Можно выделить три периода, через которые проходит жизнь всякого великого реформатора

В первый период он постигает и разрабатывает свое учение, действуя вполне чистосердечно. Его можно назвать фанатиком, но никак не мошенником или шарлатаном. На втором этапе он приступает к проповеди, и тогда необходимость произвести впечатление с неизбежностью заставляет его сгущать краски, смещать некоторые акценты и становиться в позу. Третий этап наступает в том случае, если ему удается добиться практического осуществления своего учения. Как только достигнута эта стадия, он сталкивается со всеми слабостями и пороками человеческой природы и вынужден, желая достичь успеха, нравственно деградировать. В глубине души все реформаторы убеждены, что цель оправдывает средства и поэтому, руководя людьми, необходимо их в какой-то степени обманывать. Итак, от компромисса к компромиссу они доходят до такого состояния, когда даже самый проницательный психолог не сможет точно сказать, где же кончается их искренность и начинаются действие и софистика.

Отец Орвальдер был в течение нескольких лет узником махдистов и описал свои злоключения. С одной стороны, он описывает Мухаммеда Ахмеда, работорговца, основателя махдизма13, как человека глубого охваченного искренним религиозным рвением. В то же время он проявляет себя как лицемер и шарлатан. Отца Орвальдера резко критиковали за такую непоследовательность в оценке. Но мы, со [12, c.100] своей стороны, не находим ничего противоречивого в этих двух суждениях прежде всего потому, что они относятся к двум разным периодам жизни Махди.

Несомненно, самые несопоставимые моральные нормы могут проявляться одновременно в действиях одного и того же человека. Так было с Анфантеном, вторым по значимости столпом сен-симонизма, которому в последние дни существования этого движения один из его представителей писал: "Вас постоянно обвиняют в позерстве. Я соглашаюсь с Вашим утверждением, что позерство коренится в Вашей природе. Это Ваша миссия, Ваш дар". Мухаммед, несомненно, обладал искренним и честным устремлением к религии менее грубой, менее материалистической по сравнению с теми, которые были до того времени распространены среди арабов. Тем не менее, суры Корана, сообщенные ему наедине архангелом Гавриилом, появились в наиболее подходящий момент, когда Мухаммеду нужно было освободиться от им же самим данных скучных обещаний и от строгого соблюдения моральных заповедей, изложенных в более ранних сурах и обязательных для исполнения другими людьми. В указанное время Мухаммеду требовалось увеличить число жен до семи, поскольку этим можно было укрепить определенные политические связи и удовлетворить свою прихоть. В Коране число жен жестко ограничено четырьмя, и это правило провозглашено для всех верующих. Но особняком стоял архангел Гавриил с весьма удобным изречением, который разрешал апостолу Бога игнорировать его собственное предписание.

Упрощая свою задачу, мы исходили из того, что основатель каждой новой религии или философской доктрины - отдельная личность. Но это не совсем так. Временами, когда реформа в историческом плане морально и интеллектуально созрела и имеются подходящие условия, может одновременно появиться несколько великих учителей. Так было с протестантизмом, когда Лютер, Цвингли и Кальвин начали проповедовать почти одновременно. Иногда успех одного вызывал соперничество и плагиат. Мосейлама, например, да и немало других, пытались копировать Мухаммеда, провозглашая себя, в свою очередь, пророками Аллаха. Еще чаще случалось так, что новатор не преуспевал не только в развитии своей доктрины, но и в еще меньшей степени добивался успеха в ее реализации на практике. Тогда могли появиться один или дюжина последователей, и Судьба-злодейка давала порой учению название по имени одного из них, а не в честь его основателя. Видимо, это и произошло с современным социализмом, создателем которого, как правило, считается Маркс. На самом деле его интеллектуальным и моральным отцом был Руссо. Выдающихся последователей, продолжающих дело основателя, нельзя путать просто со сторонниками, о которых речь пойдет далее. [12, c.101]

