Глава 8. весенняя оттепель

Фрейзерс-Ридж, колония Северная Каролина

Март 1777

ОДНО Я ПОНЯЛА ОБ опустошительном пожаре: собирать вещи стало проще. У меня осталось одно платье, рубашка, три юбки - одна шерстяная, две муслиновые, две пары чулок (когда сгорел дом, одна пара была на мне, а вторая, небрежно оставленная сушиться на кусте за несколько недель до пожара, обнаружилась после, потрепанная, но все еще годная для носки), шаль и ботинки. Джейми где-то раздобыл для меня кошмарного вида плащ: я не знала, где, и спрашивать не хотелось. Он был из плотной шерсти цвета проказы и вонял так, будто прямо в нем кто-то помер и пролежал пару дней ненайденным. Я прокипятила плащ с дегтярным мылом, но дух от его прежнего владельца так полностью и не исчез.

Тем не менее, я не мерзла.

Мою аптечку упаковать было почти так же просто. С сожалением вздыхая над пеплом, в который превратился мой чудесный медицинский сундучок с его элегантными инструментами и многочисленными бутылочками, я перебирала кучку спасенных остатков из моей хирургической. Помятый цилиндр микроскопа. Три обгоревших керамических банки, одна из которых была без крышки, а другая - с трещиной. Большая жестянка гусиного жира, смешанного с камфарой - почти пустая теперь, после долгой зимы с простудами и кашлем. Несколько опаленных страниц, вырванных из журнала с медицинскими записями, начатыми Дэниэлом Роулингсом и продолженными мной. Кстати, мое настроение немного улучшилось, когда я обнаружила, что спасенные листки содержат записанный доктором Роулингсом специальный рецепт от запора.

Это был единственный из его рецептов, который оказался эффективным. И хотя я давно уже знала точную формулу наизусть, но возможность прикоснуться к написанным словам сохраняла для меня ощущение, что сам доктор рядом. Я никогда не встречалась с Дэниэлом Роулингсом в реальной жизни, но он был моим другом с тех самых пор, когда Джейми принес мне его медицинский сундучок и журнал для записей. Осторожно свернув странички, я положила их в карман.

Большинство моих трав и готовых лекарств погибли в огне вместе с глиняными кувшинами, стеклянными флаконами и большими чашами, в которых я выращивала пенициллиновую закваску. И мои хирургические пилы. У меня все еще оставался один скальпель и почерневшее лезвие малой ампутационной пилы. Ее ручка обгорела, но Джейми сможет сделать для меня новую.

Жители Риджа были настолько щедры, как в конце зимы могли быть щедрыми те, кто сам почти ничего имеет. У нас была провизия в дорогу, и многие женщины принесли кое-что из простых хозяйственных мелочей: маленькие баночки с лавандой, розмарином, окопником и семенами горчицы, две драгоценные стальные иголки. Имелся небольшой моток шелковых ниток, которые я собиралась использовать для наложения швов и как зубную нить (хотя я и не стала просвещать тех леди об этом, последнем, способе - наверное, они были бы глубоко оскорблены самим намерением), и весьма небольшой запас бинтов и марли для перевязок.

Чего у меня было в избытке, так это спирта. Пожар не затронул ни амбар с зерном, ни перегонный куб. И поскольку зерна для домашних нужд и животных было более чем достаточно, Джейми по-хозяйски перегнал остальное в очень мутный, но крепкий самогон, который мы собирались взять с собой в дорогу, чтобы обменивать в пути на необходимые товары. Один небольшой бочонок был специально оставлен для моих нужд, и я аккуратно написала на нем «квашеная капуста», чтобы не покусился никакой дорожный воришка.

– А что, если нам попадутся неграмотные бандиты? – забавляясь, спросил Джейми.

– Я предусмотрела это, – проинформировала я его, демонстрируя закупоренную бутылочку, наполненную мутной жидкостью. – Парфюм а ля «квашеная капуста». Я оболью им бочонок, как только увижу кого-нибудь подозрительного.

– Полагаю, тогда мы должны надеяться, что это не будут бандиты-немцы.

– Ты когда-нибудь видел немцев бандитов? – спросила я. За исключением немногих пьяниц и тех, кто избивал своих жен, почти все немцы, которых мы знали, были честными, трудолюбивыми и крайне добродетельными. И ничего удивительного, ведь большинство из них прибыли в колонии как участники религиозного движения.

– Настоящих бандитов – нет, – признал Джейми. – Но ты припоминаешь Мюллеров, а? И то, что они сделали с твоими друзьями. Сами себя они бы бандитами не назвали, но тускарора, скорее всего, не сделают для них такого исключения.

Это была, по большому счету, правда, и я ощутила, как мой затылок сдавило ледяными пальцами. У немцев, живших по соседству, от кори умерли любимая дочь и ее новорожденный сын, и Мюллеры обвинили в их заражении индейцев из ближайшей деревни. Помешавшийся от горя старый герр Мюллер, собрав отряд из своих сыновей и зятьев, отправился мстить и снимать скальпы. Я до сих пор своим нутром помню шок, когда пронизанные сединой волосы моей подруги Найявенне, рассыпались из свертка по моим коленям.

– Как думаешь, мои волосы побелели? – спросила я вдруг. Джейми удивленно поднял брови, но наклонился и, нежно перебирая мои волосы, принялся разглядывать макушку.

– Вероятно, один волосок из пятидесяти – белый, и один из двадцати пяти – серебристый. А что?

– Тогда, полагаю, у меня есть еще немного времени. Найявенне… – несколько лет я не произносила ее имени вслух, и сейчас, назвав его, почувствовала странное утешение, словно оно ее воскресило. – Она говорила, что я войду в свою полную силу, когда мои волосы станут белыми.

– Что-то от этой мысли становится страшновато, – сказал он, ухмыляясь.

– Несомненно. Но раз этого пока не произошло, если мы по дороге натолкнемся на шайку воришек квашеной капусты, я полагаю, мне придется защищать свой бочонок скальпелем, – сказала я.

Он как-то странно на меня посмотрел, но потом рассмеялся и покачал головой.

