Региональных этнополитических конфликтов

Разновидностью этнополитических конфликтов являются конфликты этнотерриториальные, субъектами которых выступают этнические группы, а причинами – территориальные споры. В основе этнотерриториальных притязаний, как отмечают исследователи, лежат идеи (с претензией на научное обоснование и реали­зуемая с различным уровнем стихийности) о важности (необходи­мости, неотложности, исторической справедливости) совмещения территориально-политических границ с границами этноса, объяв­ление определенных территорий сферой жизненных интересов одного этнического сообщества. Поэтому основной предмет этнотерриториальные конфликтов – это, как правило, национально-территориальное устройство региона.

Этнотерриториальные конфликты всегда имеют политическое измерение, поскольку в этнотерриториальных притязаниях большую роль играет этнократический фактор, выражающийся в том, что политические силы, опираясь на национальное самосознание, используют территориальные при­тязания в борьбе за достижение собственной государственности с целью утвердить свою власть, даже если для этого требуется пол­ностью игнорировать интересы других народов и этнических групп. Это стремление к совмещению территориально-полити­чес­­ких границ с границами этноса, политизация мифов об «истори­ческой родине», «земле предков», объявление определенных тер­риторий «сферой жизненных интересов нации» чаще всего реали­зуются в форме этнотерриториальной экспансии – открытой или скрытой, латентной.

В современной науке сложилось несколько методологических моделей интерпретации региональных этнотерриториальных конфликтов. В рамках модели «модернизации» этнотерриториальные конфликты связываются с тем, что в ходе модернизационных трансформаций обостряются этнические чувства людей и усиливаются потребности в национальном самоопределении. В рамках модели «внутреннего колониализма» конфликты объясняются стремлением «эксплуатируемых наций» к созданию собственного независимого государства. Сторонники «реалистской» модели считают, что за идеологической борьбой, связанной с правом наций на самоопределение, в ходе этнотерриториальных конфликтов скрывается соперничество определенных социальных групп за контроь над ресурсами, расположенными на спорных территориях.

Этнотерриториальные конфликты делятся на две большие группы: основой одной из них выступают территориальные претензии одних этносов к другим; основой другой – территориальный сепаратизм. Среди субъектов этнотерриториальных притязаний исследователи обычно выделяют несколько уровней иерархии: 1) требования, высказанные авторитетными национальными лидерами; 2) требования общественных движений и политических партий, в документах которых закреплены территориальные притязания; 3) требования, сформулированные органами местной или государственной власти.

При изучении территориального сепаратизма исследователи различают три его формы: 1) сецессия – отделение с целью создания независимого национального государства); 2) ирредентизм - отделение по этническому принципу части территории одного государства с целью присоединения к соседнему государству); 3) энозис – отделение территории этнического меньшинства с целью воссоединения с государственно-организованным этническим большинством. Истоки этнотерриториальных конфликтов в регионах специалисты ищут прежде всего в истории. Нередко этноконфликты по поводу территорий, как отмечают исследователи, возникают в результате столк­новения «права почвы» и «исторического права». Непосредственно причины региональных этнотерриториальных конфлик­тов ученые усматриваютв идеологии и деятельности тех националистических сил, которые в создании национальной государст­венности увидели возможность добиться передела территории в пользу «своего» народа, и поэтому начали решительно отстаивать «священные» права своих народов на «земли предков».

При изучении региональной этнополитической конфликтогенности ученые особое внимание уделяют таким вопросам, как: 1) источник конфликтогенной ситуации как основа разно­гласий между его субъектами, участвующими в оспаривании этнических статусов, властных или жизненных ресурсов с помощью политических средств.2) субъекты конфликтогенной ситуации – непосредственные и косвенные участники, располагающие определенными ресурсами и предрасположенные кэтноконфликтному взаимодействию.

