Ост., науч. ред. и коммент. П.А. Цыганкова. €

аас Э.Б.

За пределами нации-государства:

Функционализм и международная организация

Источник: Теория международных отношений: Хрестоматия /

ост., науч. ред. и коммент. П.А. Цыганкова. – М.: Гардарики, 2002. С. 321–333.

Семантика функционализма

Тирания слов едва ли менее абсолютна, чем тирания людей, но если выборы, революции или просто унылое течение времени могут покончить с тиранией человека, то лингвистический недуг призван вылечить внимательный анализ и замену старого определения новым. В нашем случае это касается тирании, которую влечет за собой термин «функция».

По словам функционалиста Роберта Мертона, «огромное количество терминов, используемых в нейтральном и почти синонимичном значении термину «функция», в настоящее время такие: использование, польза, намерение, стремление, мотив, цель, последствия». Более того, практически все эти термины жизненно необходимы в строгих политических дискуссиях и политическом анализе, все они могут применяться в нескольких значениях, но в то же время вплоть до настоящего момента каждый из них может иметь и собственное содержание.

В истории науки у термина «функция» было много концептуальных значений, и все они неожиданно появляются в современном анализе и частично совпадают с семью перечисленными выше терминами. Эти концептуальные значения включают: «занятие» – типичный образец поведения, ассоциируемый с какой-либо особенной политической структурой; «причинные взаимоотношения» – соотношения между математическими (и социальными) переменными; есть и более специфическое антропологическое использование этого термина, когда «функция» рассматривается как необходимый вклад в структурно-органическое единство какой-либо социальной единицы. При этом, по словам Малиновского и Рэдклифа-Брауна [с.321] использование термина в его последнем значении – очевидное подстраивание под математическое определение. В заключение замечаний относительно лингвистической двойственности следует сказать, что ученые-социологи и сегодня сомневаются по поводу того, может ли быть достигнута семантическая ясность при определении данного понятия, да и вообще, имеет ли смысл пытаться ее достигнуть.

Студенты – будущие специалисты в области международных отношений – могли бы пренебречь этим вопросом, но «функционализм» и его виды весьма важны для анализа и имеют широкое поле для исследования, хотя этот подход, связанный с определением «функционализма», уже имеет достаточно самостоятельный статус в области социальной антропологии и социологии.

По крайней мере, мы можем выделить функциональный словарь как аспект теории международных систем, хотя в этой теории системы не полностью свободны от двусмысленности, неопределенности. Семантический интерес может возникнуть вследствие того, что системное представление об установленных теоретических отношениях хронологически следует за более ранними попытками представления того же феномена с позиций баланса сил. Приведем цитату, не нуждающуюся, на наш взгляд, в комментариях:

«Классическая система национальных государств, выделенная из общего европейского комплекса систем, создала определенные механизмы сохранения собственной стабильности и самоопределения. Это привело к тому, что национальное государство искало пути и методы, обеспечивающие контроль и регулируемость всех негосударственных образований и всех обществ, которые не отвечают требованиям верховной власти и суверенитета и могут разрушить систему эффективного функционирования национального государства. Рассматривая систему в целом, можно определить колониализм как главный механизм, функция которого заключалась в защите системы национального государства от вторжения и влияния, рассматриваемых с позиции сохранения системы как разрушительные, безответственные, случайные. Колониализм функционировал, чтобы регулировать и контролировать общества, которые при своем уровне развития не считались полноценными государствами, т.е. действовали в соответствии со стандартами государственного поведения.

Вторая функция колониализма в классической системе, базирующейся на нации-государстве, состояла в обеспечении механизма распространения культуры и технологий и одновременном предотвращении наиболее взрывоопасных последствий социальных изменений, связанных с разрушением системы. Под эгидой колониальных властей «примитивный» народ мог пройти неизбежно болезненный этап модернизации [с.32] всех фаз своей жизни, не подрывая мировой порядок в целом».

