Глава 4 Ибрагим-полководец

Правление Сулеймана проходило в постоянных войнах и, главным образом, завоеваниях. Двумя его заклятыми врагами были гяуры венгры и еретики персы. Его первая большая кампания была направлена против Белграда, который он и взял в 1521 году. За этой победой быстро последовала успешная осада Родоса в 1522 году. В обеих кампаниях Ибрагим, по всей видимости, не принимал участия, хотя, будучи фаворитом Сулеймана, сопровождал его на Родос. Но уже в первой венгерской кампании великий визирь Ибрагим был вторым человеком в командовании войсками, а возглавил поход сам султан.

Д’Оссон рассказывает о том, что в Турции обычно предшествовало войне. Он говорит, что Порта всегда находила юридический повод для войны, и шейх-уль-ислам на Большом совете оглашал соответствующую фетву, после чего шейхи главных мечетей собирались в зале дивана и слушали главу из Корана, посвященную военным походам. Первым делом после объявления войны происходил арест посла той страны, на которую предполагалось напасть, и того помещали в замок Едикуле (Семь башен). На следующий день оглашали манифест и рассылали его всем иностранным посланникам, после чего султан издавал хатти-шериф (указ, имеющий силу закона), по которому великий визирь назначался главнокомандующим. Вместе с назначением на великолепной церемонии он получал богато убранного скакуна и драгоценную саблю. Обычно войну объявляли осенью, зима уходила на подготовку, и кампания начиналась весной. В день и час, назначенный придворным астрологом, знамя империи поднимали во дворце великого визиря или султана, а имамы возглашали благословения и молитвы. Через сорок дней с новыми церемониями разбивали первый лагерь.

Великолепием турецких шатров, вооружения и платья восторгались все очевидцы. В турецком лагере царило оживление, его наполняли муллы, дервиши, авантюристы и рекруты, солдаты нерегулярных войск, слуги, шатры и багаж, а на обратном пути прибавлялись рабы и трофеи.

Турецкая армия в то время была лучшей в Европе и по количеству, и по дисциплине. Турки были воинственным народом, который силой оружия упорно отвоевывал себе место и наращивал мощь с тех самых пор, когда полководец Осман вмешался в конфликт сельджуков, и до тех, когда армии Сулеймана повергали в ужас Европу и несколько сотен шатров Османа превратились в обширную и могущественную Османскую империю. Армия росла и развивалась в зависимости от потребностей государства, ибо, как говорилось выше, армия и была государством. Как сказал Уркхарт: «Военные силы включают в себя все государство. Армия была сословиями царства, армия имела собственный суд, и ее действия на поле боя никогда не зависели от капризов двора или правительства».

Уркхарт делит турецкую армию на три главные категории:

1. Постоянные войска: янычары, наемная кавалерия и полки сипахов с крупной артиллерией и т. д.

2. Войска феодальных ленов.

3. Войска провинций (эялет аскери).

По его подсчетам, количество войск в конце XVI века было следующее:

Постоянные войска:

Янычары ..................... 50 000

Сипахи ..................... 250 000

Артиллерия, оружейники и т. п. . .................... 50 000

Гвардия, помимо набранных из янычар и сипахов, военный призыв:

Акынджи ..................... 40 000

Айябы ...................... 100 000

Эялет аскери (кавалерия) ...... 40 000

Мири аскери (пехота) ........ 100 000

Имеет смысл объяснить кое-какие из этих терминов. Войска ленов и провинций набирались из тех, кто был военнообязанным в силу феодальной собственности на тимары, то есть военные лены. Знаменитый корпус сипахов набирали из тимаров, при этом предпочитали сыновей сипахов, они должны были следовать за знаменем самого султана. Акынджи – легкая конница, наводившая ужас на немцев и венгров. Айябы – пехота, что-то вроде пеших казаков, как акынджи были чем-то вроде конных казаков, они не получали платы, как янычары, и не владели тимарами, как сипахи. Ядро армии составляли прославленные войска янычар, самых привилегированных, самых грозных, самых действенных воинов. Их набирали из детей, взятых в качестве «дани крови» у подвластных христианских государств, по тысяче в год, и обращенных в ислам. Из казны платили только янычарам, артиллерии и гвардии. У турецких завоевателей война платила сама за себя, так как они жили за счет побежденной страны и привозили домой огромную добычу. В конце своего подробного обзора Уркхарт проводит интересное различие между янычарскими и турецкими принципами. Он утверждает, что у первых это «насилие, коррупция и ослабление военной силы, истощение казны, сопротивление всяким переменам, в том числе и выгодным». Турецкие принципы, по его словам, совершенно иные, более тонкие.

У турок была весьма внушительная артиллерия. Именно при помощи артиллерии и мин они взяли Белград и Родос. Постоянного военного флота империя не имела. Она могла располагать некоторым количеством пиратов и каперов, которые на службе у султана выиграли несколько весьма важных морских сражений, но они не относились к регулярным турецким силам.

Турки придерживались постоянного боевого строя. Войска азиатских провинций формировали правый фланг, а европейских – левый, центр состоял из регулярной кавалерии и пехоты, впереди располагались янычары. В Европе местный контингент занимал правый фланг. Так профессиональные и дисциплинированные пехотные и конные войска сочетались с войсками нерегулярными: военнообязанными из ленов и провинций и рекрутами, набранными по призыву и завербованными. При помощи такой организации султан мог собрать одновременно три огромные армии в сердце Европы и Азии.

Довольно оригинальное описание дисциплины в турецкой армии 1585 года дает некий Уильям Уотермен в своей книге «Поведение наций», который считал, что скорость, храбрость и дисциплина турецких солдат легко объясняет их большие успехи в войне в течение двухсот лет, и утверждал, что они не знали мятежей и «беспорядков».