Его собственные сборы были несколько серьезнее. Вместе с Младшим Йеном в ночь после похорон миссис Баг Джейми начал перебазировать золото из-под фундамента дома. Это был требующий осторожности процесс, перед началом которого я приготовила и поставила на улице огромный таз черствого хлеба, вымоченного в кукурузном самогоне, а затем, стоя на садовой дорожке, во всю силу своих легких прокричала: «Сви-и-и-и-и-нка-а-а-а-а-а!»

Мгновение все было тихо, а потом бледным пятном на фоне потемневших от дыма камней фундамента явилась из своей берлоги белая свиноматка. И хотя я точно понимала, что она собой представляет, но от вида этой белой быстро надвигающейся фигуры волосы у меня на затылке встали дыбом. Начинался снегопад – одна из причин, почему Джейми решил действовать срочно. И свинья с такой скоростью двигалась среди завихрений больших мягких хлопьев, что была похожа на воплощение самого духа пурги, повелевающего ветром.

В какой-то миг мне показалось, что она собирается атаковать меня: я увидела, как ее голова качнулась в мою сторону, и услышала, как учуяв меня, зверюга громко втянула воздух. Но все же она свернула в сторону на аромат еды. Через мгновение сквозь снежную тишину донеслись нечестивые звуки пребывающей в экстазе свиньи, и Джейми с Йеном поспешили из-за деревьев, чтобы начать свою работу.

Больше двух недель потребовалось, чтобы перенести золото. Джейми и Йен работали исключительно по ночам и только в снегопад или прямо перед ним, чтобы скрыть следы. И в то же время они по очереди сторожили руины Большого Дома, глядя в оба, не появится ли Арчи Баг.

– Думаешь, его все еще занимает золото? – спросила я Джейми в разгар этих хлопот, растирая его руки, чтобы они достаточно согрелись и смогли держать ложку. Всю долгую ночь он без остановки ходил вокруг сожженного дома, чтобы заставить свою кровь бежать по жилам, и только что, замерзший и измотанный, пришел на завтрак.

– Вряд ли осталось что-то еще, что могло его бы заботить, так ведь? – тихонько проговорил он, чтобы не разбудить семейство Хиггинсов. – Ну, кроме Йена.

Я поежилась - как от мысли о старике Арчи, который словно призрак жил в лесу и держался только накалом своей ненависти, так и от холода, который принес с собой Джейми. Как все мужчины в горах зимой, Джейми отрастил бороду, чтобы было теплей, и льдинки мерцали на его усах и покрывали брови.

– Ты похож на самого Старика Зиму (Старик Зима – устаревшее имя Деда Мороза, - прим.пер.), - прошептала я, подавая ему тарелку с горячей кашей.

– Я так себя и ощущаю, – прохрипел он, поднес тарелку к самому носу и, с блаженством прикрыв глаза, вдохнул пар. – Передай виски, а?

– Ты собираешься полить им кашу? Там уже есть масло и соль, – тем не менее, я передала ему бутылку, достав ее с полки над очагом.

– Не-а. Я собираюсь разогреть свою утробу, чтобы быть в состоянии проглотить все это. Ниже шеи я просто сплошной кусок льда.

От Арчи Бага не было ни слуху, ни духу с момента его появления на похоронах. Никто не видел даже случайного следа на снегу. Возможно, он забился на зиму в какое-нибудь надежное убежище. А может быть ушел в одну из индейских деревень. Мог и просто умереть. И, несмотря на безжалостность самой мысли, я весьма надеялась на это.

Я так и сказала, но Джейми покачал головой. Иней на его волосах уже растаял, и капельки воды на бороде сверкали в свете огня, словно алмазы.

– Если он мертв, и мы этого никогда не узнаем, то у Йена всю жизнь не будет ни минуты покоя. Всю жизнь! Ты хочешь, чтобы Йен оглядывался через плечо во время своей свадьбы, ожидая, что пуля сразит его жену в сердце в тот момент, когда она будет произносить свою клятву? Или, чтобы он, будучи женатым, каждый день боялся покинуть свой дом и детей, опасаясь того, к чему он может вернуться?

– Меня впечатляют масштабы твоего больного воображения, но ты прав. Ладно, я не буду надеяться, что он мертв, если только мы не найдем его тело.

Но трупа Арчи никто не находил, и золото по частям было перемещено в новый тайник.

Новое место потребовало некоторых размышлений и серьезных тайных дискуссий между Джейми и Йеном. Не в пещере виски. Большинство понятия не имели о том, где она находится, но некоторые знали. Джозеф Вемисс, его дочь Лиззи и оба ее мужа – я ощутила почти восторг, что дошла до состояния, когда могла без заминки думать о Лиззи и двух Бёрдсли, – все они по необходимости знали о тайнике виски. И перед тем, как мы уедем, местоположение пещеры нужно будет показать Бобби и Эми, раз уж они будут заниматься виски в наше отсутствие. Арчи Багу не говорили о том, где расположен тайник, но, скорее всего, он был в курсе.

Джейми был твердо уверен: никто не должен знать, что в Ридже вообще есть золото, не говоря уж о его местонахождении.

– Только позвольте просочиться слухам, и все здесь будут в опасности, – сказал он. – Ты же помнишь, что произошло, когда Доннер рассказал своим ребятам, что у нас тут есть драгоценности.

Конечно, я помнила. Я все еще просыпалась посреди ночных кошмаров от приглушенного «Вумф!», когда взорвались пары эфира, слыша, как со звоном стекла и треском дерева грабители разрушали дом.

Иногда в этих снах я бесплодно металась туда-сюда, пытаясь кого-то спасти, – вот только кого? – но всегда натыкалась на запертые двери, глухие стены или объятые пламенем комнаты. А иногда, приросшая к месту, я стояла, не в силах пошевелить ни единым мускулом. А огонь полз вверх по стенам и с изысканной жадностью пожирал одежду и вспыхивал на волосах трупов, лежавших у моих ног, захватывал мою юбку и, пробираясь по ней выше, окутывал ноги пылающей паутиной.