4.Вокруг индивида, первым формулирующего новое учение, всегда собирается более или менее многочисленная группа людей, которые ловят каждое слово учителя и глубоко вдохновляются его чувствами. У каждого мессии должны быть свои апостолы, поскольку во всякой духовной и материальной деятельности человек нуждается в обществе; при длительной изоляции всякий энтузиазм иссякнет, и вера поколеблется. Школа, церковь, вечеря любви, ложа, "регулярная встреча" - как бы ни называлось всякое собрание граждан, одинаково думающих и чувствующих, похожих друг на друга своим энтузиазмом, ненавистью, симпатиями, являющихся носителями одного образа жизни, - эти люди столь превозносят и развивают свои качества и так воздействуют на характер каждого члена группы, что все эти свойства становятся неотъемлемыми признаками данной ассоциации.

Внутри этой руководящей группы исходящее от учителя вдохновение, как правило, развивается, очищается, разрабатывается далее, чтобы стать истинной политической, религиозной или философской системой, свободной от многочисленных или слишком уж явных непоследовательностей или противоречий. В этой группе священный огонь пропаганды поддерживается даже после исчезновения основателя учения, и на данное ядро, которое пополняется автоматически в ходе отбора и сегрегации, возлагается будущее этого учения. Сколь исключительной ни были бы оригинальность мысли [12, c.101] учителя, сила его чувств, его способность к пропаганде - все эти качества ни к чему, если он не преуспеет еще до своей физической или духовной смерти создать школу; если же дыхание, которое оживляет школу, сильно и здорово, все несообразности и упущения, выявленные впоследствии в деятельности учителя, удастся преодолеть и постепенно исправить, а пропаганда по-прежнему будет действенной и эффективной.

Вне руководящего ядра формируется группа прозелитов. Пока она многочисленна и поддерживает секту или партию материально, но и в интеллектуальном и моральном отношении ее значение невелико. Некоторые современные социологи утверждают, что массы консервативны и ретроградны и настороженно относятся ко всему новому. Это означает, что они с трудом принимают, новую веру. Но, приняв, откажутся от нее с величайшим нежеланием, и если действительно начнут один за другим отходить от веры, то повинно в этом почти всегда руководящее ядро. Ибо оно всегда первым впадает в индифферентизм и скептицизм. Лучший способ заставить верить других - самому быть глубоко убежденным; искусство вызывать страсть обусловлено собственной способностью глубоко возбуждаться. Когда священник не тверд в своей вере, прихожане становятся равнодушными и готовы обратиться к какому-либо другому учению и найти более рьяного священника. Если офицер лишен воинственного духа и не готов пожертвовать собой ради величия своего флага, солдат не погибнет на своем посту. Если сектант не фанатик, он никогда не поднимет массы на восстание.

Что касается старых учений и верований, которые уже устоялись и обрели определенные традиции и четкие сферы проявления, то восприятие их индивидом обусловлено прежде всего его рождением и участием в созданных ими организациях. В Германии и Соединенных Штатах человек почти всегда является католиком или протестантом или же исповедует иудаизм - в зависимости от религиозной принадлежности его семьи. В Испании или Италии почти все верующие - католики. Однако если в стране идет процесс формирования новых доктрин, и они ведут активную пропаганду, вовсю соревнуясь за увеличение числа своих приверженцев, тогда личный выбор среднего человека зависит от множества обстоятельств, отчасти случайных, отчасти зависящих от эффективности проводимой пропаганды. Во Франции молодой человек становится консерватором или радикалом в зависимости от воззрений своего отца, школьного учителя или одноклассников, в том случае, если они оказывают большое влияние на него тогда, когда формируются его взгляды. В том возрасте, когда основные представления мальчика еще не сложились и он нуждается в эмоциональном развитии, испытывает потребность кого-либо или что-либо любить или ненавидеть, книга, попавшая ему в руки, газета, которую он ежедневно читает, могут определить весь ход его жизни. Для многих людей политические, религиозные или философские убеждения играют, в сущности, весьма второстепенную роль, особенно когда проходит первый порыв юности и наступает время практической деятельности или бизнеса. Поэтому отчасти из-за лени, отчасти из привычки, отчасти же из-за ложной гордости и стремления проявить так называемую последовательность характера человек часто кончает, если это не вступает в серьезный конфликт с его собственными интересами, тем, что всю свою жизнь придерживается той доктрины, которую усвоил в период юношеского увлечения, отдавая ей столь же мало энергии и сил, сколь практичный человек имеет обыкновение уделять так называемым "идеалам".