Кроме того, научное исследование этнополитической конфликтогенности в рамках многомерных методологических конструктов предполагает изучение такого ее фактора, как национальный менталитет, который можно определить как систему осознанных когнитивных и ценностных ориентаций этничности на уровне повседневной жизни. Эти ориентации входят в структуру этнических паттернов – «этнообразов», сквозь призму которых этничность «смотрит» на себя и окружающий мир, «оценивает» этот мир и себя в нем, и этнических аттитюдов – «моделей» этнического поведения, которым члены определенной этнической общности следуют в повседневной жизни, этикетных или иных социально значимых ситуациях.

Такое инструментальное определение национального менталитета охватывает только те этнические представления и ценности, которые носят осознанный характер. Вместе с тем в структуру «этнообразов» и «моделей» этнического поведения входят такие когнитивные, ценностные и поведенческие ориентации, которые носят неосознанный характер. Эти «коллективно бессознательные» этнические ориентации иногда называют этнокультурным архетипом. Поскольку архетипы носят неосознанный характер, они с трудом поддаются изменениям. Люди не рефлексируют по их поводу, однако, как только возникает подходящая ситуация, этнокультурные архетипы активизируются и развивают принудительность, которая зачастую прокладывает себе дорогу вопреки разуму и воли. В качестве модели исследования, которая в парадигмальном плане ориентирована на изучение национального менталитета и этнокультурного архетипа, выступает в первую очередь неклассическая модель научного познания, которая позволяет, в частности, эффективно использовать методы психосемантических исследований. Начало разработки этих методов положил Дж. Келли, который ввел понятие «личностного (персонального) конструкта». Затем это понятие стало использоваться и при изучении группового, в том числе и этнического сознания.

Методы психосемантических исследований дают возможность выявить в национальном менталитете и этнокультурном архетипе функционально интравертные атрибутивные представления и ценности, которые лежат в основе этнической когнитивной и аксиологической идентификации.

Функционально экстравертные интеракционистские представления и ценности, лежащие в основе этнической субъектности, можно изучать с помощью методов символического интеракционизма, который акцентирует исследовательский интерес на изучении этнических взаимодействий в их символическом содержании. С позиций символического интеракционизма этновзаимодействие представляет собой процесс постоянного определения и переопределения его участниками ситуации взаимодействия на основе выработки и изменения этнических значений. Различные этничности вырабатывают разные «этнические картины мира», и эти картины меняются, когда институты, их составляющие, меняют свои значения. С помощью методов психосемантических и символико-интерак­цио­нист­ских исследований можно прослеживать процессы перманентного «переосмысления» представлений и ценностей той или иной этничностью.

Поскольку когнитивные и ценностные структуры менталитета являются осознанными, а этнокультурного архетипа неосознанными, то набор их «конструктов», «полюсов притяжения и отталкивания», «этнических картин мира» и «этнических шкал» ценностного подхода к миру носит, соответственно, в менталитете динамический, а в архетипе устойчивый характер. Поэтому с помощью символического капитала власти осознанные структуры национального менталитета в условиях конфликта вполне могут быть подвержены трансформации. Сложнее с этнокультурными архетипами, которыми трудно манипулировать, их можно только мобилизовать. В связи с этим одной из задач исследования является поиск таких «архетипов-анта­гонистов» (неосознанных повседневных представлений, ценностей и установок различных этнических общностей), которые стимулируют альтернативные поведенческие реакции этнических групп, участвующих в конфликте.

Собственно политические конфликты в современной науке трактуются конкурентные взаимодействия политических субъектов по поводу изменения политического статуса и перераспределения государственной власти, ко­торые обладают разной степенью своего внешнего проявления. В связи с этим выделяют латентную фазу протекания конфликта, при котором противоречия между теми или иными субъектами не выражаются в их активных политических действиях, формах открытого противостояния, и открытую – выражающуюся в разнообразных политических акциях, направлен­ных на доминирование над соперником. Политическое измерение региональной конфликтогенности проявляется прежде всего в борьбе между различными органами государственной власти и политическими партиями в регионе. Эта борьба, выступая дестабилизирующим фактором развития политической системы в регионе, перманентно приводит к возникновению конфликтогенных ситуаций. Главным стабилизирующим фактором в российских регионах выступает «персо­нифицированная региональная власть», воплощенная в образе «хозяина региона». Традиционно такая власть играет стабилизирующую роль, поскольку, российские губернаторы, во-первых, жестко выстраивают «под себя» весь управленческий аппарат, во-вторых, пользуясь статусом, подавляют оппозицию, в-третьих, стре­мятся создать мощный правящий клан на основе патронажно-клиентельных от­ношений и общности политико-экономических интересов. В результате стабиль­ность ситуации в регионе в значительной мере определяется личностью регионального руко­водителя и его управленческими качествами.