«Главным источником напряженности в международной системе… был конфликт между потребностью слаборазвитых стран в модернизации своих обществ и, следовательно, в быстрых и даже взрывоопасных социальных изменениях и стремлением международной системы к максимальной стабильности и, значит, к контролированию этих революционных тенденций к изменению. Эти два конфликтующих направления развития традиционно контролировались колониализмом. В постколониальную эпоху необходимо найти новые методы распространения современной культуры и защиты международной системы как целого от разрушительной силы этих изменений».

Итак, очевидно, что мы имеем «международную систему», или систему «наций-государств». Кого она включает в качестве своих членов? «Сохраняет» ли себя сама система или она обязана этим своим элементам – акторам? Ясно, что колониализм был «функцией» (задачей, целью, последствием?) «системы», которая отвечала определенным системным «потребностям» (задачам и т.п.) в прошлом, но этого больше нет, поэтому должны быть найдены функциональные эквиваленты, чтобы реализовать те же потребности. Были ли акторы вовлечены в колониализм для того, чтобы поддерживать систему и приобщить африканцев и азиатов к своим нормам? Или же сама система независимо от желаний и целей акторов имела «результатом» своего существования (функцией?) поддержку и социализацию?

Проведенный достаточно последовательно такой анализ, конечно, припишет «системе» определенную автономию, которая в значительной мере будет определять поведение акторов. В этом случае функции системы предстанут как упорядоченные процессы, а политики – как действующие лица в вечном танце только для самоподдерживающихся нужд системы в целом. Все, что происходит фактически, «должно» происходить в силу определенной системной необходимости. Но нас интересует, действительно ли участвующие «функции» подразумевают результаты действия, имплицитные нужды или эксплицитные цели, определяющие действия в головах участников.

Некоторое время назад значение международного деятеля определялось термином «вес», а система – терминами «баланс» и «равновесие». Схематические отношения среди «весов» считались детерминистскими, т.е. функциональными. Когда «веса» были в состоянии баланса, доминировали мир и стабильность. Когда возникали условия дисбаланса, они рассматривались как «дисфункциональные» и равновесие было предфункциональным (полезным и желаемым?) Нашу терминологию нельзя назвать достаточно точной, поэтому концепции, сформулированные [с.323] в терминах, оставляют место для новых поисков и исследований. Хочется согласиться с Р.Л. Шанком в том, что история науки – это история «доминирующих метафор» и каждая из них заимствована из определенной области, однако не из той, к которой она была бы применима. «Доминирующая метафора» в эпоху теории баланса сил была заимствована из механики, а теория современных систем, кажется, обязана своим происхождением гомеостатической физиологии. Даже если метафора – всего лишь еще одно эвристическое приспособление, она, кажется, предлагает дедуктивные ответы, которых лучше избегать. Доминирующая метафора может стать более чем фигурой речи, более чем проясняющее дело литературное упражнение, тогда она приведет к серьезному риску воспроизводящихся отношений, и первоначальная чистая эмпирическая модель, или система, превратится в концептуальную схему, искажающую реальный мир вследствие приписывания ему законов поведения, выведенных из предполагаемой работы этой системы. До тех пор пока мы не сделаем невероятное предположение, согласно которому участники отношений будут вести себя в соответствии с «метафорой», результат в большой мере может стать просто демонстрацией усиления концептуальной системы с риском все большего отхода от реальной действительности.

Но что если мы попытаемся избавиться от вербальной двусмысленности понятия «функции» и от связей с системной теорией? Фактически школа ученых-политологов, которые называют себя функционалистами, признает и подтверждает отсутствие прямой связи с функциональным анализом в социологии². Так как данная работа посвящена исследованиям эволюции международных институтов и развития политического сообщества на международном уровне, необходимо до того момента, пока в этой области окончательно не сформируется своя система понятий и терминов и не отделится от функциональной социологии, использовать рассматриваемые термины с осторожностью.

