Девушка с «адской машиной». 1 страница

Женская боевая группа из семейного лагеря доло­жила мне о некоей Марфе Степанченко, уроженке Киева. О ней было известно только то, что перед са­мой войной она прибыла в город Кобрин и при остав­лении города Красной Армией почему-то не эвакуиро­валась. Ничего подозрительного в поведении девуш­ки, однако, бойцы не замечали.

Когда женщины из нашей боевой группы семейно­го лагеря познакомились с Марфой поближе и пред­ложили ей выполнить боевое поручение, она очень об­радовалась.

Спустя несколько дней Степанченко получила силь­но действующий заряд и поручение подорвать здание кобринской жандармерии. При этом ей сказали: «Ми­на с пятичасовым замедлением, и чтобы ее не обнару­жили гитлеровцы до взрыва, целесообразно снять пре­дохранители до того, как мина будет уложена на ме­сто». Утром она привела заряд в боевое состояние, по­ложила его на дно корзины и заложила сверху яйцами, а потом тихонько постучала в дверь соседа. Молодой человек, пользовавшийся доверием гитлеров­ских жандармов и не имевший никакого успеха у де­вушек, был польщен вниманием красивой соседки и с удовольствием согласился проводить ее в жандар­мерию, а если это понадобится, то и оказать ей про­текцию. Девушка повесила на руку корзину, и соседи вышли из дому, оживленно беседуя.

К несчастью, в жандармерию прибыло какое-то важное лицо, и в здание никого не пропускали. План явно срывался, а время шло. По расчету исполнитель­ницы, «адская машина» в ее корзине должна была взорваться через час. Что было делать? Куда девать эту проклятую корзину? Оставить ее на улице? Но ка­кая-нибудь хозяйка могла соблазниться продуктами, внести находку к себе в дом и взлететь вместе с нею на воздух. Нести обратно к себе? Мина взорвется в собственной квартире. Рассеянно отвечая на любезно­сти провожатого, Марфа осматривалась вокруг, ища выход из труднейшего положения, как вдруг заме­тила у караульного помещения солдата, который обычно принимал у нее яйца для начальника поме­щавшейся рядом с жандармерией военной почты. Не­долго думая, девушка попросила своего услужливого кавалера передать корзину этому солдату, чтобы он поставил ее пока в помещении почты. Кавалер тотчас же выполнил поручение, и соседи отправились домой. Они отошли не более двух кварталов от жандарме­рии, как раздался взрыв, разрушивший угол здания. Девушка во-время отделалась от своей корзины,— еще немного, и она взорвалась бы у нее в руках. Ис­полнительница переселилась на хутор к своим зна­комым.

А после более удачного выполнения нашего зада­ния Марфу Степанченко разрешено было взять в один из наших семейных отрядов.

Шофер Гриша

Груженная продуктами машина гитлеровского про­довольственного магазина неслась по шоссе. Когда по обеим сторонам дороги замаячили высокие деревья, полицейский, сопровождавший машину, стал поторап­ливать шофера. По слухам, в этих местах пошаливали партизаны. Шофер, молодой парень, и сам нажимал что есть силы.

Гриша болел, когда его год призывался в Крас­ную Армию, а когда поправился, пришли оккупанты. Чтобы не попасть на каторгу в Германию, парень доб­ровольно поступил на работу к «панам» и вот уже два с лишним года водил фашистские грузовики. Пре­красно понимая, что этим он наносит вред родной стране, но не находя способа избавиться от своих хо­зяев, Гриша досмерти боялся партизан. Ему пред­ставлялось, что вот сейчас они выскочат из лесу, скомандуют: «Руки вверх!», убьют полицейского — ну, ему-то туда и дорога,— потом застрелят дрожащего рядом на сиденье толстого завмага, а затем и его са­мого, Григория. А может быть, заберут к себе в лес и будут там еще перед смертью допрашивать, как и по­чему он продался гитлеровцам, а потом, ясное дело, повесят на первой же попавшейся осине.