Политическая нестабильность в российских регионах традиционно определяется наличием других властных структур, которые стремятся стать альтерна­тивными центрами региональной власти, опираясь, как правило, на поддержку оппозиционной бизнес-элиты. Российские губернаторы, позиционируя себя в качестве первых лиц в регионах, постоянно ищут способы подавления тех центров политической власти в регионах, которые воспринимаются в качестве конкурентов в борьбе за властные ресурсы и потенциальные очаги политической оппозиции.

В связи с этим изучение региональной конфликтогенности в России невозможно без понимания специфики политического лидерства и политических режимов в регионах. Эта специфика заключается в том, что власть на местах, с одной стороны, воспринималась и воспринимается с позиций единоначалия, отсюда вытекает и четко определенная тенденция к региональному моноцентризму. С другой стороны, власть в российских регионах рассматривается возможность доступа к ресурсам и их перераспределения. В начале 90-х гг. ХХ в. в российских регионах сформировались групп влияния, представляющие интересы определенных бизнес-элит, имеющие право первенст­ва в доступе к региональным ресурсам и использующие возможности региональных властей в своих интересах. Персонифицированная региональная власть стала основой для кристаллизации таких местных бизнес-групп, а борьба за региональную власть – борьбой за передел сфер влияния. Это, как считают специалисты, определило поляризацию бизнес-элиты и особую роль экономического фактора в этом процессе. Региональная элита делится не столько по признаку при­надлежности к органам государственной власти в регионе, сколько по политико-экономическим кланам, ка­ждый из которых имеет своего лидера и систему связей с различными региональными органами власти. Борьба между этими кланами и определяет «реаль­ное» измерение региональной конфликтогенности.

В результате в регионах существуют предпосылки для возникновения конфликтогенных политических ситуаций двух видов: 1) губернатор против законодательного собрания (конфликт ветвей государственной власти); 2) губернатор против главы местного самоуправления (конфликт региональной государственной власти и местного самоуправления). При этом развитие конфликтогенной политической ситуации в регионе определяется не только «силой» сторон, но и позицией федерального центра. Эта позиция определяется, с одной стороны, заинтересованностью в моноцентризме региональной власти, а с другой – необхо­димостью развивать и поддерживать иные демократические властные структуры в регионах. Поэтому центр, ориентируясь на моноцентрическую модель региональной власти, делает, как правило, ставку на губерна­торов, позволяя им подав­лять альтернативные структуры региональной власти.

В результате губернаторы, обладающие системой достаточно отработанных политических технологий контроля за законодательной властью в регионах, не позволяют ей играть определяющую роль в региональном полити­ческом процессе. Законодательные органы власти в регионах ищут пределы своей политической автономии, которая сильно различается в зависимости от региональной нормативной базы, кадрового состава депутатского корпуса и личных качеств руководителей. В настоящее время, на фоне общего «угасание» региональной законодательной власти, отношения между ветвями государственной власти в регионах в целом остаются урегулированными, но в пользу губернаторов. Поэтому говорить о большом конфликтогенном потенциале в отношениях различных ветвей государственной власти в регионах в данный момент не приходится, хотя в последнее время ситуация несколько меняется в сторону обострения про­тиворечий между этими ветвями власти. Это обусловлено тем, что введение обязательной смешанной системы на выборах обеспечило представительство в законодательных собраниях самых разных политических пар­тий и привело к большей их по­ляризации и политизации. Кроме того, роль законодательных собраний немного выросла в связи с тем, что они стали утверждать кандидата на пост губернатора, предлагаемого президентом.