Функционалисты, в специфическом смысле этого слова, заинтересованы в поиске тех человеческих потребностей и желаний, которые не касаются политики. Они верят в возможность разграничения сугубо технических и «бесспорных» аспектов правительственного поведения и создания всеохватывающей сети международных институциональных отношений на основе учета таких нужд. Они, как правило, уделяют особое [с.324] внимание первичным нуждам, надеясь, что круг «бесспорных» обязанностей будет расширяться за счет политической области, поскольку практическое взаимодействие стало граничить со множеством отношений внутри различных сфер. Если рассматривать мир с этой позиции, можно сделать вывод о реальности мирового сообщества.

Философский аспект данной проблемы нас в настоящий момент не интересует. Нас интересует понятие функции. В соответствии с точно определенной позицией исследователей-функциолалистов, функция – это эквивалент «организационного задания». Так, функция Продовольственной и Сельскохозяйственной организации Объединенных Наций (РАО) состоит в том, чтобы способствовать росту производительности в сельском хозяйстве и мирового снабжения продовольствием; функция Всемирного почтового союза – ускорение почтового сообщения в мире; функция Международной организации труда – повышение качества и уровня жизни рабочих во всем мире. Очевидно, что системы и модели функций влекут за собой вполне определенные и закономерные последствия: функция подразумевает под собой задачу. В таком случае Функционализм становится и аналитическим инструментом для критики несовершенной действительности, и идеологической предпосылкой для обеспечения лучшего будущего. Тогда возникает следующий вопрос: возможно ли по-другому определить функционализм в социологии, избавить его от неопределенности, двусмысленности с тем, чтобы новое определение затем могло успешно применяться при изучении международных институтов?

Уже в самом начале анализа необходимо задать себе ряд сложных вопросов. Не имеет ли Функционалистское понятие функции значения эмпирически понимаемых потребностей актора и не ведет ли оно к созданию организованных заданий, призванных удовлетворять его потребность? Если это так, то не может ли выполнение этих заданий повлечь за собой совершенно неожиданные для участников отношений последствия, способные каким-то образом трансформировать и организацию, и сами первоначальные ожидания участников? Задание может предусматривать удовлетворение первоначальной потребности, но, будучи выполненным, оно может привести к абсолютно новой ситуации с новыми отношениями, влияющими на общий смысл и задачи действия. В этом случае возникает вопрос, было ли, хотя бы невольно, понятие функции сопоставлено какой-либо реально существующей системе?

О сложности этих вопросов свидетельствуют два высказывания ведущего современного сторонника Функционализма Дэвида Митрани: «при конституциональном подходе подчеркивается, что ведущую роль обычно играет потребность». И еще: «[функциональный подход] … должен помочь несколько отдалиться от политических [с.325] аспектов, когда в социологическом плане интересы людей совпадают, являются коллективными; он должен помочь сместить интересы с силы к проблемам и намерениям». Здесь термин «функция» приобретает в дополнение к значению «задача» значения «потребность» и «намерение». «Задача должна пониматься как легальное предписание, данное организации, или как программа, которая существует в умах работников организации. Но «потребность» – это общее понятие, это концепция без четко определенной социальной направленности, следовательно, она связывает организацию с внешней средой. Если мы говорим о «намерении» по отношению к «задаче» как о чем-либо точном, определенно задуманном работниками организации, то терминологических и операциональных проблем не возникает, но если предпринимается попытка соотнести термин «намерение» с более общим понятием «потребность», то обязательно появится проблема операционализации понятий. Попытаемся ли мы обобщить понятие организационного действия в самой организации или вовне? Как только некоторые сконструированные отношения между организацией и ее внешней средой постулируются, как только «задача» перестает быть простым практическим объектом в сознании менеджера, мы сразу сталкиваемся с необходимостью определить систему.

Поэтому представляется, что попытка четко, недвусмысленно определить функционализм невозможна без обращения к методологическим аспектам: различия, наблюдаемые в разных видах систем, нельзя игнорировать. Что же мы тогда имеем в виду под понятием «системы»? Поддерживая Наделя (Nadel) в его стремлении избегать неточностей функционалистского словаря, я рассматриваю систему как высший уровень абстракции, как сеть отношений, ставя конкретных участников этих отношений на ступень ниже. Таким образом, мы приближаемся к пониманию структуры общества через абстрагирование понятия «конкретный индивид» и их поведенческих стереотипов или сети существующих отношений между участниками действия в той сфере, где они участвуют в ролевом поведении, взаимодействуя друг с другом.