И партизаны действительно выскочили из лесу, скомандовали «стой» и «руки вверх», убили полицей­ского, а шофера Григория и полумертвого от страха завмага попросту согнали с машины. Потом молодой партизан, примерно ровесник Григория, забрался на шоферское место, другие партизаны впрыгнули в ку­зов, и тот парень сказал Григорию:

— Крутника ручку, ты, шкура!

Машина, тяжело перевалив через кювет, исчезла в лесу, а шофер с завмагом поплелись пешком докла­дывать начальству о происшедшем.

Всю дорогу Гриша думал о том, что напрасно он боялся бежать в лес к партизанам. Ведь вот поймали его, можно сказать, на месте преступления и ничего, отпустили. А у него нехватило даже мужества попро­ситься с ними в лес. Явился Гриша в комендатуру, рассказал о случившемся на лесной дороге. Комен­дант выслушал его и завмага и снова послал шофера на работу, но теперь уже не на транспорт, а в ору­жейную мастерскую. Парень знал устройство танка, и ему поручили собрать из частей разбитых тан­ков средний танк специально для борьбы с партиза­нами.

Работа подвигалась успешно. Через неделю-дру­гую танк мог пойти в дело. Сборщику сообщили, что в виде награды за усердную работу ему будет пре­доставлена честь самому вести танк на «красных бан­дитов». И понял тогда Гриша, что больше медлить и колебаться нельзя. «Новый порядок» захватывал его все крепче: вчера он был трусом, завтра станет преда­телем. Но попросту бежать в лес было уже поздно: слишком много сделал он полезного для врага. Нель­зя было прийти к своим с грязным пятном на совести.

В свободное время шофер начал посещать бли­жайшие деревни и искать встречи с партизанами. По­сле нескольких рискованных для непосвященного че­ловека знакомств он был представлен моему уполно­моченному этого района и получил от него взрывчат­ку и соответствующий инструктаж.

Танк был готов к действию 29 сентября. Гриша сделал пробный пробег в присутствии начальника ма­стерской, и гитлеровцы остались так довольны его ра­ботой, что даже представили его командиру каратель­ной роты.

30 сентября в 17 часов было назначено испытание собранного танка в присутствии специальной комис­сии, а в мастерскую прибуксировали еще один танк для ремонта. Вечером Гриша поставил оба танка вплотную друг к другу и подвел к ним автомашину, на которой находились два металлообрабатывающих

станка, привезенных для установки в мастерской. В моторную часть собранного танка он заложил спе­циально сконструированную мину. Затем посетил на­чальника ремонтных мастерских и заложил вторую мину под лестницей его квартиры, помещавшейся в одном доме со штабом карательного отряда.

В 15 часов 45 минут того же дня раздался взрыв в здании штаба, при котором погибли командир кара­тельного отряда и три солдата, а в 16.00 собранный с таким старанием танк разорвало на части и стоявшие рядом автомашину со станками и другой танк так по­вредило, что оккупантам осталось одно — бросить всю затею с ремонтом танков.

Сделав свое дело, Гриша явился в лес да еще при­гнал уведенную им же «под шумок» легковую автома­шину. Он был зачислен минером в одну из наших бое­вых групп.

Полезная пустота

Мария Иванова вместе с отцом за несколько дней до нападения фашистских захватчиков на нашу ро­дину прибыла в Брест. Война застала ее в этом го­роде врасплох. Отец явился в военкомат и отошел вме­сте с Красной Армией, Мария осталась без связей, без знакомств. Только один из работников брестского комсомольского актива, знавший Марию, сказал ей на ходу, когда уже на окраине города рыскали окку­панты:

— Останься в городе, Маша. Как вести себя, ты сама знаешь. А твое пребывание здесь может еще пригодиться.

И Маша пригодилась.

