Дебри нацистских спецслужб 16 страница
В конце вечера офицер остался на какую-то минуту наедине с Бережковым. Пристально глядя ему в глаза, понизив голос, он вдруг сказал:
— Выслушайте меня внимательно. Я приехал в Берлин вовсе не в отпуск. Эскадрилья, которой я командую, покинула Северную Африку. Вчера мы получили приказ передислоцироваться на аэродром под Лодзью. Возможно, за этим ничего и не кроется. Но мне доподлинно известно, что к вашим границам перебрасываются в последнее время и другие части. Мне бы не хотелось, чтобы между нашими странами произошло непоправимое. Это доверительный разговор, надеюсь, вы понимаете…
— Разумеется, майор. Благодарю вас. Хочу надеяться, что ваша страна все же не нарушит пакт о ненападении, и мир будет сохранен…
— Дай-то Бог… — Майор вздохнул, прочувственно пожал руку Бережкову и направился прощаться с хозяином дома Бережкову стало ясно, что офицер явился в этот особняк лишь ради минутного разговора с советским дипломатом.
Бережков доложил о разговоре Деканозову. Полпред посоветовал Валентину «не поддаваться на провокации». Однако все же — на всякий случай — дал указание включить информацию об этом разговоре в очередное сообщение в Москву.
Совсем иначе отнесся к этому факту Коротков, когда Бережков поделился с ним своими впечатлениями от визита к американцу. Для Короткова важно было то, что данная информация (по сути для него не новая) поступила не из штаба люфтваффе, а непосредственно от боевого офицера, которому, возможно, не сегодня-завтра придется участвовать в военных действиях.
Дальше — больше. Перед самым нападением Германии на Югославию, посланник этой страны в Берлине Андрич на приеме сказал Деканозову и Кобулову, что теперь на очереди — Югославия, а после оккупации маленькой балканской страны Гитлер устремится на восток…
На совещании оперативных сотрудников резидентуры Кобулов рассказал об этой реплике Андрича, но тут же повторил сталинские слова, что на Западе есть силы, которые хотят поссорить нас с Германией, что надо сохранять бдительность, не поддаваться на провокации, не идти на поводу слухов, давать им достойный отпор…
— Ну и как ты к этому относишься? — спросил Бережков Короткова после очередной подобной же накачки у полпреда.
— Как? Да никак. Работать надо… Вот Боря Журавлев, выслушав нашего шефа, поступил умнее всех: тут же отправил жену и новорожденного сына в Москву. Подальше от греха. По примеру наших коллег, немцев…
Бережков знал, на что намекал Коротков: с каждым пассажирским поездом из Москвы прибывала одна-две семьи сотрудников посольства Германии в СССР.
Были и другие признаки, мягко говоря, охлаждения в отношениях между двумя странами, незаметные для стороннего взгляда, но многозначительные для знающих дипломатический протокол. Так, на приемы, которые устраивало советское полпредство, из высокопоставленных нацистов приходил только министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп. Иногда появлялись генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель и известный летчик-ас, создавший вместе Герингом военно-воздушные силы Германии генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх. И то ненадолго.
Регулярно здание на Унтер-ден-Линден посещал лишь статс-секретарь МИД, (то есть постоянный первый заместитель министра) Отто Мейснер. Но эти визиты входили в его служебные обязанности.
В феврале в консульском отделе появился необычный посетитель — таких здесь видели нечасто: рабочий, типографский рабочий, что можно было определить по его рукам, хранившим следы трудносмываемого гарта, сплава, из которого отливаются литеры. Рабочий себя не назвал, он был очень взволнован, что не помешало ему прошмыгнуть в двери консульства так, чтобы остаться незамеченным размеренно прохаживающимся по тротуару шуцманом[76].
В консульстве он задержался всего на какую-то минуту, только чтобы вручить встретившему его сотруднику карманного размера новенький, только что отпечатанный огромным тиражом немецко-русский разговорник. Не туристский, а — военный. Составляющие его тексты: «Руки вверх!», «Сдавайся!», «Где твой командир?» и прочие красноречиво свидетельствовали о том, для чего он предназначался.
