Тема I. Политология как самостоятельная научная дисциплина: этапы формирования, предмет, цели и задачи 28 страница

Что касается справедливости в собственном смысле слова, то о ней можно говорить лишь в том случае, если сами цели, установки и правила реализации профессионализма являются справедли­выми. Нужно учесть и то, что справедливость, как и право, предполагает беспристрастность, исключение личных симпатий или антипатий при ее осуществлении. Как писал О. Хеффе, «...справедливость подразумевает такое строгое требование беспристрастности, которое не позволяет использовать собст­венные предпочтения, идеалы и ценностные представления в качестве критерия». Если этого нет, то сам принцип справедливости оказывается под угрозой. Очевидно, что в методологи­ческом плане справедливость не противоречит правовому прин­ципу, который всецело построен на признании непредвзятости и равного отношения ко всем людям при условии, что при этом не нарушаются права других людей.

Но тем не менее необходимо провести линию разграничения между правом и нравственностью. Здесь особо важное значение имеет соблюдение принципа так называемого золотого правила, которое, хотя, возможно, и не в вполне осознанной форме дей­ствовало уже в доисторические времена и в более или менее чет­кой форме сформулировано мыслителями древности. Суть его вы­ражается в следующей максиме: «не делай другим то, что ты не хотел бы, чтобы другие делали тебе». С всей очевидностью золотое правило предусматривает признание каждым челове­ком наряду с собственными правами и интересами также прав и интересов остальных своих сограждан. В политике при реали­зации данной максимы особенно важно не допустить перегиба в ка­кую-либо одну сторону: профессионализма в ущерб нравственно­сти и, наоборот, нравственного начала в ущерб профессионализму, или же подчинения императивов права императивам нравст­венности и наоборот.

Подчинение права нравственности означало бы стремление к на­сильственному насаждению справедливости и добра и могло бы привести к всевластию государства. Об обоснованности этого те­зиса со всей очевидностью свидетельствует опыт тоталитаризма, где политика всецело была подчинена идеологии, претендовав­шей на принудительное осчастливление всех людей. Здесь бы­ла предпринята попытка соединить, как сказал Н. Бердяев, правду-истину с правдой-справедливостью, причем со своеоб­разно понимаемой правдой-справедливостью — распределитель­но-уравнительной. В результате истина оказалась принесенной в жертву соблазну великого инквизитора, требующего отказа от нее во имя народного блага.

Подлинная любовь к народу не может основываться на игно­рировании истины, какой бы горькой и неприятной она ни бы­ла. Однако вычленение и определение истины в сфере полити­ческого — задача особенно трудная. В данном случае не всегда продуктивен и выбор некоей средней линии, если она построена на замалчивании «неприятных» или «неприемлемых» фактов жиз­ни. Любой политик так или иначе сталкивается с вечной и в сущ­ности неразрешимой антиномией между справедливостью и эф­фективностью, свободой и равенством. Весь мировой опыт дает достаточно примеров, показывающих, что эффективное функци­онирование любых сфер жизнедеятельности и в первую очередь социально-экономической требует конкуренции, которая порой не знает пощады к людским судьбам, а порой и к самой челове­ческой жизни. Но такова жизнь! Без конкуренции, без соперни­чества она чахнет и рано или поздно прекращается. Как пред­ставляется, с точки зрения императивов свободы противоречие между требованиями социальной справедливости и потребностя­ми экономической эффективности в современном индустриаль­ном обществе остается неразрешимым.

Вместе с тем любая общественно-политическая система, лю­бой режим не могут сколько-нибудь длительное время сущест­вовать без легимитизации, которая в свою очередь не может су­ществовать хотя бы без видимости соблюдения элементарных норм справедливости. Более того, справедливость — это один из кра­еугольных камней любой теории легитимности. Поэтому правы те авторы, которые говорят, что фундамент капиталистической системы рушится, если нельзя доказать, что она основывается на принципах справедливости. Не случайно, даже самые тира­нические режимы неизменно декларируют свою привержен­ность принципам справедливости. Истинная же справедливость требует относиться ко всем людям как к равным, но в то же вре­мя не приемлет стремления принуждать их стать равными, по­скольку это требовало бы административного уравнения не рав­ных по своим способностям людей, что в свою очередь означало бы неравное и, следовательно, несправедливое отношение к ним.