Когда мы нашли Иванову, она работала официант­кой в офицерской столовой.

Мария получила от нашего представителя задание взорвать офицерскую столовую и стала думать, как это сделать. Мысленно она обшарила все уголки, куда можно было бы сунуть мину, но зал был лишен ка­ких бы то ни было пригодных для этого предметов. В нем не было ни урн, ни цветочных горшков, ни де­ревянных панелей, ни мягкой мебели — ничего; кроме обеденных столов и стульев. Однажды, оставшись одна для уборки столовой и убедившись еще раз, что мину пристроить решительно некуда, она бросила слу­чайный взгляд на возвышавшийся на постаменте гип­совый бюст бесноватого фюрера, который привыкла обходить глазами,— и тут внезапно ее осенила мысль. Она подбежала к бюсту, наклонила его, и — о счастье! — Гитлер действительно оказался пустым изнутри. Бывают же все-таки случаи, когда и Адольф Гитлер может стать полезным порядочному человеку!

14 февраля 1944 года, в 4 часа дня, когда столо­вая была переполнена гитлеровскими молодчиками, раздался оглушительный грохот, и бюст разлетелся в мельчайшие брызги. Взрывная волна страшной си­лы вымела зал, словно гигантской метлой, и вышиб­ла стекла вместе с рамами. В одну кучу были смете­ны живые, мертвые и умирающие, пища, посуда и ме­бель. До сорока гитлеровских офицеров было убито взрывом или покалечено.

Мы организовывали взрывы в гитлеровских столо­вых и до этого случая. Но наши мины недостаточно точно срабатывали по времени. Иногда получалось так, что гитлеровцы подают команду вольно и только начинают входить в помещение, а там раздается взрыв. В подобных случаях оккупанты лишь остава­лись без обеда. Иногда взрыв раздавался, когда гит­леровцы, пообедав, оставляли помещение. Мина, за­ложенная в бюст фельдфебеля Адольфа, взорвалась во-время.

А Мария через несколько дней была в нашем лагере.

Хозяева и лакеи

Простая, безграмотная белоруска Степанида, по­жилая женщина, работала уборщицей в комендатуре полиции в Ивацевичах. Она по-своему чувствовала за собой вину перед советской родиной и по-своему иска­ла путей искупления этой вины.

Однажды ей удалось связаться с моим помощни­ком по этому району Н. Колтуном. Степанида получила снаряд и уложила его в печке в тот день, когда в Ивацевичи прибыла полиция из местечка Косов. Одна­ко она просчиталась во времени, и взрыв произошел уже после того, как косовские полицейские вышли из помещения. Взрывом было убито только два человека из ивацевической полиции и приведены в негодность один пулемет и с десяток винтовок.

Гитлеровцы заподозрили в организации взрыва ко­совских полицейских и арестовали несколько человек. Им изрядно всыпали гуммов, а потом отправили в один из лагерей.

* * *

В 1943 году гитлеровцы сами с удовольствием рас­стреливали полицейских за малейшие проступки, а иногда и без всяких на это причин. Они не любили своих лакеев за трусость и неумение владеть оружием.

В деревне Симоновичи, Чашниковского района, Витебской области, еще в декабре 1941 года имел ме­сто любопытный случай.

Я тогда с небольшой группой своих ребят но.чью появился в деревне и исчез. Узнавшая об этом чашни- ковская полиция, числом в семьдесят пять человек, во главе с самим комендантом Сорокой, к вечеру сле­дующего дня нагрянула в эту деревню. Вместо меня полицейским удалось окружить Брынского Антона Петровича с тремя бойцами, случайно оказавшегося в этот час в одной хате.

