Возникновение разнообразия 2 страница
Отец Мунлика, старый Чарха, сказал ему: «Что ты, бедняга, бьешься, как пойманный таймень? Позови своих турхаудов (стражу)». Совет был мудр, но неисполним. Тэмуджин был сыном не царя или феодального сеньора, а богатыря, все богатство которого заключалось в его энергии и незаурядных организаторских способностях.
Соплеменники Есугея эти способности ценили, ибо им было удобно переложить ответственность за военные действия, которые производились ежегодно, на плечи человека не чужого и не очень близкого. Но как часто бывает, они не испытывали к своему вождю ни любви, ни привязанности, а уважение — не гарантия верности, особенно в случае внезапной беды. Юный наследник погибшего богатыря был никому не нужен и не интересен.
Однако среди монгольских знатных родовичей нашлись люди добросердечные.
Таким оказался глава племени тайджиутов Таргутай‑Кирилтух. Он посетил кочевье Есугея и привел к себе юного Тэмуджина, чтобы «учить его, как учат трехлетнего жеребенка». Таргутай‑Кирилтух помог ему перенести горечь потери, не помышляя о том, что это через много лет избавит его от мучительной смерти. Но Таргутай‑Кирилтух был не хаганом, а лишь нойоном в своем племени. Он мог советовать, а не повелевать; советы же, даже если их выслушивают, редко принимают к исполнению. Именно такую свободу обеспечивал древний родовой строй, при котором общественное мнение направляется не политическими расчетами мудрых старейшин и энергичных вождей. Подчас решающее значение приобретает мнение капризных женщин и их слуг. Они могут безнаказанно совершать безответственные поступки, отнюдь не задумываясь над их последствиями.
Так было и в этом случае. Прошла зима, память о заслугах Есугея померкла… и тогда началось ««Хронология последующих событий приблизительна. Чжао Хун сообщает, что в XII в. монголы еще не имели 60‑летнего цикла, а отсчитывали «один год, когда зеленеют травы» (Мэп‑да Бэй‑лу. С.49). В «Тайной истории» первая точная дата — год курицы — 1201 г., тогда как тюрки применяли циклический календарь уже в VIII в. (см.: Гумилев Л.П. Древние тюрки. С.320‑321). Это говорит о полном разрыве традиции, т.е. о начале нового этногенеза. Фенологический календарь употребляется этносами, непосредственно связанными с природой, но игнорирующими историю. Для этого восприятия времени достаточна постоянная повторяемость, а не линейная протяженность (см.: Гумилев Л.Н. Этнос и категория времени//Доклады Географического общества СССР. Вып.15. Л., 1970. С.143‑157). По как только людям требуется осознание себя во времени, с последовательностью событий, они вводят либо линейный счет по правителям, либо циклический календарь. То и другое говорит о переходе от гомеостаза к динамическому развитию. У монголов этот переход состоялся в конце XII в. »» .
XIX. УТРАТЫ
ГОРЕЧЬ СИРОТСТВА
Весной 1172 или 1173 г., вдовы Амбагай‑хана Орбай и Сохотай, согласно обычаю, поехали на кладбище — в «Землю предков», чтобы совершить традиционную тризну. Оэлун поехала тоже, но случайно запоздала и крайне огорчилась, увидев, что ее не подождали. Она обратилась к женщинам с упреками; те ответили, что она не заслуживает приглашения и что они не желают иметь с нею никаких отношений. Казалось бы, это пустяк, но, как ни странно, именно женская ссора оказалась выражением настроений масс, которые не замедлили воспользоваться случаем. Они откочевали вниз по реке Онон, покинув семью Есугея на произвол судьбы.
По сути дела, поступок монголов‑тайджиутов был не только гнусной неблагодарностью, но и преступлением. Остаться в степи без помощи и защиты — это перспектива медленной смерти, с ничтожными шансами на спасение. Друг Есугея, старик Чарха, попытался уговорить уходивших людей… и получил удар копьем в спину. Оэлун подняла бунчук Есугея и призвала народ не покидать знамя. Многие усовестились и вернулись, но ненадолго. Вскоре они опять ушли вслед за остальными.
