Право на жизнь и смертная казнь

Пер­вым ос­нов­ным не­от­чу­ж­дае­мым пра­вом ка­ж­до­го че­ло­ве­ка провозглаша­ет­ся пра­во на жизнь. В ст.6 Ме­ж­ду­на­род­но­го пак­та о гра­ж­дан­ских и по­ли­ти­че­ских пра­вах (1966 г.) ска­за­но: «Пра­во на жизнь есть не­отъ­ем­ле­мое пра­во ка­ж­до­го че­ло­ве­ка”. Далее ст.6 Пакта поясняет, что ни­кто не мо­жет быть про­из­воль­но ли­шен жиз­ни, но смертная казнь допускается как наказание “за самые тяжкие преступления”.

В соответствии с этими стандартами 1966 года ч.1 ст.20 Конституции Российской Федерации констатирует, что каждый имеет право на жизнь (согласно ч.2 ст.17 Конституции “основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения”, и право на жизнь, которое не может не относиться к числу основных прав и свобод человека, является естественным и неотчуждаемым). А далее, ч.2 ст.20 Конституции объясняет, что, тем не менее, допустима смертная казнь.

И ст.6 Ме­ж­ду­на­род­но­го пак­та о гра­ж­дан­ских и по­ли­ти­че­ских пра­вах, и ст.20 Конституции РФ стремятся найти компромисс между суждениями, логически несовместимыми: либо признается естественное и неотчуждаемое (и неотъемлемое) право на жизнь, либо допускается смертная казнь, пусть даже за самые тяжкие преступления, и право на жизнь оказывается “отъемлемым”. Даже если считать, что смертная казнь – это лишение жизни, но не права на жизнь, которое неотъемлемо, то придется признать смертную казнь неправомерным актом лишения жизни.

Признание, соблюдение и защита государством права на жизнь означают, во-первых, признание жизни человека наивысшей ценностью, ибо все остальные права и свободы производны от права на жизнь и самого факта жизни. Право на жизнь является необходимым условием других прав и свобод. Оно не может быть ограничено законом соразмерно каким бы то ни было конституционно значимым целям, и в этом смысле оно является абсолютным: любое гипотетическое “ограничение” права на жизнь тождественно лишению права на жизнь. Таким образом, если в отношении всех остальных прав и свобод действуют положение ч.2 ст.55 Конституции, запрещающее отменять права и свободы человека и гражданина, и положение ч.3 ст.55, позволяющее их ограничивать федеральным законом соразмерно конституционно значимым целям, то в отношении права на жизнь действует обратное: ограничить право на жизнь невозможно, но можно предусмотреть случаи, в которых человек может быть правомерно лишен жизни. Правомерное лишение человека жизни означает, что человек лишается жизни независимо от его воли в ситуациях, смысл которых раскрывается ниже.

Эвтаназия (лишение человека жизни по его просьбе с целью избавить от предсмертных страданий[82]) не является правомерным лишением жизни. Права человека гарантируют индивиду обладание определенными фундаментальными благами, но он вправе отказаться от пользования какими-то из этих благ, не утрачивая при этом права на пользование этими благами. Например, человек может добровольно согласиться на ограничение его свободы другим лицом, и со стороны этого лица такое ограничение будет правомерным до тех пор, пока человек не потребует прекратить ограничение его свободы. Уникальность же права на жизнь состоит в том, что прекращение жизни (отказ человека от блага жизни) необратимо, и человек, умерщвляемый по его просьбе другим лицом, уже не может вернуться к обладанию благом жизни и заявить о своем желании жить. Поэтому в момент совершения акта эвтаназии, т.е. в момент, когда лишение жизни уже необратимо, никто не может быть уверен в том, что человек действительно желал уйти из жизни.

