Девушка с «адской машиной». 7 страница

Саша назвал знакомую фамилию...

В свое время Шлыков совершил четыре прыжка на территорию Белоруссии и Польши, где в то время хозяйничали оккупанты. Теперь собирался он опу­ститься на парашюте в самое логово врага. Командир был малоопытный, переводчики... недостаточно прове­рены. Я представил себе всю сложность обстановки, г. которой мог оказаться Шлыков на территории озлоб­ленного врага, и меня охватило глубокое беспокой­ство за судьбу близкого мне человека. Шлыков был мне особенно близок и дорог не только потому, что он долгое время был моим ординарцем,— а кто побывал в тылу врага, тот знает, что значит ординарец в фа­шистском окружении,— Саша был единственным оставшимся в живых бойцом из первого десантного отряда, с которым я вылетел осенью 1941 года.

Звон кремлевских курантов вывел меня из задум­чивости.

— Александр! А может быть, попробуем отставить вылет? — сказал я тихо. — Ведь тебе еще нет двадцати двух и грудь в орденах...

— Нет, товарищ командир, — я полечу, — спокойно ответил Шлыков.— Ведь я уже дал согласие. Вся груп­па знает, что я лечу помощником командира. За труса посчитать могут. Начинал в первых рядах, а к фини­шу прийти с обозом? Нет, товарищ командир, я решил твердо: полечу!

Мне были понятны чувства моего юного друга. У меня не нашлось больше слов для возражений, и я молча пожал Саше руку. Шлыков достал папиросу. Я вынул зажигалку.

— Возьми, Саша, на память...— сказал я. — Это еще та, трофейная, которую ты отобрал у гитлеров­ского офицера весной сорок второго... под Молодечно. Помнишь?

Шлыков улыбнулся, прикурил и молча положил в грудной карман зажигалку.

Мы расстались в полночь. Расстались, как бойцы, товарищи, крепко расцеловались. Слезы выступили у меня на глазах, когда я стоял у моста и смотрел ему вслед...

До рассвета я не мог сомкнуть глаз.

С месяц о Шлыкове не было никаких известий. Потом были получены сведения о неудачной выброске и несколько версий о подробностях гибели этой груп­пы. Один случайно уцелевший рассказывал следующее.

Приземлялся Шлыков над немецким поселком па рассвете. Гитлеровцы открыли огонь по парашюти­стам. Сашу ранили в ноги еще в воздухе. Когда он коснулся земли, фашисты стали его окружать, но он успел дать длинную очередь по врагам и по друзьям, попавшим в плен живыми... Так погиб в неравном бою этот отважный патриот, мой близкий друг и товарищ по совместной борьбе.

Все это я вспомнил, глядя на старую сосну, возле которой он просил разрешения пустить под откос вражеский поезд. Старая приметная сосна стояла все на том же ме­сте. Тот же знакомый пригорок, заросли лозняка и бо­лота вокруг... Нехватало только тех смелых, реши­тельных и на все готовых хлопцев. Многих из них уже не было в живых. Они остались только в памяти бое­вых друзей и соратников, не могущих забыть их подви­гов, но не знающих даже могил, где они похоронены.

Только тридцать два месяца разделяли майскую ночь 1943 года от этой декабрьской ночи 1946 года, А как далеко отошло в прошлое все то, что было тогда на этом самом месте.

Как можно сравнивать эти две исторические эпо­хи, разделенные ничтожным отрезком времени? Какой гениальный художник, на каком полотне, в каком про­изведении сможет изобразить разницу между «тем» и «этим»? И кто из актеров, композиторов и поэтов сможет передать различие в чувствах одного и того же человека «тогда» и «теперь», стоящего на одном и том же клочке земли?

Как приятно было рвать рельсы, в обломки пре­вращать вагоны и целые поезда фашистских варва­ров, мчавшихся на восток для уничтожения чуждой и непонятной для них счастливой и радостной советской молодости. До войны я не мог спокойно переносить плач грудного ребенка. А здесь?.. Я наблюдал, как женщины белорусской деревни тупыми железными ло­патами убивали фашистского палача, застигнутого ими на месте преступления.

Сколько прекрасных человеческих творений унич­тожил тогда коварный иноземный враг! Все это про­шло и больше никогда не повторится. Теперь это снова свободная, советская земля.

Внешне здесь ничего не изменилось. Те же знако­мые контуры островков и лесных опушек. Кустарники, прилегающие к болоту, попрежнему изобилуют зверем и дичью.

