Если бы ты был действительно порядочным человеком, Эратосфен, ты должен бы был скорее предостерегать людей, несправедливо приговоренных к смерти, чем хватать эти невинные жертвы”.

Эратосфен казнил, хотя и сам лично не получил от него(имеется ввиду Полемарх)обиды, и не видел с его стороны какого-либо преступленья против государства, но только из желания удовлетворить свою собственную страсть к преступленьям”.

Напомню, что во время террора 30 практически всех, кто был арестован, убивали. Следовательно, арест Полемарха, произведенный Эратосфеном, может быть приравнен к казни.

На первый взгляд, дело кажется довольно простым, тем более Эратосфен признает свою вину. Однако, все гораздо сложнее и глубже. Поэтому, ни один историк не придерживается категорической позиции по поводу исхода дела, который до нашего времени остается неизвестным.

Эратосфен признает свою вину, но оправдывает ее. Был ли он такой же жертвой террора, как и многие другие? Был ли он заговорщиком или насильным исполнителем? Пытался ли он противостоять произволу 30? Какой позиции придерживался? Был ли у него выбор? Можно ли ему верить, можно ли его простить?

Один из ключевых моментов отношений Лисия и Эратосфена – допрос Эратосфена Лисием на суде.

Лисий: Отвел ли ты Полемарха в тюрьму или нет?

Эратосфен: Я из страха выполнял приказы властей.

Лисий блестяще опровергает оправдание Эратосфена, оно абсурдно:

“Пусть для всех афинян достаточным основанием оправдания своих действий является возможность сложить с себя вину на коллегию Тридцати; но если сама коллегия Тридцати будет слагать вину на самое себя, то разве можно вам(обращается к судьям)принимать такое оправдание?”

Далее Лисий с великолепной иронией спрашивает:

“Кого вы будете наказывать, если даже членам 30 будет позволено говорить, что они исполняли приказы коллегии 30?”

Лисий: Ты соглашался с мнением тех, которые предлагали нас казнить, или возражал им?

Интересно, Лисий говорит “нас казнить”. То есть, он понимает, что ему чудом удалось избежать участи брата.

Эратосфен: Возражал. Чтобы вы не были казнены.

Лисий парирует: “Возражал, чтобы нас спасти, но арестовал, чтобы казнить?”

“Когда наша жизнь была в руках большинства, ты, возражал тем, которые желали нашей смерти, а когда от одного тебя стала зависеть жизнь и смерть Полемарха, ты отвел его в тюрьму”

Лисий также ставит под сомнение сам факт возражения, говоря, что если Эрастофен и возражал, как он получил приказ арестовать Полемарха, ведь если бы его верность хотели испытать, ему бы скорее дали задание убить какого-нибудь дружественного ему гражданина, а не метека; а для исполнения этого дела скорее был бы послан человек, не протестовавший против этой меры.

Последний вопрос допроса:

Лисий: Ты находил, что такой поступок с нами справедлив или несправедлив?

Эратосфен: Несправедлив.

Лисий говорит, что Эратосфен невиновен либо если, это не он отвел Полемарха в тюрьму, что неверно, так как он уже признался в этом; либо если он сделал это незаконно.

По Лисию, когда Эратосфен признал несправедливость поступка, он также признал и его незаконность. Не очень удачное опровержение, так как возникает вопрос: а если бы Эратосфен признал справедливость ареста, значило бы это, что арест произведен на законных основаниях? Все это заставляет нас задуматься о законности власти 30 вообще. Ведь тирания не вышла из народа, не являлось следствием внутренних распрей или переворотов, но была насильно установлена внешними силами. Впрочем, это вопрос другого доклада.

У Эратосфена был выбор.

Эратосфен не был безвольным слугой коллегии, считает Лисий, если он правда считал действия тиранов несправедливыми, то он мог обойти их приказ, он мог арестовать Полемарха в доме, а не на улице, имел возможность спасти его, он мог обмануть своих коллег, сказав, что он не встречал Полемарха, а если бы кто-нибудь уличил Эратосфена, что он встретил, он бы мог сказать, что не заметил его.

Если бы ты был действительно порядочным человеком, Эратосфен, ты должен бы был скорее предостерегать людей, несправедливо приговоренных к смерти, чем хватать эти невинные жертвы”.

Идея выбора также отражается в речи в дальнейшем, когда Лисий рассказывает о прошлом Эратосфена. Для древнегреческих судов репутация человека, его предыдущие заслуги или проступки были не менее важны, чем обстоятельства дела. Так, кем же был Эратосфен?

