Стивен Коэн. Провал крестового похода США и трагедия посткоммунистической России. Москва, 2001, Издательство АИРО-ХХ, 303 с
ДЛЯ ОБРАЗОВАННЫХ русских солнце разума всегда вставало на Западе. Там и искали исторические рецепты - у Лейбница, Вольтера, Дидро, Монтескье, Фихте, Гегеля, Сен-Симона, Фурье, Маркса (особенно усердно). И дошли до Джефри Сакса. В дальнейшем начался кризис жанра, потому что воцарилось новое издание Орвелла: стране, обществу, человеку становилось все хуже, паруса демократии за спиной Ельцина начали совсем исчезать за горизонтом, принципы народоправления попирались все гнуснее, рынок потерял всякую творческую функцию, а наши добрые западные друзья говорили удивительные вещи о свершившемся феноменальном прогрессе. Салтыков-Щедрин комментировал такие ситуации кратко: "Не верь глазам своим". А нам оставалось сомневаться в аутентичности собственных пяти чувств. Или полагать, что наш собственный персональный опыт удивительно неудачен, и, может быть, Ремнику, Кайзеру, Макфолу виднее.
Но представьте себе, что некая западная страна распалась, вдвое сократился ее валовой продукт, на десять с лишним лет понизилась продолжительность жизни, ее старики вымирают, ее система образования рушится, ее население уменьшается в год на миллион жизней, ее ученое сословие либо эмигрировало, либо деградировало, ее промышленность оказалась в руках криминала, ее интеллектуальная жизнь опустилась до уровня латиноамериканских сериалов. А мы, словно зная невидимый никому смысл происходящего, будем утверждать, что это и есть прогресс, это и есть то будущее, ради которого страдали мученики и герои, от Радищева до Солженицына.
Главное достоинство данной книги Стивена Коэна в том, что он возвращает нам веру в критический разум, возвращает доверие к критической мысли Запада, позволяет надеяться на рациональное преодоление современных российских передряг. Мы заново обретаем веру в самих себя, начинаем с доверием слушать других, верить в великое слово "солидарность". Мысли Коэна немедленно находят созвучие в нас, они разрешают наши сомнения, возвращая наш разум в мир анализа из мира политически ангажированной публицистики. Благодаря таким мыслителям и непредвзятым аналитикам как автор данной книги мы верим в то, что великий американский народ - это не ослепленные близорукой политической целесообразностью американские спецкоры в Москве, а те американцы, которые спасли миллионы наших соотечественников в 1921 году, которые устроили конвейер ленд-лиза в 1941-м, которые определенно знают, что дружба благополучной России - это залог безопасности и благополучия их собственной страны. Которым моральное чувство отказывает в том, чтобы видеть в России полигон незрелых, поверхностных неолиберальных схем.
Несколько примеров в доказательство сказанного.
Непомерная любовь американской политологии всегда, с самого начала ее общенациональной карьеры, могла вызвать лишь недоумение читающих русских. Настойчиво повторяемое сравнение провинциального экс-партийного босса с Вашингтоном и Джефферсоном вместе взятыми (один йельский специалист по конституции посчитал сложным сравнить первого российского президента с Джорджем Вашингтоном по той причине, что сравнение, по его мнению, было слишком очевидно в пользу россиянина; историк из университета Беркли поставил хозяина Кремля в один ряд с Петром Первым, Джоном Локком и Томасом Джефферсоном) могло лишь заставить качать головой. Неужели нужен андерсеновский мальчик, который помог бы увидеть очевидную с первых дней наготу короля? Коэн справедливо указывает, что "та часть специалистов по России, которая всеми силами стремилась отмежеваться от американских адвокатов Ельцина, оказалась неуслышанной и невостребованной".
Есть моменты, когда первый же импульс важнее пространного пустословия впоследствии. Одним из таких моментов явился расстрел российского парламента. Наконец-то мы услышали здравый голос из страны, где расстрел политических оппонентов не является политической доблестью. Коэн не оставляет недомолвок в пользу ложно понятой политической целесообразности: "Это был позорный эпизод в истории академического россиеведения"(с. 35).