Когда я смотрела на выгоревшее пятно посреди поляны, которое когда-то было моим домом, то все еще чувствовала всепоглощающую печаль – и глубокую очистительную ярость. Но, тем не менее, после каждого из таких сновидений я должна была утром выходить на улицу и снова смотреть на то место: чувствуя запах мерзлого пепла, идти мимо холодных руин, чтобы утолить огонь, горящий в моих глазах.

– Да уж, – сказала я, плотнее закутываясь в шаль. Мы стояли и, глядя вниз на руины, разговаривали возле кладовой над ручьем. Холод пробирал меня до костей. – Ну… и где же, тогда?

– В Пещере Испанца, – сказал Джейми, и я моргнула, глядя на него.

– Где?

– Я покажу тебе, a nighean (девушка (гэльск.), - прим.пер.), – ответил он, улыбаясь. – Когда снег растает.

НЕОЖИДАННО НАГРЯНУЛА ВЕСНА, и вода в ручье поднялась. Раздувшийся от тающего снега и питаемый сотнями крошечных водопадиков, которые стекали и прыгали по склону горы, бурно плескавшийся ручей ревел у моих ног. Я чувствовала его холод на лице и знала, что буквально за несколько минут вымокну до колен, но это не имело значения. Свежие зеленые стрелолисты и волосистые лютики обрамляли берега, поднявшаяся вода вырывала из почвы некоторые растения и, кружа, отправляла их вниз по течению. Другие же из последних сил цеплялись корнями за жизнь, в то время как их листья тянулись за бегущими струями. В укрытии берегов под водой извивались темные сплетения кресса. Их свежая зелень и была моей целью.

Моя фуражная корзинка была наполовину заполнена папоротником и вьющимися побегами. Хороший большой пучок свежего нежного кресса, хрустящего и холодного, прямо из ручья, отлично покроет дефицит витамина С, образовавшийся за зиму. Я сняла ботинки и чулки и, немного поколебавшись, скинула также шаль и платье, забросив их на ветку дерева. В тени нависавших над ручьем серебристых березок было холодно, и я слегка задрожала, но, проигнорировав холод, подоткнула полы рубашки и вошла в поток.

Его холод игнорировать было сложнее. Ахнув, я чуть не выронила корзинку, но, нащупывая путь по скользким камням, добралась до ближайшего переплетения соблазнительной темной зелени. Буквально за секунды мои ноги онемели, однако от исступленного азарта добычи и вожделения салата я перестала ощущать холод.

Довольно много заготовленной нами пищи было спасено от огня, поскольку она хранилась в хозяйственных постройках – в кладовой над ручьем, в амбаре и в коптильне. Овощной подвал, однако, оказался разрушенным, а вместе с ним погибли не только морковь, лук, чеснок и картошка, но и большая часть тщательно припасенных мною сушеных яблок и дикого ямса, а еще большие свисающие гроздья изюма – все, что должно было сохранить нас от разрушительных последствий цинги. Травы, конечно, тоже превратились в дым вместе с остальной моей хирургической. Правда, осталось большое количество тыкв и кабачков, потому как они был сложены в сарае. Но любой устанет от пирогов с кабачками и суккоташа (блюдо из молодой кукурузы и бобов, – прим.пер.) после пары месяцев… Ладно, на второй день, если говорить обо мне.

Уже не в первый раз я оплакивала кулинарные способности миссис Баг, хотя, конечно, я скучала и по ней самой. Эми МакКаллум Хиггинс выросла в фермерском доме в шотландском Хайленде и была, как она сама выразилась, «хорошей простой стряпухой». По существу, это означало, что она умела одновременно печь лепешки, варить кашу и жарить рыбу, и ничего из этого не подгорало. Достижение серьезное, но с точки зрения диеты – немного однообразно.

Моим коронным блюдом было тушеное мясо с овощами, которое за отсутствием лука, чеснока, моркови и картошки превратилось в нечто вроде похлебки, состоящей из оленины или индейки, тушеных с дробленой кукурузой, ячменем и, зачастую, с кусочками черствого хлеба. На удивление сносным поваром оказался Йен. Как раз суккоташ и пирог с кабачками были его вкладом в общее меню. Мне было любопытно, кто научил его эти блюда готовить, но я подумала, что лучше не спрашивать.

Пока что никто не голодал и зубов не потерял. Но к середине марта я готова была по самую шею бродить в холодных стремнинах ради того, чтобы завладеть чем-нибудь одновременно зеленым и съедобным.

Йен, слава Богу, продолжал жить дальше. Через неделю или около того он перестал вести себя как контуженный, возвратившись в конце концов в свое обычное состояние. Но я заметила, что Джейми то и дело посматривает на него, а Ролло завел новую привычку – во время сна класть свою голову на грудь хозяина. Мне было интересно, действительно ли он чувствовал боль в сердце Йена, или это просто было связано с тем, что в хижине было очень мало места для сна.

Потянувшись, я услышала легкие щелчки между позвонками. Теперь, когда снег начал таять, я едва могла дождаться нашего отъезда. Я буду скучать по Риджу и по всем его жителям… Ну, почти по всем. Возможно, кроме Хирама Кромби. Или Чизхолмов, или… Я закрыла этот список, прежде чем он стал немилосердно длинным.

– С другой стороны, – сказала я себе твердо, – подумай о кроватях.

Разумеется, в дороге мы довольно много ночей будем спать прямо на земле, но в итоге доберемся до цивилизации. Гостиницы. С едой. И с кроватями. Я на мгновение закрыла глаза, представив абсолютное блаженство – возлечь на матрас. О перине я даже и не мечтала: все, что сулило больше дюйма мягкой прослойки между мной и полом, было бы раем. И, само собой, будет еще лучше, если к этому добавится немного уединения.

После декабря мы с Джейми вовсе не воздерживались от половой жизни, нуждаясь в комфорте и теплоте тел друг друга. Не говоря уж о вожделении, которое со счетов не сбросишь - да мы и не пытались. Однако, тщательно скрываемый под одеялом процесс под пристальным желтым взглядом Ролло в двух шагах от нас был далек от идеального. Даже если предположить, что Йен каждый раз спал. Хотя не думаю, что это всегда было так, но он был достаточно тактичным, чтобы притворяться.