Во-вторых, признание, соблюдение и защита государством права на жизнь означают, что безусловно правомерное лишение жизни возможно лишь постольку, поскольку человек своими действиями ставит себя в положение, в котором его право на жизнь утрачивает абсолютный, неотъемлемый характер; а такое положение возможно лишь тогда, когда человек умышленно и без смягчающих вину обстоятельств посягает на жизнь других людей. Единственной конституционно значимой целью, ради которой можно полностью правомерно лишить человека жизни, является защита права на жизнь других людей. Тот, кто умышленно и без смягчающих обстоятельств угрожает жизни других, тот не признает их право на жизнь, и тем самым он своими действиями выводит себя из правовой ситуации, в которой гарантировано и его право на жизнь. Если же человек совершает незаконное насилие, которое, возможно, не сопряжено с угрозой для жизни других, или же он не способен осознавать опасность своих действий, то лишение его жизни будет условно правомерным (если другими способами пресечь насилие невозможно) или превышением пределов необходимой обороны.

В-третьих, из сказанного выше вытекает, что человек в конкретной ситуации может быть столь опасен, что права других людей будут “перевешивать” его право на жизнь; но не может лишиться права на жизнь вообще. Следовательно, в нормальных условиях (например, не во время войны) подсудимый, сколь бы тяжкой ни была его вина, не может быть правомерно наказан лишением жизни (смертной казнью), поскольку в ситуации определения наказания он предстает как субъект, уже не столь опасный, что права других людей “перевешивают” его естественное и неотчуждаемое право на жизнь. Иначе говоря, в нормальных условиях смертная казнь, даже за умышленное убийство без смягчающих вину обстоятельств, является отрицанием неотчуждаемого и неотъемлемого характера права на жизнь (люди не отчуждали и не должны отчуждать свою жизнь в пользу государственной власти, и последняя не вправе наказывать, отнимая жизнь)[83].

Примерно такая же логика прослеживается в развитии европейского права в области прав человека, многие положения которого, относящиеся к праву на жизнь, либо уже входят, либо должны войти в правовую систему Российской Федерации. Вначале Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод (Рим, 4 ноября 1950 г.) установила, что никто не может быть намеренно лишен жизни иначе как во исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершение преступления, в отношении которого законом предусмотрено такое наказание (ст.2). Конституция Российской Федерации в соответствии со стандартами Ме­ж­ду­на­род­но­го пак­та о гра­ж­дан­ских и по­ли­ти­че­ских пра­вах и российской Декларации прав и свобод человека и гражданина (1991 г.) идет намного дальше этого положения Конвенции в редакции 1950 г. Часть 2 ст.20 Конституции РФ гласит: “Смерт­ная казнь впредь до ее от­ме­ны мо­жет ус­та­нав­ли­вать­ся фе­де­раль­ным за­ко­ном в ка­че­ст­ве ис­клю­чи­тель­ной ме­ры на­ка­за­ния за осо­бо тяж­кие пре­сту­п­ле­ния про­тив жиз­ни при пре­дос­тав­ле­нии об­ви­няе­мо­му пра­ва на рас­смот­ре­ние его де­ла су­дом с уча­сти­ем при­сяж­ных за­се­да­те­лей”.

Гарантии права на жизнь

Кроме того, ст.2 Конвенции определила, что лишение жизни не рассматривается как совершенное в нарушение данной статьи, если оно является результатом применения силы, не более чем абсолютно необходимой:

– для защиты любого лица от незаконного насилия;

– для осуществления законного ареста или предотвращения побега лица, задержанного на законных основаниях;

– в случае действий, предусмотренных законом, для подавления бунта или мятежа.

Эти три категории случаев столь подробно конкретизируются в российском законодательстве в контексте описания случаев законного применения правоохранительными органами оружия и специальных средств, что может возникнуть впечатление слишком широкого толкования условий правомерного лишения жизни. Однако стремление законодателя предусмотреть любой случай, в котором лишение человека жизни будет признано правомерным, должно служить созданию надежных гарантий права на жизнь. Федеральные законы «Об обо­ро­не», пре­ду­смат­ри­вающий при­ме­нение ору­жие для по­ра­же­ния про­тив­ни­ка, «О внутренних войсках Министерства внутренних дел Российской Федерации», “О милиции” и другие устанавливают исчерпывающий перечень случаев, когда работники этих органов могут действовать с угрозой для жизни людей[84].