Но главной (для России, для Америки, для истины) является общая оценка периода 1990-х годов. Основная масса американских специалистов по России обозначила этот период как грандиозный транзит. И здесь мы слышим главную оценку Коэна: американский анализ исходит из того убеждения, что начиная с 1991 года Россия "совершает переход от коммунизма к капиталистическому свободному рынку и демократии… и каким бы тернистым ни был этот путь, чего бы он ни стоил России, "переход" для нее - единственное и безусловное благо. Вот почему американские ученые, политики и журналисты так часто называют его "историческим" и "великим"(с.37). Транзитологи-практики не утруждают себя изучением истории, культуры, общественными настроениями, трудоемкими эмпирическими исследованиями в России, видя в них второстепенный по значимости "регионализм". Они любят повторять, что традиционные ученые-аналитики потеряли предмет своего изучения. Но, как убедительно показывает Стивен Коэн, "именно транзитологи потеряли из виду Россию".
Во-первых, документы свидетельствуют, указывает Коэн, что Советский Союз не столько "рухнул", сколько был "разобран небольшой группой высокопоставленных советских чиновников во главе с Ельциным в борьбе за власть и собственность" (с. 39). И американского историка не зашоривает простая (и еще более чем простая - примитивная) схема указанного исторического события, которой руководствуется большинство западных политологов и русологов.
Во-вторых, в политологии и философии - возьмите любые словари - понятие "реформа" так или иначе означает улучшение жизни людей. Однако, если представление о том, что политика Ельцина ведет к существенному понижению жизненного уровня громадного большинства жителей России, то, - спрашивает Коэн, - "почему ученые или кто еще продолжали называть это реформами, остается этической загадкой" (с. 41).
В-третьих, отдельные группы населения России так называемые специалисты по России предпочитают идентифицировать не по классовому или профессиональному признаку (к примеру, средний класс или рабочие), а по признаку поколения. Пожилые, мол, безнадежно индоктринированы, а молодые, по определению, должны быть более демократичными и предприимчивыми. При этом "стариками" в данной классификации стали считаться люди старше 39 лет (и даже старше 30 лет !). Попробуйте завести подобную, с позволения сказать, социологию в Соединенных Штатах!
В общем и целом, полагает Стивен Коэн, в России искали главным образом "Россию, которая нам нужна". О ее перспективах в течение десятилетия говорилось как о самых многообещающих. Понадобилось удивительно много времени, чтобы лучшая часть западного мира прозрела: "Начиная с 1991 года российская действительность представляет собой самый жестокий правительственный кризис мирного времени в ХХ веке; упадок сельского хозяйства во многом превосходит тот, который имел место в начале 30-х годов по вине сталинской коллективизации; беспрецедентная зависимость от импорта (в особенности продуктов питания и лекарств); благополучие 2-3 "потемкинских" городов на фоне нищеты и полунищеты 75% населения; большее количество сирот, чем в годы второй мировой войны, стоившей Советскому Союзу 30 млн. жизней; превращение супердержавы в государство-попрошайку, существующее на иностранные займы" (с. 43).
Пусть кто-то не согласится или не полностью согласится с этой оценкой. Но, как полагал великий Данте, "лучше делать ошибки, чем замерзнуть во льду безразличия". Стивен Коэн вошел в нашу интеллектуальную и общественную жизнь не только превосходной биографией Н.И. Бухарина, но и проявлением сочувствия к падающей великой стране. Сочувствия не наигранного, а искреннего и, главное, умного, знающего, компетентного, талантливого. Благодаря таким американцам мы не ощущаем одиночества в мире и имеем моральное основание крепить веру в возможность перемен в ставшем для нас более суровым мире. Его новая книга - это реальная помощь в процессе новой самоидентификации нашего народа и в поисках верного пути от как доморощенных, так и навязанных химер.
Журнал «Полис» («Политические исследования»)