Девушка с «адской машиной». 3 страница

Второй немец при допросе также давал ответы на всё интересующие нас вопросы. Между прочим, он со­общил, что обер-ефрейтор Ганс славится в роте не­обычайной жестокостью в обращении с русскими и немало людей из работавших на оборонительных со­оружениях расстрелял лично. О себе самом этот не­мец рассказал, что вступил в партию национал-социа­листов после победы во Франции и немало повоевал за «великую Германию» и фюрера. Но поражение не­мецкой армии под Москвой и Сталинградом застави­ло его усомниться в возможности победы фашистской армии и в правильности личных своих убеждений. Он был уверен, что мы его расстреляем, но о пощаде не просил. Я сохранил ему жизнь, и впоследствии он ока­зался нам полезен.

Обер-ефрейтор Ганс отказался дать какие-либо сведения о себе и своей воинской части; убежденный до фанатизма гитлеровец, как я узнал от второго нем­ца, он свыше двадцати лет состоял членом фашист­ской партии. Кто он был в прошлом — мелкий пред­приниматель, торговец или парикмахер,— трудно бы­ло установить.

Я был очень доволен тем, что хоть один из этих четверых сделался порядочным человеком.

Встреча с Косым

В течение горячего лета и осени 1943 года мне не раз доводилось бывать на базе Сергея Ивановича Сикорского, да и его люди частенько по-соседски наве­щали наши точки. Однажды в сумерки, проходя в со­провождении ординарца к землянке Сергея Ивано­вича, я услышал негромкое восклицание за своей спиной:

— Братцы, да это же наш Батя с Князь-озера!

Я сделал усилие над собой, чтобы не обернуться, и лишь слегка замедлил шаги.

— Ну, ври! — возразил чей-то ленивый голос.— Разве наш Батя такой! Наш Батя из себя видный, грудь — во! Плечи — во! Борода...

— А ты, поди, знаешь!

— Ну, а кому же знать? Я с ним вот, как с тобой сейчас, за ручку и все такое. Чай вместе пили, как же! — хвастал незнакомый боец.

Мне это хвастовство было на руку, но я понял, что шила в мешке не утаишь: раз узнали местные парти­заны — станет известно в деревнях и гестапо тоже скоро узнает, что Батя с Князь-озера и полковник Льдов — одно и то же лицо.

Незадолго перед этим наши подрывники осуще­ствили ряд интересных взрывов. В Бресте был боль­шой взрыв в офицерской столовой, в Ирацевичах — в клубе, на Барановическом аэродроме были сожжены сотни тонн бензина и авиационных масел. И вдруг примерно в начале августа Харитоныч доложил мне, что мины, подложенные под объектом в Ивацевичах, не взорвались и па вторые сутки были обнаружены немцами. Однако эти мины перед отправкой я прове­рял сам, а для большей надежности в них были по­ставлены детонаторы-дублеры, и потому отказать они никак не могли. Следовательно, причину неудачи нуж­но было искать не в минах, а в исполнителе задания.

Один из исполнителей этого задания не так давно и как-то неожиданно появился в деревне, прилегавшей к нашему району, а главное — уж слишком легко со­гласился на выполнение весьма рискованной опера­ции. Но тогда нельзя было проявить и тени подозри­тельности или недоверия. Период этот совпал с массо­вой засылкой к нам агентов гестапо, диверсантов и разного рода провокаторов, а поэтому самым выгод­ным для нас было делать вид, что мы ничего этого не замечаем.

Та видимая легкость, с какой гражданину П., едва успевшему появиться в зоне нашего влияния, удалось установить связь с нашими людьми и получить от них задание, безусловно могла вскружить головы руково­дителям гестапо на этом участке и ослабить их бди­тельность. В этом случае нам следовало, продолжая игру, проследить тактику противника на следующих этапах. Я рассуждал так: если гестаповцы на этом участке квалифицированные и уважают нас как про­тивника, то они, безусловно, должны будут обеспечить выполнение первого задания, порученного нами их агенту. Но, как оказалось, они решили не затруднять себя даже этим. Для того чтобы выяснить некоторые подробности, исполнителя нужно было доставитьв лес. Время нами уже было выиграно, и некоторого усложнения игры во взаимоотношениях с гестапо бояться не следовало.

