Судебник 1497 г. и установление общегосударственного законодательства
С XI по XV в.социальная структура русских земель регулировалась нормами, зафиксированными в «Русской правде», и само обилие ее списков (более сотни) говорит о признании этих норм в разных землях. Впрочем, в отдельных землях были и собственные юридические установления, обычно не слишком отличавшиеся от норм «Русской правды», но представляющие интерес для понимания истоков некоторых традиций, не нашедших отражения в «Русской правде». Объединение земель Северо-Восточной Руси вокруг Москвы и резкое возвышение власти московского князя создают новую обстановку и в положении «Земли», и в структуре «Власти». Утверждение единодержавия «государя всея Руси» Ивана III неизбежно требовало изменения всей системы отношений и внутри сословий.
Одной из специфических особенностей заново складывавшейся системы было сближение великокняжеской власти с «Землей».Это наглядно проявилось в «брани о смердах» на Псковщине в 80-е гг. XV столетия, когда в конфликте боярства города с крестьянскими общинами округи Москва заняла сторону смердов. Именно тогда началось формирование крестьянского «монархизма»: в противостоянии с местными власть имущими чиновниками и феодалами у крестьянских общин иного выбора и не оставалось.
Великокняжеская власть еще не имела стройной системы управленческих структур. Управленческая система в рамках отдельных земель-княжеств и феодальных вотчин, конечно, существовала, но потребностям большого государства, объединившего весьма различные по традициям земли и сословия, эта система, разумеется, не отвечала. Поэтому шел поиск новых форм управления с постоянными уклонениями и отклонениями в разные стороны, и даже стратегические вопросы решались в зависимости от складывающейся ситуации.
В княжеских гридницах древнейшей поры текущие вопросы решались в обсуждениях со «старшей» и «младшей» дружиной, причем летописи проговариваются о разногласиях в принятии этих решений, и тем самым дают представление о «технологии»: советоваться следовало не только со «старшими», но и с «младшими» (сами понятия «старший» и «младший» в данном случае имеют не возрастное, а социальное значение). Со временем на первый план выходит Боярская дума. Естественно, что и в создававшемся едином государстве Боярской думе должна была принадлежать большая роль, а сам ее состав теперь пополнялся за счет княжат из разных земель. В конце XV столетия в Думе выделяются «пути» — прообразы будущих «приказов». Вводится определенное систематическое разделение «труда» — специализация по определенным проблемам, на первых порах для решения текущих вопросов. На местах распоряжаются «волостели», управлявшие отдельными «волостями». Функции их обычно менялись в зависимости от особенностей земель, куда они направлялись.
Одним из первых документов, дающих представление о роли, правах и обязанностях «волостелей»-наместников, является дошедшая до пас «Белозерская уставная грамота» 1488г. Волостели имели свою администрацию — тиунов и доводчиков. Расчет с ними производится «сотскими», т. е. выборными людьми «Земли». Население — община — может возбуждать иски к наместникам и их людям. «Добрые люди» обязательно должны участвовать в судебных разбирательствах.
Сама «Белозерская уставная грамота» колоритна своей непосредственностью, указывающей на злоупотребления, характерные для княжеских чиновников того времени. Акцент в ней делается на ограничение произвола наместников и их администрации. Например, наместникам запрещается ходить «на пиры» «незваными», а «в пиру не буянить». Грамота отражает, по всей вероятности, традиционные формы и злоупотреблений, и борьбы с ними. Ранее мать Ивана III Мария Ярославна также предупреждала чиновников об ответственности, если кто-то явится «незван пити», «на пир или в братчину» (речь шла о селах Переяславского уезда). Значение Белозерской грамоты состоит в том, что она придала традиции общегосударственный характер.
Противостояние традиционному вотчинному своеволию неотвратимо побуждало искать новые пути обеспечения государственных интересов, дабы воины всегда были готовы выйти на поля сражений, которые окружали Русь со всех сторон. И в противовес капризному вотчинному строю рождается поместная система. Земельные пожалования теперь выдаются за службу и за право государства в любое время призвать служилого человека в поход против любого недруга — в том числе и внутреннего. Естественно, эта сила используется и против вотчинной аристократии, привыкшей участвовать лишь в таких акциях, которые сулили ей непосредственную выгоду. В результате постепенно начинает создаваться широкое служилое сословие, напрямую зависящее от великого князя.
Создание сословия государственных служилых людей предполагает иное отношение к ранее свободной крестьянской общине. Начинается процесс, обозначаемый термином закрепощение. До XV в. зависимость крестьян была в основном как бы добровольной (в том числе и похолопление). Типичный пример — категория «закупов-наймитов» в «Русской правде». Крестьянин закабаляет себя сам, не имея возможности (а часто и желания) сохранить себя как вполне самостоятельного хозяина. Договорные отношения также регулировались традицией, и «перекупить» крестьянина мог любой конкурент-феодал, возместив «купу». В то же время и крестьянин имел право перехода к другому феодалу, и естественно, что наиболее благоприятные для себя условия крестьянин мог получить в страдную пору, когда в работниках нуждались.