Очевидно, Уотермен говорит не о привилегированных янычарах, так как они весьма активно предавались мятежам и «беспорядкам». Они понимали, какой огромной силой обладает армия и что сам султан полностью в их руках. Эта часть армии, расквартированная в Константинополе в качестве султанской гвардии, могла потребовать смещения и казни любого ненавистного им сановника, и обычно эти требования удовлетворялись. На основании законов их предшественников и своих собственных они могли даже бросить в тюрьму самого султана, предать его смерти и посадить на трон его родственника. Если вся эта военная сила в Константинополе объединится под фетвой улемов, которая придаст вес закона их делу, то деспотичный султан отправится с трона в тюремную камеру, где его скоро постигнет загадочная и противозаконная смерть. Об этой силе свидетельствует длинный список смещенных султанов. Поэтому неудивительно, что Сулейман, наказав взбунтовавшихся янычар в 1525 году, решил немедленно использовать их в военной кампании.

В понедельник 23 апреля Сулейман отправился из Константинополя со стотысячным войском и 300 пушками. Его великий визирь выступил на неделю раньше в авангарде армии, в основном конницы. В Софии обе армии стали лагерем, причем шатер великого визиря, по словам очевидцев, был похож на «тюльпан в пурпурной вуали». Потом две армии разделились. Ибрагим-паша навел мост через Саву и наступал на Петроварадин, естественную крепость у подножия гряды Фрушка-Гора, которую защищала тысяча плохо экипированных солдат. Сулейман приказал Ибрагиму-паше взять Петроварадин, уверив его, что этого куска хватит на один зуб перед тем, как они будут завтракать в Вене. Затем султан пошел на Белград. Великий визирь начал готовиться к осаде, выставил штурмовые лестницы, 15 июля состоялся первый штурм и был отбит с потерями. На следующую ночь Ибрагим отправил войска на другой берег Дуная, и бой продолжался весь следующий день до вечера, на реке и на берегу, так как на Дунае была флотилия небольших судов. Во время второго штурма турки ворвались в нижний город, но снова были отбиты. Ибрагим, убедившись, что взять город будет не так просто, как он думал, приготовился к настоящей осаде. Через несколько дней боев в крепости было разрушено большое здание, и в нескольких местах крепостной стены образовались бреши. Тем не менее осажденные выдержали еще два штурма, сделали вылазку и нанесли туркам большие потери. В конце концов Ибрагим заложил мины под стенами крепости, и 23 июля, через двенадцать дней после первой атаки, раздался взрыв, за которым последовал штурм и тяжелый бой, и крепость была взята. Ее защитников осталось всего лишь девяносто человек. Потери турок также были тяжелыми.

Эта успешная осада, как и, несомненно, богатая награда от повелителя побудила Ибрагима-пашу осадить Илок на Дунае, который он взял за семь дней. Тогда султан объявил, что конечная цель похода – Буда. Турецкая армия наступала вдоль Дуная, опустошая по пути страну, и вышла на болотистую равнину Мохача. Здесь произошла битва, имевшая важнейшие политические следствия, как уже говорилось выше, так как в ходе ее была разгромлена венгерская армия, убит король Людовик, и Венгрия оказалась в руках Сулеймана. Это была короткая и кровопролитная битва, продолжавшаяся всего два часа. Печеви изображает живописные сцены перед битвой и говорит, что «священное войско» охватило большое воодушевление, а Кемаль-паша-заде особенно наслаждался «кровавым праздником». Султан вместе с великим визирем, который накануне вечером несколько раз посетил своего господина, составил план боя. На рассвете 29 августа 1526 года турецкая армия вышла из леса и предстала перед венграми. Впереди шла армия Румелии, янычары и артиллерия под командованием Ибрагима-паши. Дальше следовали 10 тысяч янычар и артиллерия из Анатолии под началом Бехрама-паши; за ним шел султан со своей личной гвардией, янычарами и всадниками.

К полудню султан занял высоту над городом и увидел выстроившегося перед ним врага. Первыми атаковали венгры, и не без успеха, поскольку сумели посеять смятение в турецких рядах. Но турки смогли собраться, и акынджи отразили атаку. Ибрагим неизменно был впереди, воодушевляя своих солдат и «сражаясь, как лев». «Проявляя бесстрашие, он вырвал из сердец своих героев стрелы страха смерти. Он вновь поднял их павший дух. Перед лицом самого страшного оружия он не моргнул и глазом». Король Людовик с тридцатью храбрыми приверженцами пробивался к султану в отчаянной попытке убить его, но только сам юный король^[12] пал в ужасном сражении. Первый же залп артиллерии произвел смятение и испуг в рядах противника, особенно на левом фланге. Правый фланг венгров, окруженный со всех сторон, дрогнул, бежал и был перебит турками или утонул в болоте. Резня была страшная, так как пленных не брали. Битва стала для венгров такой трагедией, что до сего дня, если кого-то в Венгрии постигает несчастье, ему говорят: «Ничего, на Мохачском поле больше потеряли».

По всей видимости, артиллерия под командованием великого визиря перевернула ход сражения и позволила туркам одержать решительную победу. На следующий день Сулейман, сидя в алом павильоне на доставленном из Константинополя золотом троне, получал поздравления от своих визирей и бейлербеев и собственной рукой возложил эгретку из алмазов на го лову своего великого визиря. Мрачным контрастом этому великолепию служила пирамида из тысячи голов знатных венгров, сложенная перед султанским шатром. Мохач сожгли, и акынджи подвергли страну чудовищному разграблению, тогда как основная часть армии отправилась на Буду. Там Сулейману вынесли ключи от города, и кампания закончилась, не считая возвращения в Константинополь с резней и грабежом по пути.

Три весьма уважаемых авторитета приписывают честь успешной венгерской кампании великому визирю. Сам Ибрагим в речи перед послом фон Царой утверждает, что победил Венгрию; султан в победном послании к провинциям ставит успех в заслугу Ибрагиму; и шейх-уль-ислам Кемаль-паша-заде в своей эпической истории битвы при Мохаче осыпает похвалами великого визиря как военачальника. «Небеса не видели и не увидят битвы, – славословит он, – равной битве этого вождя поборников веры, Асафа мудрости, опытного военачальника, Арташира с сердцем льва. Я говорю об Ибрагиме-паше. Враг врагов священной войны, в один миг он отразил сонмище врагов веры».