У Брынского и его товарищей было при себе толь­ко личное оружие и четыре гранаты. Обложившие хату со всех сторон полицейские открыли по ней огонь из винтовок и пулеметов. Стены деревянного сруба были буквально изрешечены пулями. Положение партизан казалось безвыходным. Но тупоголовые предатели не додумались до того, что лежавших на полу партизан предохранял от пуль каменный фундамент, возвышав­шийся с наружной стороны дома над полом на два­дцать пять—тридцать сантиметров. Поэтому Брынский и его бойцы, несмотря на сплошной поток пуль, оставались невредимыми, и когда полицейские, пре­кратив огонь, попробовали сунуться в хату, в них по­летели гранаты. Отхлынув назад, они возобновили обстрел. Партизанам был один выход: любой ценой вырываться из окружения.

Смертельная опасность обычно придает людям необычайную находчивость. Лежа под огнем, Антон Петрович начал мастерить из одежды человеческие фи­гуры. Одну из них бойцы высунули через приоткры­тую дверь хаты во двор. Полицейские заметили ее и осыпали пулями. Фигура свалилась «замертво» на снег около двери, дверь захлопнулась. Пальба прекра­тилась, но полицейские теперь уже пристально наблю­дали за дверью. Вот дверь опять потихоньку приот­крылась, из нее начала выползать вторая человеческая фигура. «Ага!.. Хочет удрать и этот незаметно,— оче­видно, решили полицаи.— Но не на тех попал!..»

Др-р-р! Др-рр-ах!

Выбравшийся из хаты «партизан» также остался лежать на месте неподвижным. Через некоторое время показался третий...

Др-р-р-ах! — готов и этот.

Так полицейские уложили троих «партизан» на ме­сте при попытке выбраться из осажденной хаты. Уби­тых они видели собственными глазами. Когда один из полицейских, набравшись храбрости, попытался при­близиться к «трупам», то прозвучал одиночный вы­стрел, и он, раненный в руку, выбежал за ворота. «Значит, четвертый остался в живых,— решили поли­цейские.— Но один никуда не денется, пусть побудет до утра. Возьмем живым и передадим коменданту ге­стапо, пусть позабавится».

Еще с вечера комендант Сорока послал нарочного в Лепель с извещением, что в Симоновичах ему уда­лось прихватить одного из помощников Бати. К свету приехали в Симоновичи на нескольких машинах гит­леровцы. Полицейские, среди которых было восемь ра­неных, хвастались боевыми успехами и с наступлением рассвета обещали показать живого партизана из отря­да Бати. Но когда стало светло, все увидели, что у две­рей осажденной хаты лежат три изрешеченных пулями, грубо сделанных манекена. В хате и во дворе никого не было. Брынский и его бойцы ушли еще затемно: про­ломав стену, они благополучно вышли в сарай, а отту­да, завернувшись в белые простыни, пробрались мимо часовых полицейских через кольцо окружения. Об этом ясно говорили следы на снегу, уходившие за околицу деревни.

Возмущениям и издевательству гитлеровцев над полицаями не было конца. Мне потом рассказывал Зайцев из Заборья, что он видел в Лепеле карика­туру на полицаев, расстреливавших в Симоновичах чучела вместо партизан.

Разговор по душам

В 1943 году осенью мы имели шестнадцать пери­ферийных радиостанций, через которые направляли действия своих отрядов и групп, расставленных на ог­ромной территории Западной Белоруссии и Западной Украины. А отдельные наши подразделения проникали в Польшу. Мы отказались получать из Москвы бензин и смазочное для нашего движка, приводящего в дей­ствие нашу радиостанцию при штабе, и приспособи­лись все это покупать у гитлеровских комендантов.

Наши действия осенью 1943 года приняли настоль­ко массовый характер, что мы иногда предъявляли гитлеровцам уже что-то вроде ультиматумов. В октяб­ре этого года с одного из участков восточного фронта была снята дивизия мадьяр и направлена в Венгрию по маршруту Барановичи — Брест через Ивацевичииместечко Телеханы, вдоль разрушенной нами узкоко­лейки, и далее на Янув, Пинской области. Было совер­шенно очевидно, что гитлеровцы направляли мадьяр окружным путем через партизанские районы для борь­бы с нами.