Теперь положение меняется. В грамоте белозерско-верейского князя Михаила Андреевича (1432 — 1486), относящейся примерно к середине XV в., впервые (из сохранившихся документов) появляется ограничение права перехода крестьянина, и таковым устанавливается «Юрьев день осенний»— 26 ноября(т. е. после завершения всех сельскохозяйственных работ). Грамота была выдана по жалобе игумена Кириллова монастыря (что само по себе имеет определенный интерес, а именно — обозначается отход от условий монастырской реформы митрополита Алексия). Здесь осуждается явно обычная практика, когда монастырских крестьян «серебряников и половников и слободных людей» сманивали в другое время, в том числе «о Петрове дни», т. е. в разгар летних работ. В Судебнике 1497 г. этому аспекту будет уделено особое внимание, и «Юрьев день» станет общегосударственной датой, когда для зависимого крестьянина оставался возможным переход от одного феодала к другому.
Судебник 1497 г. —памятник значимый и важный, как первый документ, устанавливающий юридические нормы для всего объединенного государства, и удивляет то, что сохранился он в единственном экземпляре. Это само по себе требует объяснения: был ли это обязательный закон или же только проект закона. Ведь до 1550 г., когда будет принят новый Судебник, фактически нет материалов о действии Судебника 1497 г. Не исключено, что у государства еще не было сил перебороть местные традиции и ввести Судебник как общегосударственный закон. Так, в договоре рязанских князей Ивана и Федора Васильевичей, в котором упоминается и их мать, сестра московского князя Анна, никаких ограничений в переходах не предполагается («вольному воля»). В.Н. Татищев видел и не дошедший до нас «Рязанский судебник», который также не ориентировался на Судебник 1497 г. Ориентация на местные традиции долго будет сохраняться и в Новгороде. Впрочем, и «Русская правда» имела как бы рекомендательный характер. Обычно в наборе у «судей» были «Закон судный людем», греческий «Номоканон», иные документы, и судьи выбирали подходящие статьи из юридических памятников разного происхождения.
Основная направленность Судебника 1497 г. — контроль над судопроизводством, без вмешательства в сам его процесс. Здесь появляется неизвестное «Русской правде» «поле» — судебный поединок истца и ответчика. «Поле» упоминается и в «Белозерской уставной грамоте», причем как обычная практика, которую следует регулировать. Значит, в XV в. «поле», как судебная норма, уже охватило всю Северо-Восточную Русь. Сам этот принцип выяснения — кто виноват, кто прав, — явно восходит к глубоким языческим временам, и, по существу, имеется единственный параллельный источник, который может объяснить его происхождение. Это — «Правда англов и вэринов» конца VIII в., много дающая для прояснения «варяжского» вопроса. По Волго-Балтийскому пути обычай этот был занесен в Новгородскую и Псковскую области, где он существовал по традиции, как бы за пределами «Русской правды», а затем он стал распространяться и по другим землям Северо-Восточной Руси. Христианская Европа этот обычай осуждала, но на Руси он вошел в Судебник 1497 г. и сохранился в Судебнике 1550 г., правда, с некоторыми ограничениями (сражаться на «поле» должны равные по силам, а монахи и женщины могут нанимать «бойцов» вместо себя).
Принципиальная статья о крестьянском выходе (установление «Юрьева дня») предполагала нечто среднее между встречавшимися в жизни запретами на переходы и правом свободных переходов в любое время. То же «среднее» устанавливалось в качестве платы за пожилое (плата за уходящего работника), но в реальной жизни, конечно, каждый землевладелец стремился получить возможно большую плату.
За пределы обычной практики выходили статьи о холопах. XV в. дал ускорение двум параллельным процессам: росту городов и сферы распространения наемного труда и разорению «маргинальных» слоев, обычно продававших себя в рабство. По «Русской правде» одним из источников холопства было «тиунство без ряду». Иначе говоря, холопами становились управляющие княжескими и боярскими вотчинами, сами обладавшие большой властью и богатствами. Холопами были и многие военные слуги, в том числе командовавшие отрядами свободных воинов. Судебник 1497 г. делал первый шаг для преодоления этого противоречия: под контроль берутся источники холопства. Делается и первый шаг по ограничению служебного холопства: «по тиунству и ключу» в городе порабощать запрещалось (на селе формула сохраняла свою силу). Более решительный шаг в ограничении холопства будет сделан через полвека в Судебнике 1550 г., когда эта проблема еще более обострится.
Судебник 1497 г. закреплял за «Землей» права, зафиксированные ранее в «Белозерской грамоте»: старосты, сотские и «лут-чие люди» должны участвовать в судебных разбирательствах наряду с наместниками. Но круг разбираемых дел сужался. Наиболее социально значимые проблемы выводятся из сферы дел, решаемых на месте.