Однако из того, что выбор индивидом веры или политической партии может в значительной степени быть случайным, вовсе не следует, что именно случай является главным фактором, определяющим успех данной школы или религии. Одни доктрины в большей, другие - в меньшей степени способствуют формированию прозелитов. Сможет ли политическое или религиозное учение добиться широкого признания - это почти исключительно зависит от трех факторов. Во-первых, оно должно адаптироваться к конкретной исторической ситуации. Во-вторых, удовлетворять возможно большее число человеческих чувств, страстей и склонностей, в том числе таких, которые наиболее широко распространены и глубже всего коренятся в сознании людей. В-третьих, иметь хорошо организованное руководящее ядро, или [12, c.102] "исполнительный комитет", состоящий из людей, посвятивших свою жизнь защите и распространению духа, оживляющего веру. [12, c.103]

5.Чтобы доктрина адаптировалась к данным историческим условиям, она должна прежде всего соответствовать той степени зрелости, которой достиг к тому времени человеческий разум. Монотеистическая религия легко одержит победу, если умы достаточно развиты для того чтобы понять: все естественные явления можно свести к одной причине, и существует одна сила, управляющая вселенной. Рационализм может стать основой преуспевающих концепций, когда свободное исследование и результаты развития естественных и исторических наук подрывают веру в богооткровенные религии и концепция созданного по образу и подобию человека Бога, произвольно вмешивающегося в человеческие отношения, начинает казаться правящим классам абсурдной.

В течение столетий, когда христианство распространялось в Римской империи, почти все - и язычники, и христиане - верили в сверхъестественное и в чудеса, но представления о сверхъестественном у язычников стали слишком грубыми и бессвязными, в то время как представления христиан не только лучше отвечали потребностям человеческого духа, но и были более систематизированными, более развитыми и таким образом обречены на успех. Лукиан14 оставался абсолютным скептиком, насмехаясь над всеми - то над язычниками, то над христианами. Но он был исключением во II в. н.э. Лучшим примером образованных людей среднего уровня, живших в то время, может служить Цельс15, который был деистом и верил в сверхъестественное и в чудеса, однако высмеивал Старый и Новый Заветы. Но, встав на путь, устраивающий рационалистов и в действительности шестнадцать столетий спустя и при весьма отличных условиях столь приемлемый для Вольтера, Цельс увидел бы, что гораздо легче вызывать насмешки и отвращение к постыдной распущенности и детской возне богов Олимпа, чем по отношению к христианским историям. Сейчас стало очевидно, что классическое язычество не могло удовлетворить ни чувства, ни сознание людей того времени. По мнению Ренана, если бы греко-римский мир не стал христианским, он обратился бы к культу Митры, или к какой-либо другой азиатской религии, более мистической и связной по сравнению с классическим язычеством.

Также было и с Руссо. Он появился и преуспел в то время, когда сначала гуманизм и Реформация, а затем прогресс точных и естественных наук и, наконец, Вольтер и энциклопедисты дискредитировали весь христианский и средневековый мир, и таким образом, новое рациональное, не скажем обоснованное, объяснение политических институтов смогло получить признание. Если проанализировать жизнь Лютера и Мухаммеда, то легко заметить, что ко времени их появления Германия и Аравия были готовы к восприятию их доктрин.

