КАКИМ ТЫ ВЕРНЕШСЯ… ИЛИ ОДИН ДЕНЬ СО СВЕРХЧЕЛОВЕКОМ 7 страница

Из подобострастного отношения к авторитету композитора вытекает и вторая проблема исполнительского искусства – слишком ровное ритмическое исполнение произведения. На иных концертах можно ставить метроном, и исполнитель ни разу не отклонится от заданного ритмического рисунка. Такая музыка мертва. Звук ценен тем, что способен передать чувство, чего не нарисуешь и не опишешь словами, а «ровным» никакое человеческое чувство не бывает. Вот когда играет Н. Мильштейн или дирижирует В. Фуртвенглер, ощущается настоящий шквал страстей, способный смести все вокруг.

В пятой симфонии Бетховена, которой дирижировал Фуртвенглер,

нет абсолютно ничего от пристойности классических традиций. Ритмически музыка неровна и подчиняется только чувству дирижера, творящего величайший шедевр. Особое впечатление при подобном исполнении создают «грязные» ноты, когда музыкант не выигрывает особо трудные места, не попадает в написанные ноты. Когда эти «недочеты» не являются следствием непрофессионализма, а выражают захватившее музыканта высокое чувство, подобная профессиональная фальшь лишь усиливает впечатление от произведения, ибо в ней нет фальши душевной.

В вокальной музыке во все века проблемы были одни и те же. Обусловлено это спецификой жанра, человеческий голос – самый совершенный инструмент для звукоизвлечения и научиться им пользоваться – одна из самых сложных задач, когда-либо стоявших перед человеком. Парадоксально, но певцом в полном смысле этого слова гораздо легче стать человеку, не обладающему большим вокальным даром. Такой творец вынужден, не имея достаточных средств для реализации своего замысла, искать новые артистические решения образа, и зачастую он побеждает вокалиста с прекрасным голосом, который уверен в своем тембре и не поет, а берет ноты. Это самая большая проблема вокала – увлечение техникой, снобизм вокалистов.

Искусство пения – это прежде всего способность логически выстроить образ и придать ему нужную тембральную окраску. Жермона и Эскамилио нельзя петь одним тембром, так как и возраст, и характер, и ситуация, в которой оказываются герои, неравнозначны, и найти верное звучание характера гораздо важнее, чем просто озвучить роль. Оперу народ не слушает не потому, что малокультурен и необразован – настоящее искусство идет через сердце, а не через мозг, а потому, что в спектакле обычно происходит соревнование голосов, и неискушенному в вокальной технике слушателю порой очень трудно разобраться в «писке» сопрано и «рычании» басов, да еще при, зачастую, плохой дикции исполнителей. Опера – это не искусство, это такое состояние души, когда говорить уже, даже стихами, невозможно, когда из души рождается музыка, и на сцену нужно выходить только с таким ощущением. В опере артисту дана возможность пропеть целую жизнь, явить зрителю красоту человека, подчеркнутую музыкой, и это ее высочайшее предназначение. Особое значение в пении имеет интонационная окраска слова. Здесь необходимо рушить все придуманные ограничения голоса, как это делал великий Шаляпин. Партии Бориса Годунова и Пимена написаны для одного голоса – баса, но петь их одним тембром немыслимо. Спокойная величавость и мудрость Пимена у талантливого исполнителя выльется в органное басовое звучание, в то время как Борис в порыве страдания может дойти до тенорового звучания, оставаясь басом по тембру.

Медвежью услугу оказывает певцам зрительский вкус, требующий от них эффектных высоких нот, обычно являющихся редакторскими вставками, фиксирующими зрительские запросы, которых композиторы, в большинстве своем, и не писали. Высокая нота у героя оперы может родиться только в момент высочайшего эмоционального подъема, она крик радости или отчаяния, и диктоваться этот эмоциональный всплеск должен логикой развития действия, а не безвкусицей публики. Певец, в таком случае похож на акробата или гладиатора, которого морально убивают, если он не дал народу зрелище. Оценка искусства певца по его верхним нотам недопустима, она и порождает эту бесконечную погоню за техническим совершенством, плодя профессионалов, не умеющих петь. В оценках следует исходить из того, что главное в искусстве – простота и искренность, умение сделать слушателя своим собеседником.

