Часть I. Крестьянская дочь 3 страница

У меня на родине кьиронг жил в доме соседа. Он умолял хозяина не выгонять его, пообещав взамен приносить ему все, что тот пожелает. Однажды у него на десять дней остановился сапожник-мусульманин, чтобы заняться ремонтом обуви. Он обратил внимание на комнату, которая всегда оставалась на запоре. В нее никто не входил и не выходил, а изнутри слышался хриплый звук, как если бы кто-то громко храпел во сне. Сапожник тотчас понял, что в комнате поселился кьиронг . Однажды хозяин ушел работать в поле, а сапожник из любопытства отпер васов комнаты. К своему ужасу он обнаружил там тигра размером с кошку, с длинными белыми усами, который спал, лежа совсем как человек.

Одно время у меня была служанка, чья тетка после долгих лет замужества наконец родила сына. Однажды ночью она нашла своего сына мертвым со свернутой шеей. Позже кьиронг признался людям, что убил младенца из ревности к той любви, которую родители питали к ребенку.

Четверо моих детей умерли из-за этого призрака. после Норбу[3]следующие двое моих сыновей умерли. Одному из них было десять дней, когда он тяжело заболел глазной инфекцией. Его глаза распухли, и он не мог открыть их даже во время кормления. Однажды ночью, когда я лежала рядом с ним, я услышала звуки шагов, эхом отдававшиеся от потолка. Шаги спустились к окну, щеколда двери открылась сама собой, в комнату вошел кьиронг и встал рядом. Я в страхе быстро зажгла несколько масляных ламп. Полагая, что призрак не сможет причинить вред ребенку, если он будет у меня в руках, я взяла младенца на колени. Пламя ламп начало постепенно становиться все ниже и ниже, пока я не осталась в темноте, ничего не видя. Я утратила всякое чувство времени и реальности. Потом я услышала на некотором расстоянии плач ребенка. Открыв глаза, я с ужасом обнаружила своего плачущего ребенка в десяти футах от себя. Лампы опять горели, а я по-прежнему сидела прямо. Я не понимала, как ребенок мог оказаться на полу.

Примерно через две недели мой сын разболелся еще тяжелее, его глаза страшно опухли. Он постоянно плакал, и я ничем не могла его успокоить. По утрам я стала замечать кровавые царапины на его глазах и вокруг и следы крови на щеках. Через три недели плач прекратился, но ребенок казался каким-то безжизненным. Когда ему удалось наконец открыть глаза, они к моему ужасу стали из карих синими. Он ослеп.

Через некоторое время призрак опять пришел к нам, на этот раз в облике старика. После его визита глаза у сына опять опухли. У моей старшей дочери тоже заболели глаза. Позже у нее в глазу образовался нарост, с которым она дожила до самой смерти.

На сей раз болезнь сына оказалась роковой. Он умер, когда ему едва исполнился год.

В скором времени я родила еще одного мальчика. Он был отрадой наших сердец. Он был веселым и живым, но соседские дети почему-то боялись его. Если они хотели поиграть около нашего дома, то сначала спрашивали, нет ли его поблизости. Если он был дома, они убегали и прятались. Он был очень активен, всегда возился возле моей юбки и выпрашивал сладости. К сожалению, кьиронг поразил и этого нашего сына. Внезапно и по неизвестной причине у него открылся понос, и, проболев одну ночь, он скоропостижно умер.

В ночь его смерти тетке моего мужа приснилось, что к нам зашел незнакомец, который взял мальчика к себе на спину и ушел с ним. Она сразу сообразила, что произошло какое-то несчастье. Встреча с кьиронгом была самым страшным опытом моей жизни.

Замужество

Несмотря на то что в детстве у меня было очень много работы, я была очень счастлива. Когда в шестнадцать лет я вышла замуж, для меня наступили в высшей степени тяжелые времена. Но я была воспитана буддисткой, а мы верим, что необходимо страдать, чтобы жить полной, самодостаточной жизнью. Так вы можете не просто повзрослеть, но и обрести внутреннюю целостность. Эта простая вера всегда спасала нас, женщин, от отчаяния и утраты надежды. Вера спасла меня от духовной смерти в первые несколько тяжелых лет замужества. Без этой опоры я чувствовала бы полную опустошенность.

