь угрожал, то, к сожалению, больше пользы могло бы принести обращение к уголовному миру, чем, скажем, к милиции. Это быстрее, надежнее и справедливее".

[141]

и находить неформальные аргументы в правовых конфликтах, оказываются людьми наиболее адаптированными к условиям рыночной экономики и, соответственно, наиболее состоятель­ными: среди них - предприниматели, менеджеры, юристы. Напротив, те респонденты, которые не вполне представляют себе технологию и правила теневой юстиции или вовсе с ней не знакомы, принадлежат к группам с более низким уровнем материальной обеспеченности (рабочие, учителя, научные ра­ботники и т. д.). Впрочем, и эти люди не очень-то доверяют формальным структурам, предпочитая в случае опасности об­ращаться к друзьям и знакомым (хоть бы даже и не имеющим отношения к правоохранительным органам), понимая вместе с тем, что и их возможности могут оказаться недостаточны­ми. "О физической угрозе мне страшно даже думать, - выра­жает свое отчаяние сорокадвухлетняя В.Д., программист од­ного из частных предприятий Уфы. - Я осознаю, что мне не у кого просить защиты. Я бы привлекла как можно большее ко­личество друзей и знакомых для возможного решения пробле­мы. Но поможет ли это?"

Таким образом, широкий размах коррупции в правоохрани­тельных органах, подрывая доверие населения, формирует в обществе такой тип сознания, при котором люди ориентиру­ются прежде всего на нормы неформального, обычного права. Что же касается формально-правового подхода к обеспечению личной безопасности, то он в их глазах выглядит, как прави­ло, совершенно бесперспективным.

[142]

Коррупция в высшей школе

Всамой постановке вопроса о коррупции в системе высше­го образования нет ничего нового. В прессе неоднократно по­являлись материалы о взяточничестве при сдаче вступитель­ных экзаменов, о поборах со студентов при переходе с курса на курс, о черном рынке курсовых работ, дипломов и диссер­таций, о кумовстве и семейственности при назначении на дол­жности. Эти и многие другие обыденные факты вузовской жизни не только находят свое полное подтверждение в рассказах на­ших респондентов, но и, обогащенные неизвестными ранее живописными деталями, складываются в единую картину развито­го и рационально структурированного теневого рынка, пред­ставляющего собой весьма содержательный объект для науч­ного осмысления.

В нашу задачу не входило исследование нравственного вы­бора, перед которым оказывается вузовский преподаватель, чья официальная зарплата не дает возможности не только обеспе­чить сколько-нибудь достойный уровень жизни, но и просто прокормить семью. Однако мы сразу должны отметить, что в рассказах наших собеседников есть достаточно указаний и на то, что далеко не все вузовские работники вовлечены в тене­вые операции. "Есть отделения, где вступительные экзамены проводятся объективно, без взяток, без репетиторства. В об­щем-то, при условии принципиальности декана или завкафед­рой, это можно организовать", - замечает тридцатилетний пре­подаватель И.П. из города Иваново. Даже репетиторство, которое еще с советских времен представляет собой весьма распрост­раненный и прибыльный полулегальный бизнес, привлекает Далеко не всех.

Вместе с тем в общественном мнении прочно утвердился и Другой образ российской высшей школы. "Если говорить о той коррупции, с которой сталкивается каждый и чуть ли не ежеднев­но, то я считаю, что самое безнравственное, что у нас есть, - это система образования, - убежденно говорит москвичка Е.Л.,

[143]

начальник отдела одной из коммерческих структур. - Не слу­чайно все турфирмы говорят: мы живем за счет врачей и пре­подавателей. Куда это годится, когда студент приходит домой и рассказывает, сколько он должен дать преподавателю за за­чет, за экзамен". Ей вторит ростовчанин СМ., свидетельство которого тем более важно, что он сам работает в системе выс­шей школы. "Если преподавателям вузов не платить зарплату, -замечает он, - то они все равно будут ходить на работу, пото­му что источники финансирования посредством вымогательств и взяток неиссякаемые". Этот же респондент считает возмож­ным и еще более резкое суждение: "В вузовской системе я ра­ботаю почти пятнадцать лет и могу сказать, что около вось­мидесяти процентов всех преподавателей так или иначе нарушают существующее законодательство: здесь процветают незаконная предпринимательская деятельность, сокрытие доходов, вымо­гательство, взятки, злоупотребление служебным положением".

Мы располагаем и другими, довольно многочисленными свидетельствами того, что государственная система высшей школы представляет собой грандиозный теневой рынок, в операции которого, возможно, вовлечена весьма значительная часть ву­зовских работников России. Скажем сразу, что именно рынок в целом, а не личность на рынке является предметом нашего внимания. Свою задачу мы видим в том, чтобы выяснить, ка­ким образом этот рынок возникает, как он устроен и по каким общим правилам работает. Впрочем, вполне вероятно, что, от­ветив на эти вопросы, мы сумеем лучше понять и те мотивы, которыми руководствуются его операторы.

Самый первый и в то же время, быть может, самый глав­ный вопрос, который стоит перед нами, - это вопрос о том, рынок какого товара мы исследуем. Казалось бы, наиболее естественно было бы ответить, что система образования - это рынок знаний. Здесь человек за некоторую цену покупает (или получает бесплатно, если покупка оплачена из государствен­ного бюджета) необходимое ему количество знаний определенного

[144]

содержания и качества1 . Сертификатом, подтверждающим на­личие у человека знаний, полученных в вузе, является диплом. Диплом - документ денежный, своего рода капитал, в даль­нейшем он может стать важным фактором при определении цены данного работника на рынке труда.

Однако этот капитал - диплом государственного вуза - дано обрести не каждому. Ресурсы существующей государственной системы образования ограничены, спрос здесь значительно превышает предложение: налицо дефицит студенческих вакансий, оплаченных из бюджета, поэтому острая конкуренция разво­рачивается уже на первых этапах "гонки за дипломом". Но при конкуренции потребителей здесь, как и на всяком рынке де­фицита, практически отсутствует конкуренция производителей товара. Именно производители - в нашем случае работники вузов - диктуют законы, по которым живет рынок дефицита. Чтобы понять, кто в конце концов имеет наибольшие шансы победить в конкуренции и получить дефицитный диплом о высшем образовании, рассмотрим некоторые сегменты инте­ресующего нас рынка.