История латиноамериканских государств в XIX в.

Каудилизм и диктаторские режимы. История латино­американских республик в XIX в. после завоевания ими независимости характеризуется острой социально-полити­ческой борьбой, определившей все своеобразие их после­дующего конституционного и государственно-правового развития. В первых конституциях, как отмечалось выше, были воспроизведены основные принципы конституционализма передовых стран того времени. Но в XIX в. лишь немногие из них действительно соблюдались на практике.

Незавершенность демократических преобразований, сохранение крупных латифундий и полуфеодальных, а в Бразилии рабовладельческих форм эксплуатации, социаль­ная и духовная подавленность большей части населения (осо­бенно индейского и негритянского) способствовали застой­ности общества и длительной консервации политической власти в руках помещичье-клерикальных кругов.

Уже в 20-30-х гг. XIX в. в большинстве латиноамери­канских республик в связи с формальным установлением конституционного строя, а соответственно и с организацией периодических выборов в органы государственной власти (президент, конгресс и т. д.) с неизбежностью стали возни­кать соперничающие группировки. На их базе в последую­щие десятилетия сложились две политические партии, по­лучившие со временем название "исторических".

После завоевания независимости бывшие монархисты, унитаристы и приверженцы бюрократического управления получили название консерваторов и объединялись обычно в консервативную партию. Эта партия в большинстве стран стала наиболее последовательным защитником интересов крупных землевладельцев и католической церкви. Консер­ваторы были открытыми сторонниками сохранения особых привилегий (фуэрос) армии и церкви.

Те круги латифундистов, которые были заинтересова­ны в торгово-промышленном развитии своих стран, верхуш­ка буржуазии, а также давние противники унитаризма и бюрократической централизации (федералисты) составили ядро либеральной партии. Либералы в XIX в. в Латинской Америке, как правило, не были склонны к радикализму и не стремились к коренному изменению существующего общества, в котором они были интегрированы так же, как и консерваторы. У них были разногласия с последними лишь по отдельным и относительно второстепенным вопросам общественной жизни, причем не всегда принципиальные.

В целом различия между историческими партиями были достаточно условными. Но они становились существенны­ми, когда речь шла о борьбе за государственную власть. Консерваторы и либералы в XIX в. не шли на компромиссы, отвергали политический центризм, безжалостно расправ­лялись с политическими противниками. Поскольку консерваторы более откровенно выражали интересы господствующей политической элиты, они в XIX в. в целом чаще нахо­дились у кормила власти.

В XIX веке латиноамериканская двухпартийная систе­ма лишь чисто внешне напоминала свой английский прото­тип. И консерваторы, и либералы были в это время партия­ми только в условном смысле. Они не имели какой-либо стройной и прочной организации, а оставались лишь груп­пировками, полуфеодальными кликами, ведущими между собой междоусобную войну. Их политическое кредо выра­жалось не в программных документах, а в откровенной ставке на определенного сильного лидера (каудильо), видящего пе­ред собой одну-единственную цель - захват власти и соз­дание авторитарного режима.

Нередко и сами каудильо, опираясь на собственные вооруженные отряды, делали ставку на одну из двух со­перничающих партий. В том случае, если тот или иной кау­дильо добивался поста президента республики, он рассмат­ривал государственный механизм как свою вотчину и без всяких стеснений назначал на государственные должности своих партийных сторонников, расплачиваясь тем самым за оказанные ему политические услуги. Но и каудильо в борьбе за президентскую власть не полагались только на партийную поддержку.

Сама по себе оппозиционная партия на выборах заведо­мо не имела шансов на победу. Действующий президент и правящая партия использовали любые средства для того, чтобы не уступить своим политическим противникам госу­дарственную власть во время выборов. Они использовали все правовые и неправовые средства, чтобы оказать давление на избирателей, шли на подкупы, убийства политических про­тивников, на фальсификацию итогов выборов и т. д.

Именно поэтому каудильо делали основную ставку не на выборы и свою "карманную" партию, а на захват власти насильственным путем, прежде всего на государственные перевороты (пронунсиаменто). Трудящиеся массы, низы на­селения, находящиеся во власти каудильо и лишь поверх­ностно воспринявшие христианские заповеди, оставались равнодушными к этим государственным переворотам и к судьбе демократических институтов в целом.