Дикий визг прорезал воздух, и, вздрогнув, я выронила корзину. Бросившись, я едва успела схватить ее за ручку до того, как течение унесло бы ее прочь. Затем распрямилась, дрожащая и вымокшая, с колотящимся сердцем ожидая, не повторится ли крик снова.

Он повторился, а через короткий промежуток последовал столь же пронзительный, но более глубокий по тембру вопль, знакомый моим хорошо натренированным ушам как звук, издаваемый шотландским горцем, который внезапно погрузился в ледяную воду. А более робкие и высокие взвизги и произнесенное на выдохе и с дорсетским акцентом «Фук!» означали, что все джентльмены нашего Дома принимали весеннюю ванну.

Отжав подол рубашки, я схватила шаль с ветки, на которой ее оставляла, надела свои ботинки и пошла в направлении галдежа.

Не так много есть вещей более приятных, чем сидеть в относительном тепле и уюте, наблюдая за тем, как собратья-двуногие мокнут в ледяной воде. А если эти человекообразные существа представляют собой еще и широкое разнообразие обнаженной мужской натуры, так даже лучше. Протиснувшись сквозь небольшие заросли речной ивы с распустившимися почками, я нашла удобный замаскированный камень и расправила на солнце влажный подол рубашки, наслаждаясь теплом на своих плечах, острым запахом пушистых сережек и открывавшимся передо мной зрелищем.

Джейми стоял в заводи почти по плечи, его блестящие волосы были заглажены назад, словно красноватый сургуч. Бобби находился на берегу. Крякнув, он поднял Эйдана и в вихре крутящихся конечностей и пронзительного визга от восхищенного испуга швырнул его в сторону Джейми.

– Меня, меня, меня, меня! – Орри приплясывал вокруг ног отчима, его круглая попка, словно розовый воздушный шарик, подпрыгивала среди камышей вверх и вниз.

Бобби рассмеялся, затем, наклонившись, поднял мальчишку, верещавшего как недорезанный поросенок, и мгновение подержав его высоко над головой, запустил низкой дугой над заводью.

Орри шлепнулся в воду с грандиозным снопом брызг, и хохочущий Джейми схватил его, вытаскивая на поверхность. Тот вынырнул с ошалело открытым ртом, отчего все вокруг стали гукать как гиббоны, в то время как Эйдан и Ролло с криками и лаем плавали вокруг по-собачьи.

Взглянув на противоположный берег заводи, я увидела голого Йена, который, пробежавшись вниз по невысокому склону, рыбкой спрыгнул в воду, издавая один из своих лучших боевых кличей могавков. Звук внезапно оборвался, как только Йен почти без всплеска скрылся под холодной водой.

Как и остальные, я ждала, когда тот вынырнет, но он так и не появился. На случай внезапной атаки Джейми подозрительно оглянулся, но мгновением позже Йен с душераздирающим воплем пулей выскочил из воды прямо перед Бобби, схватил того за ногу и сдернул в заводь.

Дальше вообще наступил полнейший хаос с огромным количеством беспорядочных брызг, воплей, улюлюканий и ныряния с камней. Глядя на все это, я думала, насколько восхитительными были обнаженные мужчины. Не то, чтобы в моем времени я не видела много таких, но, помимо Фрэнка и Джейми, большинство из раздетых мужчин, как правило, были либо больными, либо раненными, и потому я сталкивалась с ними при таких обстоятельствах, которые исключали всякую возможность неторопливой оценки их прекрасных форм.

МакКаллумы–Хиггинсы – пухленький Орри, по-зимнему белый, с тоненькими паучьими конечностями Эйдан и Бобби, с его худым бледным торсом и небольшим, аккуратным, плоским задом – были таким же занимательным объектом наблюдения, как клетка, полная обезьянок.

Йен и Джейми выглядели чуть по-другому – как бабуины или мандрилы. И хотя они ничем, кроме роста, по-настоящему друг на друга не походили, все же явно были сделаны из одного теста. Глядя на то, как Джейми напряг бедра перед прыжком, на корточках сидя выше заводи на камне, я легко могла представить, как он готовится напасть на леопарда. Йен же растянулся, сверкая на солнце и согревая свои свисающие интимные части, при этом он сохранял боевую готовность на случай незваных гостей. Все, чего им не хватало – это пурпурных задниц, и они без лишних вопросов могли бы отправляться прямо в африканские вельды (обширные засушливые плато в Южной Африке, - прим.пер.).

В их широком разнообразии все они были прекрасными, но мой взгляд снова и снова возвращался к Джейми. Потрепанный и покрытый шрамами, жилистый, с узловатыми мышцами, впадинки между которыми с возрастом углубились. Плотный рубец штыкового шрама извилисто поднимался по его бедру, широкий и уродливый. А более узкий шрам, оставшийся от укуса гремучей змеи, стал почти незаметен, скрытый густым пухом волос на ноге. Волосы на его теле уже начали подсыхать и поднимались над поверхностью кожи красно-золотым облачком. Серповидный шрам от меча на ребрах сейчас тоже полностью зажил, став не более чем линией, тоненькой, словно волос.

Повернувшись, Джейми наклонился, чтобы взять с камня кусок мыла, и у меня перехватило дыхание. Его зад пурпурным не был, но будучи округлым и высоким, слегка припорошенный красноватым золотом и с восхитительной мышечной вогнутостью по бокам, он не мог бы выглядеть лучше. А от вида его фиолетовых от холода яичек, едва заметных сзади, мне очень захотелось подкрасться к нему сзади и взять их в свои нагретые камнем ладони.

Вот интересно, если бы я это сделала, смог бы он от испуга пересечь всю заводь одним широким прыжком?

На самом деле я несколько месяцев не видела его голым или хотя бы основательно раздетым.

Но теперь… Запрокинув голову, я прикрыла глаза от сверкающего весеннего солнца, наслаждаясь тем, как мои свежевымытые волосы щекочут между лопаток. Снег сошел, погода была хорошей, и сама природа призывно манила, полная укромных местечек, где уединение будет совершенным - ну, за исключением какого-нибудь случайного скунса.