Дивизией командовал полковник Шандор, который временно расположился в Ивацевичах. В разговоре с одной нашей разведчицей он лестно отозвался о пар­тизанах. Мы установили с ним связь и потребовали отказаться от этого маршрута. В противном случае пригрозили поставить минные заграждения на пути следования дивизии. Ответ на наши требованияяпредложил Шандору выслать мне в деревню Вла­совцы.

Полковник оказался отъявленным гитлеровцем. Вместо высылки нам ответа или своих представителей для переговоров он направил в деревню роту специ­ально отобранных солдат, усиленную гитлеровцами.

Для соответствующей встречи карателей был по­слан Саша Шлыков с группой подрывников из подраз­деления «отцов». В течение ночи они заминировали участок дороги с Ивацевичей на Власовцы. Заряды тола были связаны детонирующим шнуром. Послед­ний заряд, от которого уходила в лес натяжная про­волока, был замаскирован на обочине дороги.

Часов в десять утра каратели показались на этом участке. Впереди с двумя гестаповцами шел власов- ский старшина, проживавший в Ивацевичах под за­щитой гитлеровцев, вслед за ними — три сапера, тща­тельно осматривавшие дорогу. Позади следовали сол­даты и офицеры на подводах.

Саперы заметили на обочине дороги свежую насыпь. Старший поднял руку. Подводы, переполненные карателями, остановились на минном поле.

— Огонь! — скомандовал Шлыков.

Участок дороги вместе с подводами взлетел па воздух. Гитлеровцы повернули обратно, нагрузив две машины раненых и трупов.

На другой день на Власовцы двинулось до ба­тальона карателей.

У них уцелел один из саперов от взрыва, произве­денного Шлыковым накануне. Он видел, как перед взрывом натянулась проволока, которую затем парти­заны утащили с собой в лес. Гитлеровцы на этот раз послали несколько человек по обочинам дороги с целью обнаружения провода или шнура, протянутого в лес от дороги.

Один из гитлеровцев обнаружил натянутую про­волоку и попробовал ее вытянуть из лесу. Но за ко­нец телеграфного провода держался Шлыков Алек­сандр. Он предусмотрительно закрутил конец провода за палку, чтобы легче тянуть и не порезать руки.

Почувствовав натяжение проволоки, Шлыков упер­ся и потянул на себя. Но гитлеровец крикнул подмо­гу, и силы почти уравновесились. Рядом со Шлыко­вым с дерева наблюдал за дорогой Михаил Горячев. Он соскочил, и они с Александром потянули вдвоем. Раздался взрыв минного поля, и они, бросив проволо­ку, убежали в глубь леса. Колонна гитлеровцев на этот раз предусмотрительно шла метров на двести по­зади. Но подрывники это предвидели. Не пожалев шнура, они вывели детонирующий заряд вперед мет­ров на сто пятьдесят.

Часть заминированной дороги оказалась и на этот раз под гитлеровцами. Несколько лошадей и десятка три фашистов было подорвано. Взрыв был повторен у самой деревни. На этот раз оккупанты, несмотря на потери, заняли оставленное жителями селение.

За деревней были окопы, отрытые карателями год тому назад. Мы не сомневались, что они выставят сю­да свою заставу, поэтому был отдан приказ заставить эти окопы противопехотками. Подрывники, выполнив приказ, отошли на следующий рубеж. Взвод гитлеров­цев, выделенный в заставу, потерял шесть человек в собственных окопах. На следующий день каратели, уничтожив часть деревни, поспешно отошли и около шести месяцев не показывали носа в этом населенном пункте.

Шандор, направившийся со своими войсками по партизанскому району, потерял более двухсот солдат и офицеров на минных полях, которые были нами за­ложены за несколько недель до наших переговоров для других целей. Мы их подорвали во исполнение предупреждений, сделанных фашистскому полковнику.