Но каков же был мотив у ушедших? Он был крайне прост и подл. «Ключ иссяк, бел‑камень треснул», — сказал Тодоен‑Гиртай, ударивший копьем верного Чарху. Эта монгольская пословица означала крах чего‑либо. А поддерживать ослабевшего и нуждающегося в помощи обывателю противопоказано. Обыватель, степной или городской, будет ползать на животе перед богатырем, но расплатится за свое унижение с его вдовами и сиротами. Так семья Борджигинов превратилась в «людей длинной воли», хотя и вопреки своей воле.
То, что дети Есугея остались живы, — заслуга Оэлун. Ведь старшему ее сыну в это время было только 11 лет, а младшей дочке — один год. Скот Есугея тайджиуты угнали, единственной пищей, которой Оэлун и вторая жена Есугея, Сочихэл, кормили своих сыновей, были мучнистые клубни саранки и острые, похожие на чеснок корни черемши. Когда дети подросли, они стали ловить рыбу в Ононе и из детских луков стрелять дроф и сурков. Но для того чтобы прокормиться таким образом, приходилось забыть слово «отдых», потому что на зиму надо сделать запас. И этот кошмар продолжался пять или шесть лет.
Можно только приблизительно вычислить, что около 1178 г. (плюс‑минус 2 года), когда Тэмуджину было 16 лет, а его брату Хасару ‑14, у семьи Борджигинов уже было 9 соловых меринов, луки и достаточное количество стрел. К этому времени подросли и дети Сочихэл, Бектер и Бельгутей, ровесники Тэмуджина и Хасара.
Источники не сообщают об отношениях семьи Борджигинов с другими монгольскими племенами. Но ведь долина Онона не планета в космосе, и, следовательно, дети Есугея были не совсем одиноки. Так, в 1173 г. одиннадцатилетний Тэмуджин играл в альчики (бабки) на льду Онона с Джамухой, членом знатного рода племени джаджиратов. Весной того же года они обменялись стрелами и поклялись друг другу в верности, как анды — побратимы. Трогательный обычай побратимства, унаследованный монголами от далеких предков и ставший в XII в. почти анахронизмом, заключался в крепкой и постоянной взаимовыручке. «Анды — как одна душа» — эти слова были ими услышаны от стариков, и они их запомнили на всю жизнь.
БРАТОУБИЙСТВО
И вот начинается пора загадок. В 1178 или 1179 г. Тэмуджин и Хасар убили своего сводного брата Бектера. И главное, из‑за чего? Из‑за пустяков! Вот на это‑то и следует обратить внимание.
Бектер был самым сильным из братьев и, пользуясь своим влиянием на Бельгутея, обращался с Тэмуджином и Хасаром безобразно. Он отнимал у них то пойманную рыбу, то подстреленную птицу, а когда братья жаловались матери, та ханжески укоряла их за то, что они не могут жить в мире с обидчиком.
Однажды Тэмуджин и Хасар подкрались к Бектеру, сторожившему табун, с луками наготове. Бектер, понимая, что обречен, будто бы сказал: «Думаете ли вы о том, с чьей помощью можно исполнить непосильную для вас месть за обиды, нанесенные тайджиутскими братьями? Зачем вы смотрите на меня, будто я у вас ресница в глазу или заноза в зубах… В минуты, когда у нас нет друзей, кроме своих теней, нет плети, кроме бычьего хвоста. Не разоряйте моего очага, не губите Бельгутея» (Сокр. ск. ¦77)‑и, сев на корточки, дал себя застрелить.