Я ОСТАВИЛА МУЖЧИН отмокать и греться под солнышком на камнях и отправилась за своей одеждой. Но одеваться не стала. Вместо этого я быстро направилась к кладовой над родником, где погрузила свою корзинку с зеленью в холодную воду. Ведь если бы я отнесла ее в хижину, Эми схватила бы травы и отварила их до полного размягчения. Свернув платье, корсет и чулки, я засунула скатку на полку с сырами и пошла обратно к ручью.

Плеск и крики смолкли. Но я услышала на тропе низкий голос, исполнявший песню. Это был Бобби, который нес крепко спавшего после своих стараний Орри. Эйдан, захмелевший от чистоты и тепла, медленно брел рядом с отчимом, качая головой в такт песне.

Это была чудесная гэльская колыбельная - должно быть это Эми научила Бобби петь ее. Мне стало любопытно, сказала ли она ему, что означают эти слова?

S’iomadh oidhche fhliuch is thioram

Sìde nan seachd sian

Gheibheadh Griogal dhomhsa creagan

Ris an gabhainn dìon.

(Много ночей, дождливых и ясных,

Даже средь бурь и в тучах ненастных,

Грегор нашел бы немного камней,

Где бы укрыться любимой своей).

Òbhan, òbhan òbhan ìri

Òbhan ìri ò!

Òbhan, òbhan òbhan ìri

’S mòr mo mhulad’s mòr.

(Горе мне, горе мне, горе!

Горе - бескрайнее синее море!)

Глядя на них, я улыбнулась, но почувствовала в горле спазм, вспомнив, как прошлым летом Джейми нес домой Джема после купания. И вспомнился Роджер, который как-то ночью пел для Мэнди своим хриплым надтреснутым голосом, почти что шепотом - но все же, это была музыка.

Я кивнула Бобби, который, улыбнувшись и не прекращая петь, кивнул в ответ. Подняв брови, он махнул большим пальцем через плечо в гору, очевидно, указывая, куда отправился Джейми. Бобби не выказал ни малейшего удивления, увидев меня в одной сорочке и шали - без сомнения, он подумал, что я, воодушевленная особенно теплым деньком, тоже направлялась к ручью мыться.

Eudail mhòir a shluagh an domhain

Dhòirt iad d’ fhuil an dè

’S chuir iad do cheann air stob daraich

Tacan beag bhod chrè.

(Самый великий - возлюбленный мой,

Засыпан лежит в могиле сырой.

На колу на дубовом его голова,

Тело в могиле остыло едва).

Òbhan, òbhan òbhan ìri

Òbhan ìri ò!

Òbhan, òbhan òbhan ìri

’S mòr mo mhulad ’s mòr.

(Горе мне, горе мне, горе!

Горе - бескрайнее синее море!)

Коротко махнув им рукой, я свернула на тропинку, которая вела вверх по склону к поляне на горе. Все называли это место «Новым Домом», хотя единственным признаком того, что однажды там будет стоять дом, были штабеля спиленных бревен и множество вбитых в землю колышков с натянутой между ними веревкой. Они отмечали расположение и размеры здания, которое Джейми собирался построить взамен Большого Дома, когда мы вернемся.

Я заметила, что Джейми передвинул колышки. Большая гостиная теперь стала еще шире, а в задней комнате, предназначенной под мою хирургическую, появился своего рода нарост - вероятно, отдельная комнатка под кладовую.

Сам архитектор, совершенно голый, сидел на бревне и обозревал свое королевство.

– Меня дожидаешься, да? – спросила я, снимая шаль и вешая ее на ближайшую ветку.

– Так и есть, – улыбнулся он и почесал грудь. – Я подумал, что вид моей голой задницы, скорее всего воспламенит тебя. Или, может, это был зад Бобби?

- У Бобби нет задницы. Ты в курсе, что у тебя ниже шеи нет ни единого седого волоска? Интересно, почему это?

Он взглянул вниз, рассматривая себя, но это была правда: среди огненной массы его волос – всего несколько серебристых прядей. Но борода, которую недавно Джейми тщательно и мучительно сбрил, словно тронутая инеем, была густо усеяна белым. Волосы на его груди по-прежнему были темно-каштановыми, а те, что пониже – пушистой массой ярко-рыжих.

Глядя вниз, он задумчиво почесал густую кущу.

– Думаю, он прячется, – заметил он и, приподняв бровь, посмотрел на меня. – Не хочешь подойти и помочь мне его отыскать?

Я подошла и услужливо опустилась на колени. Пропавший объект на самом деле хорошо просматривался, хотя, надо сказать, после недавних погружений выглядел скорее удрученно и был довольно интересного бледно-голубого оттенка.

– Что ж, – сказала я после минутного созерцания. – Мне говорили, большие дубы растут из крошечных желудей.

От тепла моего рта по всему его телу пробежала дрожь, и я невольно протянула руки, обхватив ладонями его яички.

– Святый Боже, – произнес он, легко возложив руки мне на голову, словно благословляя. – Что ты сказала? – спросил он спустя мгновение.

– Я говорю, – на секунду оторвавшись, чтобы вздохнуть, сказала я, – что нахожу «гусиную кожу» весьма эротичной.

– То, отчего она появляется, гораздо эротичней, – заверил он меня. – Сними свою рубашку, Сассенах. Я почти четыре месяца не видел тебя обнаженной.

– Ну… да… не видел, - неохотно согласилась я. – И я не уверена, что хочу, чтобы ты смотрел…

Бровь подлетела вверх.

– Это еще почему?

– Потому что я неделями находилась в помещении без солнца и физических нагрузок, если уж говорить об этом. Вероятно, я выгляжу как одна из тех личинок, которых можно найти под камнями – жирная, белая и влажно-мягкая.

– Мягкая? – повторил он, расплываясь в улыбке.

– Влажно-мягкая, – произнесла я с достоинством, обняв себя руками.

Сжав губы, он медленно выдохнул и, склонив голову набок, принялся разглядывать меня.

– Мне очень нравится, когда ты упитанная, но я прекрасно знаю, что сейчас это не так, – сказал он, – потому что с конца января, обнимая тебя каждую ночь, я ощущаю твои ребра. Что касается белизны – сколько я тебя знаю, ты всегда была белой, так что большим потрясением это для меня не станет. Ну, а если говорить о влажной мягкости… – он протянул руку и, шевельнув пальцами, поманил меня, – думаю, мне это понравится.