Когда человеческое существо обладает определенной культурой и не испытывает всепоглощающего давления материальных потребностей, оно обычно поднимается над повседневными жизненными заботами и интересуется чем-то, стоящим выше его, касающимся интересов того общества, к которому принадлежит. Для новой доктрины гораздо легче получить признание там и тогда, где и когда эта идеалистическая тенденция не может в полной мере реализовываться в политической системе и где поэтому энтузиазм и амбиции человека, его страсть к борьбе, стремление к лидерству не находят явного выхода. Христианство, безусловно, не могло бы так быстро распространиться в Риме периода республики, когда государство будоражило своих граждан выборными кампаниями или когда оно вело жестокую борьбу с Карфагеном. Но империя принесла мир. Она усмирила конфликты между нациями и доверила все государственные функции оплачиваемым лицам. Это создало почву для длительного периода безопасности и политической передышки, что сослужило большую службу новой религии. В недалеком прошлом консолидация бюрократического государства, завершение религиозных войн, увеличение образованного состоятельного класса, не принимавшего участия в политической деятельности, создало основу сначала для [12, c.103] либерального, а затем для радикального социалистического движений. В жизни наций бывают иногда периоды, если можно так выразиться, психологического истощения, когда они, видимо, нуждаются в отдыхе. Это как раз то, что мы имеем в виду, говоря более или менее удачно, что народ одряхлел. Во всяком случае, если в обществе не было революций и в течение столетий не происходило серьезных политических изменений, и когда оно наконец выходит из оцепенения, гораздо легче убеждать в том, что триумф новой доктрины, установление новой формы правления знаменует собой начало новой эры, новый золотой век, и с его приходом все люди станут добрыми и счастливыми в новой стране Саthау16. Эти иллюзии весьма характерны для Франции 1789 г. В известной мере они же были распространены в Италии в 1848 г.

Вместе с тем, после серии волнений и перемен энтузиазма и вера, вызванные политическими новаторами и их политическими новшествами, явно ослабевают, и смутное чувство скептицизма и утомления овладевает массами. Однако способность верить и энтузиазм истощаются в меньшей степени, чем может показаться на первый взгляд. Разочарование в целом мало влияет на религиозные доктрины, основанные на вере в сверхъестественное, которые решают проблемы, связанные с первопричиной вселенной и переносят осуществление идеалов счастья и справедливости в другую жизнь.

Весьма странно, но даже более реалистические доктрины, которые могли бы принести плоды в этой жизни, явно преуспевают в преодолении опровержений, опираясь на опыт и факты повседневной жизни. В конце концов, иллюзии терпят, поскольку в них испытывают потребность практически все люди и испытывают ее не менее сильно по сравнению со своими материальными потребностями. Поэтому систему иллюзий нелегко дискредитировать до тех пор, пока она не будет вытеснена новой системой. Как мы часто видим, когда это невозможно, тогда даже страданий, страшных судов, вызванных еще более ужасающими явлениями, недостаточно, чтобы разочаровать людей; более того, к людям приходит, скорее, уныние, чем разочарование, и оно длится до тех пор, пока живо поколение, испытавшее страдания. Но в дальнейшем, если нет изменений в идеях и в воспитании чувств, данная социальная энергия частично возрождается, те же самые иллюзии опять вызывают новые конфликты и несчастья. Людям свойственно отдавать предпочтение воспоминаниям о тех днях, когда они страдали, и о тех, кто был причиной этих страданий. Особенно часто это происходит по прошествии определенного времени. Массы всегда приходят к поклонению и созданию поэтических легенд о лидерах, подобных Наполеону, принесших им непередаваемую боль и несчастье, и в то же время удовлетворяющих их потребность в благородных чувствах и фантастической жажде новшеств и великих свершений. [12, c.104]

6.Способность доктрины удовлетворять потребности человеческого духа зависит не только от требований места и времени, но и от обстоятельств, которые от них не зависят - от основополагающих психологических законов, которые нельзя недооценивать. На самом деле этот второй элемент является чрезвычайно важным для успеха амбициозных политических и религиозных доктрин.

Как правило, если система идей, верований, чувств рассчитана на массы, она должна взывать к самым высоким проявлениям человеческого духа, должна обещать, что справедливость и равенство будут царствовать или в этом, или в другом мире; либо она должна провозгласить, что добро будет вознаграждено, а зло наказано. В то же время неплохо, если она отдаст в какой-то степени должное зависти и злобе, которые обычно испытывают по отношению к сильным и удачливым, и намекнет, что настанет время в этой или иной жизни, когда последние станут первыми и наоборот. Неплохо, если на определенной ступени доктрина сможет предложить убежище для добрых, мягких сердец, погруженных в размышления и жаждущих утешения от конфликтов и житейских неурядиц. Для доктрины также полезно, даже можно сказать, необходимо обладать определенными средствами использовать чувства [12, c.104] отречения и жертвенности, преобладающие в некоторых индивидах, и направить их в нужное русло, хотя та же самая доктрина должна оставить немного места гордости и тщеславию.

