Библиографические материалы 17 страница

Прошу тебя, расставаясь со всеми своими друзьями, знакомыми и любовницами, если они у тебя есть в Париже, сделай так, чтобы они не только хотели твоего возвращения, но и сгорали от нетерпения увидеть тебя снова в Париже. Заверь их, что хочешь вернуться к ним, и постарайся, чтобы они приняли твои слова всерьез; скажи все avec onction et une espèce d'attendrissement.a В таких случаях почти все привыкли говорить одно и то же, разница только в манере, и, однако, разница эта очень велика.

Сделай все возможное, чтобы не обременять себя поручениями и не везти потом ничего отсюда в Париж. Из опыта своего я знаю, что это очень канительно, требует обычно больших затрат, и только в очень редких случаях удается потрафить тем, кто тебе эти поручения дает. Иногда, правда, ты никак не можешь отказать; это бывает, когда тебя просят люди, которым ты чем-либо обязан и которых, в свою" очередь, хочешь обязать. Но что касается разных мелких поручений, которые тебе стараются дать, ты с полным основанием можешь от них: отказаться: скажи, что будешь возвращаться в Париж через Фландрию" и заедешь во все те большие города, которые мне хочется, чтобы ты повидал, да еще остановишься на неделю-полторы в Брюсселе. Прощай! Счастливого тебе пути, если это письмо окажется последним, если же нет, могу только повторить все то, чего я тебе желаю.

LXXIII

Лондон, 19 декабря ст. ст. 1751 г.

Милый друг,

Ты вступил теперь на то поприще, на котором, надеюсь, когда-нибудь прославишься.1 Практика имеет большое значение, но, помимо нее, нужны еще внимательность и старание. В деловых письмах превыше всего ясность и прозрачность. Каждая фраза в них должна быть настолько четко выражена и недвусмысленна, чтобы самый большой тупица на свете не мог ее неверно истолковать и не должен был перечитывать, чтобы понять ее смысл. Эта обязательная ясность означает также и правильность, не исключая при этом изящество стиля. Тропы, метафоры, антитезы, эпиграммы и т. п. были бы настолько же неуместны и нетерпимы в деловых письмах, насколько они иногда (если употребить их с умом) уместны и приятны в письмах личного характера, где речь идет о вещах самых обыкновенных и привычных. В делах нужна изящная простота, которая достигается внимательностью, а отнюдь не кропотливым трудом. -Дела следует облачать в хорошее одеяние, лишенное всякой аффектации, но вместе с тем в них нельзя допускать ни малейшего небрежения. Прежде всего постарайся добиться ясности, прочитывай каждую фразу после того, как ты ее напишешь, дабы убедиться, что никто не может неверно ее истолковать и, если это понадобится, сразу же ее исправляй…

Дела отнюдь не исключают (как, может быть, тебе хотелось бы) привычных формул вежливости, свидетельствующих о том, что человек хорошо воспитан, но, напротив, строжайшим образом их требуют, как например: "Имею честь известить вашу светлость", "позвольте заверить вас", "если мне будет позволено высказать мое мнение" и т. п. Ибо находящийся за границей посланник, пишущий на родину министру, обращается к вышестоящему лицу, может быть даже к своему непосредственному начальнику или во всяком случае к человеку, которого считает выше себя.

Деловые письма не только допускают изящные выражения, но благодаря им становятся лучше, только распределять эти выражения надо осмотрительно и умело; каждый раз они непременно должны быть к месту. Они призваны украсить письмо, отнюдь его не загромождая, и скромно сиять, а не вспыхивать очень уж ярким блеском. Но так как это уже высшая степень совершенства в деловой переписке, то я бы советовал тебе вообще не прибегать к этим приемам до тех пор, пока ты как следует не освоил основ.