– Хм-м, – произнесла я, все еще колеблясь. Джейми вздохнул.

– Сассенах, – сказал он, – я же говорю, что не видел тебя обнаженной четыре месяца. Это значит, что если ты сейчас снимешь рубашку, то будешь самым прекрасным из того, что я видел за это время. Не думаю, что в моем возрасте могу вспомнить дальше этого.

Рассмеявшись, я без дальнейших возражений поднялась и потянула за тесемки на горловине рубашки, потом, слегка извиваясь, помогла сорочке соскользнуть и лужицей опуститься у моих ног.

Джейми закрыл глаза. Затем, глубоко вздохнув, снова их открыл.

– Я ослеплен, – тихо сказал он, протягивая ко мне руку.

– Ослеплен, как от солнца, отраженного широкими снежными просторами? – спросила я с сомнением. – Или как если бы столкнулся лицом к лицу с Горгоной?

– От взгляда на Горгону превращаешься в камень, а не слепнешь, - сообщил он мне. – Хотя если подумать, – он испытывающе потыкал себя указательным пальцем, – я еще могу превратиться в камень. Ради Бога, ты подойдешь ко мне?

Я подошла.

Я ЗАСНУЛА В ТЕПЛЕ ТЕЛА Джейми и некоторое время спустя проснулась, уютно закутанная его пледом. Потянувшись, я потревожила где-то над головой белку, которая из любопытства прискакала на ближайшую ветку, чтобы получить лучший обзор. Очевидно, ей не понравилось то, что она увидела, потому что белка принялась возмущаться и стрекотать.

– О, замолчи! – зевая, сказала я и села. Мое телодвижение белка расценила вообще как нечто из ряда вон выходящее и использовала данный повод, чтобы устроить настоящую истерику. Но я не стала обращать на нее внимание. К моему удивлению, Джейми рядом не было.

Сначала я подумала, что он просто отошел в лес по нужде, но быстро оглядевшись, не заметила его поблизости. И когда я, завернувшись в плед, поднялась на ноги, то вокруг также не обнаружила никаких его следов.

Я ничего не слышала; определенно, если бы кто-то пришел, я бы проснулась… или Джейми разбудил бы меня. Я как следует прислушалась, но поскольку белка ускакала по своим заботам, то вокруг меня были только обычные звуки леса, просыпающегося по зову весны: шепот и порывы ветра в молодой листве деревьев, изредка слышимый треск падающей ветки, шорох прошлогодних сосновых шишек и скорлупок каштановых орехов, падающих сквозь навес ветвей, отдаленный голос сойки, чвирканье стайки крохотных поползней, которые искали поблизости, чем бы подкрепиться, шуршание изголодавшейся полевки среди сгнившей за зиму листвы.

Сойка все продолжала свой зов, и теперь к ней присоединилась другая, вторившая тревожно и пронзительно.

Может, именно в ту сторону Джейми и направился?

Размотав плед, я надела рубашку и ботинки. День клонился к вечеру. Мы... ну, или я, по крайней мере, довольно долго спали. Солнце еще грело, но в тени под деревьями стало прохладно. Я закуталась в свою шаль и засунула свернутый плед Джейми подмышку – скорее всего, он ему понадобится.

Я пошла на зов соек в горку, прочь от поляны. Одна их пара гнездилась у Белого Источника: пару дней назад я видела, как они вили гнездо.

От участка, где строился дом, идти было совсем недалеко, хотя именно этот источник всегда создавал атмосферу особенной изолированности от всего. Он располагался в центре небольшой рощицы, где росли белый ясень и болиголов, а с восточной стороны его прикрывал зубчатый скалистый выступ, покрытый лишайником. Любая вода создает ощущение жизни вокруг себя, а горный источник дарит особое чувство тихой радости, поднимающейся прямо из сердца земли. Белый Источник, названный так из-за большого светлого валуна, стоявшего стражем у его заводи, обладал чем-то большим – создавал чувство безмерного умиротворения.

Чем ближе я к нему подходила, тем больше убеждалась, что именно там и найду Джейми.

– Там есть то, что слушает, – однажды, как бы невзначай, поведал он Брианне. – Похожие водоемы имеются в горах Шотландии, и они называются «священными». Люди говорят, что возле этих источников живут святые и слушают их молитвы.

– И какой же святой живет у Белого Источника? – скептически спросила она. – Святой Киллиан? (Св. Киллиан – ирландский (шотландский) монах, впоследствии епископ, просветитель Франконии и один из первых апостолов Баварии, живший в VII веке. Известен не только своей верой, но и практическими навыками в области сельского хозяйства, деревообработки и строительства, также имел опыт целительства глазных болезней и радикулита – прим. пер.)

– Почему он?

– Святой покровитель маляров, больных подагрой и ревматизмом.

Услышав это, он засмеялся и покачал головой.

– Что бы там не обитало в этой воде, оно старше, чем само понятие «святой», – заверил он ее. – Но оно слушает.

Я осторожно шла, приближаясь к источнику. Сойки затихли.

Он был там: сидел на камне у воды в одной рубашке. Стало понятно, почему сойки не обращали на него внимания – Джейми был так же неподвижен, как и белый валун: сидел, закрыв глаза и положив руки на колени расслабленными ладонями вверх, словно в ожидании благодати.

Увидев его, я сразу остановилась. Однажды мне довелось быть свидетелем того, как он молился здесь – когда просил Дугала МакКензи о помощи в битве. Не знаю, с кем он говорил в данный момент, но это был не тот разговор, в который я хотела бы вмешиваться.

Полагаю, мне следовало бы удалиться, но из-за страха, что могу побеспокоить его нечаянным шумом, я не хотела двигаться. Бо́льшая часть источника находилась в тени, но лучи, пробиваясь сквозь деревья, ласкали Джейми. Пыльца висела в воздухе, и солнечный свет был наполнен крупинками золота. Яркие блики играли на макушке Джейми, на гладком высоком своде его стопы, на остром как клинок носу, на выступающих скулах. Он словно вырос здесь и являлся частью земли, и камня, и воды и, может быть, самим духом этого источника.