Но вокруг топей на прежних пепелищах идет строительство, бурно возрождается жизнь.

Депутат сельсовета

Было решено остаться на ночлег в деревне Корочень, у Ивана Александровича Кулинича. Этот двадцативосьмилетний, очень стройный, силь­ный и когда-то исключительно красивый мужчина в партизанском отряде командовал боевым взводом. В одной из засад, организованной партизанским отря­дом, взвод Кулинича принял на себя главную тяжесть боя. Семьдесят пять фашистских головорезов нашли свою гибель в этой короткой схватке. Три орудия, шесть пулеметов и более сорока винтовок стали бое­выми трофеями небольшого партизанского отряда. Тя­желые потери были и у партизан. Пали в бою бесстрашный командир отряда Чертков и с ним пять автоматчиков. Были и раненые. Ивану Александрови­чу фашистская разрывная пуля раздробила нижнюю челюсть и почти пополам разорвала язык. Но Кули­нич не только не потерял сознание, он не ушел с поля боя. Не имея возможности произнести ни единого слова, истекая кровью, он указывал своим людям ру­кой направление, в котором необходимо было произ­вести последние выстрелы.

Кулинич больше трех месяцев пролежал в парти­занской санчасти, а потом на самолете был отправлен в Москву. В центральном госпитале ему была сдела­на пластическая операция. Буквально по частям со­бранный жевательный механизм действует теперь удо­влетворительно, и сам Иван Александрович чувствует себя хорошо. Он депутат сельсовета и отлично выпол­няет свои обязанности. Его молодая и очень симпа­тичная супруга счастлива. А в маленькой самодель­ной кроватке воркует трехмесячный наследник. Он очень похож на отца. Иван Александрович попрежнему обладает завидной силой лесовика. Я искренне восхищался, наблюдая, как он в лесу, вынув из-за пояса топор, расправлялся с огромной елью, свален­ной буреломом поперек тропы. И у меня в мыслях о нем возникло что-то от русского былинного эпоса:

«Эх, вот она хватка русская, сила богатырская!»

С такими... не пропадешь!

Михаил Сивеня

Передо мною сидит шестнадцатилетний юноша.

Давно, еще в чаду костров, бородатые дядьки об­ращались к нему, как к взрослому. Маленький ростом, щупленький на вид. Если взглянуть на хлопчика сза­ди, то еще и теперь ему можно дать не более трина­дцати лет. Но если вы посмотрите внимательно ему в лицо и в его вдумчивые голубые глаза, то можете дать и все восемнадцать.

Этот паренек очень рано испытал тяготы боевой жизни в условиях фашистского подполья.

Отца своего он не помнит. Ему было пять лет, когда мать вышла замуж за Колтуна Николая Хари­тоновича, только что вернувшегося из семилетнего за­ключения в панской тюрьме. Миша нашел в Харитоныче отца, а Харитоныч в нем сына. Они сдружи­лись.

Когда пришли оккупанты, Колтун ушел в лес и со­здал там первую партизанскую пятерку. Гитлеровцы устраивали облавы на горсточку, еще путем невоору­женных, народных посланцев. Мише тогда было по метрике одиннадцать лет, а на вид не более восьми. Но только ему Николай Харитонович сообщал о ме­стонахождении своей базы. И Миша оправдывал это доверие. Он неоднократно в самый последний момент спасал от неминуемой гибели партизанскую группу

Однажды гитлеровцы неожиданно нагрянули рано утром, Разделившись на два отряда, одним они оце­пили деревню, вторым начали охватывать выступ ле­са, прилегавший к постройкам. Миша понял, что пар­тизан ждет гибель, и рванулся к лесу мимо часового. Стоявший на посту длинноногий гитлеровец бросился за мальчиком, стараясь его схватить без выстрела, но просчитался. Ловкий мальчик начал ускользать, и фа­шисту пришлось открыть огонь из автомата. Приги­баясь к земле, Миша добежал до первых кустов и, ла­вируя между ними, скрылся на опушке леса. Партиза­ны были спасены и на этот раз.

Взбесившиеся гитлеровцы схватили и увезли в Ивацевичи мать Миши с двумя маленькими детьми. Мать оккупанты расстреляли, а девочек, в виде «при­манки», передали под охрану семьи полицейского и установили наблюдение. Миша через одну соседку вы­крал сестренок среди белого дня и вывез их в лес на хутор к близкому человеку. С 1942 года он стал пар­тизаном.