Отсюда следует, что верующие всегда должны быть "народом", "лучшими людьми" или "прогрессивными личностями", выступающими как авангард подлинного прогресса. Так, христианин должен с удовлетворением думать о том, что все нехристиане будут прокляты. Брахману надо дать основание радоваться тому, что он один происходит от головы Брахмы и удостоен высокой чести читать священные книги. Буддиста надо научить высоко ценить привилегию, что вскоре он достигнет Нирваны. Мусульманин должен с удовлетворением помнить, что он один является истинно верующим и что все другие в этой жизни - неверные собаки, а в загробной жизни станут собаками, подвергающимися мучениям. Социалист-радикал должен быть убежден, что все, не разделяющие его взгляды, либо эгоистичные, испорченные деньгами буржуа либо невежественные холопы-простофили. Все это примеры аргументации, необходимой для самоуважения и высокой оценки своей религии и одновременно для осуждения и поддержания потребности презирать и ненавидеть другие религии.

От ненависти до конфликта всего один шаг. В действительности нет ни одной политической партии или религиозной секты, которая не допускала бы борьбы, кровавой или нет, как выйдет, с теми, кто не принимает их догмы. Если же она полностью отвергает конфликт и всегда проповедует сострадание и покорность, то это признак того, что она осознает свою слабость и считает слишком рискованным развязывать борьбу. Кроме того, в борьбе принимаются в расчет не слишком благородные, но тем не менее широко распространенные свойства человеческого сердца - любовь к роскоши, жажда крови и женщин, стремление к главенству и тиранству.

Трудно дать определенный рецепт поиска устойчивости политической партии или религиозной доктрины, которая имела бы определенные дозы, нужные для удовлетворения всякого человеческого чувства. Но одно можно сказать со всей определенностью: чтобы реализовать уже упомянутую цель, необходимо определенное соотношение, сплав высоких чувств и низких страстей, ценных и простых металлов, иначе сплав не выдержит. Доктрина, которая не учитывает различные противоречивые свойства человеческой природы, малопривлекательна и должна претерпеть в этом отношении определенные изменения, если рассчитывает иметь постоянных приверженцев. Соединение добра и зла столь характерно для природы человека, что определенное количество ценного металла должно быть даже в сплаве, присущем криминальным бандам, тайным обществам и шайкам убийц; и немного металла низкого качества должно входить в комплекс чувств, вдохновляющих героев, и аскетические коммуны с их фетишем самопожертвования. Поэтому столь большой дефицит как хороших, так и плохих элементов всегда дает одни и те же результаты: это препятствует любому широкому распространению доктрины или особой дисциплины, которой требует от своих членов данная секта.

Существовали и существуют организованные группы преступников, которые практикуют воровство, убийства и нарушение прав собственности. Однако в подобных случаях преступное действие почти всегда прикрывают какой-либо благовидной политической или религиозной доктриной, которая способствует привлечению в компанию введенного в заблуждение человека, не совсем ничтожного, сохранившего крупицу благопристойности, и это делает общую развращенность более терпимой для окружающих и привносит в группировку частицу нравственности для того чтобы злодейство процветало. Бисмарку приписывают утверждение, что нужно немного добродетели, чтобы стать законченным мошенником. Сицилийская мафия, среди прочих криминальных объединений, имеет свои нормы морали, а ее члены - определенное представление о чести. Мафиози порой держали слово, данное нечленам банды, и редко предавали друг друга. Прежде всего именно этим ограничениям [12, c.105] данные криминальные ассоциации обязаны своей удивительной живучестью. По наблюдениям Маколея17, замыслы убийства почти никогда не удавались в Англии просто потому, что в английских убийцах нет ни крупицы нравственного чувства, столь необходимого для взаимного доверия. Он может быть прав или ошибаться в фактах, но сделанный им вывод, безусловно, верен.