Не следует думать, что берлинская резидентура служила лишь «почтовым ящиком» для приема сообщений от своих источников и последующей передачей их в Москву. Вовсе нет. Резидентура активно ставила перед агентами определенные задачи и, в свою очередь, получала конкретные указания от Центра и принимала их к исполнению. Суть этих указаний зачастую зависела от того, задавали их руководители разведки, то есть, профессионалы, или пресловутые «инстанции». Эти последние порой могли вызвать лишь недоумение, очень уж часто они содержали требования еще раз все проверить, перепроверить, не поддаваться на провокации.
Коротков подметил, что самые важные и конкретные задания всегда подписывал либо начальник отдела, либо его заместитель. И неспроста. Всемогущие инстанции не желали признаваться тем самым в очевидном.
В шифротелеграмме № 54 от 10 апреля 1941 года руководство разведки предписало резидентуре «…по вопросам авиации озадачить «Старшину». Через «Шведа» выяснить дислокацию немецких частей в Румынии, через «Испанца» получить сведения о положении в военно-химической промышленности, используя при этом возможности «Турка». Добыть военно-технические новинки через «Грека». О состоянии военно-морского флота получить информацию через «Итальянца». Ориентировать «Брайтенбаха» на выяснение дислокации германских воинских частей и строительства укреплений на границе, прилегающей к территории СССР».
Легко заметить, что эти задания точь-в-точь совпадали с тем, что резидентура и без них успешно делала.
18 апреля все европейские резидентуры получили указание активизировать агентуру на случай возможной войны. Однако резиденты не могли не обратить внимания на то, что столь важную директиву подписал не нарком госбезопасности Меркулов, а заместитель начальника разведки Судоплатов. Аппаратные игры в ответственность продолжались… О степени озабоченности Центра возможностью войны каждый резидент судил по своему разумению. Соответственно и трактовал данное указание.
Главной проблемой была связь, контакты с агентами. В сложившихся условиях встречаться с ними для сбора информации приходилось едва не ежедневно, волей-неволей приходилось сводить до минимума нормальные меры предосторожности, отказываться от многочасового кружения по городу перед выходом на условленное место встречи, сотрудников для обеспечения и проведения контрнаблюдения не хватало.
Приходилось считаться и с тем фактом, что, скажем, те же Харнак и Леман были ответственными сотрудниками своих ведомств, и теперь им, как никогда раньше, было трудно вырваться на встречу в присутственные часы, к тому же зачастую начальство задерживало их подолгу и по окончании рабочего дня.
Еще одно обстоятельство, никак не зависящее от Короткова и его коллег, создавало для них дополнительные трудности. Имеется в виду их высшее руководство в стенах самого полпредства. Выбор Владимира Деканозова в качестве полпреда, да еще в Германии, да еще и с полномочиями заместителя наркома был крайне неудачен. Этот человек просто-напросто не подходил для столь крупного дипломатического поста. Немцы прекрасно знали, что в НКИД Деканозов пришел прямехонько из НКВД, где много лет был одним из приближенных Берии. Он никогда ранее не бывал за границей, не владел ни одним иностранным языком. Знали немцы и то, что Амаяк Кобулов не просто сотрудник НКВД, пускай и ответственный, но родной брат Богдана Кобулова, правой руки все того же Берии.
Такое сочетание двух первых лиц полпредства насторожило бы контрразведку любой страны. И СД и абвер, и гестапо вправе были даже чисто умозрительно полагать, что, по меньшей мере две трети персонала советского полпредства, торгпредства, консульств, журналистского корпуса, иных граждан СССР, находящихся в Германии, являются разведчиками.
Немцам однако, в голову не могло прийти, что подлинным руководителем советской резидентуры в Берлине является не высокопоставленный и амбициозный Кобулов, а сотрудник, стоящий на служебной лестнице несколькими ступеньками ниже. Потому-то они, установив весьма плотное, но, в сущности, бесполезное наблюдение за Амаяком, невольно ослабили свое внимание к другим сотрудникам, в которых подозревали разведчиков.