Чтобы не подвести товарищей Харитоныча, работа­ющих на месте, я поручил арест гражданина П. бойцам одной из вспомогательных точек. Но эти бойцы оказа­лись недостаточно опытными. В одном из населенных пунктов они раскрыли поставленную перед ними зада­чу, а при подходе к дому, где проживал П., напоролись на организованную для них засаду, были обстреляны и возвратились в лес, не выполнив порученного им за­дания. Чтобы исправить положение хотя бы задним числом, гестапо «арестовало» своего агента и вывезло в Слоним, распустив при этом слухи о поимке «круп­ного советского диверсанта». Этот маневр был уже не нов, и нужно было в самом непродолжительном вре­мени ожидать появления гражданина П. в том или ином из наших районов с кровоподтеками от «пыток», перенесенных в фашистском застенке. Людям удава­лось обычно в таких случаях избежать казни чудом, по рецептам, изложенным в приключенческих романах.

Гость не заставил себя долго ждать. Гестапо не соизволило затруднять себя разработкой сколько-ни­будь подходящей версии побега и плана заброскикнам этого субъекта, и старый знакомый был взят на­ми в первую же ночь, после того как он осмелился «убежать» от немцев и появиться в деревне за три ки­лометра от пункта, занятого немецким гарнизоном. Этот только что окончивший курсы повышения квали­фикации провокатор на первом же допросе рассказал все, что ему было известно. Одномесячные шпионские курсы, созданные гестапо в Слонимской тюрьме, не могли выпускать агентов высокой квалификации, а главное — не могли привить этим случайным, наскоро завербованным людям никакой моральной стойкости.

Полученные на допросе показания не вносили су­щественных изменений в имевшиеся уже у нас дан­ные, если не считать одного очень интересного сооб­щения. В гестапо нашего района появилась новая, весьма важная для нас персона. Персона эта должна была руководить в дальнейшем вопросами «взаимоот­ношений» гестапо с нашим отрядом. Некоторые сведе­ния об этом человеке у нас уже имелись и раньше. Но тогда он работал, разъезжая между городами Мин­ском и Варшавой, и нашему району особенного вни­мания не уделял. Еще в то время у меня были подо­зрения, что это наш старый знакомый.

Выудив у гражданина П. некоторые данные о на­ружности этого матерого шпиона, я без особого труда узнал в нем ту личность, которая неотвязно, как тень, ходила по нашим следам еще в Витебской области. В моей памяти возникли березинские болота, непомер­ная тяжесть первой военной зимы и то, как мы тогда, еще недостаточно умудренные опытом борьбы с фа­шистскими карательными отрядами, с боями выходи­ли из самых, казалось бы, безвыходных положений. А чья-то рука продолжала обкладывать нас сплош­ным кольцом засад и пускать в ход одну за другой все новые и новые провокации.

Гордое сознание, что теперь уже не те времена и сами мы не те, вспыхнуло и осветило все новым све­том. Я был охвачен тем острым возбуждением, какое испытывает страстный охотник перед началом круп­ной охоты. Перед нами был след крупного хищника, нужно было держать ухо востро, большая охота дей­ствительно начиналась. Допрашивал П. я сам, а что­бы он не мог кому-нибудь еще выболтать то, что вы­болтал мне, пришлось с гостем быстренько распро­щаться. Передо мной встала задача: вовремя обна­ружить появление вновь «прикомандированного» к нам гестаповца, раскрыть его первые «шаги» и не прова­лить первую с ним связь, которую он, несомненно, по­пытается возобновить лично или через своих предста­вителей.