Письма кардинала д'Осса — настоящие деловые письма; письма м-сье д'Аво превосходны; письма Уильяма Темпла очень приятны, но, боюсь, чересчур жеманны. Старайся избегать греческих и латинских цитат и не приводи никаких примеров добродетели спартанцев, учтивости афинян и храбрости римлян. Предоставь это пустомелям-педантам. Никакой цветистости, никакой декламации. Но помни, повторяю еще раз, что существуют изящная простота и благородство стиля, которые совершенно необходимы в хороших деловых письмах; тщательно следи за тем, чтобы у тебя все это было. Пусть твои периоды звучат гармонично и не производят впечатления написанных с трудом; пусть они также не будут слишком длинными, потому что в этих случаях смысл всегда бывает несколько затемнен. Я не стал бы напоминать тебе о соблюдении правильной орфографии, если бы у тебя не было такого количества ошибок в правописании, в глазах других они непременно сделают тебя посмешищем, ибо делать орфографические ошибки никто не вправе. Хотелось бы также, чтобы почерк твои стал значительно лучше, и я не могу понять, почему ты до сих пор не можешь его переделать, ведь совершенно очевидно, что каждый человек может выработать у себя любой почерк, . стоит лишь захотеть. Надо также уметь аккуратно складывать и запечатывать свои письма и хорошо надписывать адреса. Боюсь только, что ты считаешь возможным этим пренебречь. 'Помни, все на свете, в том числе и запечатанное письмо, может внешним своим видом либо понравиться, либо нет, следовательно, и этой стороне необходимо уделять известную долю внимания.

Ты пишешь, что хорошо используешь свое время; так оно видно и есть, хотя покамест ты изучаешь дела только в общих чертах и приобретаешь в них routine.a Это всегда необходимо, и этим ты проложишь дорогу заложенным в тебе способностям. Дела не требуют никакого волшебства и никаких сверхъестественных талантов, как то может показаться людям, не имеющим о них представления. Человек разумный и здравомыслящий, если он последователен, настойчив и скромен, достигнет значительно больших успехов, нежели человек самых незаурядных способностей, но лишенный всех этих качеств. Par negotiis, neque supra b — вот что характерно для настоящего делового человека, но это подразумевает пристальное внимание без рассеянности, а также многогранность и гибкость этого внимания, способного переходить с одного предмета на другой и не дать ни одному поглотить себя целиком.

Остерегайся всякого педантизма и многозначительного вида, который легко напускают на себя молодые люди, гордые тем, что, несмотря на свой юный возраст, причастны к важным делам. Они становятся задумчивыми, жалуются на трудность того, чем они заняты, и ведут себя так, будто им доверены тайны, о которых в действительности они не имеют даже понятия. Поступай как раз напротив: никогда не говори о делах, кроме как с теми людьми, которые имеют к ним непосредственное отношение, и научись казаться vacuus c и праздным именно тогда, когда дел у тебя больше. Превыше всего человеку нужно иметь volto sciolto d и pen-sieri stretti.e Прощай.

LXXIV

Лондон, 14 февраля ст. ст. 1752 г.

Милый друг,

Надеюсь, что через месяц я буду иметь удовольствие послать тебе, — а ты прочесть, — двухтомный труд in octavo a лорда Болингброка о пользе истории,1 изложенный в письмах к лорду Хайду, которого тогда титуловали лордом Корнбери. Тома эти сейчас в печати. Трудно сказать, чего больше в этом труде — приятного или поучительного; он касается самых важных исторических фактов, начиная с великой эпохи Мюнстерского соглашения.2 Автор сопровождает свой рассказ серьезнейшими размышлениями, причем стиль его отмечен совершенно особым изяществом, в котором Цицерон может быть, пожалуй, признан равным ему, но уж никак не выше. Что же касается остальных писателей, то всем им до него далеко. По-моему, у тебя есть склонность к истории, предмет этот ты, как видно, любишь, и у тебя хорошая память; книга Болингброка научит тебя, как надо изучать историю. Есть люди, которые без всякого разбора загромождают свою память историческими фактами, подобно тому как другие набивают желудок едой: первые не в силах привести свои знания в систему, так же как вторые — переварить все то, что они поглотили. В книге лорда Болингброка ты найдешь отличное средство от этого недуга, которым так легко заразиться.

Мне вспоминается один человек, читавший историю без разбора и ни над чем не задумываясь, которому однажды довелось путешествовать по Вальтеллине.3 Он сказал мне, что это жалкий несчастный край, и, разумеется, кардинал Ришелье совершил большую ошибку, ввергнув Францию в такие огромные расходы. Если бы мой друг читал историю так, как следовало, он бы знал, что самым большим стремлением этого великого государственного деятеля было ослабить мощь австрийского дома и, чтобы добиться этого, насколько возможно разъединить различные части владений Австрийской империи, тогда еще огромных; поразмыслив над этим, он бы несомненно оправдал поступок кардинала в отношении Вальтеллины. Но человеку этому было легче запоминать факты, не сопоставляя их и не раздумывая над ними.