В трактовке этого вопроса существует самый широкий спектр мнений. Если левые решительно выступают за так называемую перераспредилительную справедливость, то консерваторы усма­тривают в ней ущемление свободы тех, кто облагается налога­ми для обеспечения фондов распределения. Как считал, напри­мер, видный представитель консерватизма Ф. фон Хайек, справедливость предполагает распределение или перераспреде­ление материальных благ, а это со своей стороны предполагает распределителя, который осуществляет этот акт в соответствии со своим субъективным пониманием добра и зла, справедливо­сти. В свободном обществе и при рыночной экономике вообще нель­зя вести речь о социальной справедливости, поскольку в этом слу­чае нет и не должно быть распределения или перераспределения. Все действия совершаются естественным путем, и каждый участвующий в этом механизме получает свое. Речь может идти о по­мощи людям при несчастном случае, стихийных бедствиях, бо­лезни, катастрофе, но не об исправлении социальной справедли­вости и восстановлении справедливости.

По мнению части либералов, близких к консерваторам, спра­ведливость — это прежде всего политическая или формальная справедливость, имеющая в виду прежде всего гарантии реали­зации прав и свобод каждого члена общества. Главную ошибку сторонников социальной справедливости либералы усматривают в том, что они якобы неправомерно смешивают фундаменталь­ные права, вытекающие из самой природы человека, с социаль­ными правами, которые по отношению к первым носят вторич­ный характер. Если государство обеспечивает равенство всех граждан перед законом, равные права на участие в политичес­кой жизни и равенство возможностей в социально-экономичес­кой сфере, то отпадает сам вопрос о социальной справедливос­ти, поскольку в демократическом плюралистическом обществе каждый человек сам способен обеспечить свое материальное благосостояние.

Иной точки зрения придерживается большинство либера­лов, позиции которых в наиболее четкой форме сформулировал Дж. Роулс. Предложенная им теория в последние два-три деся­тилетия пользуется наибольшей популярностью. «При отсутст­вии определенной меры соглашения о том, что есть справедли­вое и несправедливое,— писал Роулс,— гораздо сложнее людям результативно координировать свои планы для достижения ус­тойчивого и взаимовыгодного сотрудничества. И поскольку концепция справедливости определяет права и обязанности, а так­же распределительные отношения в обществе, то ее действен­ными способами можно решить проблемы продуктивности, координации и устойчивости общества. Из всего этого следу­ет широкий контекст справедливости: предпочтительнее та теория, результаты которой более желательны людям».

Как считал Роулс, подобно тому, как истина составляет глав­ную добродетель науки, справедливость есть главная добродетель общества. Независимо от своей стройности и привлекательнос­ти любая теория подлежит замене, если обнаруживается ее не­соответствие фактам. То же самое и в отношении общественных институтов и законов, если они продемонстрировали свою неспра­ведливость. В силу того, что любой индивид пользуется правом неприкосновенности своей личности, ни одно общество, претен­дующее на приверженность принципам справедливости, не впра­ве нарушить это право под каким бы то ни было предлогом. По­добно тому, как единственным оправданием применения ошибоч­ной теории является отсутствие лучшей, так и «несправедливость становится терпимой, если необходимо избежать еще большей не­справедливости».

Долг общества — обеспечить своим членам условия для до­стойной жизни. У общества не может быть целей, отличных от целей своих членов. Поэтому гражданство представляет собой не только юридически-правовой статус, но и социальное состояние. Равенство перед законом и связанные с этим гражданские пра­ва в правовом государстве — это лишь один из аспектов жизни, который необходимо дополнить социально-экономическими пра­вами. Очевидно, что обеспечение подлинной свободы в общест­ве предполагает, чтобы каждый человек стал гражданином не толь­ко в юридическом и политическом, но также и в социальном плане. Политическое равенство — это не самоцель, а исходное состоя­ние, которое создает равные для всех условия выбора. Оно слу­жит фундаментом, на котором процветает свобода. Свобода ос­тается недостижимой мечтой, пока каждому члену общества не будет обеспечен равный доступ ко всему разнообразию жизнен­ных шансов.