Хотим мы того или нет, но такое понимание системы заставляет нас обратиться к политической теории, теории анализа и предписывания действий международному обществу. Предписывающее намерение – центральное в Функционалистской теории: Функционалисты считают необходимым иметь теоретический аппарат, который позволил бы анализировать существующую в обществе ситуацию, определять причины сложившихся отношений и, более того, способствовать улучшению ситуации. Однако теоретически я хочу решить не эту задачу. Процитирую еще раз Наделя. Я заинтересован в функциональной теории как «в системе предположений (все еще переплетенных друг с другом), которые [с.326] играют роль карты проблемной области и тем самым подготавливают почву для дальнейшего эмпирического исследования с применением соответствующих методов. Если быть точнее, предположения служат для классификации феноменов, для группирования их подходящим образом, для выявления их внутренних связей, определения «правил процедуры» и «схем интерпретации». «Теория» здесь приравнивается к концептуальной схеме логической структуры»…

Теоретические компоненты Функционализма

Каковы главные черты теории, отраженные в Функционализме? Сама противоречивость функционалистского подхода предполагает его эклектику: наряду с Гильдейским социализмом мы находим черты марксизма, прагматизма и либерализма как утилитарного направления, так и психотерапевтического, связанного с теорией групп в традициях Курта Левина. В то же время акцентирование Функционалистами добровольного действия и группового участия кажется очень мало ориентированным на современную американскую теорию в духе Бентли.

Марксистский компонент проявляется только в теории войны. Социальное неравенство, объясняемое неравным распределением экономических благ (экономической прибыли), считается главкой причиной государственных конфликтов. Но однажды неравенство исчезнет благодаря деятельности международных Функциональных программ, не затрагивающих государства, творческая энергия человека будет направлена на запрещение войны. Если государство не способно на это, оно, конечно, не способно и взаимодействовать с другими государствами в конструктивных программах.

Прагматизм представлен в большей части Функционализма и особенно очевиден в намеренной отмене Функционалистами конституционного подхода к лучшему устройству. Шаг за шагом схемы экономического сотрудничества, развивающиеся не запланированным государством путем, в конце концов приведут к общемировой системе сотрудничества, для которой конституция останется только символом, официально фиксирующем то, что считалось верным в действительности в течение некоторого времени в прошлом.

Все это сущностно базируется на утилитарном основании: разумный человек будет искать свою выгоду, максимизируя [с.327] свое физическое благосостояние в кооперации с другими людьми, когда это необходимо. Однако Функционалисты отличаются от утилитаристов тем, что считают сотрудничество более выгодным, чем соперничество. Выгода максимизируется совместными усилиями, объединением творческих задач, усилением того, что соединяет людей, группы и нации. Это, в свою очередь, предполагает теорию конфликта, отличную от утилитаристской. Функционалисты понимают социальный конфликт не как естественный и неизбежный в условиях изобилия экономических ресурсов; по их мнению, только их нехватка порождает конфликт. Если межгрупповой и международный конфликт происходит даже при наличии материального изобилия, то причина кроется в том «дьявольском», что уводит человека от естественности. Х.Г. Уэллс полагает, что это «дьявольское» присуще дипломатическим службам и министерствам иностранных дел; Митрани, мысля более широко, связывает его с расстройствами и тревогами современного человека, вынужденного жить в нетворческой национальной общности, вследствие чего он путает подлинные национальные различия с националистическими предубеждениями, порождаемыми ими. Сотрудничество лучше, чем социальный конфликт, следовательно, это более естественное состояние для человека.

