Международно-правовые гарантии языковых прав и гарантии защиты языков

Языковые права человека закреплены в некоторых международных документах напрямую, в некоторых международных документах они лишь подразумеваются.

В соответствии со статьей 2 Всеобщей декларации прав человека от 10.12.1948[372], каждый человек должен обладать всеми провозглашенными Декларацией правами и всеми свободами без какого бы то ни было различия в отношении языка.

Пункт 2 статьи 2 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах от 16.12.1966[373] закрепляет запрет дискриминации по языковому признаку. На этом объем гарантий языковых прав в этом акте исчерпывается. Вместе с тем, по мнению Комитета ООН по экономическим, социальным и культурным правам, право каждого на участие в культурной жизни, закрепленное в подпункте «а» пункта 1 статьи 15 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах от 16 декабря 1966 года, включает в себя право на самовыражение на языке по собственному выбору, и это имеет особенное значение для лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, имеющим право на сохранение, поощрение и развитие своей собственной культуры, а также своего собственного языка[374].

Статья 2, пункт 1 статьи 4, пункт 1 статьи 24 и статья 26 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16.12.1966[375] устанавливают гарантии недопустимости дискриминации по языковому признаку. Международный пакт о гражданских и политических правах закрепляет гарантии права каждого при рассмотрении любого предъявляемого ему уголовного обвинения быть в срочном порядке и подробно уведомленным на языке, который он понимает, о характере и основании предъявляемого ему уголовного обвинения (пункт «а» пункта 3 статьи 14), а также пользоваться бесплатной помощью переводчика, если он не понимает языка, используемого в суде, или не говорит на этом языке (пункт «f» пункта 3 статьи 14). Согласно статье 27, в тех странах, где существуют языковые меньшинства, лицам, принадлежащим к таковым, не может быть отказано в праве совместно с другими членами той же группы пользоваться родным языком.

Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод[376] содержит лишь некоторые гарантии языковых прав, а именно – гарантии прав обвиняемого в совершении уголовного преступления быть немедленно и детально уведомленным на понятном ему языке о характере и основании обвинения, которое ему предъявлено (подпункт «а» пункта 3 статьи 6), а также пользоваться помощью переводчика (бесплатной), если обвиняемый не владеет языком судопроизводства и не понимает его (подпункт «e» пункта 3 статьи 6). Статья 14 Конвенции закрепляет гарантии пользования признанными Конвенцией правами и свободами без какой бы то ни было дискриминации по признаку языка. Кроме того, зачастую права, в закрепленные в Конвенции, напрямую связаны с рядом языковых прав.

Согласно Американской конвенции о правах человека от 22.11.1969[377], государства-участники Конвенции обязуются уважать права и свободы, признанные в ней и обеспечивать всем лицам, находящимся под их юрисдикцией, свободное и полное осуществление этих прав и свобод, без какой-либо дискриминации по признаку языка (пункт 1 статьи 1). Пункт 2 статьи 23 закрепляет дополнительные гарантии запрета дискриминации по признаку языка. Подпунктом «a» пункта 2 статьи 8 Американской конвенции о правах человека гарантируется право обвиняемого при предъявлении обвинения на помощь переводчика, если он не понимает или не говорит на языке судопроизводства. Пункт 5 статьи 13 обозначенной Конвенции устанавливает, что «любая пропаганда войны и всякое выступление…, составляющие призывы к беззаконному насилию или любой другой аналогичной акции против любого лица или группы лиц по каким-либо признакам, в том числе по признаку языка, считаются преступлением, наказуемым по закону».

Международное право в области прав человека, защищающее языковые права, сосредоточено, главным образом, на аспектах языка, связанных с национально-культурной идентичностью человека.

Согласно Дениз Джилмэн, международное право делает основной акцент на уважении языка как важнейшего элемента культуры и подчеркивает его значение для поддержания и развития культурной идентичности человека[378].