Примером общества упомянутого типа может служить организация ассасинов18, которые опустошали Сирию и Ирак в средние века. Ассасины представляли собой вырождающееся течение исмаилитов - относительно безобидной секты, довольно широко распространенной в исламском мире около 1100 г. Доктрина и дисциплина этой секты имела немало общего с современным франк-масонством, распространенным в латинских странах. Разбойники-душители были известны в Индии до середины прошлого века. Почти все писавшие о Китае путешественники сообщают о тайных обществах. Некоторые из них распространены по всей стране и имеют или претендуют на то, чтобы иметь четкие политические цели. К этому списку можно добавить "подпольные" политические движения, распространенные сейчас в Европе и Америке.

В то же время определенные ассоциации основаны на самоотречении людей от всякого мирского тщеславия и удовольствий, на абсолютной жертвенности их членов на благо ассоциации или всего человечества. Буддистские монастыри бонз и католические религиозные ордена на Западе могут служить хорошими примерами такого рода организации. Эти ассоциации пополняются в основном за счет индивидов, особенно подходящих для их призыва либо в силу особых обстоятельств их личной жизни, либо в силу их естественной склонности к самопожертвованию и покорности. Однако нельзя утверждать, что они полностью освобождены от земных страстей. Стремление вызвать восхищение благочестивых, желание многих индивидов добиться превосходства в ордене и еще большее желание - превзойти соперничающие ордена - все это сильные мотивы, обеспечивающие долгую и процветающую жизнь данных ассоциаций.

Однако во всех этих случаях, хотя, как видим, частица добра всегда смешана со злом, а частица зла лежит в основе добра, данные ассоциации невелики. Они никогда не охватывают всех членов огромного сообщества. Несмотря на все разработанные благовидные оправдания преступлений, шайки убийц и воров были ничем иным, как больными социальными наростами. На какое-то время они могли преуспеть в терроризировании и воздействии на широкие слои. Однако их принципы не завоевали большие массы людей. Монастырь также всегда был исключением, и как бы ни распространялся монастырский образ жизни, становясь привычным для части населения, быстро начинался отход от первоначальных принципов. Эбиониты19 в эпоху первоначального христианства требовали от всех верующих объединить средства их существования, они стремились распространить монастырские нравы на все христианское общество. Но секта влачила нищенское существование и вскоре исчезла, так как если и можно добиться некоторого самоотречения небольшой группы избранных, то это невозможно в отношении всех людей, у которых хорошее уживается с плохим, и с различными их нуждами и чувствами необходимо считаться. Поэтому если эксперимент по социальному обновлению призван что-то доказать, его следует распространять на всех людей, имея в виду, что кто-то даст втянуть себя в этот эксперимент, а кого-то надо будет заставить это сделать. [12, c.106]

7.В силу всех этих причин религия, проповедующая высокие моральные ценности, приводит к самым значительным, действительно заслуживающим внимания, результатам, связанным с попыткой человека достичь идеала, лежащего за доступными ему пределами. Но на практике такая религия, требующая тщательного изучения, должна угаснуть. Постоянный конфликт между религиозной верой и человеческой нуждой, между явлением, признанным святым и соотнесенным с божественным законом, между сотворенным и тем, что действительно должно быть сделано, вызывает вечное противоречие, порождает неизбежное лицемерие, и это находит отражение в жизни многих людей, причем не только христиан. Незадолго до того, как христианство, благодаря Константину, стало официальной религией Римской империи, [12, c.106] добродетельный Лактанций20 восклицал: "Если станет почитаться только истинный Бог (что произойдет лишь в том случае, если все люди обратятся к христианству), то не будет больше ни разногласий, ни войн. Все люди были бы связаны узами прочной любви, смотрели бы друг на друга как братья. Никто не стал бы больше придумывать западню, желая избавиться от своего соседа. Каждый будет довольствоваться малым, и исчезнут обман и воровство. Каким благословенным станет тогда человеческое бытие! Какой золотой век снизойдет на землю!"

