Тема I. Политология как самостоятельная научная дисциплина: этапы формирования, предмет, цели и задачи 11 страница
Иными словами, в правовом государстве они взаимно предполагают и дополняют друг друга. Государство становится правовым именно потому, что оно подпадает под власть права. С этой точки зрения можно, по-видимому, говорить, что праву принадлежит приоритет перед государством, и вслед за Л. Дюги утверждать, что «государство есть не что иное, как сила, отданная на служение праву». В правовом государстве четко и точно определены как формы, пути и механизмы деятельности государства, так и пределы свободы граждан, гарантируемые правом. Это значит, что государство связано правом; оно вправе разрабатывать и принимать тот или иной закон, но само в свою очередь обязано действовать в рамках этого закона, подчиняться ему. Иначе говоря, государство, издавшее закон, обязано уважать этот закон до тех пор, пока он существует и продолжает действовать, хотя оно и правомочно его пересмотреть или даже отменить. Более того, оно подсудно своим собственным судом и может быть осуждено ими. Именно это в значительной мере обеспечивает правовой характер государства.
Соответственно представление о правовом государстве ассоциируется с двумя основополагающими принципами: порядок в государстве и защищенность гражданина. Отцам-основателям либерального мировоззрения принадлежит идея, что в государстве должны властвовать не отдельные личности, а право и законы. Задача государства состоит в том, чтобы регулировать отношения между свободными гражданами на основе строгого соблюдения законов, которые призваны гарантировать свободу личности, неприкосновенность собственности и другие права человека и гражданина. В сугубо юридически-правовом смысле право и закон призваны установить и обеспечить порядок, а не справедливость. Тем не менее нельзя безоговорочно принять позицию тех, кто считает, что право и закон регулируют внешнее поведение, в то время как нравственность — исключительно внутреннее поведение. Ведь существуют тождественные по содержанию нормы права и нормы нравственности, например, такие, как «не убий», «не кради», «не лжесвидетельствуй» и т.д., хотя они по разному реализуются в государственно-правовой и морально-этической сферах. Нормы права призваны прежде всего фиксировать взаимные претензии и обязанности, вытекающие из спонтанно формирующихся в гражданском обществе отношений.
Основное различие норм права от норм обычая и морали состоит в том, что действенность первых обеспечивается силой государства, а вторых — обществом. В правовом государстве только законно избранное правительство правомочно применять силу в качестве инструмента принуждения. Как подчеркивал немецкий правовед XIX в. Р. Еринг, право никогда не может заменить или вытеснить основной стихии государства — силы. Слабость власти есть смертельный грех государства, она зачастую в глазах людей менее простительна, чем жестокость и произвол со стороны государства. Не случайно, например, в мусульманском мире средневековья был весьма популярен хадис: «имам-деспот лучше смуты». В Европе в период религиозных войн формировалось убеждение, что даже тирания лучше гражданской войны, ввергающей народ в хаос. И действительно, нередко для большинства людей бывает важнее эффективность и дееспособность власти в обеспечении порядка в обществе, нежели ее легитимность и демократичность. Именно из-за слабости власти, ее неспособности защищать интересы как своих граждан, так и национально-государственные интересы Веймарская республика рухнула под натиском национал-социалистического движения, установившего в Германии самую свирепую тираническую диктатуру. Точно так же во многом из анархии периода Гражданской войны в нашей стране родился жесткий большевистский режим.
В данном контексте правовое государство призвано достичь более или менее приемлемую гармонию между властью государства и принципом правовой самостоятельности подвластного. Задача, прямо скажем, весьма трудная, особенно если учесть ан-тиномичность отношений власти и права. «Власть,— писал Б.П.Вышеславцев,— стремится сбросить с себя оковы права и всегда получает известную сферу, непроницаемую для права. Право всегда стремится подчинить себе власть, сделать ее ненужной, ибо право есть, по своей идее, взаимодействие свободных и равных лиц, есть идея безвластной организации». Если власть в принципе содержит в себе момент бесконтрольности и произвола, то право не признает их. Во власти всегда есть бесправие, а в праве — безвластие. Но это отнюдь не значит, что право и власть несовместимы и исключают друг друга. В действительности они не только взаимоисключают, но и взаимно дополняют друг друга. «В самом своем зародыше власть уже предполагает элемент права. И, с другой стороны, в самом своем завершении право тоже сохраняет известное отношение к власти. Всякая власть предполагает минимум права; всякое право предполагает минимум власти».