Это предполагает создание защитных мер, дабы никто не мог пасть ниже общего исходного статуса. Одной из важнейших функций гражданского общества и правового государства явля­ется обеспечение минимально необходимых средств существова­ния для всех своих членов, прежде всего тех, которые в силу раз­ных причин не в состоянии это делать сами (инвалиды, больные, престарелые, дети-сироты и др.). Первоначально эту задачу вы­полняли главным образом разного рода институты гражданско­го общества, такие как кровно-родственные, сельские, сосед­ские общины, церковные организации, благотворительные организации и фонды, профессиональные общества, профсоюзы. Однако в силу различных причин в XX в. значительную, все бо­лее растущую часть ответственности за обеспечение необходимо­го уровня жизни людей взяло на себя государство. Более того, в индустриально развитых странах, где неуклонно расширяют­ся социальные программы, осуществляемые государством, утвер­дилось так называемое государство благосостояния, часть деятель­ности которого составляет реализация широкого комплекса программ, призванных обеспечить приемлемый уровень жизни экономически и социально незащищенным слоям населения — старикам, инвалидам, всем категориям нетрудоспособных членов общества. В качестве одной из главных целей государства бла­госостояния его приверженцы выдвинули «расширение» демо­кратии, предоставление всем членам общества не только юридических и политических, но также социальных прав путем справедливого с их точки зрения перераспределения доходов. Со­циал-демократы и либеральные реформаторы рассматривают го­сударство благосостояния как гарант обеспечения социальной справедливости. В настоящее время выполнение социальных программ стало неотъемлемой частью деятельности правового государства, одним из главных показателей его превращения в государство благосостояния.

Антиномия между равенством и свободой

При решении проблемы справедливости перед любым поли­тиком так или иначе встает вопрос о свободе и равенстве, пра­вах и обязанностях человека и гражданина. Ключевое место здесь занимает идея личной свободы. Она выступает как источник и права, и нравственности. Сам факт утверждения граждан­ского начала тесно связан с упрочением идеи свободы личности. Максимум гражданской свободы обеспечивает максимум нрав­ственной свободы. Вместе с тем, как подчеркивал Ф.М.Достоев­ский, если исповедовать свободу без внутреннего самоограниче­ния, она ведет к распущенности. Свобода личности имеет смысл лишь в соотнесенности с чем-то другим, о ней как о ценности мож­но говорить лишь в отношениях между людьми. С этой точки зрения свобода составляет важную, но не единственную сущностную характеристику человека. Будучи разумно-нравственным суще­ством, человек, живя и действуя, не только преследует собствен­ные эгоистические цели и интересы, но сознательно руководст­вуется сверхличными, стоящими над ним началами и законами. Сверхличными, потому что отдельно взятый индивид немыслим вне общества и общественных связей. Человек, взятый сам по се­бе, не может быть мерой всех вещей. Он может выступать лишь как существо нравственно-разумное, руководствующееся осново­полагающими морально-этическими нормами и установками, составляющими некую невидимую ось, обеспечивающую сущностное единство общества.

В данном контексте, как отмечал А. Камю, «абсолютная сво­бода — это насмешка над справедливостью. Абсолютная справед­ливость — это отрицание свободы. Животворность обоих поня­тий зависит от их взаимного самоограничения. Никто не сочтет свой удел свободным, если он в то же время несправедлив, и справедливым — если он не свободен». Самый что ни на есть совершенный и справедливый политический порядок содержит предписания и запреты, призванные так или иначе ограничивать противоречащие установленным правовым нормам действия граждан путем применения или угрозы применения насилия, т.е. ограничения свободы. В то же время социальная справедли­вость, построенная на уравнении всех и вся, при одновременном игнорировании свободы волеизъявления личности может приве­сти прямо к противоположному. Достаточно вспомнить, что именем справедливости, равенства и иных благородных ценно­стей было совершено немало преступлений, в том числе и в на­шей стране. Ради достижения иллюзорной справедливости тота­литаризм, например, на деле узаконил самую вопиющую несправедливость. Суля людям чудеса социально-экономическо­го, политического и нравственного прогресса, он вынудил людей смириться с чудовищными преступлениями.