О популярной музыке многого не скажешь, этот жанр изменяется ежедневно, но есть некоторые проблемы, на которых я хочу остановиться. Это, прежде всего, проникновение в данную сферу коммерции. С одной стороны – возможность для музыкантов зарабатывать на уровне президента концерна, а с другой – ограничение поиска, эксперимента, так как бизнес использует только те направления, которые могут иметь у зрителя стопроцентный успех. Как и должно быть при вмешательстве экономических интересов в творческие, неизбежно снижается художественный уровень, из взаимоотношений музыкантов исчезает самое главное – родство душ. Пока музыканты не признаны и у них нет гроша в кармане, они играют для себя, рождается музыка от чистого сердца. Но как только группа «становится на поток», настоящее творчество незаметно уходит пропорционально возрастанию материальной заинтересованности, разрушающей коллектив. Вообще, самым искренним и чистым в популярной музыке, на мой взгляд, является творчество бардов, ибо они пишут песни без особой надежды на то, что их кто-нибудь услышит, и, не имея ни голоса, ни навыков игры на инструменте, вынуждены петь душой.

Одной из самых больных проблем музыки является извечный антагонизм жанров. Поклонники классической музыки ненавидят рок, его же фанаты, в свою очередь, презирают симфонические концерты. Жанровые предпочтения человека зависят от его культурного уровня и вкуса, и нужно помнить, что в любом жанре существуют шедевры, стоящие в одном ряду. Никто не сможет мне доказать, что сороковая симфония Моцарта гениальней «Лестницы в небеса» «Лед зеппелин», или что «Твоя песня» Элтона Джона превосходит «Песню Сольвейг» Грига. Правильнее было бы говорить о несопоставимости жанров, о разных подходах к выражению собственного понимания гармонии, ведь ни один предмет невозможно охарактеризовать со всей полнотой даже при помощи музыкальных средств, у каждого человека свой способ познания мира.

Говоря о будущем искусства в целом, надо заметить, что оно в большей степени зависит от грядущего выхода цивилизации на иной, более высокий энергетический уровень, где сольются в новом качестве материя и дух, и искусство получит величайшие, неизвестные сейчас возможности для выполнения своей главной задачи – руководства духовной эволюцией человека.

Самый трудный момент – окончание книги. Всегда кажется, что хоть и сказал ты много, а основное все же не высказано, возникает целый поток мыслей и чувств, которыми хотелось бы поделиться напоследок. Наверное, в этой недосказанности и заключается смысл всякого творчества, ведь охватить все невозможно. Тем более что бывают вопросы, ответ на которые равносилен смерти – обладая информацией о событиях своей жизни, жить неинтересно – исчезает одна из самых притягательных тайн бытия. В этом есть что-то детское – человеку всю жизнь кто-то рассказывает сказку – добрую или злую, и он засыпает, чтобы проснуться для новой сказки. Да, человек всю жизнь остается ребенком, втайне стыдящимся своей веры в счастливый конец, и любой взрослый дядя, отстранившись умом и сердцем от нашей бешеной гонки за богатством и славой, как когда-то он отстранился от детства, усмехнется над ней, как улыбается сейчас, наблюдая игру в «дочки-матери».

Сейчас, когда мир стоит на распутье, и ждет новой сказки, разуверившись в старых, пришла пора сказать: общей сказки больше не будет, готовьтесь к личной жизни. Весь свой исторический путь человечество прошло кучным стадом, которое так легко обольстить светлым будущим или запугать страшным судом. И сейчас мы подходим к границе, за которой или прежнее стадное существование в новой форме, или общество, в котором приоритетом будет являться не коллективное сумасбродство, а творчество Личности, когда истинность мысли будет определять не общее мнение, а ее красота и логичность.

Истина у каждого своя, и дальше мой читатель пойдет уже без меня: воспринимая или отвергая мою Истину, он будет творить свою. Единственное, чего я прошу для себя, - это не смешивать мое имя с моей мыслью, не давать политике возможности использовать и то и другое в своих грязных целях. Чтобы избежать этого, я использовал в своем труде чужие выражения наряду со своими, никак не выделяя их и не делая разграничения между своими и чужими мыслями. Я хочу, чтобы мои выводы принадлежали человеку, но не обществу, которое в любой момент может извратить их на потребу своим целям. В этом вопросе для меня важен не приоритет открытия, а приоритет чистой совести и уверенность в том, что даже после смерти мои мысли не смогут стать оружием в не очень чистых руках, и теперь, прежде чем приписать мне чужое выражение или произнести даже явно мое, задумайтесь: а мне ли оно принадлежит?