Таким образом, политические партии в XIX в. в лати­ноамериканских государствах были не инструментом пар­ламентаризма и демократии, а частью специфической сис­темы- каудилизма. Последняя строилась по существу не на конституционно-правовой основе, а на грубой силе, на традициях и на харизматическом авторитете предводителя-каудильо.

Практически повсеместно каудилизм стал тем полити­ческим фактором, который тормозил становление демокра­тических форм общественной жизни, придавал ей застой­ный характер, порождал политическую нестабильность.

Парадокс состоял в том, что большинство диктаторов-каудильо, несмотря на самые жестокие меры, применяемые к политическим противникам, как правило, не могли долго сохранить в своих руках государственную (президентскую) власть. На насилие со стороны правительства его политиче­ские оппоненты также отвечали насилием. В результате лишь сравнительно небольшое число президентов в XIX в. сохраняли свой пост до истечения срока. Значительная их часть была не просто свергнута в ходе очередного перево­рота, но и убита.

Феномен каудилизма неразрывно связан в Латинской Америке с теми исключительными привилегиями, которые сохранила за собой армия еще с эпохи войны за независи­мость. Авторитарные и диктаторские режимы базировались на милитаризме, который уходил своими корнями в коло­ниальное прошлое.

Уже вскоре после завоевания независимости ряд гене­ралов и офицеров, опираясь на свой военный авторитет, на поддержку земельной олигархии и церкви, установили в своих странах военные диктатуры (Паэс в Венесуэле, Санта-Крус в Перу, Флорес в Эквадоре и т. д.). В последующие десятилетия в условиях внутренних политических раздо­ров и этнических конфликтов власть, как правило, захва­тывали каудильо, выходцы из армейской верхушки.

Политическая нестабильность ставила армию в исклю­чительное положение, делала ее часто арбитром в полити­ческих конфликтах. Армия не считала себя связанной кон­ституцией. После окончания войны за независимость в те­чение последующих десятилетий XIX в. численность армии не только не сократилась, но и увеличилась. Так, в малень­ком Эквадоре вопреки ограничениям, установленным непо­средственно в Конституции 1859 г., количество высокоопла­чиваемых высших военных чинов явно превышало все национальные потребности (6 маршалов, 6 дивизионных и 22 бригадных генерала).

В XIX веке благодаря активному вмешательству ар­мии в политическую жизнь государственные перевороты стали обычным явлением в подавляющем большинстве ла­тиноамериканских республик. Их число превзошло все из­вестные предшествующие и последующие в мировой исто­рии показатели. С момента завоевания независимости и до конца XIX в. более ста переворотов в Латинской Америке закончились победой мятежников и свержением старых пра­вительств. Пресловутые латиноамериканские пронунсиаментос были не "революциями", как это обычно утверждали сами их организаторы, а типично военными переворотами, сопровождавшимися простой сменой у власти различных фракций правящего блока. Новые каудильо мало что меня­ли в существующей социальной и политической системе. Если они в ряде случаев выступали с обещанием реформ, то это было лишь грубой демагогией, рассчитанной на за­воевание популярности.

Таким образом, обратной стороной каудилизма, как и любого авторитаризма, построенного на силе государства и на умении харизматического лидера использовать в политике свои личные качества, была его неустойчивость. Президент-каудильо, как правило, быстро растрачивал свой политический авторитет, социальная база его господства неумолимо сужалась, а сам он становился жертвой нового заговора.

Характерные для Латинской Америки в XIX в. огром­ные социально-этнические контрасты, нищета трудящихся масс, их бессилие перед всемогущей государственной вла­стью с неизбежностью вызывали по мере дальнейшего раз­вития общества все возрастающий социальный и политиче­ский протест. Но он в силу низкого политического сознания низов общества не мог вылиться в организованное движе­ние против диктаторских режимов и каудилизма как тако­вых. Этот протест выступал в то время преимущественно в форме личностных, чисто локальных конфликтов.

