Простите, вы атеист? Безбожник, не желавший убивать себя

Ладживерт неожиданно вышел из комнаты, и Ка какое-то время колебался. Сначала он подумал, что Ладживерт сразу вернется; вернется для того, чтобы спросить у Ка о том, о чем он предложил ему подумать. Но затем он понял, что это не так: ему что-то сообщили, но в вычурной и странной форме. Была ли это угроза?

Однако Ка в этом доме не чувствовал себя тем, кому грозит опасность, скорее чужим. Он не встретил мать и ребенка в соседней комнате и, не замеченный никем, вышел на улицу. Ему вдруг захотелось спуститься по лестнице бегом.

Снег шел так медленно, что, казалось, снежинки повисли в воздухе. Эта замедленность создавала впечатление, что время остановилось, и почему-то заставляла Ка думать, что прошло много времени и многое изменилось, между тем встреча с Ладживертом заняла только двадцать минут.

Он вернулся на вокзал той же дорогой, которой и пришел, пройдя вдоль железнодорожного полотна, мимо зернохранилища, которое под снегом напоминало огромную белую тень. Когда он проходил по грязному и пустому вокзалу, к нему подошел пес, дружески помахивая свернутым в колечко хвостом. Пес был черный, но на лбу у него было совершенно круглое белое пятно. Ка увидел в зале ожидания троих парней, кормивших пса бубликом. Один из них был Неджип, он прежде своих товарищей подбежал к Ка.

– Смотрите не заложите меня перед моими школьными друзьями, я не знал, что встречу вас здесь, – сказал он. – Мой самый близкий друг хочет задать вам один очень важный вопрос. Если у вас есть время, если бы вы уделили одну минуту Фазылу, он был бы счастлив.

– Хорошо, – ответил Ка и пошел прямо к скамейке, на которой сидели двое юношей.

Пока на плакатах за их спинами Ататюрк напоминал о важности железных дорог, а государство пугало девушек, желающих совершить самоубийство, молодые люди поднялись и пожали Ка руку. Они были явно смущены.

– До того как Фазыл задаст свой вопрос, Месут расскажет историю, которую слышал сам, – сказал Неджип.

– Нет, я не расскажу, – волнуясь, отозвался Месут. – Пожалуйста, расскажи за меня.

Ка, слушая рассказ Неджипа, наблюдал за черным псом, радостно носившимся по пустому, грязному и полутемному зданию вокзала.

– История произошла в стамбульском лицее имамов-хатибов, как я слышал, – начал Неджип. – Директор одного лицея имамов-хатибов в окраинном квартале пошел по делам службы в один из недавно построенных в Стамбуле небоскребов, которые мы видели по телевизору. Он зашел в большой лифт и поднимался наверх. В лифте стоял высокий человек моложе его, он подошел к директору и показал ему книгу, которую держал в руках, и, чтобы разрезать страницы, вытащил из кармана нож с перламутровой ручкой и что-то сказал. Когда лифт доехал до девятнадцатого этажа, директор вышел. Но в последующие дни он стал странно себя чувствовать. Он стал бояться смерти, ему не хотелось ничего делать, он все время думал о человеке в лифте. Он был очень набожным и отправился в обитель ордена Джеррахи, чтобы найти средство от своих страданий. Один известный шейх, до утра послушав рассказ о его переживаниях, как больному поставил диагноз: "Тьг утратил веру в Аллаха, и к тому же, хоть ты и не замечаешь этого, этим гордишься! Этот недуг перешел к тебе от человека в лифте. Ты стал атеистом". Директор вздумал было со слезами на глазах отрицать это, но в глубине души честно признал, что слова уважаемого шейха были правдой. Он поймал себя на мысли, что уже давно пристает к маленьким красивым ученикам, пытается остаться наедине с их матерями, ворует деньги у одного из учителей, которому завидует. К тому же директор гордился, что грешит: собрав всю школу, он говорил, что все дозволено, что люди из-за слепых суеверий и глупых обычаев не так свободны, как он, вставлял множество европейских слов в свою речь, на ворованные деньги покупал и носил самую модную европейскую одежду. Все это он делал с таким видом, будто всех презирал и считал отсталыми. А школьники в его школе изнасиловали своего красивого одноклассника, избили пожилого учителя Корана, появились случаи неповиновения. Директор и дома плакал, и хотел покончить с собой, но не осмеливался сделать это и ждал, что его убьют другие. С этой целью в присутствии самых религиозных учеников школы он оскорблял Великого Пророка (да простит меня Аллах!). Но его не тронули, решив, что он сошел с ума. Он вышел на улицу и начал говорить, что Аллаха не существует (да простит меня Аллах!), что нужно мечети переделать в дискотеки и что все мы разбогатеем как европейцы, только если станем христианами. Молодые исламисты хотели убить его, но он спрятался. Не найдя выхода своему желанию убить себя и освободиться от чувства безнадежности, он вернулся в тот же небоскреб и в лифте встретился с тем же высоким человеком. Человек ему улыбнулся, дав понять, что знает обо всем, что случилось, и показал обложку книги, которая была у него в руках; оказывается, средство от атеизма заключалось в ней. Директор дрожащими руками потянулся к книге, но высокий человек, перед тем как лифт остановился, вонзил в сердце директору нож для резки бумаги с перламутровой ручкой.

Ка вспомнил, что похожую историю слышал от турок-исламистов в Германии. Загадочная книга из рассказа Неджипа так и осталась неизвестной, но Месут наряду с именами нескольких еврейских писателей, о которых Ка никогда не слышал, способных подтолкнуть людей к атеизму, вспомнил имена нескольких журналистов из числа главных врагов политического ислама (один из которых будет убит спустя три года).

– Обольщенные дьяволом атеисты, как и несчастный директор, бродят среди нас в поисках счастья и покоя, – сказал Месут. – Вы согласны с этим?

– Не знаю.

– Как это вы не знаете? – спросил Месут, слегка рассердившись. – Вы сами разве не атеист?

– Не знаю, – ответил Ка.

– Скажите мне тогда: верите ли вы, что весь этот мир, этот снег, хлопьями падающий на улице, все создал Всевышний Аллах, или нет?

– Снег напоминает мне о Боге, – сказал Ка.

– Да, но вы верите, что Аллах создал снег? – настойчиво спросил Месут.

Наступила пауза. Ка увидел, что черный пес выскочил из двери, открытой на платформу, и радостно носится под снегом в бледном свете неоновых ламп.

– Ты не можешь ответить, – сказал Месут. – Если человек знает и любит Аллаха, он никогда не сомневается в его существовании. И это означает, что ты атеист, но не можешь в этом признаться, потому что стыдишься. Вообще-то мы это знали. А я, от имени Фазыла, хочу спросить вот о чем: страдаешь ли ты, как несчастный атеист в этом рассказе? Ты хочешь убить себя?

– Как бы я ни страдал, я боюсь самоубийства, – ответил Ка.

– По какой причине? – спросил Фазыл. – Из-за того, что это запрещают власти, или из-за того, что человек – высшее существо? Они неверно говорят, утверждая, что человек – это шедевр Аллаха. Скажите, пожалуйста, почему вы боитесь самоубийства.

– Будьте снисходительны к настойчивости моего друга, – сказал Неджип. – Этот вопрос для Фазыла имеет особый смысл.

– То есть ты не хочешь убивать себя из-за того, что жизнь твоя лишена покоя и счастья? – спросил Фазыл.

– Нет, – ответил Ка раздраженно.

– Пожалуйста, не надо все скрывать от нас, – проговорил Месут. – Мы не причиним вам вреда из-за того, что вы атеист.

Наступило напряженное молчание. Ка поднялся. Он вовсе не хотел, чтобы все видели, что его охватил страх. Он пошел.

– Вы уходите, подождите, пожалуйста, не уходите, – сказал Фазыл.

Ка остановился и замер, ничего не говоря.

– Я расскажу вместо него, – сказал Неджип. – Мы все трое влюблены в "девушек в платках", которые жертвуют жизнью ради своей веры. Светская пресса называет их – "девушки в платках". Для нас они – мусульманские девушки, и все мусульманские девушки должны быть готовы положить жизнь за свою веру.

– И мужчины тоже, – сказал Фазыл.

– Конечно, – ответил Неджип. – Я люблю Хиджран, Месут любит Ханде, Фазыл был влюблен в Теслиме, но Теслиме умерла. Точнее, покончила с собой. Но мы не верим, что мусульманская девушка, готовая пожертвовать жизнью ради веры, могла покончить с собой.

– Может быть, страдания, которые она испытывала, оказались для нее невыносимыми, – сказал Ка. – А ее семья требовала, чтобы она сняла платок, и из института ее выгнали.

– Никакое принуждение не может заставить истинно верующего человека совершить самоубийство, – сказал с волнением Неджип. – Мы не можем заснуть по ночам, переживая, что совершим грех, опаздывая на утренний намаз. Каждый раз мы бежим в мечеть как можно быстрее. Человек, который верит с таким воодушевлением, сделает все, чтобы не совершить греха, если надо, согласится даже на то, чтобы с него заживо содрали кожу.

– Мы знаем, вы встречались с семьей Теслиме, – выпалил Фазыл. – Они верят, что она сама покончила с собой?

– Верят. Сначала она смотрела с родителями «Марианну», затем совершила омовение и намаз.

– Теслиме никогда не смотрит сериалы, – тихо сказал Фазыл.

– Вы были с ней знакомы? – спросил Ка.

– Я никогда не был с ней знаком, мы никогда не разговаривали, – сказал, смущаясь, Фазыл. – Один раз я видел ее издалека, она была полностью закрыта. Но духовно я, конечно же, знаю ее: человек знает того, кого любит больше всего. Я понимал ее, как себя. Теслиме, которую я знал, не могла совершить самоубийство.

– Может быть, вы не знали ее в достаточной степени.

– А может быть, тебя сюда прислали европейцы, чтобы ты прикрыл убийцу Теслиме, – нахально сказал Месут.

– Нет-нет, – проговорил Неджип. – Мы вам доверяем. Наши преподаватели сказали, что вы – бедный и скромный человек, поэт. Мы захотели вас спросить о том, что огорчает нас больше всего, потому что мы вам доверяем. Фазыл просит у вас за Месута прощения.

– Прошу прощения, – сказал Фазыл. Лицо у него стало совсем красным. На глазах вдруг показались слезы.

Месут молча отказался мириться.

– Мы с Фазылом как братья, – сказал Неджип. – Мы часто одновременно думаем об одном и том же, мы оба знаем, что думает каждый из нас. В противоположность мне Фазыл совершенно не интересуется политикой. А сейчас у него и у меня есть к вам просьба. На самом деле мы оба не верим в то, что Теслиме покончила с собой, совершив грех из-за давления со стороны родителей и власти. Это очень горько, но Фазыл иногда думает: "Девушка, которую я любил, совершила грех и убила себя". Но если Теслиме на самом деле тайная атеистка, если она несчастная атеистка, которая не знала, что она атеистка, как в рассказе, и если она покончила с собой, потому что была атеисткой, это будет катастрофой для Фазыла. Тогда это будет означать, что он был влюблен в атеистку. Только вы можете разрешить наши сомнения, только вы можете успокоить Фазыла. Вы поняли, что мы имеем в виду?

– Вы – атеист? – спросил Фазыл, глядя умоляюще. – Если вы атеист, вы хотите убить себя?

– Даже в те дни, когда я был больше всего уверен, что я – атеист, я всерьез никогда не думал о самоубийстве, – ответил Ка.

– Большое спасибо, что вы честно ответили нам, – сказал Фазыл, успокоившись. – У вас доброе сердце, но вы боитесь верить в Аллаха.

Ка увидел, что Месут смотрит на него враждебно, и захотел уйти. Но его мысли словно застыли. Он ощущал, что глубоко внутри него трепещет какое-то желание и связанное с ним видение, но из-за того, что вокруг него что-то происходило, он не мог сосредоточиться на этом видении. Позже он будет вспоминать об этих минутах и поймет, что это состояние было взлелеяно тоской по Ипек, такой тоской, что можно было умереть и утратить веру в Аллаха.

– Пожалуйста, не поймите нас неправильно, – сказал Неджип. – Мы не против, чтобы кто-нибудь был атеистом. В исламском обществе всегда были атеисты.

Месут в последний момент добавил:

– Но кладбища должны быть раздельными. Души мусульман будут неспокойны, если рядом с ними на одном кладбище будут лежать безбожники. Некоторые атеисты не могут верить в Аллаха, но с успехом скрывают это на протяжении всей жизни и не только лишают верующих покоя в этом мире, но и тревожат после смерти. Будто нам мало мучений, того, что до Судного дня мы лежим с ними на одном кладбище, так еще и в Судный день, когда мы все встанем с ними на одном кладбище, испытаем отвращение от того, что увидим перед собой злополучных атеистов… Поэт Ка-бей, вы уже не скрываете, что когда-то были атеистом. Может быть, вы все еще им остаетесь. Скажите тогда, кто заставляет идти этот снег, какая тайна кроется в этом снеге?

Все они посмотрели из пустого здания вокзала на улицу, на падающий в свете неоновых ламп на пустые рельсы снег.

"Что я делаю в этом мире? – подумал Ка. – Какими жалкими кажутся снежинки издалека, какая жалкая моя жизнь. Человек живет, изнашивается, исчезает". Ему казалось, что он и существует, и нет: он любил себя и с любовью и грустью оценивал путь, по которому, как снежинка, летела его жизнь. Он вспоминал запах, который появлялся, когда брился его отец. Замерзающие в тапках ноги матери, готовившей на кухне завтрак, пока он вдыхал этот запах, щетку для волос, сладкий розовый сироп от кашля, которым его поили, когда он ночью просыпался, закашлявшись, ложку у себя во рту, все эти мелочи, составлявшие жизнь, единство всего, снежинку..

Так Ка услышал тот зов, который слышали настоящие поэты, которые умели быть счастливыми только в моменты вдохновения. Так, впервые за четыре года, у него в голове появилось стихотворение: он был так уверен в существовании стихотворения, в его настроении и манере, что сердце его наполнилось счастьем. Сказав молодым людям, что торопится, он вышел из пустого полутемного здания вокзала. Размышляя под падающим снегом о стихотворении, которое напишет, Ка быстро вернулся в отель.