Достижение некоего равновесного состояния между этими двумя началами обеспечивается конституционной юрисдикцией, призванной оспаривать любой акт государственных органов, если он противоречит конституции или ущемляет права и свободы личности. Она служит защите не только частных прав, но и публичных интересов, не только прав индивида, но и конституции. Правовое государство в отличие от деспотического или полицейского само себя ограничивает определенным комплексом постоянных норм и правил. В прежние времена ограничения носили чисто личностный и духовный характер. Правитель считался наместником самого бога и в силу этого как бы добровольно соглашался с моральными императивами традиций, обычного права, веры, учения церкви и т.д. В Новое время с победой правового государства или республиканской формы правления нормы и правила, ограничивающие власть государства, получили законодательное закрепление в конституции. Закон и право были поставлены выше личности короля. Конституция, независимо от формы, включает принципы организации, законы, правила, нормы, регулирующие деятельность государства.
Как уже указывалось, в правовом государстве должны господствовать законы, а не люди, функции государства состоят в регулировании отношений между гражданами на основе закона. Предусматривается неукоснительное соблюдение принципа верховенства права и закона, призванного обеспечить права и свободы всех граждан во всех сферах жизни, а со стороны граждан — уважение к законам и институтам существующей системы. При таком понимании сила государства законна лишь в том случае, если она применяется в строгом соответствии с правом, всецело служит праву. Причем закон, каким бы суровым он ни был, обязывая отдельного гражданина к соблюдению общепринятых правил поведения, в то же время ставит четко очерченные границы прерогативам государства в отношении индивидуальной свободы. Еще И. Кант сформулировал основополагающую идею правового государства: «Каждый гражданин должен обладать той же возможностью принуждения в отношении властвующего к точному и безусловному исполнению закона, что и властвующий в его отношении к гражданину». Законодатель так же подзаконен, как и отдельный гражданин. Подзаконность государственной власти дополняется признанием за отдельной личностью неотъемлемых и неприкосновенных прав, предшествующих самому государству. Именно при таком подходе свободу можно рассматривать как право каждого индивида делать то, что позволяют законы. В правовом государстве законы имеют одинаковую силу для всех без исключения членов общества, независимо от их социального, политического или иного статуса, защита отдельного человека от власти и произвола соответствует защите всех. Поэтому личное право невозможно без гарантии в политическом праве, уравновешивающем всех друг перед другом. Как писал К.Ясперс, «даже величайшие заслуги перед государством не являются основанием неприкосновенности власти индивидуума. Человек остается человеком, и даже лучший из людей может стать опасным, если его власть не сдерживается определенными ограничениями».
Прочная власть — это власть плюс законность. Прочность власти зависит как от ее эффективности, так и от ее законности. Сущность правового государства заключается в определении способов, которыми осуществляются цели и содержание государственного правопорядка. Оно призвано обеспечить оптимальные условия для реализации способностей и интересов гражданина как суверенного и самостоятельного существа в рамках установленных в соответствии с принципами всеобщности (категорического императива) и взаимности (золотого правила).
Следует провести различие между законом и правозаконно-стью. Но для понимания этого положения необходимо осознание различий между законом и правом, что не всегда имеет место. Например, Кельзен утверждал, что поскольку законность есть формальное соответствие правовым нормам, то всякое государство есть правопорядок и соответственно правовое государство. Верно, что закон представляет собой важный инструмент и атрибут любого государства, обеспечивающий его универсальность. Он обладает некоторой формой всеобщности в том смысле, что его правомерность и авторитет должны признать все и соответственно все должны ему подчиняться. Как справедливо подчеркивал В.П.Вышеславцев, «закон есть первая субстанция власти. Все великие властители и цари были прежде всего законодателями (Соломон, Моисей, Наполеон, Юстиниан). В законе и через закон власть существенно изменяется: она перестает быть произволом и становится общеобязательной нормой».