Лишь в исключительных случаях, например, в 50-х гг. в Мексике, накопившаяся ненависть к вполне конкретным угнетателям (местные помещики, торговые посредники, свя­щенники и т. д.), а также к враждебной государственной администрации толкали широкие массы народа, в том чис­ле и индейцев, на путь действительно революционной борь­бы, готовящей почву для прогрессивных преобразований и укрепления ростков демократии.

Конституционная нестабильность. Сменяющие друг друга у власти каудильо и поддерживающие их политиче­ские группировки стремились внедрить своих ставленни­ков в государственный аппарат и усилить идеологическое воздействие на население. В связи с этим, а также в силу своего собственного честолюбия новый президент-каудильо, как правило, отменял ранее действовавшую конституцию и в спешном порядке организовывал "принятие" новой.

Зависимость конституционного развития от политиче­ских амбиций очередного диктатора и поддерживающей его военщины приводила к тому, что государственно-правовая история многих латиноамериканских стран представляла собой настоящую чехарду. Так, в Эквадоре в XIX в. смени­лось 12 конституций, в Боливии - 9, в Колумбии - 11, в Доминиканской Республике - 15, в Венесуэле - 11 и т. д.

Внешне большинство латиноамериканских конституций в XIX в. сохраняли ставшие по-своему "священными" де­мократические формы, но в условиях авторитарного режи­ма они были не более чем декорацией, непременным усло­вием "политической игры". Эти конституции неизменно про­возглашали принцип разделения властей, выборность госу­дарственных органов, демократические права граждан. Ре­альная же действительность в латиноамериканских госу­дарствах в XIX в. была далека от конституционной закон­ности и демократии.

Для отстранения народных масс от участия в полити­ческой жизни устанавливались прямые избирательные ог­раничения (имущественные, образовательные и т. д. цен­зы), которые лишали большую часть населения возможно­сти участия в выборах, а следовательно, и какого-либо влия­ния на деятельность государственных органов. Избиратель­ные кампании превратились в сплошную цепь прямого на­силия со стороны государственной власти, подтасовок ито­гов выборов. Практически на выборах всегда "побеждали" правительственные кандидаты, поэтому и парламенты в латиноамериканских республиках, как правило, были по­слушным орудием в руках президентов-диктаторов.

В качестве одного из средств укрепления "конституци­онного" строя и обеспечения политической стабильности во многих государствах субконтинента использовался особый правовой институт - "осадное положение" (estado de sitio), который впервые был предусмотрен в Конституции Чили 1833 г. Эта Конституция, разработанная консерваторами, ус­тановившая в Чили унитарную и жестко централизован­ную республику с сильным президентом во главе, примеча­тельна в том отношении, что в отличие от других латино­американских конституций представляла собой документ, действовавший около ста лет.

Введение осадного (чрезвычайного) положения являлось одной из прерогатив президентской власти и означало при­остановку конституционных прав и гарантий граждан. Это узаконивало открытую расправу правительства со своими политическими оппонентами.

Конституционную историю латиноамериканских респуб­лик в XIX в. нельзя рассматривать, однако, как зеркальное отражение интересов и воли лишь реакционных сил. В ней отразились и все сложности развития этнического и классо­вого состава общества, противоречия формирования единой национальной государственности, неизбежное усиление бур­жуазных элементов в политической жизни, нарастающая борьба трудящихся масс против диктаторских режимов. В результате этой борьбы в некоторых конституциях нашли свое отражение новые и прогрессивные для своей эпохи идеи и положения, а сами эти правовые документы стали важны­ми вехами в истории мирового конституционализма.

Конституционное развитие Аргентины и Мексики в XIX в. К числу наиболее значительных и действовавших продолжительное время конституций в Латинской Амери­ке в XIX в. относятся конституции Аргентины 1853 г. и Мексики 1857 г.

Первая из них была принята в результате свержения в 1852 г. правившего в Аргентине в течение более 20 лет од­ного из самых одиозных и свирепых во всей Латинской Америке диктаторов - X. Росаса. Конституция, принятая в следующем году, подвела итог многолетней борьбе унитаристов, федералистов и открытых сепаратистов, стремив­шихся к уничтожению единого Аргентинского государства и к закреплению власти за местными латифундистами - каудильо.