Я хочу, чтобы мысли мои принадлежали всем и никому конкретно, даже мне, ведь по сути я не открыл ничего нового, а только подметил несколько черт, уже существующих в природе. Личность, вступающая на путь познания, рискует очень многим. Человечество, разрозненное и суеверное перед лицом Природы, становится на редкость сплоченным и бескомпромиссным в расправе с человеком, несущим ему сказку:

«Оловянных солдатиков строим,

По шнурочку равняемся мы.

Чуть из ряда выходят умы

«Смерть безумцам!» - мы яростно воем.

По безумным блуждая дорогам

Нам безумец открыл новый свет.

Нам безумцем дан братства завет,

И распятый безумец стал Богом!».

Да, в мире до сих пор существует порядок, по которому нужно убить человека, чтобы понять, что он живой, по которому Истина одна, а правда меняется несколько раз за день, по которому Ложь во спасение считается благодеянием. И человек, ищущий истину, должен пройти все круги этого ада, оступаться и терять веру в людей и в себя, чтобы постичь всю мудрость и гармонию этого мира, заключенную в смеющихся глазах маленького ребенка.

Я много думал о том, как мне закончить эту книгу, ведь последнее слово особенно важно. Прочтите вот это и задумайтесь еще раз, как задумался когда-то я:

«Г. А. Панфилову. Москва, 23 апреля 13 года.

Милый Гриша, извиняюсь перед тобой за свое неисполненное обещание. Условия, брат, условия помешали. Точки и запятые стали на пути и заградили дорогу. Тебе странными покажутся эти слова, но, к сожалению, увы! – это правда.

Итак, я бросил есть мясо, рыбы тоже не кушаю, сахар не употребляю, хочу скидавать с себя все кожаное, но не хочу носить названия «вегетарианец». К чему это? Зачем? Я человек, познавший Истину, я не хочу более носить клички христианина и крестьянина, к чему я буду унижать свое достоинство? Я есть ты. Я в тебе, а ты во мне. То же хотел доказать Христос, но почему-то обратился не прямо, непосредственно к человеку, а к отцу, да еще небесному, под которым аллегорировал все царство природы. Как не стыдны и не унизительны эти глупые названия? Люди, посмотрите на себя, не из вас ли вышли Христы и не можете ли вы быть Христами? Разве я при воле не могу быть Христом, разве ты тоже не пойдешь на крест, насколько я тебя знаю, умирать за благо ближнего? Ох, Гриша! Как нелепа вся наша жизнь. Она коверкает нас с колыбели, и вместо действительно истинных людей выходят какие-то уроды. Условия, как я начал, везде должны быть условия, и у всего должны причины являться следствием. Без причины не может быть следствия, и без следствия не может быть причины. Не будь сознания в человеке по отношению к «я» и «ты», не было бы Христа и не было бы при полном усовершенствовании добра губительных крестов и виселиц. Да ты посмотри, кто распинает-то? Не ты ли и я, и кого же – опять, меня или тебя. Только больные умом и духом не могут чувствовать это. Войдя в мое положение или чье-либо другое, проверь себя, не сделал бы ли ты того, что сделал другой, поставь себя в одинаковые условия и в однородную степень понимания, и увидишь доказательство истинных слов: Я есть ты.

Меня считают сумасшедшим и уже хотели было везти к психиатру, но я послал всех к сатане и живу, хотя некоторые опасаются моего приближения. Ты понимаешь, как это тяжело, однако приходится мириться и с этим и отдавать предпочтение и молиться за своих врагов. Ведь я сделал бы то же самое на месте любого моего соперника по отношению к себе, находясь в его условиях.

Да, Гриша, люби и жалей людей – и преступников, и подлецов, и лжецов, и страдальцев, и праведников: ты мог и можешь быть любым из них. Люби и угнетателей и не клейми позором, а обнаруживай ласкою жизненные болезни людей. Не избегай сойти с высоты, ибо не почувствуешь низа и не будешь о нем иметь представления. Только можно понимать человека, разбирая его жизнь и входя в его положение. Все люди – одна душа. Истина должна быть истиной, у нее нет доказательств, и за ней нет границ, ибо она сама альфа и омега. В жизни должно быть искание и стремление, без них смерть и разложение. Нельзя человеку познать Истину, не переходя в условия и не переживая некоторые ступени, в которых является личное единичное самомнение. Нет истины без света, и нет света без истины, ибо свет исходит от истины, а истина исходит от света. Что мне блага мирские? Зачем завидовать тому, кто обладает талантом, - я есть ты, и мне доступно все, что доступно тебе. Ты богат в истине, и я тоже могу достигнуть того, чем обладает твоя душа. Живое слово пробудит заснувшую душу, даст почувствовать ей ее ничтожество, и проснется она, поднимет свои ослепленные светом истины очи и уже не закроет их, ибо впереди мрак готовит напасти, а затишье принесет невзгоды, она пойдет смело к правде, добру и свободе.