Сулейман в своем послании приписывает Ибрагиму честь взятия Петроварадина и Илока. О Мохаче он говорит так: «Проклятый король [Людовик] с воинами погибели пал перед румелийской армией во главе с бейлербеем Румелии, нашим великим визирем, Ибрагимом-пашой (да прославит его Аллах во веки веков!). В этой битве герой показал всю свою доблесть». А первый раз в этом послании об Ибрагиме говорится такими словами: «Леопард силы и доблести, тигр в лесу отваги, герой, исполненный священного рвения, Рустем на поле победы, лев возвращения владений, драгоценная жемчужина океана всевластия, поборник веры, великий визирь, бейлербей Румелии, Ибрагим-паша». Понятно, что риторика султана была несколько цветистой, однако весьма примечательно, что Сулейман признает роль Ибрагима в победах, поскольку в своих победных письмах он обычно приписывает всю честь Аллаху и самому себе.

Следующим военным предприятием Ибрагима была венская кампания. Как раз перед этим походом Сулейман назначил великого визиря сераскиром.

Вот что говорит Печеви: «Однажды, идя из дивана к визирю Хане, великий господин и победитель призвал своих рабов и обратился к ним с красноречивыми словами роняющих жемчуг уст и дивными манерами и сказал так: «Ничто не мешает нам дотянуться руками одновременно до всех краев наших земель, но мы не можем лично вести все дела. Поэтому мы издали указ, чтобы сераскиру Ибрагиму-паше оказывали всецелое повиновение и почет».

Дальше Печеви приводит указ, который мы цитировали в главе 3, и затем описывает великолепные подарки, присланные Ибрагиму вместе с указом, и поздравления от всех улемов и визирей. По словам д’Оссона, церемония назначения Ибрагима сераскиром была необычайно великолепна и торжественна. Он рассказывает о шествиях по улицам и посещениях дворца и о том, что торжества продолжались и после того, как армия выступила в путь. Когда послы приходили поздравить Ибрагима и пожелать ему успеха, он всегда отвечал: «Находясь под Божьей защитой, под сенью священного знамени, под щитом величайшего и могущественнейшего из государей, я надеюсь одержать блестящие победы над врагами империи и вскоре вернуться с триумфом».

Знаменитой первой осаде Вены посвящены целые трактаты, поэтому здесь невозможно рассмотреть ее во всех подробностях. Рассказ о ней вынужденно будет кратким. 28 сентября 1529 года Ибрагим-паша подошел к Вене со своими румелийскими войсками, вскоре основной корпус армии во главе с султаном уже стоял лагерем ввиду города. Оборона Вены была слаба – всего лишь 16 тысяч человек и 72 пушки против 300-тысячной турецкой армии. Гарнизоном командовал Филипп Баварский. Фердинанд оставался в Линце, надеясь получить помощь от немецких принцев. Защитники города предприняли отчаянные усилия, чтобы укрепить его: разрушили дома, стоявшие слишком близко к стенам, сровняли с землей окраины, где мог укрыться враг, и возвели земляные укрепления и новые стены, где необходимо. Чтобы избавить стариков, женщин и детей от ужасов осады, их отправили прочь из города. Сулейман полагал, что взять эту цитадель будет просто, и предложил гарнизону сдаться, а если они откажутся, то послезавтра он будет завтракать в Вене и не пощадит никого. Но наступило послезавтра и многие другие дни, а турки все делали подкопы под башни и стены и закладывали мины. Из-за сильных дождей им пришлось оставить позади осадные орудия, и у них остались только полевые пушки и мушкеты. Осажденные отвечали на мины контрминами и сорвали все турецкие планы. Штурмовые отряды турок встречали вылазки осажденных, и завтрак Сулеймана, как презрительно сказали ему венцы, успел остыть. Неустрашимые австрийцы заделали бреши, проделанные в стенах 9 и 11 октября, и продолжали вести оборону, и 14 октября, после беспримерной попытки штурмовать город и равно беспримерного, но более успешного сопротивления, султан был вынужден снять осаду. Это было первое поражение Сулеймана, и ему было трудно с ним смириться, но наступала зима, провизии не хватало на такую долгую кампанию, армия утратила боевой дух, а кроме того, стало известно, что со всех сторон к осажденному городу шли подкрепления. 14 октября был отдан сигнал к отступлению. Турецкая армия понесла огромные потери, тогда как потери венцев были гораздо меньше.

Ибрагим-паша командовал военными действиями во время осады и часто отправлялся осматривать укрепления в цветном тюрбане вместо обычного бело-золотого. Плененный турками граф Христофор фон Цедлиц сказал: «В этом походе главным был Ибрагим-паша, который на этой войне распоряжался и руководил всем». Во время осады, как и во всех кампаниях, военачальники часто старались щедрыми подарками поддержать храбрость солдат. Великого визиря окружали мешки с золотом, которое он раздавал пригоршнями, когда ему приносили голову врага или брали в плен важного человека. Когда золота было недостаточно, чтобы поднять упавший дух солдат во время затянувшейся осады, офицеры с великим визирем во главе заставляли их идти вперед ударами палок, хлыстов и сабель. 12 октября Ибрагим собрал беев Румелии, откровенно рассказал о недовольстве и голоде среди солдат и убеждал предпринять еще одну попытку штурма, обещав, что независимо от его успеха или неудачи после штурма протрубят отступление. Как уже говорилось, штурм состоялся и потерпел провал, осада была снята, и армия отступила. Когда Сулейман покинул Вену, великий визирь оставался некоторое время с конницей недалеко от города, отчасти для прикрытия отступления, отчасти чтобы собрать акынджи, которые разбрелись грабить страну. Также он получил предложение обменять пленных, на что ответил так:

«Ибрагим-паша, милостью Божьей первый визирь, секретарь и главный советник прославленного, великого и непобедимого императора, султана Сулеймана, глава и министр всех его владений, его рабов и санджаков, генералиссимус его армий:

Высокородные, благородные начальники и командиры, получив ваше послание, доставленное вашим гонцом, мы рассмотрели его содержание. Знайте, что мы пришли не затем, чтобы взять ваш город, но только за вашим эрцгерцогом Фердинандом, которого, однако, мы не нашли и потому прождали столько дней, но он так и не объявился. Кроме того, вчера мы освободили трех ваших пленников, на что вам подобает сделать то же с теми, кто находится в ваших руках, какое желание мы выразили вашему гонцу, дабы он объяснил вам на словах. Поэтому вы можете прислать сюда одного из ваших людей, чтобы найти соотечественников, и не тревожьтесь о нашей доброй воле, ибо то, что случилось с людьми из Пешта, не наша вина, а их собственная».

В этом письме Ибрагим подтверждает официальное заявление Сулеймана, а именно что турки желали не взять Вену, а только встретиться с Фердинандом. В полутора километрах от лагеря султан остановился и принял поздравления, как если бы он победил, и раздал награды, причем великий визирь получил четыре драгоценных плаща и пять кошелей (каждый с пятьюстами пиастров).

Следующей крепостью, которую предстояло осадить Ибрагиму-паше, был Кёсег в 1532 году. Это был решающий момент пятой венгерской кампании Сулеймана. Сначала султан без своего визиря занял около тридцати мелких крепостей и затем вместе с фаворитом приступил к большой осаде. Небольшую крепость Кёсег блестяще оборонял Николас Юришиц, который прежде уже встречался с Ибрагимом, будучи послом в Порте.

9 августа великий визирь стал лагерем перед Кёсегом, а три дня спустя прибыл Сулейман. Во время осады применялось много маленьких пушек, самая большая из них стреляла ядрами размером с гусиное яйцо и тем не менее весьма эффективно разрушала укрепления. Помимо непрерывных атак, турки вели подкопы, но прошло двенадцать дней, прежде чем Ибрагим предложил упрямому Юришицу сдаться. Тогда потребовалось произвести еще один штурм, который сначала чуть не провалился из-за одного любопытного эпизода. Находившиеся в городе старики, женщины и дети увидели знамена янычар на стенах и так пронзительно закричали от ужаса и горя, что нападающих охватила паника, как будто им угрожало что-то сверхъестественное, и они бежали. Однако они вернулись с такой яростью, что проделали брешь в стенах, и отважный Юришиц, раненый и беспомощный, был вынужден согласиться на условия Ибрагима. Он воспользовался тем, что узнал характер великого визиря во время посольства в Порте, сыграл на его тщеславии и добился весьма неплохих условий. Кёсег не разграбили, он лишь официально капитулировал, и десяти янычарам позволили на час остаться в городе, чтобы поднять турецкий флаг. «Всемогущий Господь избавил меня и народ от рук тирана, чего я не заслужил и всей моей жизнью», – писал Юришиц в отчете Фердинанду.

Задержка и фактическое поражение в Кёсеге вместе с разгромом другой турецкой армии, которая должна была войти в Австрию через перевал Земмеринг, оказались спасением для Вены. Сулейман объявил, что и не собирался нападать на Вену в эту кампанию; однако его тщательная подготовка и контрподготовка Карла V и Германии предполагала более амбициозную кампанию, чем та, которая в итоге получилась. Как бы то ни было, Сулейман решил уйти, и сразу же после осады Граца, который хорошо оборонялся, он отказался от дальнейших планов и вернулся в Порту.

Заключив мир с Фердинандом в 1533 году, султан временно прекратил действия на северной границе и обратил внимание на два других направления, а именно на усиление военно-морской мощи и покорение Персии. Романические истории о подвигах великого флотоводца Хайр-ад-Дина Барбароссы не относятся к нашей теме, но персидская кампания будет нашей следующей целью.

Со времени воцарения Сулеймана Порта находилась в натянутых отношениях с шахом Персии. Единственная причина, по чему это не привело к открытой войне, состояла в том, что Сулейман больше интересовался венгерскими делами. Но на границах постоянно происходили стычки. Когда шах Тахмасп стал преемником своего отца Исмаила, он не торопился склониться перед турецким самодержцем и потому отмахнулся от заносчивого письма Сулеймана с угрозами. Казалось, наконец настал благоприятный момент привести эти угрозы в исполнение. Предлогом послужило то, что хан Битлиса изменил османам и перешел на сторону персидского шаха, в то время как персы были в ярости из-за того, что персидский правитель Азербайджана и Багдада перешел к туркам и принес им ключи от Багдада. Правителя убили, и персы снова взяли Багдад, и тогда Сулейман решил немедленно начать войну.

Ибрагима, снова назначенного сераскиром, султан отправил в Персию вернуть Битлис и Багдад. Он с армией дошел до Конии, где ему принесли голову Шереф-бея, после чего он отправился в Алеппо, чтобы остановиться на зиму. Зимой в свободное время он взял несколько соседних крепостей. Затем он планировал идти на Багдад, но дефтердар Искендер Челеби, который тоже участвовал в походе, убеждал немедленно наступать на Тебриз, недавно оставленный шахом, говоря, что падение Тебриза гарантирует взятие Багдада. Ибрагим согласился с предложением Искендера и подошел к Тебризу 13 июля 1534 года. Покорив по пути множество крепостей, он с триумфом вошел в персидскую столицу. Чтобы не предавать ее ужасам турецкой оккупации, он назначил в Тебризе судью и оставил сильную охрану, проявив этим необычайное самообладание для турецкого завоевателя. В тот раз он потерял одну из своих армий в теснине Кисельджедаг, но в остальном одерживал лишь победы.

27 сентября Сулейман присоединился к великому визирю в Ауджане и сразу же наградил его и других бейлербеев за успехи. Объединенные армии продолжили поход к Хамадану. Осенняя погода очень затруднила переход через горы. Многие вьючные животные умерли, артиллерия застревала на плохих дорогах. В таком тяжелом положении армию атаковал противник, и турки потеряли много людей и припасов.