Я не ощущала себя незваным гостем. Безмятежность этого места нежно коснулась и меня, замедлив мое сердцебиение.

И я подумала - может, именно это он и искал здесь? Впитывал спокойствие этой горы, чтобы сохранить его в памяти, и затем поддерживать себя на протяжении месяцев – а, возможно, и лет – предстоящего отсутствия?

Я – сохраню.

Свет начал тускнеть, яркость поблекла. Джейми, наконец, пошевелился и слегка приподнял голову.

– Пусть меня будет достаточно, – проговорил он тихо.

От звука его голоса я вздрогнула, но он обращался не ко мне.

Открыв глаза, Джейми поднялся - так же бесшумно, как и сидел, и зашагал вдоль воды – длинные голые ноги неслышно ступали по ковру из влажных листьев. Миновав скалистый выступ, он увидел меня и, улыбнувшись, потянулся за пледом, который я молча подала ему. Джейми ничего не сказал, но взял мою холодную руку в свою большую теплую ладонь, и мы, повернув к дому, зашагали вместе среди безмятежности окружающих гор.

НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СПУСТЯ ОН пришел за мной, когда я рыскала вдоль ручейной отмели в поисках пиявок, которые начинали отходить от зимней спячки, изголодавшиеся по крови. Ловить их было легко - я попросту медленно бродила по воде возле берега.

Сперва мысль о том, чтобы выступить в качестве живой приманки для пиявок, была мне отвратительна, но ведь именно так я их обычно заполучала: отправляла вброд через ручьи Джейми, Йена, Бобби, или кого-нибудь другого из дюжины молодых мужчин, а затем снимала с них пиявок. А как только привыкаешь к виду этих существ, постепенно наполняющихся кровью, становится уже не так гадко.

– Им нужно дать достаточно крови, чтобы подкрепиться, – морщась, объясняла я, подсовывая ноготь большого пальца под присоску пиявки, чтобы отсоединить ее, – но не так много, чтоб позволить им впасть в коматозное состояние, иначе они станут бесполезными.

– Главное – правильно оценить момент! – согласился Джейми, когда я бросила пиявку в кувшин, наполненный водой и ряской. – Как закончишь кормить своих маленьких питомцев, пойдем, я покажу тебе Пещеру Испанца.

Расстояние было неблизким – пожалуй, мили четыре от Риджа. Мы шли через холодные мутные ручьи и поднимались вверх по крутым склонам. И стоило нам миновать расселину в гранитной скале, создававшую ощущение, словно ты погребен заживо, как мы очутились в глухом месте, где дикий виноград оплетал густой сетью выступающие каменные глыбы.

– Мы обнаружили это место вдвоем с Джемми как-то раз во время охоты, – пояснил Джейми, приподнимая для меня полог из листьев и пропуская вперед. Виноградные плети толщиной с мужскую руку, сплетенные от времени, змеились по камням, и ржаво-зеленые весенние листья еще не полностью покрывали их. – Это был наш секрет. Мы договорились, что никому не скажем, даже его родителям.

– Даже мне, – сказала я, но не обиделась, услышав, как дрогнул его голос при упоминании о Джемми.

Входом в пещеру служил разлом в земле, который Джейми завалил большим плоским валуном. Он с усилием отодвинул камень, и я осторожно наклонилась, чувствуя, как внутри все сжимается от тихого свиста сквозящего через расселину воздуха. И хотя на поверхности воздух был теплый, пещера его затягивала, а не выдувала.

Я отлично помнила пещеру Абандауи, которая тогда словно дышала вокруг нас, и мне сейчас потребовалось собраться силами, чтобы последовать за Джейми, когда он скрылся под землей. Там оказалась корявая деревянная лестница. Я заметила – она новая, но служила заменой старой, обрушившейся: некоторые куски сгнивших деревяшек по-прежнему находились на местах, свешиваясь со скалы на ржавых железных штырях.

До дна, наверное, оставалось не более десяти или двенадцати футов, но ход в пещеру, похожий на горловину, был узким, и спуск казался бесконечным. Впрочем, наконец, я оказалась внизу и увидела, что здесь пещера расширялась словно донышко колбы. Джейми наклонился вбок: я заметила, как он вытащил небольшую бутылку, и почуяла острый запах скипидара.

Он принес с собой факел: пук смолистых веток, верхушки которых заранее обмакнул в деготь и обмотал тряпкой. Смочив тряпку скипидаром, он поднес к ней устройство для розжига, которое сделала ему Бри. Лицо Джейми, сосредоточенное и румяное, осветил сноп искр. Со второго раза пламя занялось и переметнулось со вспыхнувшей ткани на деготь.

Подняв факел, он указал на пол позади меня. Я повернулась и чуть не выпрыгнула вон из кожи.

Испанец сидел, прислонившись к стене, вытянув костлявые ноги и свесив на грудь череп, будто дремал. Рыжеватые выцветшие волосы кое-где еще свисали клоками, но кожи не было совсем. Кисти и стопы тоже практически отсутствовали – мелкие косточки растащили грызуны. И хотя никаким крупным животным не удалось до него добраться, но туловище и длинные кости были погрызены, но в основном остались целыми. Ткань, через которую торчал остов ребер, настолько выцвела, что определить ее первоначальный цвет было невозможно.

Но это, несомненно, был испанец. Возле него лежали характерный железный шлем с гребнем, рыжий от ржавчины, стальной нагрудник и нож.

– Иисус твою Рузвельт Христос, – прошептала я, а Джейми, перекрестившись, опустился на колени возле скелета.

– Понятия не имею, как долго он здесь находится, – проговорил он также еле слышно. – Мы не нашли у него ничего, кроме доспехов и вот этого, – он указал на гравий около тазовых костей скелета. Я наклонилась поближе, чтобы рассмотреть – это было небольшое распятие, вероятно серебряное, но теперь почерневшее. И в нескольких дюймах от него лежало что-то маленькое, треугольной формы, тоже черное.

– Четки? – спросила я, и Джейми кивнул.