С точки зрения ранжировки и определения приоритетности целей и средств их достижения актуальна проблема соотноше­ния идеального и реального в политике. Выше указывалось, что этика, в том числе и политическая, включает в себя элемент идеала и соответственно идею о конечных целях общества. Ес­тественно, что в точке пересечения этики и политики особую ак­тивность приобретает вопрос об общественном идеале, а также о соотношении целей и средств. «Что всегда превращало государ­ство в ад на земле, так это попытки сделать его земным раем»,— писал Ф.Гельдерлин. Попытка определить конечную цель поли­тического действия, тем более реализацию идеала совершенно­го общества, в сущности не согласуется с основными принципа­ми как моральной философии, так и самой природы человека. В истории не было и не могло быть прямолинейного движения к добру, совершенству, справедливости, счастью. Ибо сам чело­век является средоточием как светлых, так и темных, как «бо­жественных», так и «дьявольских» начал, начал добра и зла.

Мораль и морально-этические императивы следует рассмат­ривать в качестве идеалов, которые в реально существующем ми­ре большей частью недостижимы. Более того, сама постановка вопроса об «окончательном решении», полной реализации той или иной идеальной политической модели или конечной цели чре­вата огромными опасностями для самой человеческой свободы и соответственно опасностью аннигиляции самой морали и нрав­ственности. Часто приходится выбирать не между абсолютным и добром и злом, а между меньшим и большим злом. В данной связи интерес представляет постановка вопроса М. Вебером, ко­торый проводил различие между этикой ответственности (verantwortungsethik) и этикой убеждений (gesinnungsethik).

Этика ответственности вырабатывается из понимания слож­ности моральной ситуации в сфере действия политики. Дело в 'том, что политика нередко сопряжена с принуждением и насилием, моральные последствия которых заранее невозможно предвидеть. Невзирая на то, что с моральной точки зрения принуждение все­гда оценивается отрицательно, политик все равно прибегает к нему, чтобы обеспечить себе поддержку у людей, используя их стремление к признанию, власти, привилегиям. Что касает­ся этики убеждений, то она строится на принципе сохранения моральной чистоты ценой принесения ей в жертву всех реаль­ностей, противоречащих доктрине, отказа от малых дел, способных как-то улучшить положение людей и т.п. Суть этой пози­ции в политике состоит в концептуализации борьбы между абсолютными добром и злом, что оправдывает использование любых средств для достижения конечных целей. Здесь приверженость «этике абсолютных целей» противостоит «этике ответст­венности».

Тот, кто верит в возможность окончательного решения всех проблем человечества путем создания совершенной обществен­но-политической системы, будет готов заплатить за это любую цену, в том числе, как это продемонстрировали тоталитарные ре­жимы, миллионы, десятки миллионов человеческих жизней. По самой логике вещей он готов подавлять и уничтожать своих оппонентов, если они не разделяют его целей, искоренять все ере­тические, по его мнению, взгляды. Поскольку путь к цели да­лек и долог, то необходимо постоянно принимать меры, призван­ные обеспечивать ее общественное признание путем подавления всякой критики, ликвидации оппозиции, насаждения убеждения в мудрости и всемогуществе предводителя в движении к наме­ченной цели. Один из важнейших принципов такого утопизма состоит в том, что каждое поколение будет приноситься в жерт­ву тем, которые придут после него, и так до бесконечности.