Я познакомился с белокурым шустрым мальчон­ком в мае 1943 года после приземления в Ружанскэй пуще. Он пас коров при госпитале. Паренек давно упрашивал командование штаба освободить его от этого мирного занятия и послать на боевые дела. Но по-настоящему никто не придал этому значения. Ми­ша решил попробовать счастье у нового командира. Но сделал это не сразу. Он долго изучал характер нового начальника и, выбрав подходящий момент, ре­шил действовать.

Помню, это было теплым летним вечером, когда за­катившееся солнце не уносит с собой тепла, излучен­ного на землю, а люди, уставшие от дневной жары, с нетерпением ожидают ночной прохлады. Я сидел у костра — единственного места, свободного от комаров, тучами носившихся в воздухе. Миша подошел и сел против меня. Он долго, казалось безучастно, слушал наши разговоры, рассматривая тонкие синеватые струйки пламени, вырывавшиеся из сухих перегораю­щих прутьев орешника, время от времени пошевели­вал их железной тросточкой. А разговор у костра шел о том, кого немедленно направить в Барановичи для передачи срочного задания и взрывчатки нашему че­ловеку. Вся трудность задачи заключалась в том, что это нужно было сделать в течение одних суток. Но подходящего человека для посылки поездом у нас не было, а болотом до города и за двое суток никто не добрался бы. Улучив момент, когда я остался у кост­ра один, Миша тихонько сказал:

— Товарищ полковник, поручите мне это задание! Я его выполню.

Я пристально посмотрел Мише в глаза. Они горели желанием и решимостью.

— А как же ты думаешь за сутки добраться до Барановичей? — спросил я у парнишки.

Искра надежды блеснула в умных глазах маль­чика. Миша начал излагать свой план.

— Сейчас не более одиннадцати, — говорил он спокойно.— До станции Бронная Гора, напрямую че­рез болото, двадцать два километра. В шесть два­дцать идет поезд на Барановичи. Я успею купить билет и сесть в поезд. В шестнадцать я буду в городе, а пя­ти часов мне хватит на то, чтобы найти нужного че­ловека, передать ему задание и взрывчатку.

— Но если ты пойдешь до станции болотом, то тебя не только в поезд, но и на станцию не пустят,— возразил я парню.

— У меня есть запасные ботинки, брюки и рубаш­ка. Грязное я оставлю в кустах, возьму с собой мыло, хорошенько вымоюсь и переоденусь,— поспешно по­яснил смышленый мальчуган.

Через полчаса он исчез в темноте ночи... А через трое суток на том же самом месте совершенно спо­койно докладывал мне об успешном выполнении за­дания.

После этого юный связист-разведчик бывал в ряде городов и местечек, переполненных гитлеровцами.

Однажды он был опознан в Березе-Картузской местным предателем. Его арестовали и двое полицаев как опасного партизана повели под конвоем к фа­шистскому коменданту. Миша, улучив момент, метнул­ся в пролом в стене. Первые пули в него не угодили, а от последующих он укрылся в соседних дворах.

Перед приходом Красной Армии в Брест Миша доставлял данные о дислокации гитлеровских частей от работавшей у оккупантов на почте Ксении Клюе­вой на конспиративную квартиру для передачи по радио.

В четырнадцать лет он в Кремле из рук Михаила Ивановича Калинина принял орден Красной Звезды.

Окончив ремесленное училище, Миша приехал в Ивацевичи и стал работать инструктором райкома комсомола. О его работе я получил хорошие отзывы. Сельский совет, в котором он был уполномоченным, первым в районе выполнил свои обязательства перед государством по поставке зерна и сдал около тысячи пудов сверх плана. Все эти годы Михаил усиленно ра­ботал над собой И вот снова, как три с половиной го­да тому назад у костра, смотрит он на меня не по возрасту умными глазами...

Можно не сомневаться, что неисчерпаемая энергия и ум этого юноши теперь будут так же полезны для нашей социалистической родины, как и в дни

Великой Отечественной войны.

* * *

В Ивацевичах, на квартире Михаила Тарасовича, собралось полтора десятка лучших из лучших парти­зан. Вот скромный и спокойный Николай Клютко, те­перь он заведует избой-читальней в деревне Яглевичи. А сколько неприятностей доставлял он фашистским захватчикам! Клютко дошел бойцом от Ивацевичей до Берлина и имеет много отличий. Здесь же Куратник, Вдовин, Сидорович — прекрасные советские лю­ди, родные и близкие, друзья и соратники.