При этом, хотя положения, запрещающие дискриминацию по языковому признаку, закреплены в большинстве международно-правовых документов по правам человека, такие положения не нашли своего полного и последовательного развития. Тем более, нет оснований говорить об исчерпывающе полновесной гарантированности языковых прав в национальных законодательствах, а также о беспроблемности в соответствующей правоприменительной практике.

Как пишет Миа Сворт, несмотря на то что языковые права признаются в настоящее время международным правом, их содержание и объем на международном уровне по-прежнему находятся на относительно примитивной стадии развития, поскольку, с международно-правовой точки зрения, язык в значительной степени считается политическим инструментом, а не объектом универсальных правовых стандартов[379].

То есть концепция языковых прав человека может не соответствовать в необходимой и достаточной мере требованиям как национального, так и международного права, поскольку основывается по большей части на слишком абстрагированных идеалах, если такие продекларированные идеалы законодательно не подкреплены конкретными механизмами.

Из наиболее характерных специализированных региональных международных актов о языковых правах следует выделить нижеследующие:

• Хартия «О языковой политике и языковых правах в государствах Карибского бассейна, где используется креольский язык» от 14.01.2011[380];

• Европейская хартия региональных языков или языков меньшинств[381].

В 1992 году была принята Европейская хартия региональных языков или языков меньшинств[382], которая вступила в силу в 1998 году. Данный документ был разработан, скорее, в целях защиты языков коренных народов или языков национальных меньшинств самих по себе, нежели в целях обеспечения защиты индивидуальных языковых прав. Указанная Европейская хартия региональных языков или языков меньшинств не распространяется на языки мигрантов или язык жестов; это не значит, что органы публичной власти не должны осуществлять в отношении лиц, их использующих, соответствующие обязанности, однако такие обязанности устанавливаются, как правило, национальным законодательством, в частности – антидискриминационным[383].

Закрепление гарантий языковых прав на международном уровне (в международных правовых актах и в других международных документах) имеет под собой целый ряд юридических и логических целевых оснований:

1) целями закрепления в международных актах о правах человека гарантий признания, обеспечения, охраны и защиты языковых прав человека являются:

• защита и обеспечение реализации целого ряда фундаментальных естественных прав человека, таких, как, например, право на информацию, право на образование, право на доступ к культуре, право на межличностную коммуникацию;

• защита и обеспечение реализации различных гражданских прав и свобод индивидов, таких, как, например, свобода слова;

• защита и обеспечение реализации прав народов на свою национально-культурную идентичность и свою языковую культуру, защита национально-культурной идентичности народов;

• обеспечение культурного разнообразия и развития культурной самобытности в обществе;

2) обязанности международных органов по защите языковых прав личности и народа определяются следующими условиями:

• вопросы использования языка тесно связаны с вопросами международных отношений, трансграничных культур, иммиграции и установления международных границ;

• существенная эрозия или полная утрата малочисленным народом своего языка влечет утрату обычного права и культурных традиций такого народа, сохранение и трансляция которых полностью увязаны на сохранение языка и определяются его сохранением; утрата же указанных элементов идентичности влечет вымирание собственно народа;

• надлежащее отношение к языковым меньшинствам имеет своей целью профилактику потенциальных источников конфликтов в многонациональных обществах и, соответственно, для обеспечения защиты мира и безопасности.

Европейский суд по правам человека в своей практике применяет достаточно ограничительный подход к определению языковых прав человека, предоставляя государствам-участникам Конвенции довольно широкую свободу усмотрения по данному вопросу ввиду существования множества специфических исторических, лингвистических, религиозных и культурных факторов в каждом отдельном государстве[384].