Наконец армия достигла Багдада. Правитель прислал гонца с известием, что он сдается, и потом, чтобы наверняка остаться целым и невредимым, бежал. Великий визирь сразу же занял город, закрыл ворота, чтобы предотвратить разграбление, и послал ключи от города Сулейману, который еще не подошел. Багдад был ключевым пунктом Персидской империи и имел величайшее военное значение. Армия пробыла там четыре месяца, пока султан готовил новые завоевания. 2 апреля 1535 года турецкая армия отправилась назад в столицу, за три месяца дошла до Тебриза и оттуда через шесть месяцев вернулась в Стамбул.

В этой кампании Ибрагим сражался мало и мало применял артиллерию и мины, в чем был так силен. Успехом кампания была обязана ужасу, который внушала турецкая армия, и терпению, с которым она совершала свои грозные походы, равные прославленным походам античных полководцев. Фердинанд написал Ибрагиму и поздравил его с успехом.

Это была последняя кампания Ибрагима. Его жизненный путь оборвался в этой точке. Во время персидской экспедиции с великим визирем кое-что произошло, но это относится не к теме его полководческих талантов, а к следующей главе, где мы будем говорить о его крахе.

Во всех кампаниях Ибрагим-паша показал себя одаренным и, как правило, успешным военачальником. Из всех битв и осад он потерпел поражение только в Вене и в Кёсеге, хотя номинально победил. Он блестяще руководил атакой, особенно артиллерией, как показывает битва при Мохаче. Он превосходно разбирался в минах, подкопах и осадах, даже если ему не удалось покорить Вену. Он сохранял силу в дальних походах, как свидетельствует персидская экспедиция. Как правило, он уверенно держал в руках своих солдат, хотя в Вене ему не удалось воодушевить их на большие свершения. Сам он был смел и бесстрашен и лично вел войска, невзирая ни на какие опасности. Кажется, он был менее жесток, чем турецкие завоеватели, хотя его войска и совершали ужасные зверства. Он, по заведенному обычаю, позволял грабить страну, что делало войну такой привлекательной для турецкого солдата. Он ценил доблесть даже во врагах, как показывает случай с Цедлицем, взятым в плен и потом освобожденным. Честь за победы этого периода нужно разделить между султаном Сулейманом и его великим визирем, который смог довести до удачного завершения все планы Сулеймана, как военные, так и дипломатические.

Глава 5 Крах Ибрагима

5 марта 1536 года Ибрагим-паша отправился в султанский дворец в Стамбуле, чтобы отобедать с султаном и провести ночь в его покоях, по давнишнему обыкновению. Утром нашли его мертвое тело, отметины на котором показывали, что его задушили в ходе яростной борьбы. Лошадь с черной упряжью привезла обесчещенный труп домой, и он был немедленно похоронен в монастыре дервишей в Галате, и даже надгробие не отмечало место его последнего пристанища. Все его огромное состояние перешло в руки султана, и об Ибрагиме-паше, могущественном великом визире, прекратили говорить и думать, как если бы он не правил империей тринадцать лет.

Чем вызвано это внезапное охлаждение Сулеймана к бывшему фавориту? Разумеется, у Ибрагима было множество врагов, и самыми влиятельными среди них были дефтердар Искендер Челеби и Роксолана, любимая жена Сулеймана. Кажется, они вдвоем годами трудились над тем, чтобы настроить Сулеймана против великого визиря, но очень долго без успеха. В чем же они могли обвинить его?

Ибрагим, как мы помним, был по рождению христианином и, по всей вероятности, лишь формально принял ислам, а не по убеждению. На протяжении его жизни в нем то и дело проявлялись христианские склонности и каждый раз вредили его репутации. Например, как в случае с еретиком Кабизом, в излишней снисходительности к которому обвиняли Ибрагима. Еще одной иллюстрацией того, что он не разделял мусульманских предрассудков, был случай, когда он привез домой три статуи из королевского дворца в Буде и установил их на Ипподроме. Это противоречило исламскому запрету на изображение чего бы то ни было на небе вверху, на земле внизу и в воде ниже земли. Хотя отличавшийся терпимостью султан поддержал Ибрагима, окружающие с ужасом возроптали. Ибрагима называли идолопоклонником, и поэт Фигам Челеби сочинил против него сатирическую эпиграмму, которую так и не забыли. Она гласила:

Два Ибрагима пришли в мир;

Один разрушил идолов, другой их установил^[13].

Дерзкий поэт поплатился за свое остроумие жизнью, но эпиграмма ушла в народ. По мере роста его могущества Иб рагим все больше терял осторожность в религиозных вопросах. Современник писал: «Своевольный паша в начале своего восхождения во всех отношениях соблюдал священный закон, а также обыкновенно советовался с мудрецами во всех своих делах; и его вера в ислам была так крепка, что, если кто-нибудь приносил ему Коран, он вежливо поднимался на ноги, целовал его, прикладывал ко лбу и держал не ниже груди. Но позднее, когда он отправился сераскиром в Багдад и стал якшаться с бесстыдниками и глупцами, его характер изменился так, что он ценил жизнь невинного человека не выше пыли, и, если кто-то приносил ему в дар Коран или прекрасно написанную рукопись, то, видя его приближение, Ибрагим приходил в гнев и отвергал подарок, говоря: «Зачем ты несешь это мне? У меня без счета хороших книг», а иногда он поносил этого человека».

Венецианцы, по-видимому, считали, что Ибрагим к ним благоволит, и в нужде христиане империи обращались к нему за помощью, и иногда он избавлял их от заключения и смерти. Его родители так и оставались христианами. Сомнительно, что все это могло бы сыграть против великого визиря; но с его стороны было очень неразумно проявлять вышеописанное неуважение к чувствам мусульман, которое дало бы его врагам предлог очернить его, хотя маловероятно, что это само по себе сильно повлияло бы на доверие к нему султана, правителя, известного терпимостью к другим религиям. Но Ибрагим позволил себе другой опрометчивый поступок, гораздо более опасный.