Конфликтогенный потенциал отношений между губернаторами и местным самоуправлением в регионах определяется, с одной стороны, тем, что

мэры крупных городов обладают сопоставимым объемом ресурсов, но с другой стороны, в регионах не сложилась единая муниципальная оппо­зиции и муниципальная элита как отдельный класс. Поэтому состояние отношений между губернаторами и местным самоуправлением в регионах определяется сугубо экономическими факторами. Поэтому конфликтогенным потенциалом в регионах обладают не столько отношения между губернатором и местным са­моуправлением, сколько между губернаторами и немногочисленными городами-донора­ми. Поэтому, как отмечают специалисты, конфликт между губернатором и мэром крупного города остается политиче­ской реальностью в большинстве регионов. Кроме того, в регионах крупный или промышленно развитый средний город, являясь центром формирования особой группы влияния, имеет и определенную политическую автономию. Однако это влияние почти всегда ограничено городскими рамками и особого влияния на отношения государственной и муниципальной власти в регионе не оказывает. В целом в настоящее время в регионах прослеживается тенденция подавления местного самоуправления финансово-экономическими методами и переход мэров, понимающих ограниченность своих возможностей, из публичной в «глухую» оппозицию к своим гу­бернаторам.

Политика укрепление вертикали государственной власти в России и развитие институтов автономно­го (от губернаторов) федерального представительства и вмешательства на местах привела к формированию в регионах предпосылок для возникновения еще одного вида конфликтогенной политической ситуации – губернатор против представителей феде­ральной власти в (конфликт региональной и федеральной государственной власти). Принципиальное отличие этой конфликтогенной ситуации от предыдущих заключается в том, что губернаторы не име­ют возможности разрешать эту ситуацию путем подавления федерального органа власти в регионе более или менее легальными методами. Наоборот, губернаторы сами оказа­лись под контролем этих органов власти, которые при определенных обстоятельствах могут инициировать вопрос о смещении неуправляемых или слишком самостоятель­ных региональных лидеров.

Особенность этой конфликтогенной ситуации состоит также в том, что она сопровождается явлением «ограниченного моноцентризма»: политическое лидерство губернаторов в регионах становится условным и осуществляется уже под контролем федерального центра. В регионах феде­ральные структуры становятся центрами кристаллизации антигубернатор­ской оппозиции или инструментом давления на губернаторов. Совсем не обязательно это давление переходит в конфликт, поскольку губернаторы чаще следуют правилам субординации и предпочитают ми­риться с новой политической ситуацией в регионах, поскольку практически никто из них не обладает ресурсом, позволяющим протестовать и сопротивляться.

Таким образом, в условиях сложившейся моноцентрической сис­теме региональной власти в эпицентре любой конфликтогенной ситуации в регионе находится губернатор. При этом определенным конфликтогенным потенциалом обладают отношения губернаторов с законодательными собраниями, мэрами крупных городов и агентами федеральной власти в регионе.

Партийное измерение политической конликтогенности в российских регионах в настоящее время менее выражено, хотя на первом этапе борьбы за власть в регионах пар­тийный фактор играл значительную роль. В настоящее время, с одной стороны, наблюдается восстановление роли партийного фактора в региональном политическом процессе в связи с переходом вы­боров региональных законодательных собраний на смешанную систему, но с другой стороны, недостаточный кадровый потенциал партий пока не позволяет им выступать в качестве альтернативных групп, способных эффективно бо­роться за власть. Хотя партии в регионах (разумеется, за исключением «Единой Рос­сии») и стремятся к создают антибюрократических коалиций и отстаивая интересы граж­данского общества перед лицом губернаторского авторитаризма, но эти право-левые антибюрократические коалиции легко разрушаются. Они поч­ти никогда не могут предложить единого лидера и постоянно выдвигают друг другу претензии, кто честнее борется с губернаторским режимом.

3.5. Этничность и толерантность в полиэтнических регионах: