Майкл Хардт, Антонио Негри 12 страница

117Часть 1. Война

ности, организованные движения сопротивления, включая раз­личные народные армии и партизанские группировки, пыта­лись порвать со сложившимся порядком и подорвать его, от­крывая пространства для конструирования нового общества. Если в прошлом эти три уровня сопротивления требовали различной организации, то сегодня сетевые движения способ­ны заниматься всеми ими одновременно. Кроме того, в усло­виях сети решить вопрос легальности становится все слож­нее. Так, вероятно, невозможно точно сказать, действует ли протестная сеть в отношении некоего саммита легально или нелегально, поскольку отсутствует центральное руководство, которое направляло бы протест, а акции протестантов имеют весьма причудливый формат и быстро сменяются. На деле -причем это наше основное утверждение - наиболее существен­ные различия между сетевыми воплощениями сопротивления не связаны лишь с вопросом легальности. Фактически самыми надежными критериями для различения сетевых движений являются три принципа, которые мы сформулировали выше, прежде всего - требование демократии. Они дают нам сред­ство, чтобы, к примеру, четко различать группы, которые ны­нешние теоретики борьбы с мятежами ошибочно сводят под одну крышу. Когда подобные теоретики рассуждает о сетях, то они сводят воедино сапатистов, интифаду, антиглобалис­тов, колумбийские наркокартели и «Аль-Каиду». Столь раз­ные организации группируются вместе на том основании, что кажутся равным образом неуязвимыми для традиционной контрповстанческой тактики. Однако если мы рассмотрим такие современные организационные формы с точки зрения критериев, которые были выведены нами, то выяснятся важ­ные различия. (Конечно, есть и много других важных особен­ностей, к примеру - связанных с применением или неприме­нением насилия, но мы делаем акцент на тех, которые высве­тил анализ, проведенный в этом разделе книги.) Так, с точки зрения задач противодействия мятежам колумбийские нар­кокартели и «Аль-Каида» могут внешне напоминать сети, но _s на деле они жестко централизованы и имеют традиционные цепи подчинения командам, отдаваемым сверху. Их органи­зационным структурам вовсе не свойственна демократия. Ин-

13. Сопротивление

тифада и сапатисты, как мы убедились, напротив, действитель-о в некоторых отношениях склоняются к оформлению рас­пределенных сетей, не имеющих командного центра и харак­теризующихся максимумом автономии всех участвующих ком­понентов. Можно сказать, что они сконцентрированы вокруг сопротивления доминированию и протеста против нищеты или же, рассуждая в позитивном ключе, вокруг собственной борьбы за демократическую организацию биополитического

народа.

Теперь следует вернуться к поднятому выше вопросу ле­гитимации. Сегодня можно опять выдвигать проблему того, как потребности пролетариата способны оправдать новые формы власти. Если перевести это на несколько иной язык, вопрос прозвучит так: как трансформировать классовую борьбу в социальную войну или, опять-таки выразившись по-иному, как можно использовать империалистическую войну для пе­рехода к войне революционной. Но сейчас ясно, что делать это - значит снова пережевывать сюжеты, которые давно ус­тарели, изношены и поблекли. Мы полагаем, что концепция множества ставит проблему социального сопротивления, а также легитимации его собственной власти и насилия в со­вершенно иную плоскость. По нашему мнению, даже наибо­лее продвинутые формы сопротивления и гражданской вой­ны, возникшие в эпоху модернити, не дают необходимых элементов для решения поставленной задачи. Так, интифада представляет собой вариант борьбы, который, по крайней мере внешне, соответствует некоторым важнейшим характеристи­кам движения множества, таким как мобильность, гибкость и способность адаптироваться и бросить радикальный вызов меняющимся формам подавления. Вместе с тем интифида мо­жет лишь намекнуть на ту форму, которую мы ищем, а имен­но - на стратегический переход, вследствие которого проле­тариат приобретает форму множества, то есть сетевого «тела». Необходимая для этого организация должна способствовать полному развертыванию мощи нынешнего биополитическо­го производства, полностью оправдав предсказания о форми­ровании демократического общества.

Здесь мы сталкиваемся с некой загадкой, со стратегичес-

119Часть 1. Война

ким неизвестным. Все пространственные, временные и поли­тические параметры революционного принятия решений в духе Ленина пошатнулись, а соответствующие стратегии пол­ностью лишились практической применимости. Утрачивает убедительность даже понятие «контрвласти», столь существен­ное для стратегий сопротивления и революции в период со­бытий 1968 года. Все представления, согласно которым сила сопротивления родственна или даже равна силе, нас подавля­ющей, более не годятся. Тут стоит поучиться у Пьера Кластра. На основании антропологического исследования природы войн он утверждает, что идея о сходстве войн угнетателей с борьбой угнетенных неверна в принципе. Как вытекает из его объяснения, баталии, которые ведут угнетенные, - это движе­ния, в своей совокупности направленные на защиту общества от тех, кто находится у власти. История народов, у которых действительно есть история, - это, по их собственным словам, история классовой борьбы. История же народов без собствен­ной истории, как мы могли бы сказать с не меньшей уверенно­стью, есть история их борьбы против государства¹". Нам важ­но схватить суть того типа битв, о которых говорит Кластр, и обнаружить адекватную им форму в наше время.

А между тем нам уже известно кое-что, способное помочь направить в должном направлении весь энтузиазм сопротив­ления. Во-первых, мы знаем, что сегодня легитимация глобаль­ного порядка в основном базируется на войне. То есть сопро­тивление войне и, как следствие, сопротивление легитимации сложившегося глобального порядка становится общей этичес­кой задачей. Во-вторых, как нам известно, капиталистическое производство и жизнь (как и производство) множества связы­ваются друг с другом все теснее и взаимно определяют друг друга. Капитал зависит от множества, но в то же время его постоянно бросает в кризис сопротивление множества коман­дам и власти, исходящим от него же. (Это станет центральной темой во второй части книги.) В рукопашной схватке множе­ства и Империи на биополитическом поле, в ходе которой они связываются все крепче, Империя обращается к войне, чтобы заслужить легитимацию. А множество взывает к демократии как к собственному политическому обоснованию. Такая де-

1.3. Сопротивление

мократия, противостоящая войне, есть абсолютная демокра­тия. Мы также можем назвать подобное демократическое дви­жение процессом «исхода» в той мере, в какой речь идет о разрыве множеством связей, наделяющих имперскую суверен­ную власть согласием управляемых. (Абсолютная демократия и исход станут центральными темами части третьей.)

Пчелиный разум,

Когда распределенная сеть нападает, она толпится вокруг врага подобно пчелиному рою. Бесчисленные силы, ничем не связанные между собой, атакуют в определенный момент со всех сторон, а затем снова растворяются в окружающей среде^ш. С внешней сто­роны сетевую атаку описывают как пчелиный рой или комариную тучу по той причине, что создается впечатление бесформенности. Поскольку у сети нет центра, из которого исходили бы указания, те, кто может рассуждать исключительно в традиционнъи тер­минах, способны сделать вывод, что она вообще лишена организа­ции - для них видны только спонтанность и анархия. Сетевая атака возникает как нечто, напоминающее тучу птиц или насе­комых в фильме ужасов. Это множество врагов, неизвестных, нео­пределяемых, невидимых:, пеожидаемых и действующих без всякой логики. Однако если заглянуть внутрь сети, то можно увидеть, что на практике она организована, рациональна и отличается спо­собностью к творчеству. Она обладает «разумом пчелиного роя».

В новейших разработках в области искусственного интеллек­та и вычислительных методов этот термин используется для оп­ределения коллективных и распределенных (то есть обходящихся без централизованного контроля или глобальной модели) приемов решения проблем^. Согласно утверждениям их авторов, трудно­сти, с которыми столкнулась значительная часть прежних иссле­дований в области искусственного интеллекта, в какой-то мере были вызваны предположением, будто интеллект укоренен в разуме ин­дивида. Новый взгляд сводится к тому, что интеллект в основе своей социален. То есть понятие пчелиного роя выводится из кол-^Лехтивного поведения общественных животных, таких как мура-^вь% пчелы и термиты, чтобы изучить распределенные системы ^ингпеллекта с множеством его носителей. Поведение обществен-

121Часть 1. Война

ных животных позволяет рассмотреть эту идею в первом прибли­жении. Например, вспомним, как тропические термиты сообща возводят грандиозные, сложные, увенчанные куполом конструкции. Исследователи выдвинули гипотезу, что насекомые движутся в со­ответствии с распределением феромонов, оставленнык другими термитами этой кучи^и4. Хотя ни один из термитов в отдельнос­ти не имеет интеллекта, термитник в целом составляет разум­ную систему, в которой отсутствует контроль из центра. Интел­лект муравьиной кучи в основном базируется на коммуника­ции. Разработчикам искусственного интеллекта и вычислительных методов понимание поведения муравейника помогает при написа­нии алгоритмов для оптимизации вычислений, связанных, с реше­нием крупномасштабных задач. Чтобы ускорить обработку инфор­мации, компьютеры тоже можно сконфигурировать по образцу мура­вьиной архитектуры, а не привычной централизованной модели.

Модель пчелиного роя, базирующаяся на наблюдениях за общественными животными и получившая развитие в рабо­тах ряда ученых, исходит из предположения, что все частицы роя, в сущности, одинаковы и каждая сама по себе не отлича­ется креативностью. Однако те муравейники, которые возни­кают на наших глазах в виде новых сетевых политических организаций, напротив, состоят из множества разных и спо­собных к творчеству агентов. Тем самым по своей сложности модель поднимается выше на несколько уровней. Членам мно­жества нет нужды становиться одинаковыми или отказывать­ся от своей креативности, чтобы вступать в коммуникацию и сотрудничать друг с другом. Они остаются разными с точки зрения расы, пола, сексуальной ориентации и тому подобных характеристик. Таким образом, нам требуется осознать толь­ко то, что коллективный разум может стать результатом комму­никации и кооперации в рамках такого пестрого разнообразия.

Возможно, когда мы оценим огромный потенциал пчелиного интеллекта, мы, наконец, поймем, почему поэт Артур Рембо в пре­красном гимне Парижской коммуне, написанном в 1871 году, обра­щаясь к образу революционньт коммунаров, неоднократно сравни­вал их с насекомыми. Впрочем, изображение вражеских войск в виде насекомых встречается нередко. Действительно, пересказывая со­бытия прошедшей войны, Эмиль Золя в историческом романе «Раз-

13. Сопротивление

гром» описывал «черные тучи» прусских солдат, захватывавших /французские позиции под Седаном подобно полчищам муравьев¹¹'". Уничижительная метафора в отношении вражеских масс подчер­кивала неотвратимость их поражения. В то же время она указы­вала на неполноценность противника: это всего лишь тупые насе-KOMbie. Однако Рембо взял клише военного времени и вывернул его наизнанку, превознося орды насекомых. Коммунары, защищавшие революционный Париж от правительственнъгх войск, которые наступали со стороны Версаля, в стихах Рембо кружатся по горо­ду, как муравьи, а их активность на баррикадах напоминают му­равейник. Зачем Рембо описывал любимых им коммунаров, кото­рыми он восхищался, как суетливых муравьев? Присмотревшись поближе к его поэзии, мы обнаружим, что она вся полна насекомых, особенно производимыми ими звуками - жужжанием, шуршанием. и копошением. Некий читатель назвал поэзию Рембо «насекомы­ми стихами», «музыкой пчелиного роя»^т. Пробуждение и воссозда­ние ощущений молодого тем, которые стоят в центре поэтичес­кого мира Рембо, происходят в жужжании и роении плоти. Это интеллект нового типа, коллективный разум, разум стаи, кото­рый предвосхитили Рембо и французские коммунары.

От биовласти к биополитическому производству

Только что завершенное нами описание генезиса сопро­тивления - от народных армий и партизанских отрядов к се­тевым движениям - может показаться излишне механистич­ным и упрощенным. Нам не хотелось бы создать у читателя впечатление, будто формы сопротивления меняются в ходе некой естественной эволюции либо в порядке какого-то зара­нее предопределенного, прямолинейного марша в направле­нии абсолютной демократии. Напротив, эти исторические процессы никоим образом не предрешены и не движимы впе-ред чем-то наподобие идеальной цели «конца истории». Исто-Рия разворачивается противоречивым образом и зависит от случайностей, она постоянно подвержена влиянию неожидан­ных обстоятельств и катастроф. Моменты борьбы и сопротив­ления возникают спонтанно и непредсказуемо.

Следует также признать, что рассматривать происхожде-

123Часть 1. Война

ние движений сопротивления только с точки зрения формы, как мы это в основном делали вплоть до настоящего момента, недостаточно. Формальные различия между централизован­ными армиями, полицентричными партизанскими отрядами и распределенными сетями действительно дают нам крите­рий для оценки движений сопротивления и улавливания раз­ницы между ними, но он далеко не единственный и даже не самый важный. Различия в форме между, скажем, группами антиглобалистов и террористическими сетями или между са-патистами и наркоторговцами позволяют уловить лишь ма­лую толику из того, что их действительно разделяет. Нужно обращать внимание не только на форму, но и на содержание того, чем они занимаются. Тот факт, что движение организо­вано в форме сети или пчелиного роя, еще не служит гаранти­ей его миролюбивости или демократичности. Выйдя за рамки вопроса формы, мы также сможем лучше уловить противоре­чивый характер националистических и религиозных разно­видностей сопротивления. На практике националистическое и религиозное сопротивление чаще всего базируется на цент­рализованных организациях и жестких взглядах относитель­но идентичности, но их не следует лишь на таком основании считать реакционными или устарелыми. Демократия есть воп­рос не только формальных структур и отношений, но также общественного содержания, того, как мы взаимодействуем друг с другом и осуществляем совместное производство.

Параллель, которую мы провели между эволюцией сопро­тивления и изменениями в хозяйственном производстве, так­же была ограничена тем, что мы сосредоточились на формаль­ных моментах. Если обращать внимание только на формальную связь, то может возникнуть впечатление, будто главный фак­тор изменений в обществе - технологические нововведения. Теперь же нужно посмотреть на содержимое того, что произ­водится, на то, как именно это делается и кем. Заглянув внутрь производства и познакомившись с условиями труда и основа­ми эксплуатации, мы сможем понять, каким образом возникло сопротивление на рабочем месте и как оно менялось наряду с трансформацией труда и всех производственных отношений.

1.3. Сопротивление

Тогда мы сможем гораздо более четко выявить связь между производством и сопротивлением.

После стольких рассуждений о войне во второй части книги мы обратимся к производству, чтобы познакомиться с характером современной глобальной экономики и теми кате­гориями, которые в ней сложились. Однако это будет не чисто экономическое исследование, поскольку мы быстро обнару­жим, что ныне экономическое производство во многих отно­шениях выступает одновременно и как культурный и полити­ческий процесс. Мы покажем, что доминирующая форма современного производства, господствующая над остальны­ми, производит «нематериальные блага», такие как идеи, зна­ния, способы связи и взаимоотношения. При таком нематери­альном труде производство переходит границы экономики в традиционном понимании и напрямую затрагивает культуру, общество и политику. В этом случае производятся не просто товары в вещественном смысле, а социальные взаимоотноше­ния и жизненные формы как таковые. Мы называем такой тип производства «биополитикой», чтобы подчеркнуть обобщен­ный характер производимых продуктов и то, что оно прямо касается всех граней жизни социума.

Выше мы говорили о «биовласти», чтобы показать, как нынешний режим войны не только грозит нам смертью, но и правит жизнью, создавая и воссоздавая все аспекты существо­вания общества. Теперь мы перейдем от биовласти к биопо­литическому производству. Оба они застрагивают жизнь лю­дей во всем ее многообразии - отсюда общая приставка (то. Но делается это весьма по-разному. Биовласть возвышается над социумом как суверенная сила, превосходящая всякое бытие и навязывающая ему свой порядок. Биополитическое производство, напротив, присуще самому обществу. Оно по­рождает новые социальные отношения и формы благодаря сотрудничеству в труде. Биополитическое производство даст Пищу нашему исследованию демократии, которое до сих пор °ставалось слишком формальным. С его помощью будет выяв­лена и та социальная основа, на которой сегодня можно начи­нать реализацию проекта множества.

125Часть 2. МножествоПолитическое действие, нацеленное на трансформацию и освобождение, может быть совершено сегодня только на базе множества. Чтобы уяснить понятие множества в его наиболее обобщенной и абстрактной форме, противопоставим его сна­чала понятию народа¹. Народ представляет собой некое един­ство. Конечно, население состоит их многочисленных разно­родных индивидов и классов, но в народе социальные различия синтезируются или сокращаются до состояния единообразия. Множество, напротив, не является внутренне единым, а со­храняет плюралистичность и разнообразие. Как следует из представлений, господствующих в политической философии, по этой причине народ может выступать в качестве суверен­ной власти, а множество для подобной роли не годится. Оно состоит из собрания личностей - под каждой из них мы подра­зумеваем социального субъекта, чья оригинальность не может быть сведена к чертам сходства и отличает его от других. Со­ставляющие народ индивиды неотличимы в их единстве; они обретают идентичность, только закрыв глаза на различия меж­ду собой. Таким образом, образующие множество разнообраз­ные личности противостоят недифференцированному един­ству народа.

Тем не менее, при всей своей сложности множество не является фрагментированным, анархичным или внутренне не связанным феноменом. Концепция множества должна поэто-^МУ быть противопоставлена ряду других вариантов обозначе­ния коллективных общностей, таких как «толпа» или «массы». Поскольку отдельные индивиды или группы, составляющие толпу, разношерстны и не признают общих, связывающих их

129Часть 2. Множество

ническое единство, точно так же, как государство стремится переплавить его в народ. Именно в этой точке, в схватках на ниве труда, начинает проявлять себя подлинный облик био­политического производства. Когда тело множества попадает в кабалу и трансформируется в организм глобального капита­ла, то оно оказывается одновременно и внутри процессов ка­питалистической глобализации, и в противостоянии им. Од­нако биополитическому производству множества присуще со­средотачивать против имперской мощи всемирного капитала все то, что в нем есть общего и что оно производит сообща. Со временем, развив свой потенциал, основанный на такой общ­ности, множество способно пройти сквозь Империю и выйти на волю, чтобы свободно выразить себя через самоуправление. С самого начала следует признать размах владений капи­тала. Он господствует уже не только над ограниченными сфе­рами общества. По мере того, как бесстрастная власть капита­ла простирается над социумом, выходя далеко за пределы фабричных стен и распространившись по всему миру, капита­листическое властвование начинает исходить ниоткуда или фактически отовсюду. Вне капитала не остается более ничего; нет чего-то внешнего и относительно логики биовласти, кото­рую мы описывали в первой части книги. Подобная аналогия не случайна, поскольку капитал и биовласть функционируют в тесном взаимодействии. Точки, в которых осуществляется эксплуатация, напротив, всегда определенны и конкретны, а потому нужно трактовать эксплуатацию на основании тех ог­раниченных площадок, где она имеет место, и тех специфи­ческих форм, которые она обретает. Это позволит нам сфор­мулировать как топологию различных видов эксплуатируемого труда, так и топографию их распределения по всему миру. Та­кой анализ имеет смысл, поскольку место, где происходит экс­плуатация, - важная площадка, на которой зарождаются акты отказа и исхода, сопротивления и борьбы. Следовательно, по­добный анализ приведет нас к критике политической эконо­мии глобализации, которая опиралась бы на сопротивление формированию организма глобального капитала и освободи­тельный потенциал объединенных сил, которыми располага­ет глобальное трудящееся множество.

2.1. Опасные классы

Основная ошибка Сталина состоит в недоверии к крестьянству.

Мао Цзэдун

Мы - беднота!

Лозунг протеста в Южной Африке

Формирующаяся общность труда

Множество - понятие классовое. Теории экономического класса всегда стоят перед выбором между единством и мно­жественностью. «Полюс единства» обыкновенно связывают с Марксом и его словами, согласно которым в капиталистичес­ком обществе наличествует тенденция к упрощению классо­вых категорий, вследствие чего все формы труда оказываются представленными одним субъектом, а именно - пролетариа­том, противостоящим капиталу. «Полюс множественности» наиболее отчетливо иллюстрируют либеральные представле­ния, согласно которым многообразие общественных классов неустранимо. Фактически правильны обе точки зрения. В пер­вом случае верно то, что капиталистическое общество харак­теризуется противостоянием капитала и труда, тех, кто владе-деет производящей собственностью, и тех, кто ее лишен, причем условия труда и жизни тех, кто собственности не име­ет, постепенно обретают общие черты. Во втором случае в не меньшей мере справедливо заявление, согласно которому су­ществует потенциально не ограниченное число классов, со­ставляющих современное общество, в фундаменте которого заложены не только экономические противоречия, но и раз­личия в расе, этничности, географии, сексуальных предпочте­ниях и других параметрах. То обстоятельство, что обе эти, казалось бы, противоречащие друг другу точки зрения пра­вильны, должно указывать нам на то, что само по себе их про­тивопоставление, вероятно, является ошибочным³. Стремле­ние выбирать между единством к множественностью исходит

133Часть 2. Множество

2.1. Опасные классы

из отношения к классу как к чисто эмпирическому концепту Тут не принимается в расчет, до какой степени политическим является определение самого класса.

Класс формируется в ходе классовой борьбы. Конечно, су­ществует бесконечное число способов сгруппировать людей в некие кластеры - по цвету волос, группе крови и так далее, однако подлинное значение имеют именно классы, то есть -группы, обретающие лицо в ходе коллективной борьбы. В та­ком смысле раса является таким же политическим концептом, как и экономический класс. Она определяется не этнической принадлежностью или цветом кожи, а политически - через совместную борьбу. Некоторые полагают, будто раса возника­ет в результате расового угнетения. Например, Жан-Поль Сартр заявлял, что еврейство порождено антисемитизмом. Эту логическую цепочку следует дополнить еще одним звеном: раса возникает вследствие совместного сопротивления расовому угнетению. Экономический класс формируется аналогичным образом, а именно - в коллективных актах сопротивления. В таком случае исследование экономического класса, как и расы, лучше начинать не просто с перечисления фактических раз­личий, а с особенностей коллективного сопротивления влас­ти. Короче говоря, класс выступает как политический концепт в силу того, что является и может быть лишь коллективом, ведущим совместную борьбу.

Класс представляется политическим предложением и в другом отношении: теория классов не только отражает суще­ствующие особенности классовой борьбы, но и содержит ука­зания относительно ее будущего содержания. В таком смысле задача теории классов состоит в том, чтобы идентифициро­вать существующие условия потенциальной совместной борь­бы и выразить их в виде политического проекта. Фактически класс является постоянно конструируемой реальностью, про­ектом. Именно так следует расшифровывать утверждение Маркса о склонности капиталистического общества к бинар­ной модели классовой структуры. В практическом плане его слова не означают, будто общество уже характеризуется нали­чием единого трудового класса, которому противостоит еди­ный капиталистический класс. Например, в своих историчес-

ких работах Маркс анализировал многочисленные классы тру­да и капитала по отдельности. На уровне эмпирики классовая теория Маркса утверждает, что существуют условия, делаю­щие возможным единый трудовой класс. В сущности, эта идея представляет собой часть политического проекта объедине­ния пролетарского класса в ходе баталий, которые ведутся трудящимися. Именно данный политический проект самым принципиальным образом противопоставляет марксову би­нарную концепцию классов либеральным моделям классово­го плюрализма.

Действительно, в этом вопросе прежнее различие между экономической и политической борьбой попросту становится препятствием для постижения классовых отношений. Класс -биополитическое понятие, являющееся одновременно и эко­номическим, и политическим⁴. Кроме того, когда мы говорим о биополитике, то это, помимо прочего, означает, что наше понимание труда нельзя ограничить работой по найму, а сле­дует распространить и на творческие способности человека во всей их всеобщности. Как мы покажем далее, тем самым бедняки не исключаются из нашей концепции, а ставятся в ее центр.

Таким образом, в определенном смысле понятие множе­ства призвано продемонстрировать, что в рамках теории эко­номического класса нет необходимости противопоставлять единство и множественность. Множество - это плюральность, не поддающаяся упрощению; единичные социальные разли­чия, присущие множеству, всегда должны находить выраже­ние и не должны нивелироваться до состояния одинаковости, единства, общей идентичности или нейтральности. Множе­ство - не просто дезинтегрированная и рассредоточенная мно­гообразность. Конечно, в общественной жизни эпохи постмо-Дернити прежние идентичности рассыпались. Так, ниже в этой главе мы расскажем, как в ведущих странах мира единство °блика фабричных рабочих оказалось размытым из-за распро­странения краткосрочных контрактов и вынужденной мобиль­ности новых способов труда; как миграция поставила под воп-Р°с традиционные представления о национальной идентич­ности; как изменился характер семьи и так далее. Однако

135Часть 2. Множество

раскалывание идентичностей, присущих эпохе модернити, не мешает отдельным личностям действовать совместно. Имен­но таково определение множества, с которого мы начали ана­лиз: это личности, действующие сообща. Ключом к данному определению служит тот факт, что между личностью и общно­стью отсутствует концептуальное или реальное противоречие.

В другом смысле концепт множества предназначен для того, чтобы вслед за Марксом вновь выдвинуть политический проект классовой борьбы. С такой точки зрения множество основывается не столько на текущем, реальном существова­нии класса, сколько на условиях своей осуществимости. Дру­гими словами, нужно задаваться не вопросом: «Что такое мно­жество?», а вопросом: «Чем может стать множество?». Ясно, что подобный политический проект должен опираться на эм­пирический анализ, который показал бы общие условия для тех, кто может составить множество. Ясно, что общие условия здесь не означают одинаковости или единства, однако требу­ется, чтобы множество не раскалывали сущностные или суще­ственные разногласия. Иначе говоря, бесчисленные специфи­ческие виды труда, образы жизни и географические особенно­сти, которые сохранятся при любых условиях, не должны препятствовать коммуникации и сотрудничеству в рамках общего политического проекта. На деле такой возможный общий проект в чем-то напоминает предложения ряда поэтов-философов XIX столетия, от Гелдерлина и Леопарди до Рем­бо, которые подхватили старую идею о борьбе человека с при­родой и превратили ее в элемент солидарности для всех, кто восстает против эксплуатации. (Действительно, их положение в условиях кризиса идей Просвещения и революционной мысли не столь сильно отличалось от нашего.) Переход от противостояния ограничениям, скудости и жестокости при­роды к избыточности и изобилию достигнутой человеком про­изводительности - такова материальная основа подлинно все­общего проекта, к которому пророчески взывали эти поэты-философы³.

Один основополагающий подход заключается в том, что­бы воспринимать множество как совокупность тех, кто трУ' дится под властью капитала, то есть - потенциально как класс,

2.1. Опасные классы

отвергающий капиталистическую власть. Тем самым понятие множества сильно отличается от понятия рабочего класса -_по крайней мере, в том значении, в каком это последнее стали употреблять в XIX и XX веках. В сущности, рабочий класс -это концепт с четкими границами, основанный на исключени­ях. В самом узком понимании рабочий класс охватывает толь­ко работников промышленности, то есть в него не входят все прочие трудящиеся классы. В наиболее широком смысле этот концепт относят ко всем наемным работникам, то есть он ис­ключает все классы, работающие не на условиях найма. Ис­ключение других форм труда из понятия рабочего класса зиж­дется на представлении, будто существуют важные различия между, скажем, работой мужчин на промышленном производ­стве и женским трудом, связанным с воспроизводством чело­веческого рода, между трудом промышленных рабочих и кре­стьян, между занятыми и безработными, между рабочими и нищими. Рабочий класс считается главным производящим классом, находящимся под непосредственным господством капитала, то есть единственным субъектом, способным к эф­фективным антикапиталистическим действиям. Другие эксп­луатируемые классы тоже могут бороться с капиталом, но лишь под руководством рабочего класса. Неважно, было ли так в прошлом; концепция множества опирается на то обстоятель­ство, что для нынешней ситуации такое представление оши­бочно. Иначе говоря, она исходит из утверждения, что среди различных форм труда нет политически приоритетных форм: ныне всякий труд задействован в общественном производстве, трудящиеся работают сообща и едины в своей способности к сопротивлению капиталистическому доминированию. Воспри­нимайте это как равную возможность сопротивления. Следу­ет уточнить, что мы не считаем, будто промышленный труд или рабочий класс не важны. Мы хотим сказать только то, что ^в рамках множества у них нет политической привилегии от­носительно других трудовых классов. Иначе говоря, в проти-^воположность исключениям, которые составляли отличитель­ную черту понятия рабочего класса, множество - открытый и Расширительный концепт. Оно дает понятию пролетариата ^Максимально полное определение, поскольку включает в него