Рассматривая жизненный путь Ибрагима, мы видели, как он постепенно приобрел огромную власть и с каким удивлением европейские послы выслушивали речи Ибрагима о его положении в государстве. Он фактически управлял Османской империей, но забыл об одном важном обстоятельстве: он полностью находился в руках султана, который мог по собственному капризу отправить его в опалу или казнить: визирь был всего лишь тенью «тени Бога» на земле^[14].

Во время персидского похода он допустил серьезную ошибку: принял титул сера скира-султана. Хотя, как говорит фон Хаммер, мелкие курдские князьки страны, в которой тогда находился Ибрагим, именовали себя «султанами», в Константинополе был только один султан, и присваивать его титул означало навлечь на себя обвинения в противозаконных притязаниях. Тем более что Ахмед-паша назвал себя султаном, когда поднял мятеж в Египте, и такой поступок наверняка был прочно связан с изменой в уме Сулеймана. Множество придворных готовы были именно так представить перед султаном поступок Ибрагима. На такое обвинение Сулейман едва ли закрыл бы глаза, даже если бы не сразу в него поверил.

Непосредственной причиной гибели Ибрагима стал его конфликт с Искендером Челеби. Между ними много лет назад сложились отношения взаимной неприязни. Когда Ибрагима отправили в Египет, с ним был и Искендер. Богатство и могущество Ибрагима были источником зависти для дефтердара, тогда как великий визирь недолюбливал его как человека. Во время персидского похода тлеющая ненависть прорвалась открытым пламенем. Когда Ибрагим собрался взять титул сераскира-султана, дефтердар попытался отговорить его и этим вызвал гнев Ибрагима. Кроме того, и дефтердар, и великий визирь напоказ щеголяли своим богатством и старались посылать в армию больше солдат в более богатой экипировке, чем другой, и оба считали друг друга скупыми. Дело дошло до взаимных оскорблений. В конце концов Ибрагим обвинил дефтердара в том, что тот взял деньги из султанской казны, и привел свидетелей, давших показания против него. Вероятно, свидетели были подкуплены Ибрагимом. Так вражда превратилась в смертельную войну. Ибрагим, безусловно, понимал, что если Искендер уцелеет, то погибнет он сам. Поэтому он добился того, чтобы казначея постигло бесчестье и казнь, но этим не гарантировал собственной безопасности. Искендера Челеби обвинили в интригах против султана и в растрате государственных средств и повесили в Багдаде. По дороге к виселице он сделал последний выстрел в своего убийцу. Челеби попросил перо и бумагу и написал показание о том, что не только он виновен в заговоре с персами, но и сам Ибрагим, и что визирь, соблазненный персидским золотом, задумал устроить покушение на Сулеймана. Как бы мы ни сомневались в честности этого заявления Искендера, которое должно было привести его врага к погибели, турецкий султан вряд ли стал бы сомневаться, так как у турок слова умирающего или ведомого на казнь на суде перевешивали показания сорока обычных свидетелей^[15].

Находчивый совет «ученого человека» о том, как одновременно нарушить и не нарушить клятву, кажется правдоподобным, так как вполне соответствует турецким обыкновениям, но Бодье не ссылается ни на какие источники, и я не нашла ни одного упоминания об этом ни в одном другом документе.

Как рассказывают турецкие летописцы, Сулейман еще больше убедился в виновности великого визиря после видения, в котором ему явился казненный дефтердар в ореоле ангельского света. Он упрекнул Сулеймана, что тот слишком отдался во власть визиря, и потом набросился на султана, как бы желая его задушить. Сулейман, сразу же убедившись в виновности Ибрагима и в угрозе, которую тот представлял для его власти, предпринял тайные шаги, ничего не сказав визирю. Он не стал открыто предъявлять обвинения фавориту и не дал ему шанса оправдаться, а быстро избавился от него. Как сказал Ламартин: «Жизнь Ибрагима закончилась без превратностей и, возможно, без иных преступлений, кроме величия». Блестящая тринадцатилетняя карьера, даже если она окончилась внезапным бесчестьем и смертью, – такой судьбе могут позавидовать многие. Скоропостижная гибель Ибрагима имеет не одну параллель в турецкой истории, полной сенсационных взлетов и падений. Даже в течение только его жизни мы видели пример Ахмеда-паши в Египте и Искендера Челеби, которые вознеслись на большую высоту, откуда быстро рухнули к позору и смерти. Именно такая почти безграничная возможность возвышения в сочетании с постоянным риском краха, делала притягательной жизнь турецкого государственного деятеля. Едва ли могла найтись слишком высокая преграда, которая помешала бы человеку достичь величия. С другой стороны, никто не мог быть уверенным, что в один день не лишится власти, богатства и титулов из-за минутного каприза государя, который мог резко положить всему конец. Даже сам султан мог внезапно оказаться в тюрьме или могиле, в то время как его преемника возьмут из тюрьмы или гарема и возведут на высокий трон. Нигде жизнь с ее возможностями не была такой же непредсказуемой, как на османском троне или вблизи него.

В заключение давайте посмотрим на отношение Ибрагима к Сулейману. Был он изменником или нет? Бодье рассказывает, что Сулейман предъявил Ибрагиму его собственные письма Карлу V и Фердинанду и что у Ибрагима были тайные сношения с австрийцами. Среди документов в коллекции Гевая, которая представляется довольно полным собранием корреспонденции между Ибрагимом и австрийцами, нет таких писем, их нет и ни в одной другой коллекции, да и сами австрийцы о таких документах не упоминают. При этом, напротив, у нас есть депеши от Фердинанда Ибрагиму от 23 марта 1535 года, 5 июля 1535 года и 14 марта 1536 года, где он выражает надежду на то, что Ибрагим и дальше будет занимать свой пост, и благодарность за его старания по сохранению мира между двумя их странами.