Но тем не менее, если принять позицию Кельзена, то любой закон, принимаемый в любом государстве, по логике вещей надо признать правозаконным. В целом трудно себе представить государство без законов и без определенных правовых норм. В этом плане любое государство есть определенный законом правопорядок. Мы говорим о римском праве, но в то же время исходим из того, что правовое государство — это исторический феномен, возникший на известном этапе исторического развития западного общества, а именно в Новое время, с возникновением буржуазных общественных отношений. Это, по сути дела, означает, что республиканский и императорский Рим имел право, правопорядок, но в то же время не был правовым государством.
В данной связи обращает на себя внимание тот факт, что выражение «lex Romanae» можно толковать и как римский закон и как римское право. Здесь нет сколько-нибудь четкого разграничения между понятиями права и закона, между правом и государством. В этом плане все древние и средневековые государства имели законы и правопорядок, при этом еще не будучи правовыми государствами. Причем это относится ко всем без исключения формам правления — деспотической, аристократической, олигархической, республиканской и др. То же самое относится и к современным тоталитарным государствам, которые зиждились на беззастенчивом нарушении основополагающих прав человека.
Одновременно правозаконность предполагает равное отношение государства ко всем без исключения гражданам государства. «Всякий, кто обладает политической властью,— писал Л.Дюги,— будет ли это отдельный человек, класс или численное большинство страны, обладает ею фактически, а не по праву, и действия, которые он производит, приказы, которые он формулирует, законны и обязательны, для повиновения только в том случае, если они соответствуют верховной норме права, обязательной для всех управляющих и управляемых». Правозаконность предусматривает также, что государство может принять, регулировать, модифицировать и исправлять законы не самочинно, а лишь в известных, установленных правом ограниченных пределах. Т.Гоббс одним из первых сформулировал эту мысль так: «Никакие решения предыдущих судей, какие когда-либо были, не могут стать законом, если они противоречат естественному праву, и никакие судебные прецеденты не могут делать законным неразумное решение или освободить данного судью от заботы найти то, что справедливо (в подлежащем его решению случае), исходя из принципов собственного естественного разума».
Но история Нового и Новейшего времени знает немало примеров, когда этот принцип явно или неявно нарушался. Даже в условиях демократии большинство может действовать законно и вместе с тем нарушая принципы правозаконности и справедливости. Поэтому ряд исследователей совершенно справедливо указывали на то, что демократия способна привести к установлению самой жесткой диктатуры. Об этом убедительно свидетельствуют перипетии прихода к власти А. Гитлера в 1933 г.
В тоталитарном государстве действия аппарата насилия, как правило, не ограничиваются какими бы то ни было заранее установленными правовыми и законодательными нормами и правилами. В условиях персонификации политических режимов, отождествления государства с личностями конкретных вождей или фюреров, как в СССР и нацистской Германии, право и закон служили режиму, а не наоборот. Поставленные на обслуживание партийно-политических и идеологических целей руководителей КПСС и НСДАП, они слишком часто приносились в жертву политической, идеологической, революционной или какой-либо иной целесообразности. Следует отметить, что эти моменты могут быть фиксированы в законе, указе или постановлении правительства или какого-либо другого государственного органа, но от этого их действия отнюдь не станут правозаконными. В принципе можно узаконить любой орган, любой режим, но при этом они не будут правозаконными.
Как выше отмечалось, гражданское общество и правовое государство возникли и развивались как реакция против идеала средневековой теократии. Одна из основных их характеристик — это светское начало, которое столь же существенно, как и правовое начало. Здесь упраздняется гомогенное единство политики и религии, политики и идеологии, утверждается раздвоение общественного и частного, общества и государства, права и морали, политической идеологии и науки, религиозного и светского и т.д. Религия, мораль, наука, искусство и другие духовные феномены начинают существовать в полном своем объеме и истинно своем качестве с их отказом от политического характера. Это можно наглядно продемонстрировать на примере религии. Как подчеркивал К. Маркс, «так называемое христианское государство нуждается в христианской религии, чтобы восполнить себя как государство. Демократическое же государство, действительное государство, не нуждается в религии для своего политического восполнения. Напротив, оно может абстрагироваться от религии, ибо в нем осуществлена мирским способом человеческая основа религии».
