Стабилизация большевистского режима 5 страница
Сбои в хозяйственном механизме, ставшие с расширением масштабов планирования обычным явлением, власть не без успеха гасит новой мобилизацией рабочего класса на ударный труд. Не оправдавший себя лозунг «Техника решает все!» в годы второй пятилетки заменяется новым – «Кадры решают все!». В последние месяцы 1935 г. вслед за рекордом забойщика шахты «Центральная-Ирмино» А. Стаханова, давшим 1 сентября за 6-часовую смену десятую часть суточной добычи угля всей шахты, по всей стране с одобрения ЦК ВКП(б) развернулось стахановское движение. Через несколько месяцев на каждом предприятии был свой стахановец. Самой высокой в мире производительности труда на фрезерных станках добился рабочий Московского станкостроительного завода И. Гудов, перевыполнивший норму в 14 раз. Ткачихи Вичугской текстильной фабрики в Ивановской области первыми в мире перешли на обслуживание ста станков. Размах стахановского движения во многом был связан с мощным материальным стимулированием: стахановцам в первую очередь выделяли квартиры, платили им на порядок выше, чем другим рабочим. Важное значение среди мотивов высокопроизводительного труда имел патриотизм, стремление доказать, что советские рабочие ни в чем не уступают иностранцам. Благодаря стахановским рекордам власть уже в первом полугодии 1936 г. повышает нормы выработки на 13–47 %, затем в отдельных отраслях они еще повышаются на 13–18 %.
В годы второй пятилетки усиливается и процесс жесткого администрирования. При создании хозрасчетных бригад все чаще нарушается принцип добровольности. Лица, уволенные за нарушение трудовой дисциплины, выселялись из ведомственных жилых домов без предоставления иной жилой площади. Этот метод часто применялся и в отношении тех, кто увольнялся с предприятия по собственному желанию без уважительной причины. Стены многих цехов украшали «доски позора» – сатирические стенные газеты, бичующие «летунов» и дезертиров трудового фронта. В 1933 г. в МТС, на транспорте, рыбных промыслах создаются политотделы – чрезвычайные партийно-государственные органы.
В целом вторая пятилетка, как и первая, по большинству показателей не была выполнена, хотя и отличалась от нее более высоким процентом выполнения плановых заданий. Вдвое (по официальным данным) выросла производительность труда, в 2,2 раза – валовая продукция промышленности, в 1,5 раза – сельского хозяйства. В 1937 г. более 80 % промышленной продукции было получено на новых или полностью модернизированных предприятиях. Однако опережающего развития отраслей группы «Б» так и не произошло, хотя темпы роста двух подразделений сблизились. Относительные успехи второй пятилетки – результат умеренного курса власти. В эти годы сталинскому режиму удалось успешно использовать почти всеобщее стремление к стабильности, к «зажиточной» жизни и стабилизировать обстановку в стране, накалившуюся в годы первой пятилетки и поставившей общество на грань распада.
В марте 1939 г. на XVIII съезде ВКП(б) был одобрен третий пятилетний план (1938–1942). План вновь предусматривал первоочередное развитие тяжелой промышленности, машиностроения, энергетики, металлургии, химической индустрии. В третьем пятилетнем плане была продолжена линия на милитаризацию страны. Предусматривалось ускорение развития оборонной промышленности, создание крупных государственных резервов по топливу, электроэнергии, строительство предприятий-дублеров на Урале, в Поволжье, Сибири.
В годы третьей пятилетки изменения в хозяйственном механизме идут по нескольким направлениям. Репрессии 1937–1938 гг. негативно сказались на выполнении плановых заданий, в связи с чем власть предприняла попытку использовать меры материального и морального стимулирования добросовестных работников.
28 декабря 1938 г. установлены надбавки за непрерывный стаж к пенсиям и пособиям по временной нетрудоспособности. Тогда же для всех рабочих и служащих были введены обязательные трудовые книжки, в которые вносились данные о трудовом стаже и месте работы, о поощрениях и взысканиях. Одновременно вводились и меры морального поощрения – в декабре 1938 г. были учреждены почетное звание Героя Социалистического Труда, медали «За трудовую доблесть», «За трудовое отличие».
Эти меры оказались недостаточными для форсирования оборонной программы. По этой причине происходит свертывание экономических методов и разрастание административно-принудительных. Указом от 26 июня 1940 г., запретившим под угрозой уголовного наказания (тюремного заключения по приговору суда на срок от 2 до 4 месяцев) увольнение по собственному желанию с предприятий и учреждений и переход с одного предприятия на другое без разрешения администрации, был взят курс на открытое, официальное прикрепление рабочих и служащих к своим рабочим местам. Тем же указом рабочий день был увеличен с 7 до 8 часов, а шестидневная рабочая неделя заменена семидневной (седьмой день – воскресенье – выходной). В уголовном порядке наказывались прогулы и опоздания на работу. Опоздание свыше 20 минут считалось прогулом и влекло за собой привлечение к уголовной ответственности. Как прогул рассматривалось появление на рабочем месте в нетрезвом состоянии. Указ от 10 июля приравнивал выпуск недоброкачественной или даже некомплектной промышленной продукции к «противогосударственным преступлениям, равносильным вредительству».
В годы третьей пятилетки, особенно в канун войны, растет число промышленных наркоматов (1932 г. – 3, 1939 г. – 6, 1940 г. – 23) и сокращается число подведомственных им предприятий.
Таким образом, со второй половины 30-х гг., особенно в канун войны, командный стиль в руководстве промышленностью утверждается окончательно, а единоначалие и вмешательство вышестоящих органов в работу предприятий принимает гипертрофированные формы.
К концу 30-х гг. репрессивно-командная система хозяйствования, или экономика власти, окончательно складывается. В отличие от экономики потребления она была направлена не на удовлетворение потребностей людей, а на поддержание тоталитарной политической системы. Ее главные особенности – нерыночный характер, внеэкономическое принуждение к труду, игнорирование закона стоимости, подчинение хозяйственных процессов политическим интересам правящей элиты, ориентация народного хозяйства на достижение политических, а не экономических результатов, упор на экстенсивный экономический рост, невозможность или крайняя затрудненность легального проявления личной инициативы.
Насильственное разрушение основ рыночной экономики в виде революционной экспроприации собственности и уничтожения конкуренции привели к сверхмонополизации хозяйства и в конечном итоге – тупику. Ужесточение административных методов хозяйствования перед войной не дало ощутимых результатов. Более того, их эффект оказался отрицательным: промышленные предприятия в 1940 г. работали хуже, чем в 1938–1939 гг.
«Из аграрной в индустриальную».Оценка истинных масштабов промышленного роста СССР в 30-е гг. до сих пор представляет определенную сложность. Простое сопоставление того, что было до индустриализации, с тем, что получено в итоге, по схеме, предложенной еще Сталиным, оставляет в стороне многие важные вопросы, и прежде всего вопросы цены «великого скачка», а также возможные результаты модернизации по иным, несталинским способам.
Чтобы внушительнее представить сделанное под его руководством за годы первой пятилетки, Сталин в январе 1933 г. беззастенчиво занизил исходный уровень индустриализации, утверждая, что «у нас не было черной металлургии, основы индустриализации страны, теперь она у нас есть. У нас не было тракторной промышленности. У нас она есть теперь. У нас не было автомобильной промышленности. Она есть у нас теперь…». По этой же причине официальная статистика с 1929 г. завышала темпы экономического роста СССР. Альтернативные оценки, проведенные за рубежом и в нашей стране, показывают, что в 1928–1941 гг. ВНП СССР вырос не на 345 %, как утверждала официальная статистика, а на 97 – 150 %. Разница в 2,4–3,6 раза. Иными словами, сталинская экономическая модель в довоенный период способна была «выжать» темп прироста национального дохода порядка 5 % ежегодно. Темп, безусловно, высокий, больший, чем давала дореволюционная рыночная экономика (3,4 % в 1885–1913 гг.), но не рекордный. Приблизительно такими темпами развивалась в эти годы экономика Японии. Ниже официальных и оценки ежегодного роста объема промышленного производства в годы первых пятилеток. Они колеблются в пределах 9–16 % роста за 1928–1937 гг. вместо 18,1 % по официальным данным и 8–14 % в 1928–1940 гг. (вместо 14,6 %). Уточнения по существу, видимо, еще будут. Тем не менее масштабы свершившихся перемен не следует недооценивать.