Как приятно смотреть в горящие глаза людей, пришедших к концу войны в передовой колонне!.. Как правдива и убедительна их простая и глубоко со­держательная речь!.. Как велика у этих людей вера в самих себя, в свой народ, в свою родную коммунисти­ческую партию и в любимого Сталина!

Ермакович

С Тимофеем Евсеевичем я расстался 21 мая 1942 года на острове Зеленый, когда уходил с отрядом за много сот километров в Пинские болота.

Оставшись командиром на центральной березинской базе, он сформировал несколько боевых групп и приступил к действиям. Каждый день подрывались на его минах фашистские самоходы на шоссе Лепель — Бегомль, рушились мосты на шоссейных дорогах, взлетали на воздух столбы линии связи.

Успехи Красной Армии под Москвой, черная тропа и пример героической борьбы нашего отряда в первую военную зиму вызывали массовый приток в лес лю­дей, поднявших знамя партизанской борьбы с фашист­скими оккупантами. Тимофей Евсеевич знал, как нуж­но ставить мину, как бить врага, вторгшегося на на­шу советскую землю, но по своей малограмотности он считал себя неподготовленным к налаживанию взаи­моотношений с десятками партизанских отрядов, орга­низовавшихся или прибывших под Лепель из других районов. И он решил вместе со своими людьми и запа­сом взрывчатки влиться в отряд Константина Заслонова и принять его командование. Заслонов хорошо знал Ермаковича еще по моим отзывам и охотно принял Тимофея Евсеевича и его людей. Боевые дела в отряде этого славного руководителя пошли еще лучше.

После гибели Константина Заслонова осенью 1942 года у Ермаковича возникла мысль переправить­ся через линию фронта. Несмотря на свою хромоту, он совершил трудный переход благополучно. Его группа из семи человек, с секретарем ЦК ВЛКСМ Белоруссии Мальчевским и двумя ранеными, перешла линию фронта.

В Центральном штабе партизанского движения Ер­маковича принял один из руководящих работников штаба Иван Ануфриевич Крупеня. Тимофею Евсеевичу предложили лечение и отдых, но он от этого отка­зался. Вместо отдыха он выехал в лагерь по подготов­ке десантников и в декабре 1942 года в составе боль­шой группы опять ушел за линию фронта в тыл врага.

Нанеся чувствительные удары врагу и собрав об­ширный материал, необходимый для штаба партизан­ского движения, он в марте 1943 года снова перешел линию фронта и снова отказался от заслуженного отдыха. Невзирая на свою хромоту, Тимофей Евсеевич совершил шесть тренировочных прыжков с само­лета, и, убедившись, что нога его в состоянии выдер­жать прыжок на парашюте с нагрузкой, он снова стал добиваться назначения на боевую работу в тыл врага. В апреле 1943 года он вылетел из Москвы со спе­циальным заданием Белорусского штаба партизанско­го движения в бригаду «Дяди Коли» и опустился на парашюте в пойме реки Березины. После выполнения задания Ермакович командовал небольшим подразделением. В одной из боевых схва­ток он получил серьезное ранение в больную ногу и в конце мая был отправлен на самолете обратно в Москву.

Но деятельный организм Тимофея Евсеевича не позволил ему долго оставаться на госпитальной кой­ке. Еще не залечив как следует раны, Ермакович до­бился своего отправления в третий раз на оккупиро­ванную врагом территорию. В сентябре 1943 года он вместе с радисткой вылетел на самолете в район Калинковичи — Бобруйск.

Здесь, как и в некоторых других местах, наряду с подлинным движением народных мстителей имела ме­сто и «партизанщина» в худшем смысле этого слова. Имея перед собой наш опыт организации партизан­ских соединений и опыт героя Константина Заслонова, Ермакович при поддержке ЦК КП(б) Белоруссии и Центрального штаба партизанского движения навел в отряде надлежащий порядок и приступил к выполне­нию особых заданий командования.

После освобождения Белоруссии Красной Армией Ермакович был назначен управляющим отделением одного из крупных совхозов в поселке Яновичи, Клей­кого района.

Тимофею Евсеевичу первое время нелегко дава­лось выполнение этой новой боевой задачи. Еще не отгремели раскаты орудийных залпов, они только ото­двинулись дальше на запад, а на освобожденной совет­ской земле появились энтузиасты строительства. Они начали восстанавливать разрушенное и строить новое. И Ермакович показывал на этой новой для него рабо­те образцы социалистического отношения к труду.

Тимофея Евсеевича перебрасывали с одного узко­го участка на другой, и он, со свойственной ему энер­гией и упорством, вытягивал из прорывов один за другим отстававшие отделения совхоза.