Примером осуществления указанных в законах полномочий так называемых силовых структур и правоохранительных органов, показывающим, сколь эффективна в России законодательная защита права на жизнь, является война в Чеченской Республике в 1993-1996 годах, в ходе которой погибли десятки тысяч мирных граждан Российской Федерации. В целях урегулирования вооруженного конфликта в Чеченской республике в конце 1994 г. был издан ряд нормативных актов, в том числе и Постановление Правительства РФ от 9 декабря 1994 г. «Об обеспечении государственной безопасности и территориальной целостности Российской Федерации, законности, прав и свобод граждан, разоружения незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и прилегающих к ней регионов Северного Кавказа». Оценивая конституционность этого акта в своем Постановлении от 31 июля 1995 г., Конституционный Суд РФ установил, что большинство из предусмотренных в нем конкретных мер, в том числе связанных с ограничением конституционных прав и свобод, не выходит за пределы тех ограничений, которые в соответствии с действующими законами возможны и допустимы.

Конечно, не Конституционный Суд несет ответственность за массовое государственное убийство в Чечне невиновного гражданского населения (ради обеспечения государственной безопасности и территориальной целостности Российской Федерации, разоружения незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики), но очевидно, что уничтожение гражданского населения при “восстановлении” конституционного порядка несовместимо с правом на жизнь. Например, судья Конституционного Суда Российской Федерации А.Л.Кононов полагает, что в деле о проверке конституционности нормативных актов, касавшихся вооруженного конфликта в Чеченской Республике “...Конституционный Суд не был достаточно последовательным в ценностных предпочтениях прав человека...”[85].

В этой связи следует подчеркнуть, что признание, соблюдение и защита государством права на жизнь являются не результатом записи в конституции или присоединения к международной конвенции, а определенным показателем цивилизованности общества, в котором человеческая жизнь действительно обладает ценностью. Российское же посттоталитарное общество не могло не унаследовать социальную этику тоталитарной системы, уничтожившей значительную часть населения страны и не усматривавшей в жизни отдельных людей никакой ценности – особенно в сравнении с целями “государственной безопасности и территориальной целостности”. Поэтому, например, хотя гибель военнослужащих срочной службы в мирное время, а также арестованных или заключенных в следственных изоляторах и колониях в сегодняшней России (вследствие того, что государство создает им условия существования, опасные для жизни, или не предпринимает достаточные меры для изменения этих условий) противоречит статье 20 Конституции, это вполне соответствует традициям советской системы в постсоветском обществе. Однако сказанное относится к социально-политическому аспекту признания и соблюдения права на жизнь.

Что касается юридического аспекта права на жизнь, то здесь основным показателем его реальности служит решение вопроса о смертной казни.

2.2.1.3. Современные требования европейского права в отношении отмены смертной казни

28 апреля 1983 г. государствами – членами Совета Европы был подписан Протокол № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Ст.1 Протокола № 6 гласит: “Смертная казнь отменяется. Никто не может быть приговорен к смертной казни или казнен”. Ст.2 Протокола позволяет предусматривать в законодательстве смертную казнь за действия, совершенные во время войны или при неизбежной угрозе войны[86]. Ст.3 Протокола устанавливает, что не допускаются отступления от положений этого Протокола на основании ст.15 Конвенции (последняя допускает некоторые отступления от обязательств по Конвенции во время войны или иного чрезвычайного положения, угрожающего жизни нации). Ст.4 не допускает оговорки о том, что на территории государства, подписывающего Конвенцию и данный Протокол, действует тот или иной закон, не соответствующий положениям данного Протокола. Однако ст.5 позволяет государству при подписании Протокола и позднее указать территорию или территории, к которым применяется данный Протокол.

По Конституции РФ смертная казнь допускается толь­ко за осо­бо тяж­кие пре­сту­п­ле­ния про­тив жиз­ни, и по закону она не при­ме­ня­ет­ся к ли­цам, со­вер­шив­шим пре­сту­п­ле­ния в воз­рас­те до 18 лет, муж­чи­нам, дос­тиг­шим к мо­мен­ту вы­не­се­ния су­дом при­го­во­ра 65 лет и жен­щи­нам.