Однако на этом наши отношения с полковником Шандором не окончились.

* * *

Дивизия была оставлена гитлеровцами на построй­ку укреплений вдоль реки Припяти. Некоторое время спустя Москва потребовала от нас выяснить характер возводимых укреплений в районе Пинска. Вопрос можно было решить, только опросив пленных строи­телей.

Я вызвал к себе Анатолия Мартынова и предло­жил ему:

— Ну вот, если хотите, можете испробовать те­перь ваши силы на мадьярах. Было бы очень неплохо добыть одного-двух «языков» из венгерской дивизии для уточнения некоторых данных, интересующих командование Красной Армии.

Для выполнения задачи я предложил Мартынову группу•человек в двенадцать, чтобы он организовал засаду на дороге или ночью сделал налет на какую- нибудь хату в деревне, где размещались солдаты вен­герской дивизии.

— Хорошо, будет выполнено,— ответил мне «странный паренек» и, к моему удивлению, попросил себе в помощь только одного человека.

Он назвал Филиппа Стася. Мне было непонятно, откуда он знал этого угрюмого и, как казалось на пер­вый взгляд, нелюдимого партизана.

Филипп Стась ушел из деревни с приходом окку­пантов и несколько месяцев скитался по лесам один. Полиция и гитлеровцы долго охотились за ним безре­зультатно, а когда в лесу стали появляться другие партизаны, то каратели расстреляли его жену, двух ребят и сожгли хату. Более трех месяцев потрясенный Стась ни с кем не разговаривал, не проронил ни единого слова. В это время он в одиночку охотился за гитлеровцами, иногда устраивал засаду в кустаху до­роги, а иногда просто подстреливал оккупантов на окраине какой-либо деревни. Так он истребил более десятка гитлеровцев, пока не получил сам тяжелого ранения в легкие. Он лежал сначала у знакомого лес­ника на хуторе, а затем в партизанской санчасти и выздоровел.После этого Стась остался с партизана­ми, только попрежнему был угрюм и неразговорчив.

Я вызвал Филиппа и, сказав ему о плане предстоя­щей операции, спросил его, желает ли он принять в ней участие. Стась посмотрел на меня в упор и спро­сил, указывая на Анатолия:

— С ним?

— Да, с ним. Он будет за старшего.

— С ним хоть куда!

Я понял, что они хорошо знают друг друга, но рас­спрашивать не стал, а пожелал им удачи и отпустил.

Одевшись в овчинные полушубки местного покроя и спрятав под полами гранаты и автоматы, они напра­вились в интересовавший нас район, чтобы произвести разведку и наметить порядок выполнения предпола­гаемой операции.

Через три дня Анатолию со своим другом удалось установить, что мадьяры каждый день выходят в лес­ные деревни для сбора продуктов. Партизаны в этих деревнях днем не бывали, а потому мадьяры вели се­бя там совершенно свободно.

Смельчаки решили встретиться и побеседовать с мадьярами. Выбрав момент, когда у самой околицы селения появился взвод венгерских солдат, Мартынов и Стась вышли навстречу, угодливо сняв шапки, по­клонились им и повели их в деревню. Часа два они ходили по деревне, помогая мадьярам собирать про­дукты. Солдаты уже изрядно нагрузились разной снедью, но Мартынов и Стась все подтаскивали им то кувшин молока, то пару яиц, а то и кусок «шпека».

Служащие венгерской армии, вероятно, подумали:

«...Какой гостеприимный народ белорусы, они не только снабжают нас продуктами, но еще и высылают нам навстречу делегацию...»

Белорусы же, наверное, думали: «Вот мерзавцы, не только сами жрут, но еще и каких-то прихлебал с со­бой водят...» — принимая наших хлопцев за перевод­чиков, приведенных с собой мадьярами.