В какой-то степени это облегчало работу «Степанова», «Николая», «Аркадия», «Егора», «Акима» иных подчиненных Кобулова. При выходах в город Коротков сравнительно редко пользовался автомобилем полпредства (машин тогда у советских дипломатов вообще было мало), предпочитал обычный берлинский транспорт: автобусы, поезда городской наземной железной дороги, метро, в некоторых районах — трамвай. У него было серьезное преимущество перед коллегами — опыт нелегального пребывания в нескольких странах Европы. Коротков не обладал ярко выраженной славянской внешностью, он не только одевался как немец, но умел и одежду носить как немец, а это не одно и то же. У Александра никогда не торчала расческа из верхнего кармана пиджака, он не застегивал однобортный костюм на все три пуговицы, а только на среднюю, не разминал сигарету перед тем, как прикурить, его ботинки всегда были начищены до блеска, а щеки гладко выбриты. Наконец, он в совершенстве владел немецким языком, легкий венский (но никак не русский) акцент только помогал ему в контактах с берлинцами в разных ситуациях.
Почему ему достаточно было хоть раз ускользнуть от наружного наблюдения (если таковое имело место), что, в принципе, всегда возможно, чтобы раствориться в толпе.
Другим разведчикам приходилось труднее. Правда, Журавлеву несколько облегчало работу то обстоятельство, что «Брайтенбах», старый полицейский волк, сам опытный профессионал, превосходно знал каждую берлинскую подворотню, каждый проходной двор, каждую пивную и без особых хлопот обеспечивал надежную конспиративность их встреч.
Гауптштурмфюрер сообщал не только информацию, представлявшую самостоятельную ценность для Центра, но и специфические сведения о своем ведомстве. Благодаря ему в резидентуре было известно, кто из сотрудников находится под особо пристальным наблюдением гестаповцев, где у них постоянные и передвижные посты, какие методы применяют шпики, каких районов и мест города следует избегать для встреч с агентурой, а какие относительно безопасны, и тому подобное.
Как бы то ни было, ни один из агентов советской разведки, с кем в эти месяцы встречались Коротков и другие товарищи, не попал под «колпак» гестапо, не был задержан и изобличен.
К слову сказать, если «Брайтенбах» по роду службы не мог знать ничего существенного о планах верховного командования вермахта, потому как не соприкасался с армейскими кругами, тем не менее, именно потому, что гестапо старалось не упустить из поля своего зрения ничего важного, он порой получал прямо-таки удивительные по ценности сведения. Так, читателю уже известно, но стоит еще раз обратить на это внимание, что в 1935 году, то есть задолго до войны, «Брайтенбах» представил информацию о проведении испытаний некоторых абсолютно новых видов оружия, в том числе жидкостно-топливной боевой ракеты с дальностью полета до двухсот километров. Позднее удалось установить, что ее разработал талантливейший инженер Вернер фон Браун, ставший впоследствии «отцом» не только печально известных «Фау», но и американских космических ракет. Занятно, что немецкий конструктор состоял в дальнем родстве с многолетней любовницей и двухдневной женой Гитлера. Ева Браун тоже имела право на дворянскую приставку перед фамилией.
Сколько же агентов, в подавляющем большинстве убежденных антифашистов, состояло в те месяцы и недели на связи у сотрудников резидентуры? Точное их число мы никогда не узнаем. Но их было достаточно много, и не все они входили в группы, которые историки причисляют к «Красной капелле».
Так, на 1 мая поступило сообщение из Берлина от надежного источника «Франкфуртера». За этим псевдонимом скрывался офицер германской военно-морской разведки Карл Эйкоф. Когда-то он в числе других иностранных специалистов работал в СССР на судостроительном заводе и по идейным мотивам в 1936 году стал сотрудничать с советскими органами государственной безопасности. Сейчас «Франкфуртер» передал важную и точную информацию о положении в Германии с такими стратегическими материалами, как бензин и каучук, а также с хлебом.
Но вернемся теперь к собственно разведывательной работе самого Александра Короткова после его возвращения из Москвы…
С наступлением Нового, 1941 года, информация, передаваемая Короткову Харнаком (в том числе получаемая последним от Шульце-Бойзена), приобретала все более тревожный характер, хотя в ней встречались отдельные неточности и противоречия. На то имеется несколько объяснений, в частности некоторые колебания в самом германском руководстве, а также «утечка» ряда сведений специально с целью введения возможной советской агентуры в заблуждение.
Приведем некоторые достаточно красноречивые выдержки из донесений Короткова в Москву в первые месяцы 1941 года.