Так, например, в параграфе 51 Постановления по делу «Шукран Айдин и другие против Турции» от 22 января 2013 года[385] Европейский суд по правам человека подчеркнул, что языковая политика государств-участников Конвенции находится под влиянием множества исторических, культурных, религиозных и языковых факторов, которые чрезвычайно трудно, если не невозможно, привести к общему знаменателю, соответственно при реализации своей языковой политики государства пользуются широкой свободой усмотрения. В параграфе 50 Постановления по делу «Шукран Айдин и другие против Турции» (Жалобы №№№ 49197/06, 23196/07, 50242/08, 60912/08 и 14871/09) от 22 января 2013 года Европейский суд по правам человека указал, что сама по себе Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод не гарантирует право на использование конкретного языка при взаимодействии с органами публичной власти или право на получение информации на таком языке, в том числе, в целях проведения предвыборной кампании.

При этом стоит упомянуть правовую позицию, содержащуюся в Решении о приемлемости жалобы № 71074/01 «Юта Ментцен, также известная как Менцена, против Латвии» от 7 декабря 2004 года[386], где Европейский суд по правам человека отметил, что признает, что официальный язык для государства является одной из основополагающих конституционных ценностей, при этом указав, что язык не является абстрактной ценностью и не может рассматриваться в отрыве от того, как он фактически используется его носителями, соответственно, устанавливая статус какого-либо языка в качестве официального, государство принимает на себя обязанность гарантировать своим гражданам право на использование этого языка для распространения и получения информации беспрепятственно не только в частной жизни, но и взаимодействуя с органами публичной власти. В своем Решении о приемлемости жалобы № 71074/01 «Юта Ментцен, также известная как Менцена, против Латвии» от 7 декабря 2004 года, Европейский суд по правам человека отметил, что языковая свобода как таковая является одним из прав человека, однако при этом Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод сама по себе не гарантирует такие конкретные языковые права, как право на использование определенного языка при взаимодействии с органами публичной власти или право на получение информации на языке по собственному выбору. Следовательно, по мнению Европейского суда по правам человека, каждое государство, обеспечивая соблюдение и уважение прав, закрепленных Конвенцией, вправе самостоятельно регулировать использование своего официального языка или языков в официальных документах.

В параграфе 52 Постановления по делу «Шукран Айдин и другие против Турции» от 22 января 2013 года[387] Европейский суд по правам человека подчеркнул, что язык как средство выражения и самовыражения, используемый в отношениях с другими частными лицами, пусть и в рамках открытых заседаний, проводимых в ходе предвыборной кампании, подлежит защите в соответствии со статьей 10 Конвенции. Соответственно, перед Европейским судом по правам человека встал вопрос о том, имеет ли государство право налагать ограничения на использование любого другого языка, кроме официального, при проведении предвыборных кампаний. Европейский суд по правам человека пришел к выводу, что государство вправе накладывать разумные ограничения такого рода, однако указал, что в данном конкретном случае языком, использовавшимся заявителями, являлся их родной курдский язык, который является также родным языком части населения, в определенной степени не владеющего турецким, официальным языком государства-ответчика (параграф 55 Постановления по делу «Шукран Айдин и другие против Турции» от 22 января 2013 года), соответственно в данном случае явно имело место нарушение права человека на распространение информации.

Единственным примером языковых прав, в той или иной мере гарантируемых непосредственно Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод, является право на справедливое судебное разбирательство (ст. 6), которое включает в себя право обвиняемого в совершении уголовного правонарушения понимать, как минимум, основания и характер предъявленного ему обвинения.

В Постановлении по делу «Херми против Италии» (Жалоба № 18114/02) от 18 октября 2006 года[388] Европейский суд по правам человека указал, что целью статьи 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод является обеспечение того, чтобы лицо, обвиняемое в совершении преступления, имело возможность принимать участие в судебном процессе, и, соответственно, таким образом, Конвенция гарантирует также право на бесплатную помощь переводчика в случае, если такое лицо не в состоянии понимать или говорить на языке судопроизводства (параграф 59 постановления).

В параграфе 68 Постановления по делу «Херми против Италии» (Жалоба № 18114/02) от 18 октября 2006 года Европейский суд по правам человека указал, что обвиняемый находится в заведомо невыгодном для себя положении, если обвинительное заключение не переведено на тот язык, который он понимает.