Сложно сказать, так как все, что осталось от этого человека в истории – всего лишь тень. Тень, которую отбрасывают великий оратор Лисий и один из виднейших членов 30 Ферамен.

Нам известно от Лисия, что в правление Четырехсот, Эратосфен вел в войне агитацию в пользу олигархии, как-то бросил корабль, которым командовал, действовал против сторонников демократии. Эратосфен также принимал активное участие в олигархическом перевороте 411 г. до. н. э; в коллегию попал, как полуофициальный представитель олигархической гетерии (так называемый “эфор”).

Лисий говорит, что ставши членом правительства, Эратосфен не сделал ничего доброго.

И вот эти условные наклонения:

-если бы был порядочным человеком, не вошел бы в состав незаконного правительства;

-не стал бы доносить совету обо всех жалобах политического характера.

Однако, Лисий говорит, что “молчание во время правления 30 не есть еще доказательство их демократического образа мыслей”, следовательно, Эратосфен не был активным тираном.

Почему “те, которые называют себя теперь расположенными к демократии, почему они тогда не поняли этого?”

“Почему они ни сами предлагали мер, полезных для государства, ни других не отвращали от преступлений”– вопрошает Лисий и получает вероятный ответ от Эратосфена:“Я был терроризирован”.

Но если в речи в защиту Ферамена Эратосфен стал в оппозицию к своим коллегам, значит не так уж он и сильно был терроризирован; в других же случаях он никак не противился мероприятиям 30, следовательно, он был солидарен с их образом действий – заключает Лисий.

С кем Эратосфен точно был солидарен, так это с Фераменом. Почти вся политическая жизнь Эратосфена связана именно с ним. Ферамен был одним из наиболее деятельных руководителей олигархического переворота 411 г. до н. э.; именно он предложил передать управление государством коллегии 30, а когда ему воспротивились, он сказал, что не обращает никакого внимания на шум, так как его предложение уже получило помощь Лисандра и спартанцев. С другой стороны когда в коллегии начались междоусобные распри (Лисий отмечает, что “распри в коллегии происходили не из-за ваших интересов, а из-за того, которой партии стоять у кормила правления и властвовать в государстве”), Ферамен не поддержал идеи Крития о новых репрессиях и большем терроре. В одной из речей Ферамен говорит: “Но с тех пор как правители стали арестовывать добрых граждан, я разошёлся с ними во взглядах”.После напрасных попыток привлечь Ферамена на свою сторону, Критий приказывает казнить его как изменника. Однако после перечисления всех олигархических амбиций Ферамена, того как он из зависти и страха перешел в демократию, Лисий говорит, что Ферамен погиб не за демократию, а за свою собственную подлость.

Является ли наименьшее зло добром? Для Лисия дружба с Фераменом не есть доказательство порядочности “его приятели претендуют на уважение, как будто он(Ферамен)принес отечеству громадную пользу, а не страшный вред”.

И еще меткое замечание Лисия: “по справедливости, вместе с Фераменом должны бы были погибнуть и его друзья”.

Является ли наименьшее зло добром? Вот вопрос, на который необходимо ответить судьям для вынесения приговора. Лисий на этот вопрос ответил: “Говорят, что Эратосфен из всей компании 30 сделал наименее зла, и на этом основании находят справедливым сохранить ему жизнь; а за то, что он из всех остальных эллинов наиболее виноват перед вами, за это не считают нужным лишить его жизни?”

Эффектное заключение речи: “Вы слышали, видели, пострадали; они в ваших руках, судите!”

Как уже было сказано ранее, исход дела мы не знаем. Известно, что некоторые члены коллегии 30 получили амнистию. Возможно, среди них был и Эратосфен, ведь только он и Фидон не сбежали в убежище тиранов Элевсин, но остались в Афинах. Впрочем, неизвестность, дает нам возможность самим вершить правосудие и определить участь Эратосфена, Лисий требовал смертной казни.

Участь же самого оратора нам прекрасно известна. Это первое его дело на суде и первая судебная речь решили его карьеру. Имя Лисия стало знаменитым, он написал громадное количество речей, впрочем, не произнося больше ни одну из них, заложил основу жанра судебной речи, создав эталон стиля композиции и аргументации, которому следовали последующие поколения, и вошел в историю, как один из величайших древнегреческих ораторов наравне с Исократом и Демосфеном.