Январь
«Кругах, группирующихся вокруг “Херренклуба”[77], нарастает мнение, что Германия проиграет войну[78]и в связи с этим нужно договориться с Англией и Америкой, с тем чтобы повернуть оружие на Восток».
«В штабе авиации Германии дано распоряжение начать в широком масштабе разведывательные полеты над советской территорией с целью фотосъемки всей пограничной полосы. В сферу разведывательных полетов включается также и Ленинград».
«Позиции Геринга все больше и больше склоняются к заключению соглашения с Америкой и Англией. Геринг дал распоряжение о переводе «русского реферата» министерства авиации в так называемую активную часть штаба авиации, разрабатывающую и подготовляющую военные операции».
«Военно-хозяйственный отдел Имперского статистического управления получил от Верховного командования вооруженных сил (ОКВ) распоряжение о составлении карт промышленности СССР».
Февраль, 26
1. «В высших инстанциях правительств и военных организаций Германии в глубокой тайне интенсивно прорабатывается вопрос о военных операциях против СССР. Упор делается на изучение выгод от оккупации советских территорий, ресурсы которых будут использоваться в интересах рейха, в частности смягчения продовольственной проблемы, все более обостряющейся.
2. Гальдер, начальник штаба сухопутных войск германии, выражает уверенность в успехе молниеносной войны против СССР, захвате Украины и Баку. При внезапном ударе Красная Армия не успеет прийти в себя от шока и не сможет ликвидировать запасы, остающиеся на оккупированной территории.
Геринг, второе лицо в государстве, на заседании генсовета Комитета по четырехлетнему плану заявил, что то, что не дадут добровольно, будет взято силой оружия».
Февраль
«Карл Герделер, бывший имперский комиссар по ценообразованию, предпринял попытку договориться с военной верхушкой в стране об устранении Гитлера и образовании нового германского правительства. Переговоры велись на достаточно высоком уровне. В целом представители генералитета высказались против предложения Герделера, хотя начальник управления хозяйством и вооружением Верховного командования генерал Томас и командующий войсками генерал Гепнер с полной поддержкой относятся к Герделеру. В настоящее время Верховное командование вермахта разделяет идею Гитлера и одобряет его милитаристские планы.
Группа Герделера придерживается англо-американской ориентации».
Случалось, Шульце-Бойзен получил информацию совершенно неожиданного, но не менее ценного характера. Так однажды Коротков сообщил Центру:
«“Старшине” доподлинно известно, что американский военно-воздушный атташе в Москве является германским агентом. Он передает разведывательные сведения немцам, получаемые им, в свою очередь, от своих связей в СССР, и в первую очередь от американских граждан, работающих в советской промышленности. “Степанов” просит об осторожности при использовании этих сведений, так как “Старшина” — один из немногих лиц, которым известно, что американец — немецкий агент».
Официальное изобличение высокопоставленного американского дипломата, разумеется, в тот момент не входило в интересы советского руководства. Однако контрразведка НКВД, получив через Зою Рыбкину это уведомление, сумела деликатно обезвредить его иными методами, чтобы не засветить берлинский источник информации.
Также через «Старшину» Центр узнал, что иранский военный атташе в Берлине завербован англичанами и что немцы вскрыли иранскую систему кодов.
Серьезное значение имела информация Шульце-Бойзена о работе известного авиаконструктора Вилли Мессершмитта над модификацией истребителя Ме-109Е. Шесть истребителей этого типа немецкие летчики испытали в небе Испании. Последующие несколько лет им не было равных в мире. «Мессеры» развивали скорость до 570 км/час, имели мощное по тем временам вооружение: два пулемета и пушку. Предвидя появление новых английских и советских истребителей, Мессершмитт стал к этому загодя готовиться. На Ме-109F, а затем на Ме-109T он поставил более модный мотор, добавил еще одну пушку и пулемет. В деле новые «мессеры» появились летом 1942 года над Сталинградом, но для советских авиаторов это не явилось неприятным сюрпризом.
Март
«Реальность антисоветских планов серьезно обсуждается в руководящих немецких инстанциях. Подтверждением является концентрация германских войск на восточной границе».