Видя, что эти приставленные к ним два мужика добросовестно выполняют свои обязанности да еще готовят какие-то пустые мешки, очевидно под крупу и сало, некоторые солдаты стали ходить за ними и по­лучать готовое. Затем Мартынов стал некоторым со­общать «на ушко», что, мол, на том конце человек на восемь хороший обед из курятины заказан. Так Мар­тынову и Стасю удалось завлечь девять солдат на са­мый дальний конец деревни.

Когда лейтенант с большей частью солдат, нагру­женных продуктами, тронулся на выход из деревни, Анатолий начал зазывать оставшихся по одному в ха­ту на окраине деревни. На этот раз их там ожидала не дополнительная порция продуктов, а нечто совер­шенно другое. Приглашенный в хату мародер оказы­вался под дулом автомата и в глазах своих недавних «хлебосолов» видел холодную враждебность...

Не более двадцати минут потребовалось Мартыно­ву и Стасю на обезоружение и приведение в надлежа­щий вид всех девяти человек. Основная группа мадь­ярских солдат не успела отойти на километр, как де­вять рядовых венгерской армии были выведены с про­тивоположного конца деревни в глубь леса.

С полпути взводный офицер послал вестового, что­бы тот ускорил выход из деревни оставшихся людей, но вестовой нагнал командира уже на лошади, полу­ченной от старосты деревни, и доложил, что все остальные солдаты захвачены и уведены партизанами в неизвестном направлении.

Большая часть продуктов полетела на снег. По команде офицера солдаты бросились в расположение батальона, чтобы организовать преследование.

Короткий зимний день уже сменялся сумерками, когда в деревню прибыло до роты мадьяр, взвод ка­валерии и несколько фашистских военных жандармов, прикомандированных к штабу мадьярского батальона.

Жандармы арестовали старосту. По он заявил, что партизан в деревню привели с собой сами мадьяры и в течение нескольких часов вместес ними собирали продукты. Это подтвердили и все другие жителиде­ревни.

Показания не вызывали никаких сомнений, и вся экзекуция жандармов ограничилась тем, что они от­пустили по десятку гуммов своим агентам и оста­вили их на месте для дальнейшей более ретивой службы.

Кавалеристы и пехота бросились было преследо­вать обнаглевших партизанских разведчиков, но в од­ной из деревень они неожиданно натолкнулись на хо­рошо вооруженную партизанскую группу и, потеряв несколько человек убитыми и ранеными в завязав­шейся в темноте ночи перестрелке, быстро откатились восвояси.

Цветков Василий Афанасьевич был встревоженипоражен, когда узнал, что Анатолий и Стась вдвоем конвоируют девять пленных мадьяр. Ему об этом до­ложили еще за несколько часов до прибытия пленных в штаб. И он немедленно выслал пять автоматчиков навстречу Мартынову, чтобы подкрепить конвой, рас­суждая вполне логично: «Ведь, как-никак — девять хоть и обезоруженных против двух человек... Все же это солдаты, знающие приемы ручного боя, а не груп­па женщин».

Но опасения Цветкова оказались совершенно на­прасными. Как только Мартынов и Стась доставили свою добычу в район партизанских владений, вокруг них немедленно образовалась толпа любопытных не только из ребят и женщин, но даже и взрослых муж­чин — партизан, отдыхавших после выполнения бое­вых заданий. Выходили все, кто мог, взглянуть на своеобразную процессию.

И действительно, было на что посмотреть. Солда­ты мадьярской дивизии выглядели весьма комично: на каждого из них был надет обыкновенный деревенский мешок, на дне мешка проделано отверстие, через ко­торое торчала голова в пилотке. Руки солдат были крепко затянуты веревкой вместе с мешком, а на пле­чах у них болтались их же собственные вйнтовки. На некоторых, кроме того, висели еще и корзины с яйца­ми и салом.