Речь эта тем более удивительна, что в ней даже не упомянута причина ссоры — отнятая рыба. Перед лицом смерти обычно говорят то, что думают, и то, что может спасти. Бектер о рыбе и птице забыл, но вспомнил о «тайджиутских братьях», месть которым «непосильна». И вряд ли здесь можно видеть «факт, свидетельствующий о мстительности и жестокости характера будущего Чингисхана», который будто бы видел в Бектере соперника ««См.: Кычанов И. Жизнь Тэмучжина, думавшего покорить мир. М., 1973. С. 30 »». Эту концепцию старательно навязывал читателям автор «Тайной истории», тенденциозность которой несомненна ««См.: Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства.С.237‑261 »». О каком соперничестве можно говорить, когда речь идет о четырех мальчиках, против которых настроено могучее племя? Нет, тут что‑то иное, гораздо более серьезное.
Судя по словам Вектора, если только они переданы историком правильно, он вполне понимал, что убить его есть за что. Но за неуживчивость не убивают, особенно когда можно просто разъехаться. И еще более странно, что в повествовании нет ни слова о реакции матери Бектера, но приведено древнее проклятие, обрушенное на голову Тэмуджина и Хасара их собственной матерью Оэлун, которая была Бектеру мачехой и не могла любить злого мальчишку, постоянно обижавшего ее сыновей.
Оэлун почему‑то все время защищала Бектера, даже когда он был заведомо не прав, и только причитала: «Ах, что мне с вами делать? Что это вы так неладно живете со своими братьями! Не смейте так поступать!» (Сокр. ск. ¦ 76). Похоже на то, что она боялась Бектера и стремилась избежать ссоры любым путем.
Но когда убийство свершилось и Оэлун по выражению лиц сыновей узнала о происшедшем, она обрушила на них проклятие, смысл коего был в том, что нельзя убивать родственника, когда «нет друга, кроме своей тени, нет плети, кроме конского хвоста» (Сокр. ск. ¦ 77‑78). Укор сам по себе циничный, пожалуй, не по существу.
Теперь попробуем разобраться, откуда автор источника мог знать о последних словах Бектера? Только от его убийц. Последние же не были заинтересованы ни в чем, кроме самооправдания. Значит, они передали потомству то, что считали нужным. Однако если доверять тексту, то Хасар поступил дурно, выстрелив в грудь брата, а Тэмуджин еще хуже, стреляя ему в спину. Полно, так ли просто все это дело? И вряд ли Бектер, доведший своих братьев до исступления, вдруг оказался столь робким и тихим! И почему его брат Бельгутей так спокойно перенес его предательское убийство, что даже не испортил отношений с Тэмуджином? Не слишком ли много вопросов, на которые автор источника не дает ответов?
Можно предложить два варианта истолкования этого странного братоубийства: один — основанный на доверии к источнику, второй — скептический.
Допустим, что Тэмуджин и Хасар убили Бектера за постоянное издевательство, а Оэлун отругала их за то, что они сами лишили себя военного товарища. Но разве можно идти в бой рука об руку с человеком, который даже пойманную рыбу у тебя отнимает? А ну как в бою он выкинет что‑нибудь подобное? Ведь это может стоить жизни.
Затем, имеет ли право человек, стремящийся к власти, допускать, чтобы им помыкали? Такая уступчивость обязательно вызывает презрение тех, кто должны были бы быть его последователями. А так как Бектеру ничего нельзя было внушить, то возникает мысль, что его поведение было нарочитым. Тэмуджин подрос и, очевидно, уже стал проявлять способности, которые впоследствии доставили ему престол. Бектер полагал, что ему ничего не грозит. Значит, у него были сильные защитники.
И тут возникают веские основания для скепсиса. А что, если автор источника знал только то, что ему сознательно внушили и чему он искренне поверил? Не было ли скрытой причины для братоубийства, которой не знала даже Оэлун?
Такой веской причиной могла быть только измена. Этого монголы не прощали не только в силу характера, но и по догмату своей религии. Врагами Тэмуджина был тайджиуты; следовательно, именно они были заинтересованы в том, чтобы в стане Борджигинов был их лазутчик. Но откуда мог это узнать Тэмуджин?
Только от Бельгутея, человека искреннего, простодушного и болтливого. Вот поэтому‑то Бельгутей и не негодовал после убийства брата, а Тэмуджин любил его всю жизнь больше, чем родных братьев.
Но если наша догадка правильна, то смерть Бектера не могла остаться неотомщенной. Таков был древний монгольский обычай. Так что же случилось после смерти Бектера или, точнее, из‑за нее?
ОХОТА НА ЧЕЛОВЕКА
События разворачивались быстро. Оэлун причитала недаром. Глава тайджиутов Таргутай‑Кирилтух со своими тургаутами (стражей) нагрянул на становище Борджигинов, но не застал их врасплох. Матери и дети бросились в тайгу и укрылись в укреплении из поваленных деревьев, которое быстро соорудил Бельгутей. Хасар, стрелял из лука, удерживал неприятеля на расстоянии, но тайджиуты не обращали на него внимания и кричали: «Выдайте нам Тэмуджина. Других нам не надо!» (Сокр. ск. ¦ 79). Если до этого могли быть сомнения в том, что Бектер занимался шпионажем, то теперь для них места не осталось. И следил он не за всей семьей, а только за Тэмуджином, потому что на Хасара, также принимавшего участие в убийстве шпиона, тайджиуты внимания не обращали, хотя он стрелял в них. Незаурядность Тедмуджина открылась слишком рано, а это ничего, кроме неприятностей, не приносит.
Тэмуджину оставалось только одно — бежать в горный лес. Чащи на монгольских горах до того густые, что, не зная звериных тропинок, пройти в лес нельзя.
Но есть в лесу нечего. И хотя Тэмуджин девять дней переносил голод, ему пришлось спуститься в долину. А там его ждали дозоры тайджиутов, которые привели пленника к Таргутаю‑Кирилтуху. Но этот добрый человек опять спас жизнь сыну своего друга. Он «подверг его законному наказанию» (Сокр. ск. ¦ 81), т.е. заменил смерть колодкой на шее и запрещением ночевать более одного раза в одной юрте. Несчастный мальчик должен был скитаться из юрты в юрту, вымаливая, чтобы его покормили и напоили, потому что колодник не может есть и пить без посторонней помощи.
Тайджиуты полагали, и не без оснований, что юноша, попавший в плен, обязан потерять самообладание и надежду на спасение. Так бы оно и было, если бы Тэмуджин был как все. Но ведь тогда его не стоило бы преследовать. 16‑го дня первого летнего месяца, в полнолуние, тайджиуты справляли очередной праздник и, как водится, выпили изрядно. Тэмуджина в этот день сторожил какой‑то слабосильный парень, который не принял участия в общей выпивке. Тэмуджин подождал, пока пирующие разошлись спать, и тогда, развернувшись, ударил своего стража по голове той самой колодкой, которая сжимала его шею. Тот упал, а Тэмуджин бросился бежать, сначала в лес на берегу Онона, а потом к реке, где лег на мелком месте, пустив колодку по течению. Парень, стороживший пленника, очухавшись, закричал: «Упустил я колодника!», и тайджиуты бросились искать беглеца. Луна освещала лес, и было светло как днем. И вот Тэмуджин увидел, что прямо над ним стоит человек и смотрит ему в лицо. Это был Сорган‑Шира из племени сулдус, находившегося в подчинении у тайджиутов. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, а потом Сорган‑Шира сказал: «Вот за то‑то тебя и не любят твои братья, что ты так сметлив. Не бойся, лежи так, я не выдам» — и уехал дальше.
Не найдя беглеца, тайджиуты стали советоваться. Сорган‑Шира предложил пройти каждому по своему пути обратно, тщательно осматривая местность, и, проходя мимо Тэмуджина, бросил ему: «Твои братцы тут точат на тебя зубы, но не бойся, лежи» — и проехал.
Нетрудно понять, что поиски результата не дали. Тайджиуты разошлись спать, решив, что человек в колодке далеко не уйдет.