«Операции германской авиации по аэрофотосъемкам советской территории проводятся полным ходом. Немецкие самолеты действуют с аэродромов в Бухаресте, Кенигсберге и из Северной Норвегии — Киркинес. Съемки производятся с высоты 6000 метров. В частности, немцами заснят Кронштадт».
«Решен вопрос о военном выступлении против СССР весной этого года с расчетом на то, что русские не смогут поджечь при отступлении еще зеленый хлеб, и немцы воспользуются этим урожаем».
«По мнению германского штаба, Красная Армия будет в состоянии оказывать сопротивление только в течение первых 8 дней, после чего она будет разгромлена. Оккупацией Украины немцы предполагают лишить Советский Союз его основной промышленной базы. Затем немцы продвинутся на восток и отторгнут Кавказ от Советского Союза. Урал, по их расчетам, может быть достигнут в течение 25 дней».
«Нападение на Советский Союз диктуется соображениями военного преимущества Германии над СССР в настоящее время. Работы по вычислению экономической эффективности антисоветской акции продолжаются. Особое внимание уделяется вопросу о мощности нефтяных промыслов в Галиции».
Примечательно, что в этих документах, так сказать внутреннего пользования, добытых разведчиками, нет ни единого слова об исторической миссии арийской расы и немецкого народа в частности, ни слова об угрозе Германии со стороны СССР, ни малейшего упоминания о спасении Европы от коммунизма. Все предельно откровенно: взять силой то, что не отдадут добровольно, путем оккупации плодородных земель Украины решить свои продовольственные трудности, захватить бакинскую нефть, не забыто даже — вот уж чисто немецкая пунктуальность — обоснование начать войну весной, чтобы русские не успели сжечь хлеба, поскольку в эту пору они еще будут зелеными… Словом, речь идет об истинных мотивах намечаемой и уже планируемой агрессии — грабеже, грабеже, и еще раз грабеже…
20 марта 1941 года Коротков решился на шаг беспрецедентный: в нарушение всех существовавших тогда (и существующих поныне) правил, он послал, минуя резидента и свое непосредственное начальство в Москве, включая даже наркома госбезопасности Меркулова, личное письмо Берии. Пойти на это он мог лишь при одном условии: имея на то санкцию, полученную еще до поездки в Берлин, самого адресата — заместителя Председателя Совнаркома СССР, курировавшего, кроме прочих центральных ведомств, и НКГБ. Письмо, написанное от руки, публикуется впервые.
«Тов. Павлу — лично.
Разрешаю себе обратить Ваше внимание на следующее:
В процессе работы с «Корсиканцем» от него получен ряд данных, говорящих о подготовке немцами военного выступления против Сов. Союза на весну текущего года. Общая сводка этих сведений коротко дает следующую картину.
1. В октябре 1940 г. «К.» сообщил: в ближайшее время предстоит военная оккупация немцами Румынии. Эта оккупация явится предварительным шагом для акции против С. С. С. Р., целью которой является отторжение от Сов. Союза. Территории западнее линии Ленинград — Черное море, создание на ней полностью находящегося в немецких руках правительства. В остальной части Сов. Союза должно быть образовано дружественное Германии правительство. Эти сведения исходили от одного из руководителей фирмы…, входящего в группу «Корсиканца». Тот в свою очередь почерпнул их из разговора со своим другом, работающим в верховном командовании немецкой армии. Последний эти данные — из разговора со своим начальством.
2. «Икс» — …рассказал «Корсиканцу», что он получил задание подготовить расчеты, какой бы был экономический эффект от оккупации сов. территории немцами. При этом приводилось мнение начальника генерального штаба сухопутной армии Гальдера о неспособности Кр. Армии оказать длительное сопротивление, о возможности оккупации Украины в чрезвычайно короткий срок при неожиданном, молниеносном ударе и взятии даже Баку.
3. По словам человека «Корсиканца», работающего в хоз. управлении верховного командования армии, там было получено точно такое же задание.
4. Знакомый «Корсиканца»…, имеющий связи в военных кругах, заявил ему, что подготовка удара против С. С. С. Р. стала очевидностью. Об этом свидетельствует расположение сконцентрированных на нашей границе немецких войск. Немцев очень интересует ж. дорога Львов-Одесса, имеющая западноевропейскую колею.