В боль­шин­ст­ве стран ми­ра не при­ме­ня­ет­ся смерт­ная казнь к бе­ре­мен­ным жен­щи­нам, но в ос­таль­ных слу­ча­ях до­пус­ка­ет­ся при­ме­не­ние этой ме­ры на­ка­за­ния к осу­ж­ден­ным, не­за­ви­си­мо от их по­ла. Но в со­от­вет­ст­вии с рос­сий­ским за­ко­но­да­тель­ст­вом, не­смот­ря на ч.3 ст.19 Кон­сти­ту­ции РФ, смерт­ная казнь, как и пожизненное лишение свободы, не мо­жет при­ме­нять­ся ко всем жен­щи­нам. Это очевидное нарушение равноправия мужчины и женщины (если нельзя применять смертную казнь к женщинам, то ее нельзя применять и к мужчинам) все же лучше, чем “равноправие” мужчины и женщины в смысле равной применимости к ним смертной казни.

Об­ви­няе­мый, ко­то­ро­му мо­жет быть на­зна­че­на смерт­ная казнь, име­ет пра­во на рас­смот­ре­ние его де­ла с уча­сти­ем при­сяж­ных за­се­да­те­лей, ко­то­рый лишь не­дав­но был введен на территории 9 (“экс­пе­ри­мен­таль­ных”) субъектов Рос­сийской Федерации. В со­от­вет­ст­вии с ч.1 ст.65 УК РФ к ли­цу, при­знан­но­му при­сяж­ны­ми за­се­да­те­ля­ми ви­нов­ным в со­вер­ше­нии пре­сту­п­ле­ния, но за­слу­жи­ваю­щим снис­хо­ж­де­ния, смерт­ная казнь не при­ме­ня­ет­ся. Выборочный региональный характер применения суда присяжных является не просто нарушением принципа равенства перед законом и судом (ч.1 ст.19 Конституции). Откладывая принятие федерального закона, устанавливающего порядок рассмотрения дел с участием присяжных заседателей на всей территории Российской Федерации, законодатель отказывает людям в равных гарантиях права на жизнь.

Про­бле­ма от­ме­ны[87] смерт­ной каз­ни в России ста­ла ак­ту­аль­ной в свя­зи с при­ня­ти­ем страны в Со­вет Ев­ро­пы. Рос­сий­ское го­су­дар­ст­во долж­но ра­ти­фи­ци­ро­вать Ев­ро­пей­скую Кон­вен­цию о за­щи­те прав че­ло­ве­ка и ос­нов­ных сво­бод и ряд про­то­ко­лов к ней. В ча­ст­но­сти, име­ет­ся в ви­ду Про­то­кол № 6 к этой кон­вен­ции, ка­саю­щий­ся от­ме­ны смерт­ной каз­ни в мир­ное вре­мя.

По­ни­мая, что во­прос с от­ме­ной смерт­ной каз­ни в России дос­та­точ­но сло­жен, Со­вет Ев­ро­пы пре­дос­та­вил на­шей стра­не три го­да на ра­ти­фи­ка­цию на­зван­но­го Про­то­ко­ла.

Во исполнение этого решения Совета Европы Президент РФ издал Рас­по­ря­же­ние от 27 фев­ра­ля 1997 г. «О под­пи­са­нии Про­то­ко­ла № 6 (от­но­си­тель­но от­ме­ны смерт­ной каз­ни) от 28 ап­ре­ля 1983 г. к Кон­вен­ции о за­щи­те прав че­ло­ве­ка и ос­нов­ных сво­бод от 4 но­яб­ря 1950 го­да», в ко­то­ром по­ру­ча­ет­ся Ми­ни­стер­ст­ву ино­стран­ных дел Рос­сии под­пи­сать от име­ни Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции ука­зан­ный про­то­кол. Ми­ни­стер­ст­во юс­ти­ции бу­дет раз­ра­ба­ты­вать ком­плекс мер по по­этап­но­му ре­ше­нию про­блем, свя­зан­ных с ра­ти­фи­ка­ци­ей дан­но­го Про­то­ко­ла.

Данное решение Президента не может в полной мере рассчитывать на поддержку общественного мнения в России. Так, по результатам опроса, проведенного Нижегородским филиалом ВНИИ МВД в 1996 г. 73% респондентов считают возможным применение смертной казни только в крайних случаях, 18% полагают, что ее надо применять как можно шире, и лишь 9 % считают, что смертную казнь следует отменить.