Нас, девочек, учили, что наше единственное будущее – все, на что мы можем рассчитывать, – это замужество и жизнь, полная тяжелого труда. Мы вели строгую жизнь, до крайности простую, лишенную всяких развлечений. Иногда мы посещали фольклорные представления, но только в сопровождении родителей. Нам не разрешалось выходить из дому в одиночку. Даже в придорожных харчевнях нам не позволялось притрагиваться к еде, так как поварами были китайцы, а отец подозревал, что они готовили ослиное мясо. Когда мы вступали в пору отрочества, то, если в доме были гости, мы должны были сидеть в своих комнатах, занимаясь работой. Нам никогда не дозволялось общаться с гостями, даже если это было очень интересно. Смотреть на гостей считалось неприличным.

Браки всегда заключались по договоренности. На амдо это называлось лонгчанг , или «соискание невесты». Посылали посредника испросить согласия деда – согласие родителей было не столь важно. Затем надо было узнать у священника (нагпа ), а также у астролога, существуют ли благоприятные предпосылки для заключения брака. Если тхудам – гадание и составление гороскопов обеих заинтересованных сторон – показывал, что брак будет счастливым, семьи договаривались о его заключении. Астрологом был лама, и его слова всегда воспринимались всерьез. В детстве у меня было много претендентов, но каждый раз, когда мои родители обращались к астрологу, тот неизменно отвергал брак, ссылаясь на его несвоевременность и неправильность.

Брачные договоры заключались между двумя группами родственников, когда дети были еще очень малы – не старше восьми-десяти лет. Решение о браке могло быть принято даже тогда, когда детям был годик или два, а также между двумя подругами, когда их дети еще находились в материнской утробе, при условии, что один ребенок будет девочкой, а другой мальчиком. Когда девочке исполнялось пятнадцать или шестнадцать лет, мужчина просил ее в жены, говоря, что ему необходим кто-нибудь, чтобы присматривать за домом.

В ходе помолвки большое значение придавалось финансовой стороне вопроса, а также таким соображениям, как характеры членов семьи, особенно матери невесты. Предполагалось, что у хорошей матери должна быть хорошая дочь. Все люди в Амдо были трудолюбивы и высоко ценили честность. Спрашивая о семье, задавали вопрос: «А кости чистые?» Обычно стремились породниться с семьей, занимавшей более высокое положение. Но если в бедной семье был умный сын, он считался хорошей партией. Родственникам, даже очень дальним, никогда не разрешалось вступать в брак.

Родители моего мужа провели в монастыре ритуал тхудам , когда тот был совсем мал. Лама вынес вердикт, что ему следует стать ламой, иначе он умрет в молодости. (Удивительно, но этот вердикт оправдался, так как муж умер относительно молодым.) Его родители не согласились с приговором тхудама и убедили сына поискать себе невесту, на что тот ответил согласием, так как в доме не оставалось других помощников.

Семье моего будущего мужа меня порекомендовал наш сосед, который был с ними знаком. Они обратились к моим деду и бабушке, которые тоже провели тхудам . Ответ был положительным, было сказано, что брак вначале будет тяжелым, но впоследствии – вполне благоприятным. Бабушка была чрезвычайно обрадована предложением замужества. Она сказала, что из всех ее многочисленных внучек она лучше всего знала меня и хотела бы, чтобы я вышла замуж в семью Такцер Ринпоче, обладавшую отличной репутацией. Она встречалась с двумя девушками из этой семьи на празднике в Кумбуме, и обе они показались ей очень неглупыми и хорошо воспитанными.

Так было решено, что я выйду замуж за племянника Такцер Ринпоче. Когда поступило предложение о браке, мне было тринадцать лет. Посредник, пожилой человек, прибыл, как предписывал в подобных случаях обычай, с церемониальными шарфами и подарками для нас – лентами для волос, тканями для платьев и парчой для изготовления поясов. Кроме того, он привез каждому из нас по кружке чанга , ячменного пива. Эта скромная церемония означала согласие обеих сторон на предстоящий брак.