Когда преследователи разошлись по юртам, Тэмуджин вылез из воды и пошел искать юрту Сорган‑Ширы. Он легко ее обнаружил по шуму от мутовки при сбивании кумыса. Сорган‑Шира был напуган до полусмерти, но его сыновья Чимбай и Чилаун сказали: «Когда хищник загонит пташку в чашу, то ведь и чаша ее спасает». Они сняли колодку с шеи узника и сожгли ее в огне очага, а самого Тэмуджина спрятали в повозке, нагруженной шерстью, поручив заботу о нем своей сестренке Хадаан, наказав ей не проболтаться.
Три раскаленных летних дня и три душные ночи лежал Тэмуджин под грудой шерсти. На третий день тайджиуты, обыскивая все становище, пришли к юрте Сорган‑Ширы и стали раскидывать шерсть на телеге. Но Сорган‑Шира, побуждаемый вполне понятным страхом, сказал им: «В такую жару разве можно вытерпеть, лежа под шерстью?» Это показалось столь убедительным, что тайджиуты спустились с телеги и ушли.
Поведение тайджиутов как нельзя лучше характеризует образ жизни монгольского кочевья старого типа: полное отсутствие дисциплины и вялое отношение к общественным задачам. Тайджиутские мужи не могли не понимать, что беглец таится где‑то близко и убежать пешком не может. Стоило им выставить дозоры, которые бы взяли под наблюдение окрестности кочевья… и пленник был бы пойман. Но вместо этого они вернулись к своим привычным делам, а скорее всего разошлись по домам отдыхать. И не нашлось вождя, который заставил бы воинов преодолеть привычную лень. Это спасло Тэмуджина.
Сорган‑Шира постарался как можно скорее отделаться от гостя, который «чуть было не погубил его, словно ветер, развеивающий пепел». Для Сорган‑Ширы, как, впрочем, и для всей его семьи, был единственный способ остаться живым: помочь Тэмуджину спастись. Поэтому Сорган‑Ширн привел яловую саврасую кобылицу, сварил полуторагодовалого ягненка, наполнил водой бурдюк и добавил к этим дарам лук и две стрелы. Но ни седла, ни огнива он не дал Тэмуджину, хотя великолепно знал, насколько нужно в пути то и другое.
Последнее показывает, насколько рискованно было в те времена хранить чистую совесть. Тэмуджина могли настичь на дороге, но тогда Сорган‑Шира от своего участия в побеге мог отпереться. Лошадь беглец мог поймать на пастбище, мясо и бурдюк — украсть, потому что малоценные предметы часто оставляли вне юрты. Лук вообще запрещалось вносить в чужой дом: его клали на верхний карниз входной двери. Утащить лук оттуда не составляло никакого труда. Но седло хранили дома, а огниво носили при себе: обе эти вещи имели вполне индивидуальный облик, что делало их неоспоримыми вещественными уликами.
Поэтому Сорган‑Шира оставил Тэмуджина без огня и седла, но Тэмуджин никогда этого не ставил ему и вину и даже, став ханом, запретил произносить упреки по адресу своего спасителя.
Сначала Тэмуджин добрался до места, где стояла его разрушенная юрта, а потом по следам нашел свою семью, не чаявшую увидеть его живым. Борджигины двинулись дальше и укрылись на южном склоне хребта Бурхан‑Халдун, где их не смогли отыскать тайджиуты. Одно это уже показывает, что Бектер был убит не напрасно: некому стало доносить вражи о местопребывании семьи.
В этом эпизоде привлекает внимание не столько авантюрный сюжет, сколько четкая разница поведенческих стереотипов старого и молодого поколений.
Пожилые — Таргутай‑Кирилтух, Сорган‑Шира и их сверстники — люди добродушные, отзывчивые и довольно инертные. Им легче не сделать, нежели совершить, а начав дело, они его до конца не доводят: убежал Тэмуджин неизвестно куда — ну и пусть его, а нам искать некогда. Это типичная психология обывателя: в деревне, в городе, в степи она одна и та же.