Подобно современному групповому психотерапевту, функционалист отвергает мнение о неизбежности группового конфликта. Конфликты могут быть творчески преодолены. Не стоит рассматривать политику как грубый конфликт интересов, каждый из которых рационально задуман и защищен, политика может способствовать решению проблем. Интересы не нужно «примирять», если они могут быть «интегрированы» на более высоком уровне восприятия с привлечением творческих усилий деятеля. Эта концепция раскрывает возможность создания международной организации, что, кстати, Функционалистами нигде не разбирается в деталях. Важно, что структура международных отношений качественно отличалась бы от старой именно потому, что новый моральный компонент «интеграции лучше конфликта» был бы ее центральным стержнем…

Критика Функционалистами других теорий международного порядка сводится к обсуждению справедливости допущений, фундаментальных для так называемой школы политического реализма. Функционалист, надеясь прийти к совершенно иной концепции мирового порядка, ставит под сомнение это допущение, так как его критика зиждется на разделении понятий, используемых и реалистами, я буду рассматривать более детально такое «разделение».

Мы обнаруживаем четыре таких «разделяемых» понятия.

1. Функционалист разделяет власть и благосостояние, которые мыслятся как типы человеческих и государственных целей; этому различию придается большое значение, и из него вытекают многие программные заключения.

2. Функционалист разделяет правительственные задачи на отдельные элементы, хотя только на время. Но он настаивает на полной [с.328] отделенности военной задачи (ориентированной на власть) от экономической (ориентированной на благосостояние), а также на изолированности разных видов задач благосостояния. Однако изучив интересующий его процесс, Функционалист в конечном итоге собирает эти задачи в одну, в которой все правительственные мероприятия связываются с достижением благосостояния. Важный вывод из разделения функциональных сфер – заменяемость задач. Интегративные задачи, изучаемые в одном функциональном контексте, позже используются автором в новых контекстах до тех пор, пока дихотомия функциональных контекстов не будет исчерпана. По-видимому, предполагаются неограниченное изучение и заменяемость.

3. Решающее разделение – между политическим и техническим, работой политика и работой эксперта. Из этого различия вытекает ряд практических следствий, в частности завоевание политического экономическим благодаря ориентированному на благосостояние эксперту. Тесно связано с этим разделением различение благотворной работы добровольной группы и подозрительных действий правительства: Это поднимает вопрос о том, способствуют ли эксперты международной интеграции, служа государству, а не частным группам, но как раз об этом Функционалист и умалчивает³.

4. Наконец, что не менее важно, Функционалисты разделяют виды лояльности, присущие политическому актору. Как и многие ученые-обществоведы, Функционалисты считают, что любая личность может формировать из разнообразных видов лояльности ряд организаций, приведенных в иерархический порядок или нет; однако при этом они предполагают, что виды лояльности обусловлены функциями и замена функций может привести к изменению видов лояльности. Из-за разнообразия функций, реализуемых различными организациями, возникающая множественность видов лояльности в любой нации создает для личности проблемы. Функционалист надеется, что на основе этого разделения виды лояльности будут переданы международным организациям, осуществляющим соответствующие функции. Но он, кажется, отрицает любую существующую верховную власть национализма, даже если в других контекстах он принимает ее во внимание, порицая.

Функционалисты, как я сказал выше, не оперируют чисто функционально-системными терминами. Необходимость сотрудничества, встающая перед государством, влечет за собой соответствующие задачи, очерченные силой теоретических положений, которые порождают [с.329] новую, более благотворную международную конфигурацию отношений. Конечный продукт процесса – мировая федерация, появляющаяся из определенного количества ориентированных на указанные задачи служб, функционирующих в суверенном государстве и отделяющих от него лояльность человека. Переориентация видов лояльности здесь оказывается решающим фактором, ибо ожидается, что результатом будет общность чувств и законов, которая, в свою очередь, мыслится как психологическая предпосылка для создания политической федерации. Заметим, что Функционалисты работают с понятием имманентной общности настолько же много, насколько часто марксисты используют понятие бесклассового общества. Каковы же основные свойства общности?