Моей реакцией было твердое «нет». Я заявила родителям, что не собираюсь выходить замуж, а хочу остаться дома, чтобы ухаживать за бабушкой. Когда я была совсем маленькой, астролог сказал бабушке с дедушкой, что меня не следует отпускать из семьи, поскольку я очень хорошая девочка. Если дед выдаст меня замуж в другую семью, то нашу постигнут несчастья. Однако мои родители отклонили соображения астролога на том основании, что у них в доме было достаточно сыновей и их жен и держать в доме еще одну дочь с мужем было экономически нецелесообразно.

Дед с бабушкой и родители уведомили меня, что дали согласие на мое замужество и что мне предстоит покинуть дом, как это уже прежде сделала моя младшая сестра. Я настаивала на том, что не хочу выходить замуж, но все было бесполезно. Бабушка шутила, что если я останусь в доме, то скоро «буду летать у них над головой», то есть возьму бразды правления в свои руки. В наши дни девушка, не желающая выходить замуж за выбранного для нее мужчину, спокойно пойдет вопреки воле родителей, но в то время мы были слишком наивны.

В ходе подготовки к свадьбе предстояло запасти одежду и обувь, а также кольца для ушей и пальцев в качестве моего приданого. В те времена выдать девушку замуж было непростым делом. Необходимо было сшить тридцать пять пар обуви и тридцать два комплекта одежды. В течение трех лет моя мать вручную шила платья, обувь и прочее, что мне предстояло забрать с собой, при этом занимаясь остальными рутинными делами по хозяйству.

Меня восхищало рукоделие матушки, она была исключительной мастерицей по части шитья и вышивания. Она все делала сама – от головных уборов до подошв моих сапожек. Завершив очередное изделие, она тщательно складывала и прятала его в сундук. Она никому не позволяла прикасаться к ее изделиям. Считалось исключительно дурным знаком, если беременная женщина касалась приданого невесты. В этом случае необходимо было совершить обряд очищения.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, отец моего будущего мужа навестил нас и попросил, чтобы свадьба состоялась немедленно, потому что они с женой были уже немолоды и хотели убедиться, что жизнь их сына устроена. Две их дочери привели своих мужей в семью, так как в ней не хватало мужских рук, но те не любили сидеть дома и неприязненно относились к родителям жен. Дочерей это очень огорчало, что не лучшим образом сказывалось на исполнении ими своих домашних обязанностей. Но мои родители ответили, что я слишком мала, ничего не смыслю в хозяйстве и потому могу выйти замуж, только когда мне исполнится шестнадцать лет.

Планы, связанные со свадьбой, согласовывались через посредника со стороны семьи жениха. Когда он вошел в дом невесты, с него сорвали шапку и окатили ведром воды. Грубыми цветными нитками к шапке пришили редиску, кусок поджаренного хлеба и два овечьих хвоста. Все женщины поджидали его в засаде у дверей, спрятав в рукавах цампу , которую швырнули ему в лицо, напевая и пританцовывая. Время от времени пачкали ему лицо и одежду золой и маслом. Эта притворная враждебность символизировала огорчение семьи и ее нежелание расставаться с дочерью.

Между помолвкой и свадьбой должно было пройти несколько месяцев. В моем случае этот период составил два месяца. Он был заполнен подготовкой к свадьбе, в которой принимали участие родственники отца и матери. В это праздничное время готовили разнообразную пищу и пили вино; всех соседей, друзей и знакомых пригласили участвовать в приготовлениях, сопровождавшихся песнями.

Я вышла замуж в одиннадцатом месяце 1917 года. Этот день был рекомендован астрологом после того, как он составил наши гороскопы. Мы прочли множество молитв и обратились к богам с просьбой охранять во время свадебного путешествия невесту и сопровождавших ее лиц от всяческих несчастий.

Непосредственно перед свадьбой мои новые родственники подарили мне около двадцати предметов туалета – платья, обувь и хари . По обычаю, невеста, покидая родной дом, должна быть одета в подаренные семьей жениха наряды. Родители моего будущего мужа прислали за мной лошадь. Если семья жениха была достаточно обеспеченной, она должна была сделать предписанные обычаем подарки. Свекор должен был подарить хорошего коня, а свекровь дарила матери невесты дзомо (самку дзо ), чтобы у нее было достаточно молока. Дзомо украшали парчой тонкой работы, а на коня возлагали церемониальные шарфы.