– Полагаю, он носил их на шее. Они, видимо, были сделаны из дерева и веревочки, и когда те сгнили, металлические части упали. Вот, – его палец слегка коснулся маленького треугольника, – тут написано на одной стороне «Nr. Sra. Ang» – «Nuestra Señora de los Angeles» (Нуэстра-сеньора-де-Лос-Анджелес), я думаю, это означает, «Наша Сеньора Ангелов». И на обратной стороне есть маленькое изображение Пресвятой Девы.

Я непроизвольно перекрестилась.

– Джемми испугался? – выдержав вежливую паузу, спросила я.

– Я испугался, – сухо сказал Джейми. – Было темно, когда я спустился в шахту и чуть не наступил на этого приятеля. Я подумал, он живой, и у меня от шока едва сердце не остановилось.

Джейми тревожно вскрикнул, и Джемми – которого он оставил на поверхности и строго-настрого запретил ему сходить с места – тут же полез в проход и, сорвавшись на полпути с разрушенной лестницы, ногами вперед приземлился на деда.

– Услышав шорох, я глянул вверх, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он пикирует с небес и врезается мне в грудь, словно пушечное ядро, – Джейми потер левую сторону груди с грустной улыбкой. – Не посмотри я вверх, он бы шею мне сломал, а самостоятельно Джемми никогда бы отсюда не выбрался.

А мы бы и знать не знали, что с ними произошло. Я сглотнула - от этой мысли пересохло в горле. И еще от того... Что каждый божий день, все что угодно может неожиданно случиться. С кем угодно.

– Просто удивительно, что ни один из вас ничего не сломал, – сказала я и махнула рукой в сторону скелета. – Как думаешь, что произошло с этим джентльменом?

Его люди так никогда этого и не узнали.

Джейми покачал головой.

– Не знаю. Врагов он не ждал, ведь доспехи не надел.

– А может, он упал и не смог выбраться? – присев на корточки возле скелета, я внимательно рассмотрела большую берцовую кость левой ноги. Кость была высохшая, потрескавшаяся и обглоданная на конце мелкими острыми зубами, но я заметила то, что могло быть переломом по типу «зеленой ветки» (это неполный перелом кости, когда кость не ломается на отдельные части, а покрывается трещинами. Чаще всего встречается у детей, поскольку их кости мягче и эластичнее, чем у взрослых – прим.пер.). Или кость могла треснуть от времени.

Взглянув вверх, Джейми пожал плечами.

– Я так не думаю. Он был гораздо ниже меня, но сдается мне, что старая лестница уже была здесь, когда он умер. Потому что, если кто-то соорудил лестницу позже, то почему же они оставили этого джентльмена тут, внизу? И тогда даже со сломанной ногой он должен был суметь взобраться по ней.

– Хмм. Полагаю, он мог умереть от лихорадки. Это объясняет, зачем он снял нагрудник и шлем.

Вот, лично я сняла бы их при первой же возможности: в зависимости от времени года, он либо варился в них заживо, либо мучился от плесневого грибка, будучи наполовину заключенным в металл.

– Хмфм.

Я подняла глаза, услышав этот звук, который указывал на допустимую вероятность моих рассуждений, но несогласие с выводом.

– Думаешь, его убили?

Он пожал плечами.

– У него есть доспехи, но нет оружия, кроме маленького ножика. И, заметь, он правша, а нож лежит от него слева.

Скелет точно был правшой: кости правой руки выглядели заметно толще – это было видно даже при мерцании факела. Я подумала, что, возможно, он был мечником.

– Я знавал немало испанских солдат в Вест-Индии, Сассенах. У всех в избытке было и мечей, и копий, и пистолей. Если бы этот человек умер от лихорадки, его спутники забрали бы его оружие, но они прихватили бы и доспехи, и нож. Зачем их оставлять?

– Но, в таком случае, – возразила я, – почему же тот, кто его убил – если его убили – не взял доспехи и нож?

– Что касается доспехов, то они им были не нужны. Кроме солдат, они никому бы не пригодились. Что касается ножа, то потому, что он был воткнут в его тело, – предположил Джейми. – Да и к тому же, нож - так себе.

– Довольно логично, – проговорила я, снова сглатывая. – Отвлечемся от вопроса, как он погиб. Для начала, что, Бога ради, он делал в горах Северной Каролины?

– Пятьдесят или шестьдесят лет назад испанцы послали своих разведчиков далеко в Вирджинию, – сообщил он мне. – Однако болота им помешали.

– Теперь я понимаю причину. Но почему... тут? – я встала, махнув рукой, чтобы обвести пещеру и лестницы. Он не ответил, но, подняв факел повыше, взял меня за руку и повернул в противоположную от лестницы сторону пещеры. Высоко над головой я увидела еще одну небольшую расселину в скале – черную в свете факела и едва ли достаточной ширины для того, чтобы протиснуться человеку.

– Там есть еще одна небольшая пещера, – сказал он, кивая вверх. – И, когда я поднял Джемма посмотреть, он сказал, что там есть следы в пыли. Квадратные отпечатки, словно там стояли тяжелые ящики.

Так вот почему, когда понадобилось спрятать сокровища, он подумал о Пещере Испанца.

– Мы привезем оставшееся золото сегодня вечером, – сказал он, – и завалим камнями, чтобы скрыть проход. Затем мы оставим сеньора в покое.

Надо признать, что пещера служила таким же подходящим местом захоронения, как и любое другое. А присутствие испанского солдата, вероятно, отобьет охоту дальнейшего расследования у всякого, кто наткнется на это место, будь то индейцы или переселенцы. И те и другие испытывали явное отвращение к призракам. Если уж на то пошло, то и горцы тоже, и я с любопытством повернулась к Джейми.

– Вас с Джемми не беспокоило, что он станет преследовать вас?

– Нет, мы произнесли надлежащую молитву за упокой его души, когда я запечатал пещеру и рассыпал соль вокруг нее.

Это заставило меня улыбнуться.

– Ты, что же, знаешь надлежащую молитву на каждый случай?

Он слабо улыбнулся в ответ и потер верхушку факела о сырой гравий, чтобы погасить. Слабый луч света освещал сверху его макушку.

– Всегда есть молитва, a nighean, даже если это всего лишь «A Dhia, cuidichmi».

О, Господи, помоги мне!