Аналогичную метаморфозу претерпевают также наука, литература, искусство — все, что составляет социокультурную и духовную сферы, весь комплекс институтов и организаций, призванных осуществить социокультурное и духовное воспроизводство общественной жизни, обеспечить социализацию, воспитание и обучение подрастающего поколения. При всей необходимости государственной поддержки и помощи это та сфера, где требуется наивозможно большая степень самостоятельности, инициативы, самовыражения, поскольку именно здесь человеческое начало проявляется в наиболее концентрированном виде. Это та сфера, где недопустимы какой бы то ни было классовый подход, идеологизация, политизация, государственное вмешательство и тем более огосударствление.
При всем том необходимо исходить из признания того факта, что не бывало и не бывает идеальной власти и идеального государства. Человечество еще не придумало некую совершенную форму государственного устройства, которая была бы эффективна, жизнеспособна, справедлива, иными словами, одинаково нравилась бы всем и в одинаковой мере выражала бы интересы и волю всех без исключения групп, слоев, сословий, классов, одновременно соответствовала бы принципам защиты прав человека и свобод личности. В известном изречении древних римлян «Gubernatorum vituperatio populo placet» — народу нравится критиковать правителей — отражена суть вопроса.
Это относится ко всем без исключения формам власти, в том числе и к демократии. Известно, что все сторонники аристократической формы правления, начиная с Гераклита и Платона, не говоря уж о приверженцах различных форм единоличной диктаторской и тиранической власти, всячески порицали ее и предавали анафеме. Другие же ученые и политики, будучи не всегда принципиальными противниками демократии, предупреждали о ее недостатках и таящихся в ней угрозах. Достаточно отметить, что опыт XX в. в целом подтвердил правоту А. де Токвиля, предупреждавшего о таящихся в демократии опасностях для свободы, возможностях «тирании большинства», которая может быть не менее, если не более жестокой, чем тирания немногих или одного. При всех достоинствах и преимуществах демократии очевидны относительность и ограниченность таких ее атрибутов, как парламентаризм, система представительства, всеобщего избирательного права и др. Они не способны раз и навсегда разрешить все стоящие перед обществом проблемы. Решение одних проблем чревато возникновением новых, порой еще более серьезных проблем.
Необходимо затронуть еще один аспект. В последние годы место и роль государства как главного субъекта власти и носителя суверенитета, его перспективы подвергаются переоценке в связи с теми процессами и сдвигами, которые происходят на уровне международно-политической системы. Особенность нынешней ситуации состоит в увеличении числа реальных акторов мировой политики вследствие интенсификации в последние десятилетия процессов интернационализации, универсализации и глобализации. Наиболее зримо эти процессы проявляются в постоянно растущей тенденции к экономической и политической интеграции, регионализации и образовании множества международных, межгосударственных и неправительственных организаций, приобретающих все более возрастающую роль в качестве активных действующих сил мировой политики и субъектов международно-политической системы. Все большее влияние на конфигурацию, характер и функционирование международно-политической системы оказывют транснациональные и многонациональные корпорации. Они созданы в угоду частным интересам, которые формулируют и реализуют свои цели самостоятельно, пересекая национально-государственные границы. В политическом плане они порождают целый ряд проблем, которые, несомненно, оказывают влияние на роль государства в международно-политической системе.
Эти сдвиги и перемены не могут не сказываться на роли и функциях отдельно взятых государств. Их результатом является, в частности, то, что благосостояние простых граждан более не зависит исключительно от действий, предпринимаемых правительствами их стран. Во все более растущей степени они оказываются в зависимости от действий и решений, например, по таким вопросам, как валютная политика, установление процентных ставок, инвестиционная политика, принимаемых далеко за пределами их собственных стран, другими правительствами или международными организациями. Благодаря прогрессирующему размыванию границ между национальными экономиками проблемы, ранее считавшиеся исключительно внутриполитическими, приобретают международно-политический характер. Имеет место беспрецедентное взаимопроникновение внутренней и внешней политики. Растет значимость внутриполитических последствий внешней политики и внешнеполитических последствий внутренней политики. Все меньше остается сфер, в которых правительство отдельного государства могло бы принять чисто внутристрановые решения, не оказав в той или иной степени влияния на внутреннюю политику других стран. Темпы технологических изменений, особенно в сфере информатики и телекоммуникаций, способствуют ускорению этого процесса.