Молодежь этого поколения совсем иная. Не только Тэмуджин и его братья, но и дети Сорган‑Ширы инициативны, верны своим принципам, упорны и без страха идут на смертельный риск. Если бы такими были соратники Амбагай‑хана, то он не умер бы пригвожденным к деревянному ослу. Его бы либо выручили, либо так отплатили бы чжурчжэням, что отбили бы у них охоту к завоеваниям. И то, что это не единичные случаи, которые бывают постоянно, но редко, мы увидим из дальнейшего описания, посвященного тем годам, когда эти юноши подросли и начали действовать самостоятельно. А пока они питаются тарбаганами да сусликами и копят силы, вернемся к биографии Тэмуджина, единственной освещенной источниками. Это еще не жизнеописание, а рассказ о жизни небогатого монгольского юноши, лишенного поддержки и заступничества, но полного энергии и мужества.
ПЕРВЫЙ ДРУЖИННИК
Мирное и одинокое существование семьи Борджигинов было нарушено внезапной бедой: грабители угнали восемь соловых меринов и скрылись. Тэмуджин бросился в погоню на последней лошади, уцелевшей потому, что Бельгутей ездил на ней охотиться. Погоня по следу продолжалась семь дней, т.е. пришлось проехать около 200 км. В пути Тэмуджин встретил молодого пастуха Боорчу, сына Наху‑Байана, вполне состоятельного монгола. Боорчу дал Тэмуджину свежего коня и отправился с ним. Когда же они обнаружили стойбище похитителей и уведенных коней, пасшихся поодаль, Боорчу вместе с Тэмуджином отогнали их. Похитители бросились вдогонку, но друзья скрылись под покровом наступившей ночи.
Добравшись через трое бессонных суток до стойбища Наху‑Байана, Тэмуджин предложил Боорчу взять за помощь несколько спасенных коней, но тот отказался. Столь же бескорыстным оказался Наху‑Байан. Он даже разрешил сыну присоединиться к Тэмуджину и стать его нухуром, т.е. дружинником. Пока же он снабдил гостя на дорогу бараниной и кумысом. Тэмуджин спокойно достиг кочевья Борджигинов, где его мать и братья извелись от беспокойства: ведь Тэмуджин отсутствовал целых две недели. Боорчу приехал к Тэмуджину на службу некоторое время спустя.
Этот эпизод излагался в литературе неоднократно и гораздо более подробно, с воспроизведением диалогов, которые в свою очередь были плодом литературной фантазии автора «Тайной истории», но вне поля зрения комментаторов остались некоторые обстоятельства, на которые следует обратить внимание.
В источнике не названо племя грабителей, хотя невозможно, чтобы оно было Тэмуджину неизвестно. Кочевье конокрадов отстояло от становища Борджигинов на семь дней пути. Это слишком далеко для случайного вора. Видимо, здесь была целенаправленная акция, но чья? По источнику, Боорчу бросился помогать Тэмуджину только под обаянием его личности. Это допустимо, но странно, что старый Наху‑Байан проявил такое бескорыстное участие и отпустил единственного сына в услужение случайному знакомому. Тут что‑то не так.
Напрашивается мысль, что личные качества Тжмуджина, вызвавшие ненависть тайджиутов, были известны и представителям других родов. Боорчу принадлежал к племени арулат, считавшемуся одним из коренных монгольских племен.
Арулаты происходили от младшего сына Хайду и, таким образом, были в родстве с тайджиутами и Борджигинами (Сокр. ск. ¦ 47). Это обстоятельство дало повод Б.Я. Владимирцову зачислить Боорчу в разряд «аристократов» ««См.: Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов...С.77. Обратное мнение см.: Грумм‑Гржимайло Г.Е. Западная Монголия... Т.II. С.408 »».Однако в перечислении активно действовавших в XII в. племен раздела нирун ««См. выше — III. Желтый пес »» арулатов нет. Они упоминаются только в числе родовых подразделений племени урут ««Рашид‑ад‑Дип. T.I. Kн.1. С. 184 »». Поэтому можно предположить, что древность происхождения не означала процветания, скорее наоборот.