Вечером накануне свадьбы девушка, чей гороскоп гармонировал с моим, вымыла мне голову и расчесала волосы. Я родилась в год Железного Быка, поэтому девушка, которая занималась моими волосами, должна быть рожденной в год Собаки, Птицы или тоже Быка. Все мои родственницы занялись вплетением черных ниток в мои косы и не разрешали завязывать мое хари , непрерывно стеная в знак скорби. Мне не разрешалось общаться с беременными и вдовами.

Ранним утром следующего дня прибыли гости, для которых устроили настоящий пир. Час отбытия должен был определить астролог. Я выехала в шесть утра. Меня сопровождали четыре или пять женщин, при этом они должны были уметь петь. Я оделась для путешествия и ждала женщин на канге . Когда они появились, я встала, а женщины запели: «Ты должна хорошо одеться, подпоясаться как положено, иначе в будущем, как бы ты ни старалась, ты никогда не сможешь правильно носить свой пояс. Если твое платье мятое, оно всегда будет таким». Все женщины, включая меня, плакали, пока пели.

Сопровождающие велели мне прощаться с семьей и нашим семейным божеством. Все эти указания были сделаны в песенной форме. Я пошла в алтарную комнату, выполнила три простирания и повторила процедуру на кухне. Потом вышла во дворик, где на высоком шесте трепетали молитвенные флажки. Трижды обойдя его, я села верхом на лошадь. Мне подали красную шерстяную шаль, чтобы я могла закрыть от всех свое лицо и руки. Мне не разрешалось глядеть по сторонам, я сидела на лошади, низко склонившись. Затем я отправилась в дом жениха в сопровождении двух поющих женщин с каждой стороны.

Меня сопровождали также отец и брат. Мать и прочие члены семьи должны были оставаться дома. Когда я отъезжала, отец повторял, как бы причитая: «Сонам Цомо, йонг ва чи» , что значит «Сонам Цомо, вернись домой» . Тем временем мать собрала все, что я надевала накануне, и сожгла в печи. Она причитала, глядя в печку, в тоске выкликая мое имя. Оба обычая символизируют печаль расставания с дочерью.

Все гости, верхом и при полном параде, наблюдали за моим отъездом. Я взяла с собой одежду, шапку и обувь для жениха, одежду для его матери и обувь и подарки для отца. Если у жениха были важные родственники, все они тоже получали подарки. Дальним родственникам дарили шарфы. Если предстояло раздать много подарков, то на помощь невесте собиралось немало народу. Свадебный кортеж мог состоять из двадцати-тридцати человек, а если семья была богатая, набиралось человек пятьдесят-шестьдесят. По дороге все пели.

На полпути к дому жениха, в шести часах езды, поющие женщины повернули домой, и остаток пути я провела в обществе двух пожилых дам. Когда наша компания подъехала к дому жениха, нам навстречу выехала группа его родственников. Они мчались на лошадях и в шутку срывали друг с друга шапки. Затем они угостили нашу компанию чаем, хорошо сваренным супом и приготовленным на пару хлебом. Мне же достался сладкий рис, сваренный с финиками.

На подъезде к дому жениха навстречу нам выслали старика, которого называли «джанггу » («тот, кто ведет»). На некотором расстоянии от дома наша компания спешилась и последовала за мной пешком, придерживая коней за уздечки и распевая песни. У дверей монахи читали молитвы. Где именно я должна была спешиться: на севере, юге, востоке или западе, тоже определял астролог. Он обрызгал моих спутниц молоком, а я тем временем прикрывала лицо тыльной стороной рук. Я не должна была никого видеть и не должна была допустить, чтобы кто-нибудь увидел меня. У меня на лбу была парчовая повязка трехдюймовой ширины, украшенная серебром, к которой крепилась бахрома, закрывавшая лицо и мешавшая смотреть по сторонам.

По нашем прибытии на место родственники жениха встретили нас церемониальным диалогом в поэтической форме. Жениху повязали ритуальный шарф, и он верхом подъехал ко входу в дом. Затем он вынес для меня облачение, ритуальный шарф и масло для подношения. Тем временем джанггу поддерживал непрерывный ритуальный диалог. Жених передал старику одежды и попытался въехать в дом на коне. После нескольких попыток все присутствовавшие стали его умолять прекратить их, и он наконец спешился.