Обвинение в тайной договоренности с австрийцами, о котором говорилось в связи с осадой Вены, мы можем отбросить, так как для него недостаточно данных. Что бы выиграл Ибрагим, согласившись на деньги или почести от Карла? Разве мог Карл дать ему хотя бы половину того, чем пожаловал его султан? Аналогичное обвинение, высказанное Искендером Челеби перед эшафотом, – якобы персы золотом подкупили Ибрагима, чтобы он совершил покушение на султана, – не выдерживает критики по следующим причинам: во-первых, отсутствуют какие бы то ни было другие свидетели, кроме Искендера, во-вторых, нельзя доверять свидетельству самого заклятого и смертельного врага, и, в-третьих, персы не в состоянии были предложить Ибрагиму ничего сравнимого с богатством и властью, которыми он обладал в качестве великого визиря.

Думаю, можно уверенно отмести обвинения в подкупе Ибрагима персами или австрийцами. Но остается еще самое серьезное обвинение. Хотел ли он свергнуть своего повелителя и сам стать султаном? И снова источники молчат или говорят двусмысленно. Давайте справимся у турецких историков. «Он попал в сеть фантазии о монаршей власти и положении», – говорит Осман-заде, и, возможно, он имеет в виду не более чем манию величия, признаки которой проявлялись у визиря. Садулла Саид-эфенди выражается так же туманно: «Возможно, Ибрагим запутался в сети мыслей о сотовариществе с султаном». Шереф считал смерть Ибрагима справедливым наказанием за то, как он поступил с Искендером, но обходится без категорических обвинений. Венецианцы лишь очень невразумительно говорят, что «он любил себя больше своего господина и желал единолично владеть миром, где пользовался большим уважением».

Гийом Постель берет некоторые обвинения против Ибрагима и разбирает их следующим образом: 1. Соучастие вместе с дефтердаром в грабежах и мародерстве. С этим Постель соглашается, рассказывая, сколько награбил Ибрагим во всех своих походах.

2. То, что он был христианином. У нас нет необходимости углубляться в этот вопрос.

3. Договоренности с императором. 4. Договоренности с шахом Персии. 5. Желание стать султаном. 6. Желание посадить на трон сына Сулеймана Мустафу. По мнению Постеля, Ибрагим определенно не имел договоренностей с императором, и это доказывается тем, что Карл не воспользовался беспрецедентной возможностью напасть на Турцию, когда та вела войну с Персией. Аргумент кажется нам убедительным. Кроме того, Постель прибавляет слабый довод, что Ибрагим не выносил, когда при нем говорили об императоре. Обвинение в связях с шахом возникло из-за первых потерь в персидской кампании, и Постель его отметает, потому что Ибрагим в них не виноват. Обвинять его в желании посадить на трон Мустафу безосновательно и бессмысленно, поскольку великий визирь ничего бы не выиграл от такой перемены. Что касается обвинения в желании самому сесть на трон, то Постель опровергает его одним доводом: это было слишком опасно, чтобы даже пытаться.

В отсутствие каких-либо фактов, говорящих о том, что Ибрагим хотел узурпировать трон, мы можем рассуждать только о вероятностях. Это правда, что он любил власть и был очень честолюбив. Был ли он настолько безумен, чтобы думать, будто он мог бы сменить Сулеймана на троне, который до тех пор занимали исключительно представители династии Османа, и будто он мог бы удержаться на нем наперекор возмущению народа, мусульманского до глубины души, а также и армии и религиозных вождей; мог ли он настолько потерять разум, чтобы думать, будто он, будучи рабом и родившись христианином, может занять более выгодное положение, чем то, которое он уже занимал по милости Сулеймана, – на эти вопросы мы можем ответить только тем, что в государственных делах он по-прежнему показывал ясный и хладнокровный ум. Если он и забыл о верности своему повелителю и другу, то это похоронено вместе с ним в галатском монастыре.

Блестящий путь Ибрагима-паши оборвался. Каковы были результаты тринадцати лет его власти? Он привел турецких солдат к вратам Вены на западе, Багдада и Тебриза на востоке, его почти неизменно успешное военное руководство внесло свой вклад в великую славу османской армии. И в одиночку, и под началом султана он показал себя способным стратегом и бесстрашным воином. Он установил дипломатические отношения с Европой, одним из его наименьших свершений был первый договор с французами, и он показал себя умным, верным интересам Сулеймана и сильным, если и не очень тонким дипломатом. В роли администратора он мудро использовал свое короткое пребывание в Египте, он управлял Румелией умело и уверенно, даже если и не сумел заметно подняться над уровнем своего времени. В нем было достоинство, внушительность и блеск, которые он делил со своим государем султаном. Он, конечно, не забывал о своих интересах, приобрел огромное богатство и влияние, но нет никаких доказательств, что он когда-либо пренебрегал интересами господина, и он не раз доказывал свою верность и неподкупность.

Значение Ибрагима в турецкой истории отчасти в том, какие грандиозные дипломатические перемены и завоевания он осуществил вместе с Сулейманом, отчасти в том, что он был первым великим визирем из народа, который обладал огромной властью, и что с него началось правление визирей и фаворитов, сыгравших важную роль в последующей истории Турции. Хотя мы и признаем опасности фаворитизма, однако мы должны признать, что Турция имела гораздо больше возможностей при таких способных визирях, как Соколлу Мех мед-паша и Кёпрюлю, чем под властью случайных султанов Османской династии, которые после Сулеймана Великолепного дали стране мало великих правителей.

Западу история Ибрагима интересна не только тем, что Турция вошла в дружественный контакт с Европой, но, может быть, больше тем, что она является ярчайшей и подробнейшей иллюстрацией любопытных аномалий, романтических возможностей и странностей турецкого режима, и еще тем светом, который жизнь Ибрагима проливает на европейских правителей и армии той эпохи.