Награжденный тремя орденами и медалью «Пар­тизану Отечественной войны», этот скромный, простой белорусский крестьянин не кичится своими заслугами. Он хочет одного: отдать весь свой практический опыт и неисчерпаемую энергию на выполнение первой сталинской послевоенной пятилетки.

Я встретил своего старого друга через год после того, как он получил назначение на должность заве­дующего крупным отделением совхоза в Ильянском районе, Молодеченской области. Через несколько ме­сяцев Ермакович был выдвинут директором отдельно­го совхоза. На этой новой, боевой работе он выглядит таким же целеустремленным и сосредоточенным, ка­ким я видел его несколько лет тому назад, когда он со своей ополченской группой выходил из деревни Мо­сковская Гора на подрыв вражеской линии связи.

Он полон планов и мечтаний, связанных с разви­тием совхозного хозяйства. У него все та же лукавая улыбка, и так же часто повторяет он свою любимую поговорку: «Так или не так, а коли нужно, так нужно».

Когда мы объезжали с ним отделение совхоза, при подъеме на гору он соскочил и заковылял по обочи­не дороги,

— Да что ты, Тимофей! Такой конь, и ты слеза­ешь? Хлестни его кнутом,— заметил я.

— Рука не поднимается, Григорий Матвеевич... Жаль ведь...

Киномеханик Конопадский

Иван Борисович Конопадский известен по взрыву, организованному им в Микашевичах, когда там под развалинами кинотеатра нашли себе могилу сто пятьдесят два фашистских головореза. Среди гитлеровцев, вошедших посмотреть новый фашистский фильм в за­минированный кинотеатр, было шестьдесят пять эс­эсовских палачей. Эти палачи 12 ноября 1942 года уничтожили двести сорок мирных жителей, ни в чем не повинных стариков, женщин и детей. А сколько они уничтожили до этого! И сколько бы еще могли уничтожить или закопать живыми в землю эти чело­векообразные звери, если бы они остались в живых и продолжали бы рыскать по советской земле!

И вот Конопадский, простой белорусский паренек, небольшого роста, но с большим и горячим сердцем со­ветского патриота, 16 ноября 1942 года включил рубиль­ник и казнил подлых палачей белорусского народа...

Если кто посмотрел бы тогда на этого скромного и даже несколько застенчивого паренька, не зная ве­ликого подвига этого человека, то мог бы подумать, что он неспособен зарезать и курицы. Но когда враг, вторгнувшийся в нашу страну, начал совершать неслы­ханные злодеяния, этот невидный юноша поднялся, как народный герой, во весь свой исполинский рост и громогласно огласил приговор советских граждан над иноземными захватчиками. Взрыв кинотеатра с гитлеровцами в небольшом белорусском местечке, рас­положенном в центре Пинских болот, был очень хоро­шо услышан в Берлине, а может быть, и в некоторых других столицах за пределами нашей страны.

Вот несокрушимая сила и железная выдержка про­стого советского человека!

Фашиствующим поджигателям войны в Европе и Америке, потрясающим сегодня атомной бомбой, по­лезно напомнить о советских людях типа Александра Матросова и Ивана Конопадского... Таких людей ни­чем не запугаешь. Им свобода и независимость совет­ской родины дороже собственной жизни, и победить их нельзя.

Ивана Конопадского по заслугам оценили местные районные власти. Они выдвинули его на должность заведующего кинофикацией района. А в районе после ухода оккупантов не осталось ни одного киноаппарата и ни одного приспособленного помещения. И вот Иван Борисович, со свойственными ему энергией и упор­ством, принялся за организацию этой работы. С ог­ромными трудностями ему удалось собрать одну ав­томашину и смонтировать на ней кинопередвижку, затем вторую... Это было в ноябре 1944 года. А в ноябре 1947 года в районе начали работать три ста­ционарных кинотеатра, кроме кинопередвижек, обслу­живающих колхозников и рабочих совхоза.

Район занял по кинофикации одно из первых мест в области, и недавно Конопадский был премирован за образцовую работу.

Я встречался с Иваном Борисовичем в Москве, когда он приезжал за получением ордена. Мы не ви­делись с ним более четырех лет. Но мне показалось, что он не изменился. Этот белорусский паренек остал­ся таким же скромным и застенчивым.

После войны Конопадский женился и теперь имеет двух ребят. Соседи и товарищи считают Ивана Бори­совича прекрасным товарищем и примерным семьянином.