У дверей положили вязанку хвороста, цампу , три горшка с ячменем и кружку, украшенную изображениями солнца и луны. Стоявшие в ожидании у дверей девушки и астролог читали молитвы. Мой кортеж спешился, и мы вошли в дом через кухню, где омыли свои лица. Я ничего не видела, так что две сопровождавшие меня женщины подвели меня под руки к огромному котлу с чаем, приготовленным из чайных листьев с молоком и солью. Четыре чашки расставили по четырем сторонам света. Теперь я должна была перемешать чай тремя движениями, Я трижды наполнила и опорожнила деревянный чайный кувшин, после чего до краев наполнила четыре чашки. Это было началом церемонии.

Затем сопровождавших невесту отвели в основное здание и усадили. Мужчины и женщины, старики и дети заполнили комнату, и началось пение. Гости со стороны невесты и хозяева обменивались песнями в форме вопросов и ответов, например: «Мы прибыли издалека и пьем чай. Каков вкус воды?»

Вечером устроили обед. Опять в центре мероприятия были песни. Моя сторона пела поварихе: «Ты мам не нравишься, твоя еда невкусная, а редиска и мясо сырые». Последовал ответ женской половины семейства жениха: «Не стыдно ли вам, у вас такие большие животы. Ты человек, если выпиваешь одну чашку чая, но если пьешь две или три, то ты уже корова». Эти песни были дразнилками, в которых обе стороны высмеивали друг друга.

После этого мое приданое было извлечено из сундука на всеобщее обозрение, чтобы продемонстрировать всем мастерство моей матери в шитье и вышивании. Потом оно было передано свекру и свекрови, и все покинули дом жениха. Никому не разрешили остаться, даже мне. Я провела ночь в соседнем доме в обществе двух своих спутниц. Там нас кормили в основном сладким рисом с молоком. Я еще не видела своего будущего мужа.

На следующий день около десяти часов утра меня отвели назад в дом жениха, где состоялась некая церемония. Пришло время официально надеть хари , что я и сделала, находясь вне дома. Хотя я надела его перед переходом в дом жениха, я не должна была его закреплять, как положено, оставив свисать с обеих сторон. Когда же я стала замужней женщиной, то должна была прочно закреплять его на талии. Хари состояло из трех основных элементов, двух по бокам и одного, свисавшего сзади. Семья жениха прислала мне два боковых лоскута, а мама дала средний. Они были подбиты подкладкой из шерсти, которая и скрепляла куски ткани вместе. Теперь ее разрезали ножницами. Гороскоп человека, который это делал, должен был соответствовать моему. Ему преподнесли ритуальный шарф и чашу вина и официально попросили разрезать ножницами хари . Это означало, что я стала замужней женщиной. Тогда же брат моей свекрови Такцер Ринпоче дал мне мое нынешнее имя – Дики Церинг.

Обычай требовал, чтобы, пока длится эта часть ритуала, жениха держали где-нибудь взаперти. Люди ходили позвать его, но не могли найти. Мне приходилось ждать, пока каждый по отдельности сходит на поиски. Когда же его наконец разыскали, то стали умолять выйти из укрытия, потому что я приехала издалека и очень устала. Наконец мой муж вышел, и ему вручили ритуальный шарф. Только когда он появился из своей комнаты, мое хари было окончательно укреплено. В этот момент мы взглянули друг на друга в первый раз.

На следующий день вся моя семья вместе со мной вернулась в наш дом. Перед отбытием семья мужа вручила моим спутникам в качестве подарка разные пасти овечьей туши и праздничный хлеб. В тот день я познакомилась со своей свекровью. Она ласково смотрела меня с головы до ног и в утешение сказала несколько теплых слов. Она подарила мне драгоценные украшения. В соответствии с гороскопом мне предстояло провести в доме родителей от десяти дней до одного месяца, после чего отец должен был доставить меня в дом мужа.

Когда я вернулась к мужу, у дверей меня должны были встречать мужчина и женщина вместе с человеком, обладавшим статусом ритуальной чистоты, – вдовы, вдовцы, беременные и бесплодные женщины не допускались к приему невесты, – и был проведен ритуал плодородия. Мне дали сосуд с молоком, который я три раза повернула по часовой стрелке, и вошла в дом. Затем я налила чанг для мужчин дома – свекра и брата мужа; его дед и бабушка давно умерли. Вся женская родня мужа проводила меня в мою комнату.