Очевидно, что проблему соотношения политических целей и средств невозможно разрешить, основываясь, как это пытал­ся делать Ф.В.Ферстер, на постулате «из добра может следовать добро, из зла лишь зло». Как показывает исторический опыт, в сфе­ре властных отношений наидостойнейшего из людей подстере­гает множество соблазнов. Как говорили древние греки, власть выявляет истинную суть человека. Приходится констатировать, что последняя слагается из множества константных и перемен­ных величин, где, так сказать, божественное перемежается с са­танинским, благородство с низменным, истинно человеческое с жи­вотным, устремленность ввысь с дьявольской одержимостью и т.д.

Очевидно, что не всегда человек выдерживает испытание властью и нередко низменное начало одерживает в нем верх. По­истине, как говорил один из героев Честертона отец Браун, «можно удержаться на одном уровне добра, но никому еще не удавалось удержаться на одном уровне зла». К сожалению, за примерами, свидетельствующими о верности этого сужде­ния, нам вовсе не нужно обращаться к отдаленным временам или странам — в нашей сегодняшней жизни их предостаточно. К то­му же не всегда человек или идея вступает на общественно-по­литическую авансцену в своем истинном обличий. Бывает, что великие идеи приходят в мир в обнимку со злом, а быват и так, что, как говорил еще Ф.М.Достоевский, зло приходит в мир в ма­ске добра. Нужно ли здесь напоминать, сколько раз в истории разного рода лжепророки, претендовавшие на осчастливливание всех людей, на деле оказывались сущими антихристами и бес­совестными злодеями, принесшими неисчислимые бедствия сво­им, да и чужеземным народам. Эти примеры воочию демонстри­руют верность слов лорда Эктона, который говорил, что «любая власть развращает, а большая власть развращает абсолютно».

Выдвигая хорошие, а то и прекрасные идеи, мы не вправе забы­вать о реальностях, тем более подгонять под них эти реальности. В этом контексте интерес представляет проводившееся П.Соро­киным разграничение в подходах к этике между неокантианст­вом и социологизмом. Первое говорит словами С. Лотце: «Я все еще убежден, что иду правильным путем, когда ищу в том, что должно быть, основание того, что есть». Второй же, наоборот, утверждает: «В том, что есть, мы ищем то, что должно быть». Однако, как представляется, здесь нельзя допустить проведения непреодолимой линии разграничения между миром сущего и миром должного. Если нет резко очерченной грани между ними, то нет резко обозначенной границы между вопросами власти и вопро­сами морали.

Идеальная цель, как бы далека и возвышена она ни была, долж­на принадлежать реальному миру. Важное место в нашей жиз­ни занимает выбор между возможностями, предоставляемыми ре­альными условиями и обстоятельствами. Разумеется, можно пассивно наблюдать, плыть в водовороте политических событий и процессов. Но все же политика немыслима без решений, а вся­кое решение сопряжено с выбором из двух и более вариантов. На при­нятие решения непосредственное влияние оказывает то, как принимающий его человек оценивает мир, свое место в нем и происходящие события. Оценки, на основе которых принима­ются решения, могут быть сознательными или бессознательны­ми, простыми или сложными, тщательно продуманными или по­спешными, основанными на солидной или поверхностной информации.

Все многообразие результатов и предметов человеческой де­ятельности, а также сами отношения между людьми оцениваются в категориях добра и зла, истинного и ложного, справедливого и несправедливого, прекрасного и безобразного и т.п. Способы и критерии такой оценки, выраженные в форме норма­тивных представлений, закрепляются в общественном сознании как «субъективные ценности» — установки, оценки, ориентации, императивы и запреты. В системе ценностей зафиксированы те критерии социально признанного в данном обществе или соци­альной группе, на основании которых формируются более кон­кретные системы нормативного контроля и целенаправленные дей­ствия людей.