В целом и альтернативные оценки позволяют говорить о том, что ценой неимоверных усилий в кратчайшие исторические сроки, за две с половиной пятилетки (1928–1940 гг.), в СССР был совершен промышленный рывок, создавший основу для превращения СССР в мощную индустриальную державу. В 30-е гг. в значительной мере удалось сократить качественное отставание отечественной промышленности от ведущих западных держав. В стране были созданы важнейшие отрасли современной промышленности. Существенно изменилось размещение производительных сил. В орбиту индустриального прогресса были втянуты бывшие национальные окраины. Уже в 1935 г. выработка электроэнергии превысила уровень 1913 г. в 13,5 и в 52 раза уровень 1921 г. По уровню промышленного производства Советский Союз вышел на первое место в Европе и на второе – в мире. Накануне войны СССР занимал первое место в мире по добыче марганцевой руды, производству синтетического каучука. Правда, Сталин и официальная пропаганда предпочитали не говорить о том, что ускоренный рост промышленности был достигнут за счет разрушения производительных сил деревни, за счет резкого снижения уровня жизни большинства населения, за счет глубоких деформаций всего воспроизводственного процесса. Опережающий рост группы «А» определялся массированными капитальными вложениями. Из всей суммы в 65,8 млрд рублей, вложенных в годы предвоенных пятилеток в промышленность, на производство средств производства ушло 83 % инвестиций, а на производство предметов потребления – лишь 17 %. Вся система планового управления была приспособлена к решению технико-производственных задач, а не к повышению жизненного уровня народа. Характерно, что в 1909–1913 гг., в пору последнего дореволюционного промышленного подъема, доля валовых капиталовложений в ВВП составляла 12–14 %, а в 1920–1938 гг. – 25–29 % (в два раза выше). Но в то же время подушевое личное потребление росло в 3,5 раза медленнее, чем подушевой ВВП. Очевидно, это цена за некомплексную модернизацию, которую вновь оплатило население.
Все годы индустриализации из сельского хозяйства шла перекачка средств в промышленность. В результате в 1928–1940 гг. основные производственные фонды промышленности выросли в 2,5 раза, а сельского хозяйства – в 1,2 ра-за. Ни в 30-е, ни в 40-е гг. в сельском хозяйстве роста продукции не наблюдалось. Наоборот, снижались сборы зерновых и технических культур. За пятилетие (1928–1932 гг.) почти вдвое сократилась продукция животноводства и птицеводства. Производство мяса, молока, яиц в 1934 г. было ниже, чем в 1919 г.
Ценой индустриального рывка стали многомиллионные людские потери, сравнимые лишь с потерями в разрушительной войне. Прогресс в эти годы был ограничен в основном тяжелой промышленностью, строительством и транспортом. С развитием автомобильной промышленности не было уделено должного внимания развитию сети автодорог, не была создана необходимая для нормального функционирования производства инфраструктура. В 30-е гг. практически было проигнорировано техническое развитие отраслей легкой промышленности.
Признание Сталиным и его окружением неизбежности военного столкновения с капиталистическим миром из всех задач индустриализации выдвигает на передний план проблему укрепления обороноспособности страны. Расходы на оборону во второй пятилетке по сравнению с первой увеличились почти в 4 раза. Советом труда и обороны летом 1933 г. принимается программа строительства военных кораблей, включая 8 крейсеров, 50 эсминцев и 76 больших подводных лодок. Уже в 1933–1934 гг. на вооружение РККА поступают новые системы артиллерийского и стрелкового вооружения. В результате наращивания мощностей авиационной промышленности к 1937 г. число авиационных заводов достигает 57. По этой причине в эти годы наблюдается особенно быстрый рост военных расходов и капитальных вложений. В результате пересмотра программы оборонного строительства третьего пятилетнего плана в 6,3 раза возрастает объем капитальных вложений в оборонную промышленность; соответственно среднегодовые темпы роста производства военно-промышленных наркоматов в 1938–1940 гг. составили 141,5 % вместо 127,3 %, предусмотренных третьим пятилетним планом. Перераспределение материальных ресурсов в пользу военной промышленности вызывает крайнее напряжение с выполнением планов предприятий и наркоматов «гражданской» промышленности. В 1939 г. уже четверть государственного бюджета шла на оборону, в 1940 г. – третья часть, в 1941 г. – 43,4 %. По свидетельству маршала Г. К. Жукова, в последние предвоенные годы развитие оборонной промышленности шло на пределе возможного для мирного времени: «Еще больший крен в эту сторону… вел к изменению, перерождению самой структуры народного хозяйства».
Таким образом, итог сталинской модернизации весьма неоднозначен. Благодаря форсированной индустриализации качественное порядковое отставание отечественной экономики от Запада было на время преодолено. К концу 30-х гг. СССР стал одной из трех-четырех стран мира, способных производить практически любой вид самой современной промышленной продукции. Вместе с тем очевидно и другое: модернизационные процессы в стране приобретают односторонний, специфический характер. В 30–е гг. советская экономика приобретает «лагерный» облик. Тогда же начинает набирать силу тенденция к тотальной ее милитаризации, полному подчинению производству вооружений. Повторяя лишь технические достижения и некоторые организационные формы передовых стран Запада в отрыве от социокультурных и общецивилизационных, советское руководство закладывало последующее отставание страны. Мобилизационная модель модернизации в силу своей природы не была ориентирована на создание механизма саморазвития и саморегуляции, уже в силу одной этой причины вся советская экономическая система оставалась малоэффективной.
Но и после сталинской кровавой индустриализации СССР по многим параметрам продолжал отставать от развитых стран. Производство главнейших видов промышленной продукции на душу населения оставалось в стране намного ниже, чем в большинстве стран Западной Европы и США. Так, выработка электроэнергии, выплавка стали, добыча угля, производство цемента, выпуск тканей на душу населения составляли от половины до четверти показателей США. Доля ручного труда даже в наиболее прогрессивных отраслях производства превышала 50 % и была наибольшей в Европе.
Иными словами, сталинская модернизация, дав свой ответ на исторический вызов, создала серьезные проблемы для всего последующего стабильного развития экономики, для движения страны в сторону постиндустриального развития.
Колхозная система.К концу 1932 – началу 1933 г. складывается система централизованного управления колхозами во главе с Наркомземом СССР. Чтобы окончательно сломить крестьянство и завершить коллективизацию, в 1933 г. при МТС образуются чрезвычайные партийные органы – политотделы, подконтрольные лишь политотделу Наркомзема СССР. Таким образом, на сельское хозяйство распространялись принципы жесткой централизации, директивности, уравнительности, ранее утвердившиеся в промышленности. Наделенные широкими полномочиями политотделы обеспечивали выполнение планов посевов и уборки, контролировали выдачу трудодней, выявляли «вредителей», проводили чистки колхозов. Будучи формально кооперативными хозяйствами (по таким признакам, как выборность руководящих органов, созыв общих собраний для решения вопросов внутренней жизни, обладание коллективной собственностью), колхозы фактически все агротехнические вопросы решали под непосредственным контролем партийно-государственных органов. Большую часть урожая они сдавали по обязательным хлебопоставкам по ценам в 10–12 раз ниже рыночных. Еще часть урожая шла в виде натуро-платы МТС за обработку колхозных полей. Во избежание «разбазаривания» весь колхозный хлеб, включая семенной фонд, свозился на государственные элеваторы. Создав систему принудительного изъятия хлеба из деревни, политотделы в конце 1934 г. были ликвидированы. К этому времени выявляется неэффективность чисто административных методов управления колхозами. Падение валовых сборов зерна (средняя урожайность зерна в 1932 г. составляла всего 5,7 центнера с гектара против 8,2 центнера в 1913 г.), а также осложнение социально-политической ситуации в стране после голода 1932–1933 гг., вынуждает партийное руководство внести определенные изменения в управление сельским хозяйством.