Мы предприняли, кажется, все возможное. Были организованы дополнительные пункты встреч с особо важными исполнителями, по деревням был пущен слух о том, что мы очень нуждаемся в людях, могу­щих принести нам пользу, а также что мы интере­суемся приобретением некоторых товаров широкого потребления. Последний аргумент для немцев, заси­девшихся в наших районах, имел далеко не пустяковое значение. Эти господа со свастикой на рукавах и билетами фашистской партии в карманах систематиче­ски сбывали нам за шпиг или масло уворованные со своих складов бензин, обувь, полушубки. В подобных случаях они делали вид, что не замечали, кому они сбывали свой товар. Бесплатная заготовка продуктов для них в этот период была возможна только в дерев­нях партизанской зоны и могла обойтись куда дороже бочки бензина или нескольких пар сапог.

Но время шло, а «шелеспер» не клевал ни на один из заброшенных крючков. В сети попадала только «плотва», и ее попрежнему, чтобы не возбуждать по­дозрений в гестапо, приходилось выбрасывать обратно в воду. Но и это не привлекало крупного хищника. Прошло более двух месяцев, и меня стало сильно бес­покоить то, что особоуполномоченный гестапо не да­вал о себе знать, а главное, никак не обнаруживал своих ближайших намерений. Можно было предполо­жить, что ему или его ближайшим людям удалось проникнуть к нам. И тогда следовало ожидать на каждом шагу большой неприятности. Может быть, крупный и опасный зверь, подобно уссурийскому тиг­ру, уже бродил по следам охотника, проморгавшего на сей раз звериную уловку? Я мысленно перебирал всех новичков, прибывших в наше расположение за последние несколько месяцев, но не находил среди них никого, кто внушал бы подозрения. В общем предположить можно было что угодно, но победа мог­ла остаться только за тем, на чьей стороне окажется больше выдержки и уменья.

Чтобы увеличить соблазны для своего опасного противника, я дважды появлялся в точках встреч, расположенных в непосредственной близости от Ивацевичей, где, по моим предположениям, продолжал пребывать особоуполномоченный гестапо. Из опыта прошлого я знал, что нервы моего противника не всег­да крепки, и на эту приманку он должен был непре­менно пойти.

Прошло две недели после моего последнего появ­ления в районе Ивацевичей. На центральную базу прибыл Харитоныч для очередного доклада. Наряду с другими новостями он сообщил мне, что три дня на­зад встретился с одним подходящим человеком, по происхождению белорусом, работающим у немцев электромонтером. Стараясь никак не показать своего повышенного интереса к этому новому исполнителю, я продолжал спокойно выслушивать длинный, утом­ляющий ненужными разъяснениями, отступлениями и подробностями доклад.

— На днях, — рассказывал Харитбныч,— в дерев­ню Власовцы прибыла женщина с хутора из-под Ива- цевичей. У знакомой, где она остановилась, расспра­шивала, где бывают партизаны, какие они собой, и, между прочим, заявила, что она не против того, что­бы встретиться с кем-либо из них. Узнав об этом, я пошел к ней на встречу сам. Женщина оказалась очень осторожной. У нее была манера переспраши­вать. «Вы спрашиваете, часто ли я бываю в Ивацевичах и как там ведут себя немцы?» — переспросила она меня, а сама тем временем обдумывала, что и как лучше сказать, и продолжала: «Ну, как вам сказать? Немцы с разными людьми ведут себя по-разному, и не всем плохо живется при немцах. Но и у них есть много недовольных. Вот я знаю одного — монтером он работает и зарабатывает неплохо, а только уж очень не любит немцев и даже не против любую пакость им подстроить. Только вот нечем, говорит, да и не знает, как это можно сделать. А человек решительный и очень надежный».