Как выше говорилось, гражданское общество представляет собой сферу сотрудничества и столкновения множества частных интересов. Возникает немаловажный вопрос: как достичь совме­стимости разнородных и противоречивых интересов всех членов общества, их общей воли и морально-этических воззрений? Способ­ность обеспечивать такую совместимость и делает политику «искус­ством возможного». В жизни, особенно политической, нередки слу­чаи, когда буквалистская, бескомпромиссная приверженность принципу, диктующему всегда и всюду придерживаться его без учета возможных последствий, может привести к непредсказуе­мым и непоправимым последствиям. Для опытного политика из любого правила или принципа должны быть исключения. Напри­мер, во все времена властители, да и политические мыслители от­стаивали допустимость лжи во имя укрепления существующей си­стемы, считая ложь во благо вполне допустимым средством поли­тики. Канцлер Германии О.Бисмарк как-то заметил: «политик может со спокойной совестью лгать в трех случаях — перед выборами, во время войны и после охоты». Было бы чистейшей воды лукавстовом утверждение, что такой-то вполне респектабельный круп­ный политик или государственный деятель (скажем, У.Черчилль, Ф.Рузвельт, Ш. де Голль) никогда не прибегал к обману, передергиванию или искажению фактов, когда это диктовалось высшим интересам нации и государства.

Любые более или менее дееспособные политические програм­мы в процессе своей разработки и осуществления должны при­спосабливаться к изменяющимся реальностям, от чего-то отка­зываться, что-то заимствовать из программ других политических сил и т.д. Здесь как нельзя лучше подходит максима критиче­ского рационализма: «Кардинальная необходимость для поли­тического деятеля — это представить самого себя на месте другого. Кто этого не может и не хочет делать, тот не под­ходит для мирной внешней политики, как и для демократиче­ской внутренней политики. Кто не желает всерьез принимать цели и интересы другого, тот не годится для компромисса. Кто не годен для компромисса, тот не в состоянии сохранить мир». Иначе говоря, «искусство возможного» требует от всех сто­рон, вовлеченных в политику, способности и готовности идти на компромиссы. Поэтому политику можно было бы характеризо­вать также как «искусство компромисса». Достижение прием­лемого для всех сторон решения требует интуиции, воображения, дисциплины, опыта, умения.

Однако в морально-этическом контексте компромисс зачас­тую может рассматриваться как признак отступления от прин­ципов. Исторический опыт показывает, что людям, как прави­ло, импонируют не те государственные и политические деятели, которые славились своим умением достигать согласия, а те, кто твердо и бескомпромиссно реализовывали свои идеи и замыслы. «Искусство возможного» означает не отказ от морально-этичес­кого ценностного начала, а то, что сама политическая этика долж­на быть реалистичной в смысле учета реальных общественных и структурных предпосылок политической деятельности и воз­можностей реализации того или иного политического курса. Учет этих предпосылок предполагает то, что К.Г.Баллестрем называет «моральным компромиссом». Такой компромисс отнюдь «не означает отказ от собственных убеждений или их дискре­дитацию, он означает признание приоритетов того, что в кон­кретной ситуации является наиболее приемлемым для большин­ства; он оставляет право использования собственных убеждений для завоевания этого общества». Все то, что согла­суется с такой концепцией справедливости и готовности к ком­промиссу, представляет собой отрицание возможности определе­ния истинности моральных убеждений, навязывание собственных суждений, стремление устранить, по выражению К.Г.Баллестрема, «скандальный плюрализм при помощи диктата добродетели и воспитания».

Здесь мораль как одно из сущностных проявлений человече­ского измерения и абстрактное морализирование совершенно разные вещи. Зачастую нельзя верить на слово тем политикам, которые строят свои карьеры, выдавая себя носителями высшей морали и нравственности, высказывая моралистические сужде­ния и выражая негодование относительно других суждений. Нельзя верить тому, кто, уверенный в своей непогрешимости, пре­тендует на исправление морали других. В большинстве случаев проповедуемая ими мораль — ложная. Важно отличать практи­ческую целесообразность, необходимость или неизбежность того или иного действия и его моральную оправданность и обоснован­ность. То, что химические исследования и разработки чреваты для людей и общества опасными последствиями, не значит, что они должны быть прекращены. Но действительно опасен тот химик, который не сознает опасности. То же самое и с политиком.