Примечания

Он лично говорил послу Царе в 1532 году, что родился в одну неделю с Сулейманом. (Здесь и далее примеч. авт.)

(обратно)

Гийом Постель (1560) рассказывает немного другую версию. По его словам, в правление Селима I Ибрагима отдали в солдаты, а потом продали Искендеру Челеби, казначею Анатолии. Это интересно ввиду его последующих отношений с Искендером, но не подтверждается другими документами.

(обратно)

Ага – титул начальника янычар или некоторых групп придворных слуг.

(обратно)

«В Турции мало нищих, потому что те, кто просит подаяния у христиан, у турок занимаются рабской работой. Если раб охромеет, его хозяин обязан содержать его, однако и самый хромой из них приносит хозяину некоторую прибыль».

Здесь пропустим защиту рабства. Бусбек продолжает: «Турки делают большую выгоду на рабах; ибо если обычный турок приводит домой одного или двух рабов, которых он взял в плен на войне, то он считает, что неплохо повоевал и добыча стоила стараний. Обычного раба продают у них за 40 – 50 крон, но если он молод и красив и имеет навыки в каком-нибудь занятии, то цена его вырастает вдвое. По этому можно судить, насколько выгодны для турок их набеги, когда из одного похода они приводят в страну от пяти до шести тысяч пленников» (1774 г.).

(обратно)

Ср. также у Кантемира: «Сулейман отдал Ибрагиму свою сестру в жены». Йорга, с другой стороны, говорит, что Ибрагим женился на дочери Искендера Челеби, но я больше нигде не видела такого же утверждения, кроме одного двусмысленного пассажа у Солак-заде: «Между Искендером и Ибрагимом-пашой существовали отношения отца и сына». Абдурахман Шереф пишет: «Некоторые историки говорят, что Ибрагим был зятем султана». Пенчеви и венецианский бальи Брагадино и Пьетро Дзен, подробно рассказывая о свадебном пире, ничего не говорят о невесте.

(обратно)

Так прозвали место мирных переговоров Генриха VIII Английского и Франциска I Французского, проходивших с 7 по 24 июня 1520 года, и саму эту встречу из-за необыкновенной роскоши свиты обоих королей.

(обратно)

Сухейла в «Истории Египта» говорит, что первоначально сам Сулейман хотел отправиться в Египет, но великий визирь сказал: «Если нами будет руководить справедливый правитель, то и нас будет достаточно для этого дела», после чего был назначен главой похода.

(обратно)

В Венеции существовала традиция: дож бросал в воду перстень, обручаясь с морем. Церемония символизировала морское могущество Венеции и должна была обеспечить благоприятные условия для венецианского флота.

(обратно)

Солак-заде пишет: «Король Франции возжелал расширить свои владения и намеревался вырвать корону Венгрии из рук венгерского короля, и в конце концов они много воевали друг с другом. После этого при помощи короля Испании Франциск был взят в плен и несколько крепостей захвачено, и он бежал, но в такой крайности был пойман и заперт в неприступной крепости. Желая отомстить врагу, он не нашел иного средства, кроме как обратиться к падишаху ислама. Он отправил посла в благословенную Порту с письмом, где в самых уничижительных словах говорилось так: «Если благословенный султан покарает короля Венгрии, мы встанем против короля Испании, чтобы отомстить ему. Мы молим и призываем султана всего мира отказать этому гордецу. А после того мы будем рабами его превосходительства падишаха, господина времени и пространства и могущественного властелина». Султан в своей милости и славе сжалился над ним и в ответ на эту смиренную мольбу и просьбу решил пойти войной на этого короля, полного жестоких умыслов, как мы увидим дальше».

(обратно)

«В дни Османской империи, – пишет об этом периоде Мензис, – каждая из семи башен древнего Византийского замка имела свое назначение: в одной хранилось золото; в другой – серебряные монеты; в третьей – золотая и серебряная утварь и драгоценности; в четвертой – ценные древности; в пятой – древние монеты и другие предметы, которые в основном собрал Селим I во время походов в Персию и Египет; шестая была чем-то вроде арсенала; а седьмую отвели под архивы. После Селима II семь башен использовались в качестве тюрьмы для высокопоставленных осужденных, а также в качестве арсенала».

(обратно)

Послу фон Царе он сказал: «У моего повелителя много санджакбеев, которые гораздо могущественнее Фердинанда, и у них больше земли, власти и подданных, чем у него».

(обратно)

Королю Людовику было в то время 20 лет.

(обратно)

Ибрагим в исламе соответствует библейскому Аврааму.

(обратно)

«Тень Бога» – обычный титул султана.

(обратно)

Бодье рассказывает следующую историю, которая, вероятно, является легендой: «Мать Сулеймана и его жена Роксолана, слыша людской ропот против фаворита и то, что говорят о нем мудрецы, рассказали обо всем Сулейману. Больше того, когда они трудились над тем, чтобы лишить его величия, они узнали, что паша благоволит к австрийцам и ведет тайную переписку с Карлом V. Когда об этой измене рассказали Сулейману, он решил предать Ибрагима смерти, но потребовал освободить его от клятвы, данной Ибрагиму, что не подвергнет его немилости до конца своей жизни. Один ученый человек посоветовал ему удобное средство освободиться от паши и при этом сдержать слово. «Ты поклялся, государь, не предавать его смерти, пока жив, так вели задушить его во время твоего сна. Жизнь – это действие в бодрствовании, а тот, кто спит, как бы и не жив; так что ты можешь наказать его за неверность и не нарушить клятвы». Сулейман послал за Ибрагимом и после ужина показал ему его же преступления в письмах к Карлу V и Фердинанду, упрекнул его в неблагодарности и приказал своим немым задушить фаворита, пока он сам будет спать. После чего удалился в спальню».

(обратно)

Оглавление

· Вступление

· Глава 1 Возвышение Ибрагима

· Глава 2 Ибрагим-правитель

· Глава 3 Ибрагим-дипломат

· Глава 4 Ибрагим-полководец

· Глава 5 Крах Ибрагима