Надеюсь, что, читая историю, одно-то наблюдение ты во всяком случае сделаешь, — оно очень справедливо и напрашивается само: чаще всего именем своим и состоянием люди, находившиеся при дворах, обязаны были своим внешним качествам, нежели неким внутренним достоинствам. Их подкупающая обходительность, учтивость и манера держать себя, можно сказать, вымостили с начала и до конца дорогу их высшим талантам в тех случаях, когда таковые у них были. Они становились фаворитами прежде, чем стать министрами. При дворах любезное обращение со всем и каждым и douceur dans les manières b более чем необходимы: вред, который может принести тебе какой-нибудь обиженный тобою дурак или valet de chambre,c увидевший, что ты его презираешь, порою намного перевешивает то добро, которое десяток достойных людей захочет для тебя сделать. Дураки и люди низкого звания, как правило, очень ревниво относятся к своему достоинству и никогда не забывают и не прощают того, что в их глазах является пренебрежением. Вместе с тем учтивое обращение и малейшее проявление внимания они расценивают как особую милость; запомни это обстоятельство и считайся с ним; мне кажется, что этим мы покупаем их расположение и притом по дешевой цене, а раз так, то значит есть прямой смысл его покупать. Сам государь, который очень редко бывает одарен умом и талантами, позволяющими ему блистать среди своих придворных, уважает тебя на основании того, что знает о тебе понаслышке, но любит тебя на основании своих собственных впечатлений, иначе говоря — твоей учтивости и того, как ты ведешь себя с ним; во всем этом только он один является судьей. Подобно тому как существует свадебное платье, существует и платье придворное, и без него при дворе ты не будешь принят. Платье это есть volto sciolto,d внушительный вид, изящество и учтивость, непринужденные и располагающие к себе манеры, внимательность к окружающим, подкупающая любезность и все то je ne sais quoi, которые и составляют то, что именуется грациями.

Только что пришло письмо, из которого я узнал неприятную новость; оно было не от тебя, как я ожидал, а от одного из твоих парижских друзей, он пишет, что у тебя лихорадка и ты сидишь дома. Мне, правда, отрадно было узнать, что у тебя хватило благоразумия не выходить из дому и лечиться, но если бы у тебя его было чуть больше, ты, быть может, и вовсе бы не заболел. Ты молод, у тебя горячая кровь, и твоему хорошему желудку и хорошему пищеварению порядочно достается; поэтому полезно было бы время от времени щадить его и давать ему отдых, принимая легкие слабительные и сажая себя дня на два, на три на очень умеренную диету, для того чтобы избежать вспышек лихорадки.

У лорда Бэкона, который был выдающимся физиком и не менее выдающимся врачом, в его "Опыте о здоровье" есть такой афоризм: Nihii magis ad sanitatem tribuit quam crebrae et domesticae purgationes.e Под domesticae f он разумеет те простые слабительные, которых не надо заказывать и которые каждый может приготовить себе сам, как например отвар александрийского листа, пареный чернослив с александрийским листом; можно еще пожевать немного ревеня или выпить полторы унции ясеневой манны, растворенные в воде, куда для вкуса следует прибавить сок, выжатый из половины лимона. Прием таких вот нежных и необременительных для желудка слабительных несомненно предотвратит приступы лихорадки, которым так подвержены люди твоего возраста.

Между прочим, я хочу, — и решительно настаиваю на этом: если в установленные дни ты, будучи болен, не сможешь мне писать, пусть за тебя пишет Кристиан и сообщает мне точные сведения о твоем состоянии. Я не жду в его письмах цицероновского эпистолярного стиля, с меня достаточно его швейцарской простоты и правдивости.