5. Другой знакомый «Корсиканца»… связанный с бюро Риббентропа и службой безопасности С. С., ссылаясь на свой разговор с двумя фельдмаршалами, заявил, что Германия в мае выступает против С. С. С. Р.
6. «Старшина» сообщает об активно проводимой акции по аэрофотосъемке нашей приграничной полосы.
7. Сотрудник статистического института, работающего по заданиям военного командования, рассказал «Корсиканцу» также о готовящемся выступлении против С. С. С. Р.
8. От других лиц «Корсиканец» получил данные аналогичного порядка. Напр., немцы подготовляют карты расположения наших промышленных районов, лица, знающие русский язык, получили извещения, что в случае их мобилизации они будут использоваться в качестве переводчиков при военных трибуналах. Двоюродный брат «Корсиканца» заявил, что у его группы (…и др.) в процессе зондажа почвы о настроениях к Гитлеру военного руководства, также сложилось впечатление о подготовке против С. С. С. Р. Упомянутый… недавно заявил, что выступление против Союза является решенным вопросом. Правда, подробнее «Корсиканец» в связи с этим с ними еще не говорил. Далее следует упомянуть разговор «К.» с уполномоченным «Форшунгсамта» в мин. хоз., в котором последний заявил (как свое личное мнение), что операции против британских островов отсрочены, сначала последуют действия в районе Средиземного моря, затем против С. С. С. Р. и только тогда против Англии. Как теперь сообщает «К.», царит общее мнение, что операции против Англии отложены.
Все эти данные с указанием источников и обстоятельств их получения «Корсиканцем» уже сообщались и их рассмотрение в полном виде. [слово неразб. ] больше возможностей для анализа, чем этот краткий перечень.
Насколько мне известно по линии военных[79], от одного их агента поступили сведения, которые чуть ли не буква в букву совпадали с данными «Корсиканца», а именно: в прошлом году к военным поступили сведения о том, что немцы планируют выступить в мае против С. С. С. Р. и отторгнуть от С. С. С. Р. территорию западнее линии Ленинград — Одесса. Этот агент доносит, что Гитлер заявил, что скоро Сов. Союз может стать слишком сильным. Такие же данные поступают от «Корсиканца». Сейчас агент военных вновь сообщает о готовящемся выступлении против С. С. С. Р. в мае месяце.
В прошлом году от «Лесовода» были получены данные: работник группы атташе немецкого командования… заверил «Лесовода», что Германия выступит весной против С. С. С. Р. Сведения косвенного порядка поступили в этом направлении также от… «Брайтенбаха».
Отдавая себе полностью отчет о пробелах и недостатках в сведениях «Корсиканца», тем более когда речь идет о вопросе такой серьезности, я коротко разрешил себе перечислить все его данные и сделать ссылки на другие источники, с тем чтобы отдел представил Вам полный анализ всех подобных материалов в этой области «Корсиканца» и других источников.
Одновременно с этим считаю необходимым выдвинуть следующие вопросы.
В моих глазах «Корсиканец» заслуживает полного доверия, и мне кажется, что данные о том, что немцы с полной серьезностью взвешивают вопрос о нападении в скором времени на Сов. Союз, полностью соответствует действительности. По вопросу о том, решена ли эта акция или нет, от «Корсиканца» не поступило еще достаточно сведений для каких-либо выводов. Далее, поскольку сведения от других источников скудны, и я их зачастую знаю только поверхностно, моя личная оценка сведений «Корсиканца» происходит на основе впечатлений от него, логики и даже разворота событий вообще. Тем более у меня все это может привести к ошибкам. Хотя «Корсиканец» и ссылается на целый ряд лиц, в конечном итоге это все же один и тот же источник. Поэтому мне кажется, что личные впечатления от него играют большую роль в оценке его как агента вообще, в особенности, когда перекрытие его сообщений недостаточно.
В силу этого я считал бы целесообразным, если бы с ним встретился тов. Кобулов. Как более опытный товарищ он мог бы, с одной стороны, вынести подтверждающее или обратное впечатление о нем, с другой, поскольку мне «Корсиканец» кажется весьма и весьма интересной фигурой, такая бы встреча повела бы к активизации агента. Все вопросы работы с «Корсиканцем» я обсуждаю с т. Кобуловым. Его личное знакомство с «К.» и получение представления о нем не только с моих слов, облегчило бы задачу для меня и тов. Кобулова и дачу советов и корректировку со стороны последнего. Поскольку время не терпит, прошу дать указание о телеграфном сообщении нам Вашего решения.