Хотя в подавляющем большинстве государств, отменивших смертную казнь, мнение населения было примерно таким же, мировое сообщество последовательно идет к миру без смертной казни. Комиссия ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию в своем последнем пятилетнем исследовании 1996 г. отмечает усиливающуюся тенденцию к отмене смертной казни как в законодательстве многих стран, так и на практике. С 1989 г. и до конца 1995 г. эту меру наказания отменили еще 25 стран. Таким образом, к концу 1995 г. смертная казнь была полностью отменена в 72 странах, еще в 30 странах она отменена де-факто и в 90 странах сохранена.

Из Конституции РФ вытекают следующие последствия для России, связанные с ее вхождением в Совет Европы, в отношении смертной казни. Поскольку это не противоречит Конституции (ч.2 ст.20 дает абстрактное поручение законодателю отменить смертную казнь), Россия должна считать положения Протокола № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод общепризнанными принципами и нормами международного права, о которых говорится в ч.4 ст.15 Конституции (тот факт, что некоторые государства, входившие в Совет Европы еще до открытия для подписания Протокола № 6, до сих пор его не ратифицировали, может и не влиять на позицию России по вопросу об общепризнанном характере положений этого Протокола). И до тех пор, пока российский парламент не ратифицирует присоединение России к этому Протоколу, следует придерживаться моратория на исполнение смертных приговоров. После ратификации положение ч.2 ст.20 о смертной казни как исключительной мере наказания за особо тяжкие преступления против жизни следует считать относящимся исключительно к действиям, совершенным во время войны или при неизбежной угрозе войны. Ибо ч.4 ст.15 Конституции определяет общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации как составную часть правовой системы РФ, а ч.1 ст.17 Конституции гарантирует права и свободы человека и гражданина прежде всего согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией. Одновременно все положения УК РФ о смертной казни, противоречащие Протоколу № 6, утратят силу, но, возможно, понадобится внесение в УК РФ изменений, касающихся смертной казни во время войны или в условиях военного положения (при неизбежной угрозе войны).

Кроме того, возможно следующее толкование ч.2 ст.20 применительно к праву на суд присяжных: это право должно быть гарантировано каждому лицу, обвиняемому в совершении преступления, за которое, согласно закону, может быть назначено самое строгое наказание. Если в мирное время таковым будет пожизненное лишение свободы и поскольку нет оснований полагать, что в условиях военного положения может быть ограничено право на суд присяжных, гарантированное в ч.2 ст.20, то следует считать, что ч.2 ст.20 гарантирует рассмотрение дела судом с участием присяжных заседателей:

– лицу, обвиняемому в совершении преступления во время войны или при неизбежной угрозе войны, если за такое преступление, согласно закону, может быть назначена смертная казнь или пожизненное лишение свободы;

– лицу, обвиняемому в совершении преступления, если за такое преступление, согласно закону, может быть назначено пожизненное лишение свободы.

Достоинство личности

Определение терминов

Часть 1 ст.21 Конституции гласит: “Дос­то­ин­ст­во лич­но­сти ох­ра­ня­ет­ся го­су­дар­ст­вом. Ни­что не мо­жет быть ос­но­ва­ни­ем для его ума­ле­ния”. Термин “личность” в данном случае означает то же, что и “человек” (“человеческое достоинство”).

Понятие достоинства личности является юридически неопределенным[88]. Из текста ст.21 Конституции вытекает лишь то, что требованию уважения (запрету умаления) достоинства личности противоречат пытки, насилие, другое жестокое или “унижающее человеческое достоинство” обращение или наказание, проведение над человеком без его согласия медицинских, научных или иных опытов (ч.2 ст.21).