Надеюсь, что ты расширил круг своих парижских знакомых и бываешь теперь в различных домах. Это единственный способ узнать свет: у каждого кружка есть свои особенности, отличающие его от другого, и человеку деловому за его жизнь приходится сталкиваться и с одним, и с другим, и с третьим. Большое преимущество — знать языки тех стран, по которым ты путешествуешь, различные же круги можно в известной степени считать различными странами: у каждого особый язык, обычаи и манеры; изучи их все — и ты ничему не будешь удивляться. Прощай, дитя мое. Береги свое здоровье; помни, что без него все радости жизни — ничто.

LXXV

Лондон, 5 марта ст. ст. 1752 г.

Милый друг,

С последней почтой не было от тебя письма, и я беспокоюсь о твоем здоровье, ведь если бы ты чувствовал себя хорошо, ты непременно написал мне, как обещал и как я просил. Ты не имеешь понятия о том, как надо заботиться о своем здоровье, и хоть я вовсе не хочу сделать из тебя человека мнительного, должен тебе сказать, что даже самое крепкое и надежное здоровье требует к себе бережного отношения. Молодые люди, полагающие, что у них неограниченный запас времени и здоровья, склонны растрачивать то и другое попусту; таким образом они незаметно для себя разоряются, тогда как, соблюдая разумную экономию и там, и тут, они могли бы по-настоящему разбогатеть и не только не лишили бы себя этим удовольствий, но смогли бы получить их еще больше и, может быть, даже до скончания века. Окажись же более мудрым и, пока еще не поздно, распорядись здоровьем своим и временем предусмотрительно и разумно, сделав так, чтобы то и другое было вложено в надежное дело и принесло тебе потом большие проценты.

Сейчас я хочу поговорить о распределении твоего времени. Хоть я и не раз касался уже этого вопроса и раньше, он настолько важен, что есть смысл возвращаться к нему снова и снова. Действительно, впереди у тебя много времени, но сейчас ты находишься в таком периоде жизни, когда один проведенный с пользой час может стоить более двадцати четырех часов последующего периода; сейчас каждая минута твоя драгоценна, а лет через сорок долгие дни не смогут сравниться с нею. Какое бы время ты ни уделял серьезному чтению или ни урывал для него (я говорю "урывал". потому что главная задача твоя сейчас — бывать в обществе и внимательно изучать его), употреби это время на чтение какой-нибудь одной книги, и непременно хорошей, и читай ее до конца, не отвлекаясь, пока не кончишь ее, никакими другими делами. Рекомендую тебе немедленно же прочесть книгу Гроция "De jure belli et pacis" a в переводе Барберака и "Jus gentium" b Пуффендорфа, переведенную им же. Если же у тебя случайно освободятся четверть часа, используй это время для чтения литературы занимательной, остроумной и веселой, выбирая при этом книги не каких-нибудь посредственностей, а только самых лучших писателей, как древних, так и новых.

Какое бы дело тебе ни предстояло сделать, берись за него сразу, незамедлительно, никогда не бросай его на половине и, если это возможно, доводи до конца, . С делом нельзя ни мешкать, ни шутить, и ты не должен говорить ему, как Феликс сказал апостолу Павлу: "Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя". Самое подходящее время для дел — это ближайшее, но человеку умному и занятия, и дела сами подсказывают, когда за них браться. Время чаще всего разбазаривается оттого, что человек не умеет должным образом выбрать удовольствия и развлечения и неправильно понимает то и другое.

Многие думают, что если они не заняты ни ученьем, ни каким-либо делом, то этим самым уже предаются наслаждению. Они глубоко заблуждаются: они просто ничего не делают и с таким же успехом могли бы спать. Привычки их порождаются леностью, и они стараются бывать только там, где им не приходится ни сдерживать себя, ни оказывать кому-то знаки внимания. Берегись этой лености и траты времени попусту, и ПУСТЬ каждый дом, куда ты идешь, будет для тебя либо местом неподдельной радости и веселья, либо школой, где ты чему-то можешь научиться; пусть каждая компания, в которой ты будешь бывать, либо услаждает твои чувства, либо умножает твои знания, либо, наконец, изощряет твои манеры. Ходи в одни дома для того, чтобы поухаживать за какой-нибудь благородной и приятной дамой, бывай и в других, где собираются люди остроумные и с хорошим вкусом, и не забывай о третьих, где некие лица, высокие по положению своему или достоинству, требуют почтительности и уважения всех собравшихся; только, бога ради, не ходи в ничем не примечательные дома просто от нечего делать. Ничто не воспитывает в такой степени молодого человека, как частое пребывание в обществе почтенных и вышестоящих людей, где он должен постоянно следить за собой и быть внимательным ко всему. По правде говоря, вначале сдержанность эта не слишком приятна, но очень скоро она входит в привычку и этим уже перестает быть трудной. Но зато ты сторицею вознагражден воспитанностью, которая приходит вместе с ней, и добрым именем, которое ты приобретешь в свете. То, что ты как-то сказал о дворце, очень верно: у человека молодого, такого, как ты, положение не из приятных: не приходится рассчитывать, что на тебя обратят особенное внимание, но зато все это время ты сам можешь обращать внимание на других, наблюдать за их манерами, разглядывать их характеры и так вот, сам того не замечая, начинаешь понемногу что-то значить в этом новом для тебя обществе.

Я прошел сквозь все это сам, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас. Часами просиживал я среди людей, которые не обращали на меня ни малейшего внимания, однако сам я тем временем наблюдал их и учился в их обществе, как лучше вести себя в другом, до тех пор пока постепенно не стал бывать в высших кругах как равный. Но я всячески остерегался убивать время в компаниях, где я не мог ни по-настоящему повеселиться, ни что-то полезное для себя узнать.

Леность, праздность и mollesse c для человека молодого и пагубны, и вредны; пусть же они будут твоими resources d не раньше чем лет через сорок. Как бы это ни было тебе в некоторых отношениях неприятно, особенно первое время, возьми себе за правило бывать в самых высших по положению, учености или le bel esprit et le goût e кругах того города, где ты поселился. Это все равно что получить верительные грамоты в самые лучшие дома других городов, где тебе потом приведется бывать. Поэтому, прошу тебя, бойся праздности, лени, старайся каждую минуту делать что-то действительно полезное либо наслаждаться жизнью сполна. В городе, где ты будешь жить, поухаживай за одной из светских красавиц, постарайся добиться успеха. Если кто-нибудь не предпринял осады раньше тебя и не успел завладеть этой крепостью, в девяти случаях из десяти победа останется за тобой. Оказывая дамам знаки внимания и уважения, ты всегда сможешь проникнуть в самые высокие сферы, а выказав кому-то свое восхищение и кого-то горячо похвалив, — все равно заслуженно или нет, — ты, вне всякого сомнения, станешь желанным гостем среди les savants et les beaux esprits.f Человеку молодому надлежит признавать только эти три разновидности общества, — все остальные не принесут ему ни радости, ни проку.

Письмо твое от 8 марта н. ст., которое я почему-то получил только сию минуту, успокоило меня наконец относительно твоего здоровья.

Очень хочу прочесть "Rome sauvee" g,1 Вольтера; уверен, что трагедия эта понравится мне именно тем, что твои строгие критики называют ошибками, ибо я всегда готов променять великую правильность на великий блеск, а в том, что касается блеска, разумеется, ни один из писателей не может сравниться с Вольтером. Заговор Катилины — неудачный сюжет для трагедии, он чересчур прямолинеен и не дает поэту возможности пробудить нежные чувства: все внимание направлено на обстоятельства, при которых готовится преступление. Недостаток этот не ускользнул от Кребийона, 2 и, для того чтобы создать другую линию действия, он допустил величайшую нелепость — заставил Катилину и дочь Цицерона влюбиться друг в друга.

Очень рад, что ты ездил в Версаль и обедал с месье де Сен-Контестом.3 В таком обществе можно приобрести les bonnes manières,h а тебе как будто к тому же достались les bons morceaux.i Хоть тебе и не довелось участвовать самому в переговорах французского короля с иностранными посланниками и, может быть, даже тебе все это было не особенно интересно, разве не полезно послушать людей этого круга и понаблюдать их поведение и манеры? Очень важно хорошо это знать. То же самое относится и к людям, которые по положению своему стоят рангом выше их, как-то министры и т. п. Хоть ты сейчас по своему возрасту и не можешь принимать участие в их встречах и развлекаться в их обществе, ты увидишь и усвоишь то, что потом тебе, может быть, придется делать и самому.

Передай сэру Джону Лэмберту, что деньги м-ра Спенсера будут переводиться на его имя; я с ним сегодня об этом договорился. То же самое рекомендует и м-р Хор. Должно быть, м-р Спенсер в апреле поедет в один из французских городов, только не в Париж. Уверен, что ему очень надо побывать во Франции, он ведь англичанин до мозга костей, а ты отлично знаешь, что я под этим разумею. Итак, спокойной ночи.

LXXVI

Лондон, 13 апреля ст. ст. 1752 г.

Милый друг,

Только что получил твое письмо от 19 апреля н. ст. с вложенными в него бумагами, относящимися к спору, который идет сейчас между королем и парламентом. Я возвращу их тебе с лордом Хантингтоном, которого ты скоро увидишь в Париже; он передаст тебе также документ, отправленный тебе через испанского посланника: я забыл вложить его в пакет.

Представление парламента составлено очень хорошо — suaviter in modo, fortiter in re.a Они очень почтительно говорят королю, что при определенных обстоятельствах, самая мысль о которых им кажется преступной, они могут отказать ему в повиновении. Все это напоминает то, что мы называем здесь революционными принципами. Не знаю уж, что подумает и как поступит помазанник господень, наместник его на земле, назначенный свыше и отвечающий только перед ним одним за свои дела, узнав об этом пробуждении разума и здравого смысла, которое как будто уже началось по всей Франции, только я предвижу, что уже к концу нашего столетия ремесло короля и папы будет далеко не столь приятным, сколь оно было до сих пор.

Дюкло 1 очень верно подмечает в своих размышлениях, qu'il у a un germe de raison qui commence a se développer en France.b Développement c — которое неминуемо окажется роковым для притязаний папы и короля. Благоразумие может во многих случаях подсказать нам, что надо иногда повиноваться тому или другом)', но как только на смену невежеству, на котором зиждется эта слепая вера, придет знание, помазаннику божьему и наместнику Христа будут верить и повиноваться только в той степени, в какой приказы одного и речи другого будут соответствовать истине и разуму

Я очень рад — употреблю уж это избитое выражение, — что ты ведешь себя так, как будто заболел, тогда как в действительности ты совершенно здоров; убежден, что это надежнейший способ охранить себя от болезни. Пожалуйста, начисто исключи из своего меню все жирные и тяжелые пироги и пирожные, жирные кремы и неудобоваримые пудинги с запечеными фруктами: но нет никакой необходимости есть одно только белое мясо, не думаю, чтобы оно было хоть сколько-нибудь полезнее, чем говядина, баранина и куропатки.

Вольтер прислал мне из Берлина свою "Историю века Людовика XIV". Она пришла как раз вовремя: лорд Болингброк только что научил меня тому, как надо читать историю; Вольтер показывает, как ее надо писать. Предвижу, что критиков у него окажется почти столько же, сколько читателей. Вольтера и надо критиковать; к тому же -он нападает на то, что дорого сердцу каждого человека: он ополчается на предрассудки, а предрассудки — это наши любовницы; разум — это в лучшем случае наша жена: мы действительно его часто слышим, только редко задумываемся над тем, что он говорит. Книга эта — история человеческого разума, написанная человеком незаурядным для незаурядных людей. Слабым она придется не по вкусу, даже несмотря на то что они ее не поймут, — а ведь обычно это и определяет их восхищение. Людям тупым будет не хватать в ней кропотливых и скучных подробностей, которыми загромождено большинство других историй. Он рассказывает мне все. что я хочу знать, и ничего более. Размышления его немногословны, верны и наталкивают читателя на новые размышления.

Будучи свободен от религиозных, философских, политических и национальных предрассудков более, чем кто-либо из известных мне историков, он рассказывает обо всем настолько правдиво и беспристрастно, насколько это позволяют известные соображения, которые всегда приходится принимать во внимание, ибо совершенно очевидно, что он часто рассказывает намного меньше, чем мог бы рассказать. Из его труда я гораздо больше узнал об эпохе Людовика XIV, чем из бесчисленных томов, которые читал прежде; именно он подсказал мне мысль, которая никогда мне раньше не приходила в голову, что отнюдь не понимание, а тщеславие побуждало этого государя покровительствовать наукам и искусствам и всячески прививать их у себя в стране. Король этот как бы открыл во Франции человеческий разум и довел его до высшего совершенства: его век во всем сравнялся с веком Августа, а во многом (да простят мне педанты!) значительно его превзошел. Поражают величие и быстрота всего, что свершилось, но тщеславному, щедрому и великолепному королю все это удавалось легко: надо было только поощрять, рукоплескать, награждать. Самое поразительное — это то, что он прекратил дальнейшее развитие человеческого разума именно тогда, когда ему захотелось это сделать. Он как будто сказал ему: "До сих пор ты дойдешь, а дальше ни шагу". Он был ханжески привержен к религии и ревниво оберегал свою власть, поэтому за все время его царствования ни одному французу не могло прийти в голову ни одной свежей или разумной мысли ни о политике, ни о религии, и у величайших гениев, которые когда-либо жили на свете, ни разу не зарождалось малейшего сомнения в том, что все короли от бога и что церковь непогрешима. Поэты, ораторы и философы, не задумываясь о данном человеку естественном праве, восхищались своими цепями. И в этих великих людях слепая, но деятельная вера оказалась сильнее разума, который замер в молчании. Сейчас во Франции происходит как раз обратное: разум расцветает, выдумка и фантазия чахнут и вянут.

Я пришлю тебе эту "Историю" с лордом Хантингтоном, так как весьма возможно, что во Франции ее не разрешат ни напечатать, ни продавать. Пожалуйста, прочти ее, и притом не раз и внимательно, в особенности же второй том, где есть краткие, но очень ясно изложенные сведения о многих интереснейших вещах, о которых все любят говорить, но которые по-настоящему мало кто понимает. Есть, однако. у этой книги два недостатка, в которых нашли себе выражение ребячливость и претенциозность, и на мой взгляд, они очень ее портят. Во-первых, автор совершенно не считается с издревле установившимися правилами французской орфографии; во-вторых, на протяжении всей книги он не употребляет ни одной заглавной буквы, за исключением тех слов, с которых начинаются абзацы. Я никак не могу согласиться с его манерой писать "рим", "париж", "Франция", "генрих IV" и т. п., — все со строчных букв, и я не вижу никаких оснований нарушать в этом отношении давно установившийся обычай. Это претенциозно и недостойно Вольтера, а я ведь не постыжусь сказать, что преклоняюсь перед ним и восхищаюсь им, и как поэтом, и как прозаиком.

Несколько дней тому назад я получил письмо от месье дю Бокажа, в котором он пишет: "Monsieur Stanhope s'est jeté dans la politique, et je crois qu il у réussira".d Очень хорошо, что ты это сделал, это твое назначение. Только помни, что, для того чтобы тебе удалось что-то большое, надо научиться нравиться в мелочах. Располагающие к себе манеры и обходительность должны расчистить путь более высоким знаниям и способностям, дабы те могли проявиться в полной мере. Манеры и обходительность покойного герцога Мальборо определили решение первого короля Пруссии согласиться на то, чтобы его войска остались в армии союзников, тогда как ни их представления, ни его собственное участие в общем деле не могли этого сделать. В распоряжении герцога Мальборо не было никаких новых доводов, которыми бы он мог повлиять на короля, но манеры его оказались настолько подкупающими, что тот не смог им противодействовать. Вольтер, в книге которого мы находим великое множество тонких замечаний подобного рода, говорит о герцоге де Фейад,2 qu'il était l'homme le plus brillant et le plus aimable du royaume, et quoique gendre du général et ministre, il avait pour lui la faveur publique.e Из-за различных мелких обстоятельств подобного рода человека, поистине весьма достойного, люди часто начинают ненавидеть, если манерами своими и обращением он не способен заставить себя полюбить. Разберись в этом на своем собственном примере, и ты увидишь, что из всех искусств тебе в первую очередь следует изучить искусство нравиться и полностью овладеть им. Глупый тиран говорил: "Oderinf modo timeant",f — человек мудрый сказал бы: "Modo ament nihil timendum est mihi".g Рассуди сам на основании своего собственного повседневного опыта, насколько действенно бывает это приятное je ne sais quoi, когда ты чувствуешь, а и. ты и всякий человек вообще, конечно, это чувствует, — что в мужчинах оно более располагает к себе, нежели ученость, в женщинах — более, чем красота.