Таким в действительности и должно быть мнение христианина, ибо, по его убеждению, каждому верующему следовало реализовать на практике заповеди и дух своей религии, в чем удостоверится все общество, подобно тому, как это могли наблюдать те избранные, кто перед лицом угрозы, исходившей от Диоклетиана21, ценой своей жизни не отказались от веры. Но проживи Лактанций еще лет пять, он увидел бы, что никакая религия сама по себе не может быстро поднять на должную высоту моральный уровень всего народа. А родись он еще раз в средние века, смог бы убедиться, что, адаптируясь вес больше и больше к изменяющимся историческим условиям и вечным потребностям человеческого духа, та же самая религия с одинаковым усердием поддерживала мученичество и миссионерство, оправдывала крестоносца и инквизитора.

Мусульмане в целом более тщательно соблюдают Коран, нежели христиане Евангелие, и это объясняется не только слепой верой (что, в свою очередь, обусловлено более низким уровнем образования), но и тем, что предписания Мухаммеда не столь высоконравственны и по-человечески более приемлемы, чем предписания Христа. Проповедующие ислам в основном строго воздерживаются от употребления вина и свинины, но индивид, никогда не пробовавший ни того, ни другого, не испытывает от лишения особого неудобства. Представляется, что, если мусульмане живут вместе с христианами в тех странах, где производится много вина, они не слишком строго следуют предписаниям пророка относительно алкогольных напитков. История сарацинов на Сицилии дает немало примеров пьянства среди мусульман. Ибн эль Тиман, эмир Катании, был в состоянии полного опьянения, когда приказал вскрыть вены своей жены - сестры эмира Палермо. Арабский поэт Ибн Хамдис воспевал прекрасное вино из Сиракуз, его янтарный вкус и мускусный аромат.

Измена также реже встречается среди мусульман, чем среди христиан, но развод получить гораздо легче у первых, а Мухаммед разрешает мужчине иметь несколько жен и не запрещает сношения с наложницами. Мусульманам настоятельно рекомендуется подавать милостыню единоверцам и оказывать им всяческую помощь, но в то же время внушается, что уничтожение врагов во время войны и взимание с них податей в мирное время - это достойные действия. Поэтому в основе своей Коран проповедует предписания, удовлетворяющие всем вкусам, и если человек будет верен его букве и духу, то может разными путями достичь рая. Между тем, немало исламских догм рискуют вступить в конфликт с более серьезными и глубоко укоренившимися в человеческой природе инстинктами. Они в меньшей степени влияют на поведение мусульман. Например, Мухаммед обещает рай всем павшим в священной войне. И если бы каждый верующий руководствовался этим утверждением Корана, то всякий раз, когда армии Мухаммеда противостояли неверные, нужно было бы или победить или всем погибнуть. Нельзя отрицать, что определенное число людей действительно живет в соответствии с духом слов пророка, однако, если надо выбирать между поражением и смертью, ведущей к вечному блаженству, большинство мусульман обычно выбирает поражение.

Буддисты в целом строги в соблюдении внешних предписаний своей религии, однако, следуя им на практике, как и христиане, они весьма искусны, стремясь избежать трудностей з своих, используя выражение Мольера, взаимоотношениях с раем. Предпоследним королем Бирмы был мудрый и осторожный Медем-Мен22. Он был не только хорошим правителем, но и проявлял большой интерес к религиозным и философским дискуссиям и регулярно собирал всех известных англичан и вообще [12, c.107] европейцев, проезжавших через Мандалай, столицу его владений. Беседуя с ними, он всегда доказывал преимущество буддийской этики перед моралью, проповедуемой другими религиями, и не уставал обращать внимание своих гостей на тот факт, что поведение христиан не всегда соответствует предписаниям христианского учения. Безусловно, ему не составило бы большого труда показать, что поведение англичан, охвативших часть бирманской территории у его предшественника, несовместимо с Евангелием. Он, со своей стороны, воспитывался в монастыре бонз. Сознательно соблюдал предписания Будды. При дворе его никогда не забивали животных, и останавливавшиеся там на какое-то время европейцы, устав от овощной диеты, вынуждены были тайно пополнять свой рацион за счет яиц лесных птиц. И не только это. Медем-Мен никогда, независимо от причины, не отдавал приказа о казни. В действительности, если чье-либо присутствие слишком сильно ему докучало, хитрый монарх просто спрашивал своего премьер-министра, в этом ли мире еще находится такой-то. И если после неоднократного повторения вопроса премьер-министр наконец отвечал отрицательно, Медем-Мен удовлетворенно улыбался. Он не нарушил заповедь своей религии, а сделал следующее: человеческая душа раньше, чем предполагалось, начала серию переселений, достигнув в конце концов, согласно буддийской религии, слияния с мировым духом.

Учение древних стоиков было особенно мужественным (исключая, возможно, "позерство" и тщеславие - столь распространенные среди них недостатки) и делало, если вообще делало, мало уступок человеческим страстям, слабостям и чувствам. Но именно по этой причине влияние стоицизма было распространено среди представителей образованного класса. Массы язычников не были затронуты его пропагандой. Стоическая школа могла в определенные периоды способствовать формированию характера части правящего класса Римской империи. Ей, несомненно, обязаны своей подготовкой некоторые достойные императоры. Но с того момента как представители стоицизма перестали толпиться вокруг трона, его влияние сошло на нет. Неспособный к переменам, поскольку его интеллектуальная и чисто философская стороны не затрагивали догматический и эмоциональный аспекты, он не мог состязаться с христианством в контроле над римским миром и не мог преуспеть, соревнуясь с иудаизмом, исламом или буддизмом.

Нельзя утверждать, что совершенно неважно, принимают ли люди ту или иную религию или политическое учение. Было бы трудно доказать, что практические цели христианства не отличаются от целей мусульманства или социализма. Постепенно вера действительно дает определенный поворот человеческим чувствам, и такие повороты могут иметь далеко идущие последствия. Но очевидно, что ни одна вера не может изменить человека полностью. Другими словами, никакая вера не может сделать людей исключительно хорошими или плохими, абсолютными альтруистами или эгоистами. Для всех религий необходима определенная адаптация к более низкому моральному и эмоциональному уровню с целью достижения некоего среднего уровня. Те, кто отказывается признать этот факт, облегчают, как нам кажется, задачу тем людям, которые используют относительную бесполезность религиозных чувств и политических доктрин как аргумент для доказательства их полной никчемности. В связи с этим на ум приходит часто высказываемое мнение. Преступники в южной Италии обычно расхаживают в истинно южноитальянском стиле, обремененные нарамниками и изображениями святых и мадонн. В то же время они часто повинны в убийствах и других преступлениях. Отсюда вывод, что религиозные верования не оказали на них реального воздействия. Но прежде чем будет сделан по справедливости такой вывод, надо сказать, что если бы преступники не носили нарамники и изображения мадонн, они совершили бы еще убийства или другие акты жестокости. Если изображения спасают хоть одну человеческую жизнь, избавляют от скорбной муки, от одной слезинки, то тогда есть определенное основание приписывать им соответствующее влияние. [12, c.108]

8.Как мы уже видели, третий фактор, играющий роль в распространении и выживании [12, c.108] любой религиозной и политической системы - это организация руководящего ядра и средств, используемых им для привлечения масс или поддержания их преданности данной вере или учению. Мы также уже видели, что ядро возникает на первой стадии в процессе стихийного отбора и размежевания. С этого момента его сплоченность базируется в основном на проявлении человеческого духа, которое мы называем "миметизмом", "mimetismo", т.е. способностью страстей, чувств и верований индивида развиваться в соответствии с явлениями, преобладающими в той среде, где он нравственно сформировался и получил образование. Вполне естественно, что в стране, достигшей некоторой ступени культуры, определенное число молодых людей может с воодушевлением разрабатывать идеи, которые представляются им истинными и высоконравственными, во всяком случае, плодотворными и важными для судьбы нации, а то и всего человечества.

Чувства и дух самоотречения и самопожертвования, вызванные этими идеями, могут остаться в зародыше и атрофироваться, а могут расцвести пышным цветом в зависимости от того, культивируются ли они; плоды, которые они приносят, заметно отличаются в зависимости от тех путей, которыми они взращиваются.