Между тем Конституционный Суд РФ признал, что, например, (1) личность выступает не как объект государственной деятельности, а как полноправный субъект, что обязывает государство обеспечивать достоинство личности при реализации права на гражданство, что (2) ограничение права личности защищать свои права всеми не запрещенными законом способами и спорить (в суде) с государством в лице любых его органов или что (3) обязанность человека подчиниться незаконному, необоснованному осуждению, лишение права оспаривать такое осуждение явно умаляет достоинство личности[89]. Причем, по мнению судьи Конституционного Суда РФ А.Л.Кононова, в решениях по этим делам Суд “...впервые напрямую ввел в правовой оборот норму части 1 статьи 21 Конституции о достоинстве личности как отдельном критерии неконституционности законов, касающихся прав граждан”[90].

В доктрине преобладают попытки определить термин “достоинство личности” через рассуждения следующего характера. Например: “Каждый человек представляет собой высшую ценность как существо, наделенное разумом, волей и чувствами, т.е. качествами, которые выделяют его из окружающего мира. Достоинство – признание за человеком этой ценности, независимо от того, что он о себе думает и как его оценивают другие. Достоинство субъективно (чувство собственного достоинства) и в то же время объективно (всеобщее признание и уважение человеческой личности). Принижая чужое достоинство, человек роняет собственную честь”[91]. Или: “Под достоинством личности понимается осознание самим человеком и окружающими факта обладания им определенными нравственными и интеллектуальными качествами. Достоинство личности определяется не только самооценкой субъекта, но и совокупностью объективных качеств человека, характеризующих его репутацию в обществе (благоразумие, нравственные данные, уровень знаний, обладание социально полезными навыками, достойный образ жизни и т.п.)”[92]. Возможно, эти рассуждения имеют определенную теоретическую ценность, однако они не объясняют достоинство личности как юридическую категорию.

Очевидно, что достоинство личности как юридическая категория не стоит в одном ряду с такими правами, как право на свободу и личную неприкосновенность, на неприкосновенность частной жизни, на свободу передвижения и другими личными правами. Как жизнь человека и признание его права на жизнь являются общим условием существования всех прав и свобод человека и гражданина, так и человеческое достоинство (достоинство личности), его признание, соблюдение и защита государством являются необходимым условием существования личных прав человека. “Совокупность личностно ориентированных гражданских прав и обязанностей должна позволить каждому человеку стать, быть и оставаться личностью”[93]. Таким образом, юридическая категория “достоинство личности” раскрывается через набор тех личных прав и свобод, которые в конкретном обществе гарантируются каждому человеку. Можно говорить о принципе уважения достоинства личности как базисном принципе в сфере личных (и не только личных) прав и свобод. Поэтому и Конституционный Суд РФ ссылается на достоинство личности при рассмотрении дел, содержание которых не имеет отношения к ч.2 ст.21 Конституции. С учетом положения ч.1 ст.55 Конституции (перечисление в Конституции основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина) следует полагать, что Конституционный Суд может усмотреть умаление достоинства личности в случаях нарушения прав и свобод, не перечисленных в Конституции.

Вместе с тем, как следствие признания и уважения достоинства личности, существует и субъективное право на защиту достоинства личности – как от посягательств со стороны государства (status negativus), так и посредством деятельности государства; последнее относится к числу прав, описываемых понятием status positivus (см. 1.3.1.1.), и раскрывается через набор гарантий прав и свобод человека, в частности, судебных. Поэтому и Конституционный Суд РФ усматривает в ограничении доступа к правосудию нарушение права на защиту достоинства личности и, в конечном счете, умаление достоинства личности.

Однако “достоинство личности” – это юридическая категория с социально-исторически изменяющимся содержанием. Она наполняется конкретным содержанием в конкретной правовой культуре. А именно: в наиболее развитых в государственно-правовом отношении странах, в условиях признания и реального обеспечения прав человека “второго поколения” в социальном государстве в понятие достоинства личности включается обладание не только правовой свободой, но и минимальным набором социальных благ, необходимых для достойной жизни по стандартам современного потребительского общества (жилище, относительно высокая заработная плата, общедоступное здравоохранение и образование, социальное обеспечение и т.д.). Остается вопрос: в какой мере понимание достоинства личности в условиях реальности прав “второго поколения” применимо в современном российском обществе (в ч.1 ст.7 Конституции выдвигается требование социального государства, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь человека)?

Представляется, что в условиях социально-экономического кризиса и недостаточной гарантированности правовой свободы в посттоталитарном пространстве было бы очень хорошо научиться защищать достоинство личности как базисный принцип личных прав и свобод. Но поскольку Конституция ориентирует на цель формирования социального государства и закрепляет права “второго поколения”, то Конституционный Суд, например, при рассмотрении соответствующих дел мог бы, где это возможно, ориентироваться и на более современное понимание достоинства личности. Очевидно, например, что реально устанавливаемые законом минимальные размеры оплаты труда и пенсий не должны унижать достоинство личности даже в современной России.

Что касается запретов, перечисляемых в ч.2 ст.21 Конституции (“Ни­кто не дол­жен под­вер­гать­ся пыт­кам, на­си­лию, дру­го­му жес­то­ко­му или уни­жаю­ще­му че­ло­ве­че­ское дос­то­ин­ст­во об­ра­ще­нию или на­ка­за­нию. Ни­кто не мо­жет быть без доб­ро­воль­но­го со­гла­сия под­верг­нут ме­ди­цин­ским, на­уч­ным или иным опы­там”), то они описывают наиболее нетерпимые варианты унижения человеческого достоинства, осмысляемого с точки зрения личной свободы. Запрет подвергать человека насилию включает в себя запрет любых телесных наказаний. “Другое” жестокое или унижающее человеческое достоинство обращение или наказание, о котором говорится в ч.2 ст.21, в соответствии с практикой европейской системы защиты прав человека, в частности, предполагает запрет депортировать человека в государство, где, в соответствии с практикой этого государства, этот человек может быть подвергнут пыткам или бесчеловечному обращению, а также запрет такого порядка исполнения смертного приговора, при котором осужденный должен в течение длительного (многолетнего) срока ожидать приведения приговора в исполнение, и при этом он может испытывать сильные страдания[94]. Угроза пытки равносильна жестокому обращению.

Особую важность имеет запрет подвергать человека пыткам. Кон­вен­ция ООН про­тив пы­ток и дру­гих жес­то­ких, бес­че­ло­веч­ных или уни­жаю­щих дос­то­ин­ст­во ви­дов об­ра­ще­ния или на­ка­за­ния 1984 г. (вступила в силу 26 июня 1987 г.) под пыт­кой по­ни­ма­ет лю­бое дей­ст­вие, ко­то­рым ли­цу умыш­лен­но при­чи­ня­ет­ся силь­ная боль или стра­да­ние (фи­зи­че­ское или нрав­ст­вен­ное), что­бы по­лу­чить от не­го или от третье­го ли­ца све­де­ния или при­зна­ния, на­ка­зать за дей­ст­вия, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которых оно подозревается, а также запугать или при­ну­дить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера. Это действие является пыткой в смысле Конвенции, когда такая боль или страдание причиняются го­су­дар­ст­вен­ным долж­но­ст­ным ли­цом или дру­гое ли­цо, вы­сту­паю­щим в офи­ци­аль­ном ка­че­ст­ве, или по их подстрекательству, или с их ведома или молчаливого согласия. В это определение не включаются боль или страдания, которые возникают в результате законных санкций, неотделимы от этих санкций или вызываются ими случайно (ст.1 Конвенции ООН против пыток).

Формулировка “ни­что” не может быть основанием для умаления достоинства личности под­ра­зу­ме­ва­ет, что никакие качества человека, ни­ка­кие со­бы­тия в го­су­дар­ст­ве, ни­ка­кие об­стоя­тель­ст­ва, да­же чрез­вы­чай­ные не мо­гут слу­жить оп­рав­да­ни­ем уни­же­ния че­ло­ве­че­ско­го дос­то­ин­ст­ва. На положения ст.21 не рас­про­стра­ня­ют­ся ог­ра­ни­че­ния кон­сти­ту­ци­он­ных прав и сво­бод, пре­ду­смот­рен­ные ч.3 ст.55, ибо ни чрез­вы­чай­ное, ни во­ен­ное по­ло­же­ние не оправдывают уни­жение че­ло­ве­че­ского дос­то­ин­ст­ва (ст.27 За­ко­на «О чрез­вы­чай­ном по­ло­же­нии» от 17 мая 1991 г.).