Митрани определяет политическую общность в одной работе как сумму функций, которые выполняют ее члены, а в другой – как переход к общественному благу членов, подразумевая под ним реализацию благосостояния для всех. Из этой формулировки не ясно, являются ли «члены» общности отдельными индивидами, добровольными группами или функциональными службами; кроме того, вопрос о природе функций не обсуждается, так как Митрани, конечно, не может иметь в виду все функции, включая ведение войны, которые в настоящее время входят в компетенцию политических общностей. Наконец, понятие общественного блага, предложенное Функционалистами, также не может быть принято, поскольку не учитывает природу процесса перехода и понятие заменяемости его субъектов. В таком случае общественное благо – это не больше чем сумма реализованных индивидуальных и групповых желаний. Однако несмотря на употребление фунционалистами эмоционально окрашенных терминов, ясна механистическая в своей основе природа общности в их теории. Общность имманентна человеческим отношениям вследствие универсальности потребностей и задач…

Добиваемся ли мы явно невозможного? Неужели политическая общность является обманчивой системой? Разве потребности и задачи – это не «функции» по отношению к содействию развития системы? Тот факт, что Функционалисты совершенно не замечают явного теоретического совпадения, не означает, что мы будем также небрежны. Чтобы подтвердить предположение о таком совпадении, необходимо критически проанализировать теорию Функционализма.

Критика Функционализма

Суммируя критику Функционализма последователями реализма, можно сказать, что они лишь утверждают первенство политического и [с.330] считают само собой разумеющейся жесткую внешнюю форму суверенного национального государства, полагая минимальными шансы смягчения этой жесткости. Более основательные критики Клод, Сэвэлл и Энгл не доверяют реалистическому подходу а priori, но все же они отвергают теоретические предположения Функционализма в неопределенных выражениях, просто отрицая справедливость разделительных понятий для суммирования возможностей человеческого развития. Энгл приходит к этому заключению на основании изучения Европейского общества угля и стали; Клод основывается на исследовании деятельности специализированных служб Организации Объединенных Наций; анализ Сэвэлла концентрируется на изучении Международного банка реконструкции и развития. Их критика сводится к следующему.

Власть и благосостояние еще далеки от разделения. В самом деле, переход к деятельности в пользу благосостояния возможен только на основе чисто политических решений, которые в большей степени вырабатываются властью. Специфический функциональный контекст не может быть отделен от общих интересов. Всеобъемлющие экономические решения принимаются прежде, чем в любом функциональном секторе обнаружится интегративная эволюция, которую описывает Функционалист. Нельзя ожидать, что задачи могут трансформироваться относительно нового контекста; успех в одной функциональной сфере не предполагает соответствующего движения в других сферах, напротив, он может затормозить развитие или окажется забытым. Различие между политическим и техническим, между политиком и экспертом просто не имеет силы, потому что спорные вопросы требовали технической работы в результате прежнего политического решения. Следовательно, весьма маловероятно, что добровольные группы оказывают благотворное влияние на международные отношения, как предсказывает Функционализм. И Клод, и Энгл отрицают наиболее важное положение Функционализма, согласно которому виды лояльности развиваются в зависимости от удовлетворения нужд и могут быть разделены и вновь упорядочены без учета интересов нации⁴. «Остается место для сомнений в том, что функционалисты нашли ключ, легко открывающий двери, за которыми находятся разные виды человеческой лояльности, сваленные в кучу на суверенных складах [с.331] оружия⁵, тем самым позволяя таким лояльностям выплеснуться в пространство интернационализма».