Считал бы целесообразным также выяснить, кто такой упомянутый выше агент военных. Мне кажется, что поскольку его сведения иногда так совпадают с данными «Корсиканца», они вращаются в одном и том же кругу и вполне возможно даже знакомы.
Мы дважды писали в Москву, что было бы хорошо сделать «Корсиканцу» продуктовый подарок. Однако кроме совета дать ему карточки, которых у нас нет, мы ничего не получили. Отношениям с «К.» мы стараемся придать характер, помимо всего прочего, личной дружбы, и такая внимательность с нашей стороны была бы только на пользу дела.
В Москве, по-видимому, материалы «Корсиканца» не сконцентрированы в одном месте. В одном письме нам сообщают, что человек «Корсиканца»… не известен, в другом же — просят выяснить, где… сейчас находится и что делает — он, оказывается, был нашим агентом до 1938 года.
Примерно два месяца тому назад мы просили сообщить решение о нашем быв. агенте «Эразмусе», с которым на чисто нейтральной почве связан «Корсиканец», однако ответа нет до сих пор.
Степанов.»
Письмо приведено полностью, многоточием отмечены только пропуски псевдонимов источников, что в данном случае не имеет никакого значения.
Когда автор закончил перепечатку этого любопытнейшего во всех отношениях документа, его осенила догадка: «Степанов» имел не санкцию «Павла», а прямой приказ писать ему время от времени.
Немного комментариев. Ничего нового Коротков Берии по существу не сообщил: почти вся информация уже излагалась в шифровках в Центр. Но кое-что все же привлекает внимание. Широко издаваемый сейчас в России писатель Виктор Суворов (псевдоним бежавшего на Запад много лет назад офицера ГРУ Виктора Резуна) в своих книгах утверждает, что Сталин готовился первым нанести удар по Германии, и Гитлер, зная это, 22 июня 1941 года лишь опередил советского лидера. Это — слово в слово повторение аргументов нацистской пропаганды того времени. Примечательно, что в информации, полученной «Корсиканцем» и «Старшиной», отраженной не только в шифровках берлинской резидентуры но и в этом личном письме Короткова Берии, нет ни малейшего упоминания о «предотвращении советской угрозы». Речь идет именно о планируемом и ничем не спровоцированном нападении Германии на СССР.
Не должен вводить в заблуждение читателя пассаж Короткова о желательности помощи со стороны «более опытного старшего товарища» Кобулова. Это уже чистая дипломатия. Коротков прекрасно знал, что Амаяк — креатура Берии, и потому по отношению к нему следует соблюдать пиитет. Но знал и то, что к серьезным оперативным делам тот же Берия Кобулова не подпускал, потому как знал цену его «опыту».
К весне ситуация настолько обострилась, что получение информации от Шульце-Бойзена и Кукхофа через посредничество Харнака стало процессом недопустимо затяжным. 15 марта Центр дал указание Короткову установить непосредственную связь со «Старшиной» и «Стариком», хотя было ясно, что контакт с офицером, работающим в центральном аппарате люфтваффе, следовательно, секретоносителем, дело чрезвычайно сложное и опасное. К тому же, на «Степанова» теперь ложилась бы запредельная физическая нагрузка, поскольку даже самая короткая встреча с учетом времени на выход и возвращение занимала самое малое четыре-пять часов. Но Центр настаивал, чтобы резидентура установила прямой выход на обе группы, Коротков вызвал на связь Харнака, постарался как можно тактичнее (Арвид был достаточно самолюбив) объяснить ему, что обстоятельства требуют как бы раздробления организации. Нельзя дальше замыкать все контакты на него одного. Стоит ему попасть под подозрение спецслужб, все группы утратят связь с Москвой. Это в лучшем случае. В худшем — гестапо выйдет не только на ближайшее окружение его, Харнака, но и на людей, концентрирующихся вокруг Шульце-Бойзена и Кукхофа. Под ударом окажутся десятки патриотов.