В первые дни супружеской жизни мне не поручали никакой работы. Я приступила к домашним делам только через пять дней. Я даже жила не в комнате мужа, а вместе с домочадцами женского пола. В одной комнате с мужем я поселилась примерно через три недели. Ему было тогда семнадцать лет.

Когда дочь выходила замуж и получала свою долю семейного имущества, ее родная семья освобождалась от ответственности за нее, а она сама теперь несла ответственность перед мужем и его родителями. По практическим причинам многие семьи не желали отпускать сноху даже на короткое время. Хотя дочь могла ездить в гости к родителям на месяц или даже три, до ее возвращения семье мужа приходилось искать ей временную замену, обычно служанку, выполнявшую ее долю работы. Так было и в моем случае, потому что семья мужа была немногочисленна и ждать помощи было неоткуда.

Почти у каждой снохи была очень тяжелая жизнь, с ними обращались как со служанками или невольницами. Некоторые свекрови эксплуатировали сноху, как рабыню, не кормя и не одевая должным образом, в результате многие доведенные до отчаяния женщины кончали жизнь самоубийством. За исключением жен чиновников, все женщины должны были тяжело работать вместе со слугами. Если муж был недоволен браком, он мог ликвидировать его по собственному желанию. Как бы безобразно ни обращались со снохой, она не могла ни пожаловаться, ни уйти – такова была ее судьба. Если со снохой обращались жестоко, ее семья могла обратиться в суд, но в те времена суд, как правило, принимал сторону родителей мужа. Ее положение улучшалось после нескольких лет замужества, когда она приобретала немного более высокий статус.

Если жена оказывалась бесплодной, муж мог заключить еще один брак. При этом проводилась более скромная церемония, чем при первом браке. Если и вторая жена оказывалась бесплодной, то можно было вступить в следующий брак, и так до тех пор, пока одна из жен не рожала ребенка. Даже если у мужа было много жен, все они оставались в одном доме. Несмотря на бесплодие, первая жена обладала большей властью и более высоким положением. Прочие жены обязаны были оказывать ей всяческие почести. Нередко практиковалось усыновление, если в семье не было своих детей, а муж не хотел жениться повторно.

Если муж умирал, его вдова не имела права снова выйти замуж до истечения трехлетнего траура, даже если была еще совсем молода. Жестокий обычай заставлял вдову повторно выходить замуж независимо от ее пожеланий. Ей никогда не позволяли оставаться вдовой. Родственники вели тайные переговоры с заинтересованными сторонами и платили тому, кто согласится взять ее в жены. Вдовой торговали без всякого уважения к ее чувствам, поскольку она считалась обузой. Я помню несчастную женщину, которую выдали замуж насильно. Из-за этого многие вдовы вешались или прыгали со скалы в пропасть.

В то время в Амдо существовал развод. Составлялось официальное двухстороннее соглашение, основной подписывающей стороной которого был муж. Он должен был констатировать, что расстается с женой и что с данного момента она свободна повторно выходить замуж и жить своей жизнью. Без такого подписанного соглашения развод был невозможен. В нашей местности, как и в прочих районах Тибета, супружеская неверность порицалась. В случае неверности жены ее убивала ее собственная родня. Такова была мера наказания.

Обязанности жены

Выйдя замуж, я переехала в местечко Такцер, километрах в 25 от Чурхи. Эта местность была известна тем, что в ней рождалось много девочек и очень мало мальчиков. По этой причине прежний Такцер Ринпоче построил чортен , или ступу, чтобы помочь женщинам рожать мальчиков[4]. Говорили, что после этого мальчиков стало действительно рождаться больше. До того девочки никогда не покидали дом, выходя замуж, напротив, мужчин принимали в семью для пополнения рабочей силы.

Такцер был расположен на крутом каменистом холме, поросшем лесом, что затрудняло земледелие. Система орошения отсутствовала, поэтому мы полностью зависели от дождей. Мой новый дом был одноэтажным. Наши комнаты выходили во внутренний двор, где был установлен шест для молитвенных флажков. Скот туда не допускался. Имелся также наружный двор с конюшнями и жильем для слуг.