Вот я ей и поручил организовать нам встречу,— продолжал Харитоныч,— с этим электромонтером. Она без большого препирательства согласилась. Направи­лась на хутора, а через два дня снова прибыла на свидание со мной и сообщила, что монтер согласен встретиться на болоте около деревни Яглевичи. «Прав­да, в этой деревне,— сказала она,— стоят немцы, но он заявил, что у него есть единомышленники, и просит вас об этом не беспокоиться: наблюдение будет орга­низовано надежное, и при встрече бояться не следу­ет». Ну, вот три дня назад я перед вечером со своим ординарцем вышел из леса к условленному месту на двадцать минут ранее назначенного срока, а там меня уже ожидал этот электромонтер, о котором говорила женщина. Электромонтер назвался гражданином К., рассказал мне, что он белорус, уроженец этой местно­сти, в своей жизни видел очень много горя. В детстве отец будто бы выгнал его из дому, и ему пришлось батрачить у польских панов, а когда подрос, пошел рабочим на производство. Много лет работал на раз­личных заводах в Варшаве. Когда немцы заняли Польшу, его мобилизовали как специалиста, знающе­го киноустановки, и заставили работать. Далее элект­ромонтер заявил мне, что, как белорус, он ненавидит немцев и готов организовать любой взрыв в Ивацевичах или другом каком пункте, если ему поручат это дело и дадут необходимые средства.

Мне давно не терпелось спросить о внешности монтера, но Харитоныч подошел к этому вопросу только в самом конце своего доклада.

В разговоре со мной гражданин К. заявил: «Я слышал про вашего полковника — прекрасный он че­ловек и большим доверием в Москве, говорят, поль­зуется; я буду рад выполнить любое из его поруче­ний». Да вот еще,— добавил Харитоныч,— К. прислал вам небольшой подарочек: несколько пачек хороших сигарет, два куска туалетного мыла, несколько коро­бок спичек и еще кое-какую мелочь.

Он развернул подарок на столе штабной землянки. Ничего подозрительного в присланных вещах как буд­то бы не было.

— Мне думается, этот человек может быть нам полезным: высокий такой, стройный. Даже на спортс­мена смахивает...

— А как у него взгляд и какого цвета глаза, вы не заметили? — спросил я осторожно Харитоныча.

Колтун смутился и сознался, что не может сооб­щить мне этих подробностей.

— Какого цвета глаза у электромонтера я, к со­жалению, не приметил, а только обратил внимание, что левый глаз у него немного косит влево, когда он смотрит прямо перед собой. Я почувствовал, как сердце у меня дрогнуло, как это обычно бывает при неожиданной встрече с опасностью. «Шелеспер» явно заклевал на приманку. Мое двукратное появление в районе Ивацевичей, должно быть, показалось ему признаком легкой добычи, и он решил форсировать выполнение поставленной перед ним задачи лично, не передоверять ее другим. «Что ж, это не в его пользу,— подумал я.— Он себя обнару­жил раньше, чем ему удалось что-либо сделать реаль­ное, и теперь от нас зависит реализовать полученный шанс на выигрыш».

Я не показывал и вида Харитонычу, что последняя из сообщенных им деталей имела для меня огромное значение. Я доверял в этом вопросе Николаю Колту­ну, как самому себе. Но мне казалось, что для успе­ха дела будет лучше, если Харитоныч пока не будет знать ничего о том, с кем он имеет дело. Опасности ему не угрожало никакой, и я решил ему пока не от­крывать, что встреча состоялась с давно известным нам представителем гестапо. А только спросил:

— Когда и где вы договорились встретиться с мон­тером вторично?

— Электромонтер просил, чтобы на встречи с ним наши люди приходили на то же место и в те же часы по четвергам и вторникам. В другие дни он занят и не может отлучаться с работы, чтобы не вызвать по­дозрения у гитлеровцев. Просил еще о каждой пред­стоящей встрече ставить в известность его связ­ную, которая теперь почти ежедневно посещает Вла­совцы.

Для меня стало ясно, что на организованных са­мим «электромонтером» встречах взять его не удастся. А продолжать эту игру дальше нам было крайне невыгодно, так как его люди теперь могли помещать деревню, в которой часто бывали наши бойцыикомандиры.