Так вот она загадка жизни людей. Прочь малодушие. Долой взгляды на лета. Мудрость, удел немногих избранных, не может быть мудростью. Всякий мудрый и всякий умен по-своему, и всякий должен прийти к тому же, и для всякого одна истина: Я есть ты. Кто может понять это, для того нет более неразгаданных тайн. Если бы люди понимали это, а особенно ученые – то не было бы крови на земле и брат не был бы рабом брата. Не стали бы восстанавливать истину насилием, ибо это уже не есть истина, а истина познается в истине. Живи так, как будто сейчас же должен умереть, ибо это есть лучшее стремление к истине.

Человек! Подумай, что твоя жизнь, когда на пути зловещие раны. Богач, погляди: вокруг тебя стоны и плач заглушают твою радость. Радость там, где у порога не слышны стоны. Жизнь в обратной колее. Счастье – удел несчастных, несчастье – удел счастливых. Ничья душа не может не чувствовать своих страданий, а мои муки – твоя печаль, твоя печаль – мои терзанья. Я, страдая, могу радоваться твоей жизнью, которая протекает в довольстве и наслаждении, в истине. Вот, она, жизнь, а ее назначение Истина, которая определила назначение, где альфа, там и омега, а где начало, там и конец.

Злобою сердце томиться устало,

Много в нем правды, да радости мало.

Да, Гриша, тяжело на белом свете. Хотел я с тобой поговорить о себе, а зашел к другим. Свет истины заманил меня к своему Очагу. Там лучше, там дышится вольней и свободней, там не чувствуется того мучения и угрызений совести, которые окружают всех во мраке злобы и разврата.

Хоть поговоришь-то о ней (об истине), и то облегчишь свою душу, а сделаешь если что, то счастлив безмерно. И нет предела земной радости, которая, к сожалению, разрушается пошлостью безвременья, и опять тяжело тогда, и приходится говорить:

Облетели цветы, догорели огни,

Неприглядная ночь, как могила темна».

Вот как гений Сергея Есенина суммировал и обобщил все то, что я хотел вам сказать. Эта книга – не научное исследование и не философский трактат, - это разговор с сердцем, пытающимся понять этот мир и найти свое место в нем. У любого человека, как и у любого народа и любой цивилизации есть только три цели – обрести внутреннюю Свободу в себе, слиться в Гармонии с окружающим миром и попытаться найти тот Абсолют, который соединит стремления всех существ в едином порыве и создаст новую, более совершенную форму Красоты. И в этих трех слагающих – Свободе, Гармонии и Абсолюте и заключается моя истина.

У многих возникнет совершенно разумное сомнение – а вдруг все не так, как говорю я, вдруг мир иной, и есть смерть, и Бог – не Природа. Ваши сомнения абсолютно верны – все действительно не так. Мир настолько красив и разнообразен, что охарактеризовать его конкретизирующими терминами даже в самом обширном трактате невозможно, и возрази мне кто-нибудь, он будет, безусловно, прав, как и я. У каждого человека своя Истина, и человек, верящий в смерть, будет жить ради того, чтобы умереть, и будет прав в своей Истине, ибо самое великое право на свете – самостоятельно мыслить и поступать сообразно этим мыслям.

Мне моя Истина дала счастье единения с самим собой и с миром, счастье чистой совести, крепкого духа и здорового тела, любви ко всему человечеству и к каждому человеку в отдельности. И я хочу, чтобы эта книга помогла кому-то стать другом самому себе, подсказала, как найти тот единственный и неповторимый звук, который вольется в общую гармонию Природы и зазвучит в величественном аккорде.

Я многого не смог вам сказать, ибо не все подвластно слову, но у меня есть надежда, что недостающие слова вы скажете себе сами.

МИРА И СЧАСТЬЯ ВАМ, ЛЮДИ!

1991 год

Андрей Данилов

КАКИМ ТЫ ВЕРНЕШСЯ… ИЛИ ОДИН ДЕНЬ СО СВЕРХЧЕЛОВЕКОМ

Приведенная в рассказе таблица не является интеллектуальной собственностью автора.

Автор предупреждает,