От родительского дома до моего нового жилья было около девяти часов езды верхом. Я виделась с родителями раз в год, когда за мной приезжал отец. В большинстве случаев женщины в нашей местности навещали родителей по окончании сева, то есть в четвертом месяце, когда было меньше работы. Когда я приезжала домой, мама заготовляла мне всю одежду на год вперед. По обычаю, в Цонке молодые женщины одевались очень нарядно, в самые новые и яркие одежды. Мама также шила одежду в подарок мужу и его родителям, чтобы снять напряжение, неизменно существовавшее между двумя семьями.

В самом начале моей замужней жизни большую часть домашней работы делала сестра мужа. Она привела мужа в свою семью, но ему там не понравилось, и они уехали в семью его родителей через год после того, как я вышла замуж. Поэтому мне пришлось выполнять всю хозяйственную работу.

Моя свекровь в замужестве не покидала родительский дом – она привела мужа в свою семью. У нее много лет не было детей, и она в отчаянии совершала паломничества, вымаливая сына. Она молилась богине плодородия, пообещав подарить ей комплект одежды, если ее молитвы будут услышаны. Однажды она пошла в священную пещеру, где ей предстояло блуждать одной в темноте, пока она не найдет на ощупь некий предмет – от того, что это будет, зависел исход гадания. Говорили, что если найдешь змею, то никогда не забеременеешь. Ей попался детский башмачок. Через девять месяцев она зачала сына. Родив ребенка, она сама сшила башмачок, парный найденному, а также комплект одежды для богини и отправила его в монастырь. Ей было тридцать девять лет, когда у нее родился первый сын.

Свекровь ничего не делала по дому. Она была властной, деспотичной и никого не боялась. Любила вкусно поесть, хорошо одеваться и жить в свое удовольствие, подчиняясь своим эмоциям и прихотям. Свекровь очень любила чистоту: заметив в доме хотя бы травинку, немедленно поднимала ее и выбрасывала. Ей была свойственна вспыльчивость и даже склонность к физическому насилию. Как сноха, я вынуждена была все это терпеть. Ее острый язык доставлял мне немало страданий. Если она принимала пищу на канге, я не имела права оставаться в той же комнате, а должна была идти есть на кухню, но даже там мне всегда приходилось есть стоя. Однако ей не чужды были добросердечие и щедрость, она все делила поровну и справедливо. Временами меня трогала ее предупредительность. Когда я работала в поле, у меня рвались обшлага. Свекровь всегда пыталась подлатать их, хотя отнюдь не была мастерицей в шитье. Мне неизменно приходилось переделывать, потому что часто она делала еще хуже, чем было.

Свекор много работал в поле и дважды в день ездил на ферму с работниками. Это был хороший, добрый человек. Когда я косила пшеницу и делала снопы, мне никак не удавалось связать их, и он мне помогал. Он не умел ругать людей. Самое большее, что он мог сказать, – это тихо пробурчать: «Неумеха». Если я разбивала чашку, то не смела признаться свекрови и закапывала осколки, а потом шла к свекру, изливала ему свое горе. До сих пор помню, как он говорил: «Ну почему ты не можешь как следует держать чашку? Если твоя свекровь спросит тебя о ней, скажи, что ничего не знаешь. Я скажу, что это я разбил».

В те времена отношения между мужем и женой были далеки от равенства. Жена была в подчинении у мужа, хотя и главенствовала в домашних делах. Мой муж был прямым, искренним и честным человеком, но властным, раздражительным и склонным к доминированию. Он обожал развлечения и азартные игры, а также скачку на быстрых конях. Подобно своей матери, он ничего не делал. Его подолгу не бывало дома, он даже не знал, чем мы засеяли поля.

Один из братьев мужа был управляющим финансами в монастыре Кумбум. Это был добрый человек, хорошо относившийся ко мне. Он сказал мне, что, если муж будет меня бить, я должна забрать дочь и переехать жить в монастырь. Он даже ругал своего брата за то, что тот не помогал мне по дому, а вечно отсутствовал, предаваясь веселому времяпрепровождению. Обе сестры мужа тоже очень хорошо относились ко мне. Навещая нас, они всегда хотя бы немного помогали мне по хозяйству.

Пока свекровь была жива, вся власть принадлежала ей, но после ее смерти вся ответственность легла на меня: мне приходилось контролировать слуг, полевые работы, бюджет, закупки и продажу продуктов нашего хозяйства.