Я отпустил Харитоныча и вручил ему для переда­чи «монтеру» записку следующего содержания: «Доро­гой К., я очень рад, что Вы, находясь формально в рядах фашистской армии, готовы подать нам руку по­мощи. Был бы счастлив встретиться с Вами лично и поговорить. Просимое готовлю. Спасибо за подарок. Жму крепко Вашу руку. Полковник Л.».

* * *

В первых числах декабря подмерзли болота и то­пи. Пушистая пелена снега покрыла землю. Лошадь, запряженная в дровни, могла легко бежать по затвер­девшему грунту в мелком кустарнике, который приле­гал к месту встречи, и к деревне, где обосновался наш «исполнитель».

Два тепло одетых разведчика в маскировочных ха­латах за двенадцать часов до начала очередной встре­чи Харитоныча с «монтером» были посажены в секре­ты. Они тщательно наблюдали за деревней, из кото­рой «монтер» обычно выходил на встречу. Бойцам удалось установить, что место встречи охранялось взводом немецких солдат. Немцы располагались по­луподковой с таким расчетом, чтобы отход к лесу, от­куда прибывали наши люди, держать под наблюдени­ем и в случае надобности иметь возможность быстро перехватить отходящих. Разведчики, наблюдавшие за указанным участком леса, не знали ничего о том, что из леса на поляну выходил к немцам наш Харитоныч. Поэтому они могли доложить о виденном ими без всяких прикрас и дополнений.

Встреча прошла без всяких инцидентов. Через день Харитоныч мне докладывал, какое хорошее впечатле­ние произвело на «монтера» мое письмо. «Так ли это?— думал я про себя.— Не заподозрил ли он чего-либо по этой краткой записке? Все ли у меня было выдер­жано в полной мере? Все ли правдоподобно?»

Очередная встреча должна была состояться через четыре дня. Откладывать операцию дальше было крайне опасно. Наши работники продолжали общаться со связными «монтера», считая их своими.

Решил назначить операцию на воскресенье. Это было целесообразно, потому что в воскресенье немец­кие офицеры и даже рядовые, как правило, пьянство­вали, и караульная служба у них значительно ослабе­вала.

Мое опасение было только в том: выйдет ли К. па эту встречу, назначенную не им, а нами. Но для того чтобы уменьшить подозрение фашистского агента, ме­сто встречи было придвинуто вплотную к деревне, за­нятой немцами.

Поляна, на которой происходили встречи, находи­лась не более чем в трехстах пятидесяти метрах от жилых построек. Все пространство до деревни зани­мало выгоревшее чистое болото, разрезанное в среди­не полоской мелкого кустарника и тянувшееся до большого леса километра на полтора. Большую часть времени года по этому болоту человеку и даже до­машним животным пройти было невозможно из-за большой топи, но теперь оно замерзло и могло выдер­жать запряженную лошадь.

В воскресенье утром связной было сообщено, что в 14 часов мое срочное задание и необходимый матери­ал будут переданы гражданину К. Свидание назнача­лось не в том месте, где происходили встречи обычно, а у самой деревни за мелким кустарником. Это было так близко от деревни, что трудно заподозрить недоб­рое в нашем предложении.

Ночью под воскресенье люди Харитоныча промяли в кустарнике тропу для проезда на санях, а к месту встречи подвели запряженные и тщательно замаски­рованные розвальни. Лошади были поставлены так, чтобы могли взять с места в галоп. Заблаговременно были выставлены и секреты для наблюдения. Три крепких парня, специально подготовленных, сели в за­саду за большим кустом.

Наше предложение было передано связной с таким расчетом, чтобы «монтер» мог быть предупрежден не больше чем за два часа до встречи.

К двенадцати часам дня все находились на своих местах, Четверть часа спустя прошла по деревне связ­ная и направилась к хате у высокой березы, где жил К. Немцы, как и предполагалось, никакой активности в этот день не проявляли. Часовые маячили по кон­цам деревни. Восемь солдат на двух подводах выеха­ли по направлению к Ивацевичам. Из одной хаты до­носились нестройные голоса захмелевших гитлеровцев, пытавшихся затянуть какую-то песню.