Новый примерный «Устав сельскохозяйственной артели», принятый в 1935 г. на II съезде колхозников-ударников, предоставил крестьянам «кое-какую демократию» по управлению при решении вопросов исключения из колхоза. Сталин при его обсуждении вынужденно пошел навстречу желаниям большинства крестьян иметь личное подсобное хозяйство и предложил оставить колхознику его «личное хозяйство, небольшое, но личное». Новый устав, закрепив за колхозниками приусадебные участки земли, дав право содержать на нем скот и разрешив продажу своей продукции на рынке, более четко, чем устав 1930 г., определил пределы обобществления деревни. До этого времени, используя несовершенство старого устава 1930 г., работники земельных органов всеми правдами и неправдами сокращали размеры личного подсобного хозяйства.
Однако многие пожелания крестьян так и не были учтены. После введения в городах паспортной системы сельские жители паспортов не получили, не получив тем самым и свободы передвижения, выбора рода занятий. Примерный устав 1935 г. закрепил «остаточный» принцип распределения колхозной продукции по трудодням только после выполнения колхозом «первой заповеди» – первоочередной сдачи хлеба по обязательным поставкам государству, засыпки семенных, фуражных и страховых фондов и т. д. Лишь такой подход создавал возможность гарантированно выкачивать из деревни в необходимых размерах продовольствие и сырье. Оставляя для себя минимум, деревня обеспечивала выполнение программ индустриализации, снабжения городов и армии.
К 1937 г. коллективизация фактически завершается. К этому времени 93 % крестьянских хозяйств были объединены в 243,7 тыс. колхозов. Возник новый тип хозяйства. На земле появилось два хозяина – колхоз и государство. Но решающее слово оставалось за государством. Права колхозников, зафиксированные в новом уставе, не были подкреплены никакими гарантиями и постоянно нарушались. Очередного председателя правления колхоза районные власти обычно навязывали общему собранию. Сосредоточение машинной техники в государственной собственности (МТС) экономически ставило колхозы и совхозы в подчиненное и зависимое положение.
Даже незначительное ослабление административного пресса в 1935 г. положительно сказалось на развитии сельского хозяйства. С 1935 г. начался рост сельскохозяйственного производства, позволивший вместе с сокращением экспорта хлеба отменить карточную систему снабжения в городах. В 1937 г. валовой сбор зерна достигает 97,5 млн тонн против 73,3 млн в 1928 г. Не последнюю роль в увеличении урожаев и улучшении положения крестьянства сыграли поставки в деревню сельскохозяйственных машин, химических удобрений. К концу 30-х гг. система МТС располагала 366 тыс. тракторов. Сказывались преимущества концентрации техники и труда, более рациональное использование земли, внедрение достижений науки.
С 1939 г. в связи с обострившейся военной опасностью и созданием стратегических запасов продовольствия методы хозяйствования в аграрной сфере вновь ужесточаются. Для членов колхозов устанавливается обязательная годовая норма трудодней. За ее невыполнение колхозник мог лишиться приусадебного участка – фактически единственного средства существования. Тем самым труд колхозника окончательно приобретает зависимый, полукрепостнический характер. В том же 1939 г. был установлен новый налог: по Закону о сельхозналоге колхозники обязаны были платить государству за каждое плодовое дерево и каждую огородную грядку своего подсобного хозяйства вне зависимости от урожая. Одновременно увеличивался размер обязательных госпоставок колхозов.
Таким образом, коллективизация и становление колхозной системы разрушают весь привычный уклад деревни. Иными становятся моральные устои, трудовая этика, одежда и нормы поведения. Система «оргнабора» рабочей силы в промышленность, служба в армии приводят к общему сокращению сельского населения. В результате крутого поворота в экономических отношениях и методах хозяйствования аграрный сектор приобретает зависимый, второстепенный характер в советской экономике, а сами крестьяне становятся гражданами второго сорта.