Авторы Конституции использовали целый ряд идей се­вероамериканских федералистов конца XVIII в. (А. Гамиль­тон и др.), а также произведение прогрессивного аргентин­ского политического мыслителя X. Б. Альберди ("Основы"), доказавшего, что новая аргентинская конституция не должна быть доктринерским документом. В ней следует учитывать историю и потребности аргентинской нации.

В Конституции был подведен окончательный итог дли­тельной борьбе по вопросам государственного устройства, которое закреплялось в виде федерации. Согласно ст. 1, Аргентина являла собой "федеративную республиканскую представительную форму правления".

Федеральное правительство складывалось из законо­дательной, исполнительной и судебной власти. Законода­тельным органом был, как и в США, двухпалатный кон­гресс (палата представителей и сенат). Исполнительная власть вручалась президенту, избираемому путем двухсте­пенных выборов на 6 лет без права немедленного переиз­брания. Систему федеральных судов возглавлял Верховный суд.

Каждая провинция получала право на создание своей конституции "республиканского представительного харак­тера", а федеральное правительство гарантировало каждой провинции существование и функционирование ее инсти­тутов. Конституция в ст. 109 прямо запрещала военные дей­ствия между провинциями. Все конфликты между провин­циями рассматривались Верховным судом. Враждебные дей­ствия провинции по Конституции "квалифицируются как восстание или мятеж, которые федеральное правительство должно подавить в соответствии с законом". В таком случае президент с согласия сената или самостоятельно (если кон­гресс находился на каникулах) вводил осадное положение, приостанавливал действие конституционных гарантий.

В преамбуле Конституции особо говорилось о необхо­димости "создать национальный союз, упрочить справедли­вость; укрепить мир внутри страны, обеспечить всем защи­ту, содействовать общему процветанию" и т. д.

Конституция устанавливала единство национальных таможен и тарифов, утверждала необходимые для промыш­ленного развития принципы свободы предпринимательст­ва, свободы торговли и судоходства, единство мер и весов, денежной системы (ст. 9-12). В Конституции подтвержда­лась неприкосновенность собственности и в связи с этим запрещались конфискация имущества как мера уголовного наказания, а также реквизиции, которыми часто злоупотребляли власти всех уровней в случаях военных конфликтов и политической анархии.

В ст. 67 говорилось, что федеральный конгресс должен "содействовать всему, что повышает благосостояние страны, ведет к прогрессу всех провинций и развивает просвещение". С этой целью он должен был поощрять развитие промыш­ленности и создание ее новых отраслей, строительство железных дорог, каналов, заселение пустующих земель.

В Конституции Аргентины 1853 г. под влиянием "Ос­нов" X. Альберди впервые в истории конституционализма было закреплено положение о привлечении иностранцев для быстрого развития страны. Статья 25 обязывала федера­цию "содействовать европейской иммиграции" и запрещала любые ограничения для иностранцев, "которые приезжают с целью обрабатывать землю, содействовать развитию про­мышленности, распространять науки". В ст. 20 говорилось, что иностранцы пользуются всеми гражданскими правами, могут заниматься любым промыслом, торговлей и профес­сиональной деятельностью, обладать недвижимым имуще­ством, покупать и продавать его, делать завещания, плавать на судах по рекам и в прибрежных водах. Конституция 1853 г. дала толчок экономическому и социальному разви­тию Аргентины по пути капитализма. На ее основе либе­ральные правительства (например, правительства президен­та Д. Соримьенто, 1868-1874 гг.) осуществили ряд прогрес­сивных мероприятий (содействие быстрому росту иммигра­ции, создание национального банка, привлечение иностран­ного капитала).

Принятию мексиканской Конституции 1857 г. предше­ствовали длительное господство, как и в других странах Ла­тинской Америки, консерваторов, выражавших интересы клерикалов и земельной олигархии, а также серия военных диктатур. Конституция была непосредственным результа­том мексиканской революции 1854-1857 гг., которая стала первой народной революцией в Латинской Америке, приве­ла в движение широкие индейские массы, находившиеся под влиянием радикально настроенного левого крыла либе­ралов ("пурос") во главе с Б. Хуаресом. В учредительном конгрессе, принявшем Конституцию, преобладали, однако, представители правых и умеренных кругов либералов ("модерадос"), в результате чего она имела ярко выраженный компромиссный характер.