Прошло часа полтора. Никаких особых изменений в деревне замечено не было, кроме того, что смени­лись посты на заставах. Следующая смена должна была произойти в 15 часов. Время тянулось медленно, ребятам хотелось встать и погреться, но этого делать было нельзя. За двадцать минут до встречи два нем­ца — один с автоматом, другой с ручным пулеметом — проследовали по улице. Вероятнее всего, это был до­зор, высланный для наблюдения за местом встречи. Ощущение какой-то особой напряженности охватило сидевших в засаде, когда из секрета передали, что у высокой березы со скворечником появился человек и пошел вдоль улицы. Он приближался к низенькой из­бушке с покосившимся плетнем. Вышедшая к нему из-за угла женщина показала рукой в сторону кустар­ников и снова скрылась за хатой, а человек пошел прямо по немятому снежному покрову с топором в правой и с веревкой в левой руке, делая вид, что со­бирается нарубить вязанку хвороста.

«Монтер» пересек полоску кустов в том месте, где они были наиболее редкими, и направился боло­том . к большому кусту. Здесь сидел в белом халате сам Харитоныч. «Монтер» еще издали узнал в нем сво­его старого знакомого и, любезно улыбаясь, пошел к нему. Не доходя двух-трех шагов, он переложил топор в левую руку, освобождая правую для приветствия. Харитоныч крепко пожал протянутую ему руку и предложил К- присесть на кочку, Сам тоже сел и начал рыться в кармане якобы затем, чтобы достать прине­сенное письмо, «Монтер», ничего не подозревая, опу­стился на кочку рядом с узелком из парашютного шелка, и в тот же миг чьи-то мощные объятия схвати­ли его и, сковывая ему руки, рывком повалили на спи­ну. Топор был крепко зажат в левой руке К- Его сильное, натренированное тело мгновенно напряглось, еще секунда, и он вскочил бы на ноги, но Харитоныч сильным ударом кулака в челюсть задержал рывок и прервал крик «монтера», а еще через несколько секунд гестаповец, крепко связанный стропами, с заткнутым ртом, был уложен па приготовленные салазки.

Харитоныч и бойцы, таща салазки, побежали к за­маскированной подводе. Но крик шпиона, видимо, был услышан в деревне, там поднялась суета, послыно все, что позади, уже не было страшно. Лишь бы не отрезали путь вперед к лесу. Застоявшиеся кони легко подхватили галопом. Несколько очередей про­звучало вслед партизанам, но это был огонь, не при­стрелянный заранее, а потому не представлявший большой опасности.

* * *

Рано утром, в понедельник, ко мне прискакал на­рочный от Харитоныча и сообщил об успешном выпол­нении задания, а к вечеру на одну из вспомогатель­ных точек был доставлен и господин особоуполномо­ченный гестапо.

«Монтера» везли ко мне связанным.

Высланные мной навстречу бойцы, увидев его со связанными руками и ногами, приказали немедленно развязать «товарища» и во всеуслышание обругали Харитоныча, добавив при этом, что он будет отвечать передо мной за невежливое обращение с интересую­щим нас человеком.

Гестаповец был доставлен на пост номер один. Я шел на долгожданное свидание с ним, едва удерживаясь, чтобы не бежать, и сердце у меня колотилось, бешено гоня кровь и затрудняя дыхание. Победа над сильным и опасным врагом волновала и давала боль­шое моральное удовлетворение. Потребовалось напря­жение воли, чтобы не выдать своего внутреннего со­стояния... Я встретил Косого спокойно и даже привет­ливо.

Лет тридцати восьми на вид, стройный человек с хорошей военной выправкой, с раскосыми глазами на энергичном лице, стукнув каблуками, отрапортовал на ломаном, но понятном русском языке:

— Господин полковник, по вашему приказанию электромонтер К. представлен в ваше распоряжение.

Не торопясь с ответом, я смотрел на него. Так вот он какой, наш неотвязный спутник, уже не бесплотная тень, преследующая нас на протяжении двух лет, а реальный человек во плоти! Мне он показался краси­вым, как охотнику кажется красивым с трудом загнанный и схваченный матерый зверь. Я поймал себя на том, что любуюсь Косым, и тут же подумал, что не нужно дать ему это заметить.

— До меня дошли сведения,— любезно обратился я к гостю, протягивая ему руку,— что мои люди учи­нили над вами некоторое насилие. Надеюсь, вы меня извините за них,

— Не извольте беспокоиться, господин полков­ник,— живо возразил повеселевший «монтер»,— ниче­го особенного не случилось. Разрешите говорить о деле?

— Ну, о деле мы будем разговаривать завтра, а сегодня вы можете спокойно располагаться вот в этой землянке,— продолжал я,— Вам здесь дадут все необходимое и возможное в наших условиях.

— Благодарю вас, господин полковник,— щелкнув каблуками, ответил гестаповец.

Мне показалось, что у него появилась надежда на продолжение игры. Ведь пока с ним еще не произошло ничего, могущего показать ему, что все для него кон­чено. Единственное, что ему могло не нравиться, — это то, что его насильно и слишком грубо схватили на месте встречи. Но это действительно могло расцени­ваться как излишнее усердие людей, исполнявших по­ручение вышестоящего начальника. Во всяком случае, так мог думать господин К., так мог думать и я на его месте, — в этом не было ничего нелогичного.

Гестаповец без маски

Мои волнения продолжались. Меня тревожил во­прос об охране, а в случае необходимости, и транспор­тировке гестаповца через фронт. Я даже воздержался от того, чтобы радировать в Москву по этому поводу, пока не обрел полной уверенности в том, что начатое дело будет благополучно доведено до конца.

Харитоныч подробно доложил о проведенной опе­рации. Как оказалось, господин К. был настолько са­моуверен после двух первых встреч с Харитонычем, что на эту третью встречу вышел, имея при себе даже бумажник с документами. Здесь были полномочия ге­стапо на право посещения войсковых частей, пропуск по железной дороге от Минска до Варшавы и обрат­но, разрешение на пользование радиоприемником и другие бумаги. Вне всякого сомнения — это был он.

Я долго не спал, обдумывая, какие можно принять меры в наших условиях, чтобы предупредить побег или самоубийство этого опытного гестаповского агента.

Ранним утром я призвал двух бойцов, выполнявших у нас все кузнечные и слесарные работы, и рас­толковал им, каким образом нужно смастерить оковы, чтобы немедленно заковать прибывшего к нам молод­чика. Мое задание было быстро выполнено, и я вме­сте с «кузнецами» отправился на встречу с диверсан­том.

Наутро К. был в хорошем расположении духа. Он, конечно, и представить себе не мог, что в глубине болотистых лесов, при наличии лишь самых прими­тивных строительных средств, могли быть построены землянки, не уступавшие по своим удобствам любому деревенскому дому. А главное, что поднимало настрое­ние гестаповца,— это вновь возникшая надежда на возможность действовать, а следовательно, и на воз­можность выполнения стоящей перед ним задачи. Ведь его боевая операция заключалась в том, чтобы про­никнуть в наш отряд и начать диверсию изнутри. Все­го этого он достиг, неясно было только одно: как мы отнесемся к его предложениям. Но ведь ему не при­выкать к большому риску в большой и опасной игре.

Мы вошли в землянку. К. по-военному отдал мне честь, но на моем лице он уже не увидел той привет­ливой улыбки, с какой я встречал его накануне. Я предложил К. сесть к столу и объявил ему, что сего­дня я намерен обстоятельно поговорить с ним о делах, Но...

— Мы так мало знаем друг друга,— сказал я при этом,— что я считаю необходимым для предосторож­ности заковать вас.

Пленный подпрыгнул, как ужаленный, и, растерявшись совершенно, хотел попросту броситься к двери, но в землянке было пятеро крепких бойцов, в том чис­ле Харитоныч и его молодцы, хватку которых К. уже на себе испытал. Быстро опомнившись, он удержался от броска и обратился ко мне:

— Вы мне разрешите на минутку по... естествен­ной надобности...

— Да это вам нисколько не помешает,— выступив вперед, добродушно сказал один из кузнецов,— через две-три минуты вы сможете заняться чем вам угодно.

Чтобы заковать гестаповца, понадобилось действи­тельно не более трех минут. Но по истечении их плен­ный начисто забыл, о чем просил. Казалось, те­перь он смирился с совершившимся фактом и успо­коился, но это только казалось,— на самом деле, оправившись от растерянности, он соображал, что же ему делать и как дальше себя вести. Я предложил го­сподину К. сесть за стол против меня и, дав ему не­сколько минут на то, чтобы окончательно прийти в себя, сказал:

— Ну вот, господин К., мы и встретились. Не прав­да ли, вы этого очень добивались? А теперь расска­жите мне откровенно, с какой целью вы стремились попасть в наше соединение? Я вас слушаю.

Закованный в цепи гестаповец все еще не собрал­ся с мыслями, и мне пришлось ждать еще несколько минут, пока он не заговорил.

— Вы хотите знать правду,— начал он,— так слу­шайте. Я белорус по национальности, но мальчиком меня завезли в Германию, где я рос и учился. Даже служил у немцев, был на фронте и сражался против Красной Армии. Однажды я оскорбил немецкого офи­цера. Он ударил меня кулаком в лицо. Я не выдер­жал и ударил офицера, за это был сильно избит и по­сажен в концентрационный лагерь. Вы, наверное, зна­ете, как немцы содержат заключенных в лагерях? Я не хотел умереть голодной смертью или быть застре­ленным без суда и потому стал проситься доброволь­цем на фронт. Меня отправили. Вторично участвуя в боях, я искал случая перейти на сторону Красной Армии, но был ранен и отправлен в тыл на излечение.

За это время я окончательно возненавидел немцев и поставил своей целью во что бы то ни стало отомстить своим поработителям за себя и за свой белорусский народ. После излечения меня послали работать электромонтером в местечко Ивацевичи. Здесь я услы­шал о вашем отряде. Узнал кое-что о потерях, кото­рые наносят ваши люди немцам, и решил попасть в ваш отряд, чтобы под вашим руководством громить наших общих врагов. Вот сжато и коротко все, что я мог вам рассказать о себе, ничего не скрывая...

Гитлеровец бросил на меня взгляд и, видимо, по­нял, что этот трюк ему не удастся. Поежился и про­должал:

— Еще могу вам доложить...

По мере того как я слушал это наглое вранье гит­леровца, кровь приливала к моим вискам, и мне нуж­но было сделать большое усилие воли, чтобы удержать себя в состоянии внешнего спокойствия. Наконец я не выдержал и прервал пленного.

— Вы лжете, негодяй! — закричал я, не выдержав, смотря в упор в раскосые глаза гестаповского дивер­санта. Но спохватился, сделал передышку, закурил. И, затянувшись, уже ровным голосом продолжал: — Ваших документов и того, что нам известно о вас, более чем достаточно, чтобы повесить вас как угодно и на чем угодно...— я указал на высокую ветвистую березу и осину, стоявшие рядом перед окном землян­ки,— Если вы хотите жить или даже умереть, но так, как это положено на войне, то вы должны мне дока­зывать не то, что вы невинная жертва фашистского режима, а совершенно другое. Повторяю, мне извест­но, кто вы и зачем добивались связи с нашим отря­дом. Однако, если вы докажете, что вы большой спе­циалист по разведке и диверсиям, то я вас, может быть, оставлю в живых и отправлю в Москву, для то­го чтобы вы разоблачили перед советским командова­нием методы подрывной тактики фашистов Вот это и только это может нас интересовать. Я еще раз обра­щаю ваше внимание на два возможных варианта ва­шей дальнейшей судьбы Можете выбирать по вашему усмотрению. Даю вам на принятие решения и изло­жение показаний двадцать часов, то есть до десяти утра завтрашнего дня.