Разумеется, идеальным является такой политик, который стре­мится к достижению наибольшего блага для наибольшего чис­ла людей. Но ни один политик не может гарантировать этого, тем более предвидеть все возможные результаты своих действий. «Ни одна этика в мире,— писал М.Вебер в данной связи,— не обходит тот факт, что достижение "хороших" целей во мно­жестве случаев связано с необходимостью смириться и с исполь­зованием нравственно сомнительных или по меньшей мере опасных средств, и с возможностью или даже вероятностью сквер­ных побочных следствий: и ни одна этика в мире не может ска­зать, когда и в каком объеме этически положительная цель "ос­вящает" этически опасные средства и побочные следствия». Политик часто оказывается перед дилеммой: либо принимать не­популярные и жесткие меры, которые не выдерживают крити­ки с гуманистической и моральной точек зрения, либо, отказав­шись от их принятия, оказаться перед перспективой еще более усугубить ситуацию.

Особенно отчетливо этот момент проявляется в сфере между­народных отношений. Люди в большинстве своем, как правило, отрицательно или с презрением относятся к неспровоцированно­му убийству и насилию. Также они относятся и к войне. Одна­ко во внешнеполитической сфере забота о собственной безопас­ности является определяющим мотивирующим фактором для всех членов международно-политической системы. Главными функ­циями каждого актора международной политики стали ликви­дация или блокирование опасности и стремление обезопасить се­бя от угроз, исходящих от других акторов. Центральное место в их усилиях занимает защита национально-государственных ин­тересов, поэтому в определенных ситуациях использование си­лы для этой цели становится неизбежным и желательным. При таком положении соблюдение норм морали становится весь­ма трудным делом. Поэтому не случайно, что многие исследова­тели характеризуют международную политику как аморальную или имморальную. Эта аморальность питается тем, что при анархии внимание каждого актора концентрируется на реализа­ции собственных корыстных целей и интересов, а также осозна­нием того, что не все акторы играют, соблюдая одни и те же пра­вила игры. Правительства, призванные защищать интересы своих граждан от любой внешней угрозы, не тождественны от­дельно взятым гражданам отдельно взятого государства. Поэто­му моральные нормы, которыми руководствуются отдельные индивиды, не могут служить руководящими для государства.

На международной арене главным приоритетом для госу­дарства как актора международной политики является защита своих граждан. Эта цель перевешивает любые требования отно­сительно корректного поведения в отношении других акторов. Ситуация еще больше осложняется тем, что разные акторы ру­ководствуются разными культурными и моральными системами. Например, пацифизм, приверженцы которого ставят под сомне­ние правомерность с нравственной точки зрения использования силы в решении как внутриполитических, так и внешнеполити­ческих проблем, как нельзя лучше отвечает общепринятым мо­рально-этическим императивам. Одним из важнейших принци­пов пацифизма является приверженность делу разоружения. И действительно, если убийство, насилие и соответственно война, которая ассоциируется с ними, аморальны, то, казалось бы, любой человек, приверженный принципам морали, должен был бы выступить против накопления орудий войны, за разоружение. Но на практике дело обстоит значительно сложнее. Привержен­цы пацифизма, по сути дела, в должной мере не учитывают тот факт, что одной из главных целей правительства любого государ­ства является обеспечение безопасности своих граждан от внеш­ней угрозы. Более того, действия правительства в направлении одностороннего ограничения вооружений или разоружения в ми­ре, напичканном самыми современными вооружениями, имен­но с моральной точки зрения были бы весьма сомнительными. Как справедливо отмечал А.Уольферс, «моральные увещевания не подчиняться императивам выживания ... означали бы посо­ветовать совершить самоубийство». В сфере международной политической системы сила играет центральную роль, посколь­ку позволяет стране защищать и реализовывать свои интересы. Разумеется, и здесь при решении межгосударственных споров все больше используются невоенные и несиловые средства и мето­ды. Однако, когда последние оказываются неэффективными, государство готово прибегнуть к силе. Иногда государство демон­стрирует свою слабость в вооружении и неготовность дать достой­ный отпор возможному противнику, провоцируя тем самым по­следнего перейти Рубикон и начать войну.