Конституция запрещала рабство и долговую кабалу (пеонаж), широко распространенную тогда в Мексике, отменяла ряд привилегий (фуэрос) католической церкви и воен­щины, ограничивала церковное землевладение. В ней со­держался обычный для латиноамериканского конститу­ционализма перечень политических прав и свобод, а также гарантии неприкосновенности личности.

При всей декларативности этих конституционных по­ложений само официальное подтверждение гражданских прав после многих лет господства консерваторов и диктату­ры Санта-Анны имело прогрессивное значение, дало толчок капиталистическому развитию мексиканского общест­ва. Так, на основе Конституции были секуляризированы цер­ковные земли, началось возвращение захваченных латифун­дистами земель индейских общин и т. д.

Но последовавшее с конца 60-х годов постепенное ос­лабление революционных сил вновь привело к укреплению позиций консервативно-помещичьих кругов, к установле­нию в 1876 г. самой кровавой в истории латиноамерикан­ских государств XIX в. диктатуры П. Диаса. Последний, имея поддержку местных латифундистов и американских неф­тяных компаний, правил Мексикой более 30 лет под лозунгами: "порядок и прогресс, либерализм, конституционализм", но фактически лишил конституцию 1857 г. ее изначально демократического содержания.

Свержение монархии и Конституции 1891 г. в Брази­лии. Наиболее значительные перемены в государственном строе латиноамериканских стран в XIX в. произошли в Бра­зилии, где в течение многих десятилетий сохранялись раб­ство и застойные формы политической жизни, что обусло­вило и длительное существование консервативной разно­видности конституционной монархии.

В конце XIX в. под воздействием неуклонно развиваю­щегося капитализма в Бразилии развернулось широкое або­лиционистское движение, которое привело в 1888 г. (т. е. позже, чем во всех других государствах мира) к отмене раб­ства. Усилившаяся борьба за республику, получившая ши­рокую поддержку населения, закончилась в 1889 г. падени­ем монархического строя.

Принятие Конституции Бразилии в 1891 г. происходи­ло в сложной политической обстановке. Плантаторы-фазендейро, имевшие сильные позиции на провинциальном уровне и тесно связанные с иностранным капиталом, стреми­лись к расчленению страны и противились созданию силь­ной централизованной власти. Конституция, учитывая про­тивостояние сепаратистов и унитаристов, закрепила феде­ративное устройство Бразилии.

Федеральные органы получили право вести внешние дела, содержать армию и флот, устанавливать пошлины на импорт, чеканить монету, осуществлять почтовую службу. За штатами сохранялись все полномочия, которые не были прямо отнесены к федеральной компетенции. Каждый штат имел свою конституцию, поддерживал внутренний порядок, создавал свою систему государственных органов, сохранял важные привилегии в экономической области: устанавли­вал налоги на экспорт, имел исключительный контроль над эксплуатацией рудников и государственных земель. За этими необычайно широкими правами штатов скрывались инте­ресы фазендейро, местной буржуазии и связанных с ними иностранных компаний.

По Конституции федеральным властям запрещалось вмешательство в дела штатов, за исключением случаев по­давления восстания, поддержания республиканской формы правления, осуществления федеральных законов, восста­новления порядка (по просьбе самого штата).

Структура федеральных органов (Президент, двухпа­латный Конгресс, Верховный суд), типичная для латино­американских государств и скопированная с Конституции США, основывалась на разделении властей, действующих "в гармонии и независимо друг от друга". Участвовать в федеральных выборах могли лишь грамотные мужчины, достигшие 21 года. Конституция провозглашала свободу сло­ва, печати, собраний, право на подачу петиций, создавала тем самым почву для последующей демократизации поли­тической жизни.

Республиканская Конституция 1891 г., несмотря на ее умеренность, явилась по сравнению с монархической Кон­ституцией 1824 г. важной вехой в истории Бразилии, она способствовала более быстрому развитию капитализма и становлению гражданского общества в этой стране.