Вокруг пленных суетилась уже целая группа доб­ровольных конвоиров из подростков, которые, несмот­ря на предложение Мартынова разойтись по домам, не уходили, заявив, что они будут сопровождать плен­ных до штаба. В руках у некоторых ребят были обре­зы или штыки, хорошо укрепленные на древках, а те, которым неудобно было участвовать в конвое совер­шенно без оружия, решили отличиться в другом деле. Они прискакали в штаб на пойманных где-то в лесу конях и первыми доложили о результатах опе­рации. Приведенные пленные дали нам весьма ценные по­казания относительно оборонительных сооружений, возводившихся гитлеровцами на реке Припяти в райо­не Пинска. А семь человек из девяти изъявили согла­сие сражаться против немецких фашистов и были за­числены в боевые группы.

* * *

Неизвестно, какого мнения остался о нас полков­ник Шандор. Но от солдат венгерской дивизии скоро к нам поступило заявление о том, что они не будут сражаться против партизан. В подтверждение своих заверений они передали нам двадцать винтовок, не­сколько пулеметов и большое количество боеприпасов. А ретивый командир дивизии, думавший выслужиться перед гитлеровцами, в связи со всеми этими события­ми был смещен со своего поста и арестован геста­повцами.

Военная игра

Под мощным натиском Красной Армии фашист­ские полчища откатывались на запад. С западного фронта на восточный гитлеровцы лихорадочно пере­брасывали свежие дивизии.

Задача по своевременному распознаванию прибы­вающих немецких дивизий стала для нас одной из главных. Достоверные сведения можно было получить только от пленных.

Для выполнения этой задачи нами была сформи­рована ударная группа в пятьдесят человек под коман­дованием старшего лейтенанта Николая Рубцова, но, прежде чем послать эту группу на захват пленных, было решено провести тактические занятия по устрой­ству засад.

На проведение занятий отводилось трое суток. За­дача сводилась к тому, чтоб одна часть группы, пред­ставляющая «немцев», совершая переход между дву­мя пунктами пешком и на подводах, обнаружила устраиваемые на ее пути «партизанами» засады.

Организующим засаду разрешалось использовать от­дельные кусты и выемки, подводы с сеном и ряд дру­гих искусственных и естественных прикрытий. При этом было поставлено условие: если «немцы» подой­дут к засаде ближе тридцати метров, не обнаружив «противника», то выиграли партизаны.

В назначенное время мы со Шлыковым, Яшей Кулиничем и Сотниковым выехали на верховых конях проверить ход тактического занятия. Сначала мы ре­шили проехать дорогой и осмотреть засады. В этом случае мы как бы выполняли задачу за «немцев». Без особого труда нами были обнаружены три группы «партизан», организовавших в трех местах засаду. Действия партизан были признаны неудовлетворитель­ными, и командиру ударной группы Рубцову был объ­явлен строгий выговор.

Следование «немцев» я приказал отменить, а груп­пе было предложено повторить всю операцию.

Когда мы возвращались в штаб, расстроенные неудачным началом, Саша Шлыков подошел ко мне и попросил поручить ему возглавить часть боевой груп­пы, на которую возложено организовать засаду на «немцев». Себе в помощь он попросил Кулинича и Сотникова.

Разрешение было дано, и через сутки в установ­ленный час я снова выехал на этот раз с Мирсковым, Пахомом Митричем и Никитиным для проверки вы­полнения задачи. Мы ехали и тщательно просматри­вали каждый куст и каждую кочку, но ни одного че­ловека не могли обнаружить.

В одном месте мы догнали две подводы с сеном. На задней сидел бородатый крестьянин-белорус, на передней — молодая девушка. У нас были предполо­жения, что эти подводы имеют какое-то отношение к операции Шлыкова, но какое — мы не могли дога­даться. Никитин объехал вокруг возов, спросил что-то у пожилого крестьянина, заглянул в лицо девушке, но ни первый, ни вторая не показали и вида, что они имеют отношение к интересовавшему нас вопросу.