Из всего изложенного выше можно сделать вывод, что на протяжении второй половины XX в. международно-политическая система, в которой в качестве осевой составляющей выступало суверенное национальное государство, претерпела существенные изменения. Международные отношения, осуществляемые правительствами отдельно взятых государств, дополняются отношениями между частными лицами, группами, организациями, корпорациями, что не может не иметь далеко идущие последствия для положения вещей в мире. Возникает сакраментальный вопрос: не стало ли суверенное национальное государство в качестве главного актора международной политики достоянием истории?
И действительно, многими исследователями и наблюдателями ставится под сомнение роль суверенного национального государства как центрального субъекта международных отношений. Приобрела популярность идея о том, что так называемая «державная» концепция международных отношений безнадежно устарела, что взгляд на государства как главные субъекты международных отношений не соответствует реальностям мирового развития. Постепенно утверждается мнение о том, что национальное государство превращается в пережиток прошлого. Как утверждал, например, В.Вайденфельд, в контексте обозначенных сдвигов «традиционное понятие национального суверенитета во всевозрастающей степени представляется идиллически-наивным, взятым из архива».
Однако сознавая значимость всех этих реальностей, было бы преждевременно списать национальные суверенные государства в архив истории. Поднимая новые и по-новому ставя традиционные проблемы, весь комплекс обозначенных выше изменений и сдвигов способствует значительному осложнению международной политики, при этом отнюдь не изменяя ее основополагающие принципы. Хотя и происходит определенная модификация параметров национального суверенитета, говорить о какой бы то ни было отмене роли силы ни внутри отдельно взятых стран, ни на международной арене пока нельзя. При этом базовая власть, наделенная монополией на легитимное насилие, остается в руках государства. За редким исключением международные организации не обладают собственными источниками финансирования. Они лишены территориальной основы и поэтому не в состоянии осуществлять самостоятельный контроль над природными и иными ресурсами планеты.
Что особенно важно, международные организации не вправе создавать и содержать собственные вооруженные силы или иные легитимные инструменты насилия. Монополия на легитимное насилие сохраняется за государствами, кроме, естественно, тех случаев, когда государства по взаимному согласию могут делегировать такую власть для выполнения специальных, строго оговоренных операций той или иной международной организации, например ООН. При таком положении единственной инстанцией, к которой может обратиться рядовой гражданин, остается национальное государство. Центральная роль государств в международной политической системе подтверждается хотя бы тем фактом, что в чрезвычайных ситуациях негосударственные акторы часто прибегают к их помощи. Особенно отчетливо это обнаружилось, например, в период энергетического кризиса середины 70-х годов, когда именно действия великих держав сыграли решающую роль в разрешении создавшейся взрывоопасной ситуации. А в 80-х годах в условиях обострения кризиса с внешними долгами многонациональные банки один за другим обращались к своим правительствам за помощью в возвращении странами-должниками кредитов и займов.
Вовлечение государств в международные организации отнюдь не означает, что они отказываются от своего суверенитета в пользу этих организаций. Государства, приспосабливаясь к новым реальностям, ищут новые пути и средства реализации своих национальных интересов. Международные организации создаются суверенными государствами для решения определенного комплекса специфических проблем, которые не под силу решать отдельно взятому государству в одиночку. Это — обеспечение международной безопасности, регулирование международной торговли, помощь развивающимся странам, координация экономической политики индустриально развитых стран и др. Именно с этой целью были созданы и функционируют ООН, Международный валютный фонд (МВФ), Международный банк реконструкции и развития (МБРР), Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), Всемирная торговая организация (ВТО) и др. Все они построены на государственно-центристском принципе, предусматривающем суверенное равенство всех входящих в нее государств. С этой точки зрения ООН корректнее было бы назвать организацией объединенных государств.
Очевидно, что роль, которую международные организации играют в современном мире, производна от роли входящих в них государств. Они создаются и существуют по воле государств и способны более или менее эффективно функционировать, поскольку этого хотят сами создавшие их государства. Как правило, в подавляющем большинстве случаев решения международных организаций принимаются на основе принципа единогласия. Принцип равного суверенитета ООН резервирует за каждым государством как равноправным членом международного сообщества право не признавать любые решения, которые они не поддерживают. Нельзя забывать, что ООН создана на инфраструктуре системы государств, и она сколько-нибудь радикально не изменила ключевые характеристики этой системы.