Конечно, Функционализм не дает безошибочного ключа. Но я утверждаю: даже если позиции разделимости, являющиеся стержнем Функциональной теории, не принимаются полностью, есть надежда, что они могут быть исправлены так, чтобы выйти из тупика реалистского анализа. Любой ученый, использующий различие между властью и нравственностью как аналитическое средство, будет возражать против теории Функционализма, как и реалисты. Даже у Функционалистов, допускающих дихотомию между властью и благосостоянием, как фундаментальное понятие здесь слабая позиция. Допуская «реальность» обоих направлений в международной жизни, они вынуждены мириться с их неудовлетворительной борьбой и надеяться на лучшее. В этом случае подлинный реалист может согласиться с этой эпической борьбой и уверенно предсказать победу власти. Или же он может доказывать, как Кеннет В. Томпсон, что «люди упорно отвергают взгляд, согласно которому государственное поведение при определенных обстоятельствах – неподходящий предмет моральных оценок. Один из признаков того, что этот взгляд приемлем, есть очевидная склонность политических деятелей обосновывать свои нужды в терминах морали. Лицемерие в таком случае оказывается необходимой платой за добродетель». Томпсон продолжает утверждать, что целесообразность и нравственность в международной политике развиваются диалектично, поэтому позиция, занимаемая правительством только по причине целесообразности, но исключающая некоторые нравственные принципы, может связать это правительство в будущих аналогичных ситуациях просто потому, что этот принцип уже принят на вооружение другими государствами. «По крайней мере, на каком-то этапе и в некоторых отношениях практическое и моральное идут рука об руку».

Теперь парадокс полный: допуская существование ориентации на власть, Функционалист приближается к реалисту; видоизменяя абсолютную победу власти, некоторые реалисты соединяются с Функционалистами. Те, кто, подобно Клоду и Энглу, отрицают первое положение о разделимости, разрушают связь Функционализма и реализма, отказываясь от исследования эмпирической сферы деятельности оставшихся понятий разделения. И Функциональная теория в основном продолжает оставаться неизученной.

Истинная заслуга Функционализма в том, что он ломает клише теории политического реализма. Его ошибка заключается в недостаточно [с.332] радикальном разрушении реализма. Положения о разделимости понятий указывают путь к возобновлению связей между теорией международных отношений и другими общественными науками, особенно политической социологией и эмпирической областью исследований политики, хотя в настоящее время они не определяются достаточно четко. Нашей первостепенной задачей должна быть четкость этих понятий в свете общественной научной теории и современного эмпирического знания.

Когда мы достигнем такой четкости, анализ поведет нас назад – к предмету систем и функций. Установив отношения Функционализма и всеобщей теории международной интеграции, можно вложить уточнение учения о разделимости в остов теории систем. Мы должны ответить на вопрос, какие части структурно-функционального анализа подходят для нашего изучения в области международно-политической науки, какие виды системы предлагаются социологами-функционалистами и какие масштабы может иметь имманентная система, смутно понимаемая Функционалистом. Позвольте быть искренним на счет этой операции: Митрани видит свою систему как конкретный набор отношений, в которой политические деятели участвуют совместно; согласно Мертону, функциональная система движется к «заметным объективным последствиям» действия с точки зрения наблюдателя. Сопоставление этих двух позиций обеспечит слияние конкретной и аналитической систем… [с.333]

Примечания

¹ Оригинал: Haas E.B. Beyond the Nation-State. Functionalism and International Organization. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1964. P. 3–8; 19–25 (перевод Г. Крысенко и Е. Мороз).

² Чтобы все встало на свои места, я должен обратиться к представителям особой школы, которая занимается изучением вопросов, связанных с международными функциями, при этом используя функциональные термины. Эти представители называют себя Функционалистами, используя строчную букву «ф» для обозначения других ученых и научных парадигм, на которых в социологии ссылаются, как на функционалистов.

³ Сейчас Митрани ослабил это разделение, подчеркивая, что в контексте специфических проблем, таких, как ядерная энергия или здоровье, общественные и частные агентства и эксперты могут плодотворно сотрудничать.

⁴ Митрани в соответствии со своим новым взглядом на различие между политическим и техническим согласился с необходимостью центральных политико-экономических решений, которые принимаются после того, как проблемы передаются в функциональные службы. Анализ функционализма Сэвэллом проходит в основном за пределами этой точки зрения, атакуя «либеральные» и «политические» мечты, безоговорочно принятые в функциональной мысли.

⁵ Т.е. в государствах, преследующих цель накопления оружия, – цинично-реалистское представление о государстве (примеч. науч. ред.).