Кроме того, по мнению Европейского суда по правам человека, языковые права непосредственно связаны с правом человека на образование.

Как отметил в своем частично особом мнении по поводу Постановления Европейского суда по правам человека по делу «Катан и другие против Молдавии и России» от 19 октября 2012 года судья А.И. Ковлер, право на образование, гарантируемое Конвенцией, не имеет смысла, если не подразумевает права на получение образования на национальном языке или на одном из национальных языков[389].

В параграфе 275 Постановления по делу «Улусой против Турции» (Жалоба № 52709/99) от 31 октября 2007 года[390] Европейский суд по правам человека указал, что определенные образовательные учреждения, ранее доступные для детей греков-киприотов, были отменены турецко-кипрскими властями, соответственно, желание греков-киприотов, проживавших в северной части Кипра, на обеспечение своим детям образования в соответствии с их культурными и этническими традициями, а также на греческом языке, было вполне законным. А предоставление возможности посещать школы в южной части Кипра и, соответственно, получать образование на ином языке, не могло такое желание в полной мере удовлетворить.

Языковые права человека, согласно позициям ЕСПЧ, также тесно связаны со свободой выражения мнения и правом на уважение частной и семейной жизни. Так, в Постановлении по делу «Куршид Мустафа и Тарзибаши против Швеции» (Жалоба № 23883/06) от 16 декабря 2008 года[391] Европейский суд по правам человека отметил, что заявители хотели иметь возможность смотреть телевизионные программы на арабском и фарси, транслируемые из их родной страны или региона, причем информация, предоставляемая этими программами, могла содержать политические и социальные новости, которые представляли особый интерес для заявителей как иммигрантов из Ирана, которые желают поддерживать контакт с языком страны их происхождения. Право на получение такой информации, по мнению суда, может попадать под защиту статьи 10 Конвенции, посвященной свободе выражения мнения (параграф 44).

В параграфе 43 Постановления по делу «Булгаков против Украины» (Жалоба № 59894/00) от 31 марта 2008 года[392] Европейский суд по правам человека сослался на свои более ранние правовые позиции, в соответствии с которыми, хотя вопросы правильного написания имени и фамилии лица находятся в области частной и семейной жизни человека, они не могут рассматриваться в отрыве от языковой политики, проводимой государством, а языковая свобода как таковая не гарантируется Конвенцией непосредственно, соответственно, государство вправе регулировать использование официального языка и его правил в официальных документах, в частности, в документах, удостоверяющих личность.

Заключение

«Никто не предполагал, что настанет время, когда язык окажется чуть ли не в центре политических страстей», – писал А. Леонтьев[393]. Процессы глобализации, при всех возможных позитивных сторонах, несут в себе одну очень существенную угрозу – угрозу нивелирования (размывания, примитивизации, эрозии) культур и связанных с ними национально-культурных идентичностей народов. И в первую очередь, объектом разрушительного воздействия «масс-культуры», иностранных культурных агрессий становятся языковые культуры народов.

Конфликты, в основе которых будут лежать противоречия между языковыми идентичностями и культурами народов в дальнейшем будут только множиться, что и было подтверждено ситуацией на Украине.

Россия должна всемерно защищать русский язык – и как государственный язык, и как язык межнационального общения и как основу российской государственности.

Неслучайно Президент Российской Федерации В.В. Путин в своем Послании Федеральному Собранию от 12.12.2013 заявил: «Мы знаем всеохватывающую, объединяющую роль культуры, истории, русского языка для нашего многонационального народа и с учётом этого должны выстраивать государственную политику, в том числе в сфере образования»[394]. В Послании 2012 года В.В. Путиным было подчеркнуто, что «Россия веками развивалась как многонациональное государство (изначально так было), государство-цивилизация, скрепленное русским народом, русским языком и русской культурой, которые для всех нас родные, которые нас объединяют и не дают раствориться в этом многообразном мире»[395].

Научное издание