Со всех рассмотренных точек зрения международные организации нельзя считать самостоятельными действующими лицами или субъектами мировой политики, способными автономно без участия или без учета мнения составляющих их государств принимать и осуществлять сколько-нибудь масштабные решения. Фундаментальными составляющими международно-политической системы остаются суверенные национальные государства, каждое из которых ревниво защищает свою независимость в конкурентной борьбе с другими государствами и стремится сохранить свободу действий на международной арене.
Нельзя упускать из виду, что оборотной стороной интернационализации и роста взаимозависимости стран и народов является усиление конкуренции и трений между ними в экономической и иных сферах. Возникла и приобретает все большую значимость регионального и общемирового масштаба проблема обострения противоречия между возрастающей экономической и политической взаимозависимостью стран и народов, с одной стороны, и сохранением за национальным государством суверенитета и соответственно роли главного субъекта международных отношений — с другой.
Вряд ли следует ожидать, что в обозримой перспективе человечество пойдет по пути создания единой всеохватывающей модели миропорядка. Это потребовало бы преодоления сложившихся в течение многих поколений, а то и веков многообразных национальных стереотипов, предрассудков, предубеждений, морально-этических ценностей и выработки некого транснационального сознания, изменения структуры человеческих потребностей, если угодно, самого типа человеческой личности. Потребовалось бы вместо множества существующих идейно-политических течений, которые зачастую несовместимы и находятся в состоянии резкого противоборства друг с другом, сформулировать новую единую трансгосударственную идеологию, способную преодолеть антагонистические противоречия и конфликты, религиозный или иной фанатизм, национализм, идеологию, которая имела бы всеобщую притягательность. Мировое правительство может быть лишь воплощением единой мировой воли или единой воли всего мирового сообщества, формирующегося в процессе сведения интересов, ценностей, норм всех стран и народов к некому единому знаменателю. Все это, в свою очередь, предполагает не только своего рода идейную и социокультурную реформацию, но и радикальное изменение самой природы человека.
Поэтому, как представляется, нет никаких серьезных оснований утверждать, что народы и государства уступят свою независимость и право самим решать свои проблемы какой-то абстрактной наднациональной, надгосударственной бюрократии. «Всемирное правительство с единой мировой столицей,— писал М.Линд,— чисто технически было, вероятно, возможно со времен Чингисхана — и вне всякого сомнения, со времен Наполеона. Провал всех попыток достижения мирового господства коренится вовсе не в уровне развития технологии — он вытекает из упорного нежелания народов жить под игом каких бы то ни было завоевателей. Это верно и по отношению к новейшим стремлениям к всемирному владычеству».
Фактом является то, что государство, наряду с семьей, языком, культурой, является одним из неискоренимых фундаментальных институтов, составляющих инфраструктуру жизнедеятельности человека как общественного существа. Не случайно Б.Н. Чичерин считал государство главным двигателем и творцом истории. В этом смысле государство, особенно современное, действительно заслуживающее это название, ни в коей мере не является просто политическим выражением голого экономического интереса. Если бы это было так, то оно могло бы иметь в лучшем случае лишь форму своего рода олигархической республики. Однако на деле экономическое господство собственников уживается с разнообразными политическими формами — как с диктатурой, так и с демократией. Имущие классы, конечно, стремятся превратить институты власти в орудие своего господства. Однако принципы политической самоорганизации человеческих сообществ, заложенные в основу государственного устройства, обеспечивают значительную степень его независимости от тех или иных экономических и, соответственно, социально-классовых интересов.
Государство не может быть также арифметической суммой отдельно взятых социальных, культурных, языковых и подобных им других аспектов жизнеустройства людей. Государство представляет собой результат органического синтеза всех этих аспектов, пронизанного неким единым этосом, выражающимся в единстве идеала, всеобщей воли и интереса, нерасторжимо объединяющих их независимо от всех неизбежных разногласий, противоречий, конфликтов. Как писал Гегель, «государственное устройство народа образует единую субстанцию, единый дух с его религией, с его искусством, и философией или, по крайней мере, с его представлениями и мыслями, с его культурою вообще (не говоря о дальнейших внешних факторах, о климате, соседях, положении в мире). Государство есть индивидуальное целое, из которого нельзя взять одну отдельную, хотя и в высшей степени важную сторону, а именно государственное устройст во само по себе».