Предположение переходит в уверенность при описании становища Наху‑Байана: он живет одиноко, аилом, а не куренем. Значит, это один из «людей длинной воли», что куда больше определяет его вкусы и симпатии, нежели туманная генеалогия. Для людей, предоставленных самим себе, знатное происхождение может быть обузой, но никак не подспорьем. Общность судьбы арулатов и Борджигинов была очевидна. Видимо, именно это толкнуло их потомков друг на друга, тем более что Тэмуджин уже стал известен в Великой степи.
А теперь посмотрим на неизвестных врагов Тэмуджина — конокрадов. Они живут куренем — значит, это большое, организованное племя. Они хорошо одеты: красный халат — не овчина, его надо купить. Но доблесть их относительна.
Как только они увидели, что в них может попасть стрела, они отстали и прекратили погоню, несмотря на численное превосходство. Либо они не были лично заинтересованы в сохранении украденных коней, либо просто трусоваты, а скорее и то,и другое. Главное здесь то, что родоплеменная организация выступает против «людей длинной воли», причем последние только защищаются.
Но до каких пор можно обороняться? Рано или поздно придется перейти в наступление.
Что же касается безымянности грабителей, то здесь вина автора «Тайной истории». Умолчание не случайно. Скорее всего это были его родные или очень к нему близкие. Поэтому он решил предать их имя забвению, дабы обеспечить их потомкам покой. Но если так, то это было коренное монгольское племя, ибо иноплеменников автор источника не щадит.
Выходит, что внутренняя борьба раздирала монгольское общество, но партии создались не на основе имущественного ценза или знатности, а вследствие выделения «людей длинной воли» — пассионариев, выброшенных из жизни своими более удачливыми собратьями. Но если это так, то именно такое явление следует именовать пассионарным толчком.
ПЕРВАЯ ЖЕНА
Следующим шагом Тэмуджина был его брак с нареченной невестой Бортэ. Когда жених приехал на берег Керулена к хонкиратскому Дай‑Сэчэну, тот удивился тому, что Тэмуджин еще жив, так как ненависть тайджиутов к нему получила широкую огласку. Но хонкираты были достаточно самостоятельны, чтобы не считаться с тайджиутами. Они были другой «иргэн», т.е. субэтнос монгольского этноса, столь же древний и столь же сильный, как и тайджиуты ««См.:Владимирцов Б.Я. Указ.соч. С.79 »». А так как соперничество соседей — явление обычное, то Дай‑Сэчэн еще и «обрадовался» (Сокр. ск. ¦ 94). Обручение состоялось по всем правилам, мать невесты проводила ее в семью мужа и подарила ей соболью доху. А это и по тем временам была огромная ценность.
Вряд ли можно осуждать Тэмуджина за то, что он тут же отобрал у молодой жены эту доху и повез ее кераитскому хану Тогрулу в подарок. Тэмуджин знал психологию своих современников. Неблагодарность не была свойством монголов, но услуги, оказанные Тогрулу, успели забыться, а покровительство молодому отверженцу было крайне необходимо. Расчет оказался правильным. Тогрул растрогался, вспомнил былую дружбу с Есугеем и обещал Тэмуджину собрать его рассеянный улус (Сокр. ск. ¦ 96).
Поддержка и покровительство самого сильного хана Монголии сразу изменили положение Тэмуджина. К нему пришел старый кузнец из рода Урянхадай и привел сына в услужение. Это был второй нухур Тэмуджина, Джэлмэ. Ему не пришлось пожалеть о поступке своего отца.
Но не только Боорчу и Джэлмэ умножили число сторонников Тэмуджина, хоть автор «Тайной истории» больше никого не упомянул. За два года (1179 и 1180) сторонниками Тэмуджина стали около 10 тыс. воинов. Они не группировались вокруг его ставки в верховьях Онона ««Джамуха упоминает одну тьму из «людей анды» (Сокр. ск.¦ 106). Тогрул не был андой Джамухи, следовательно, имеется в виду Тэмуджин. В «Алтан‑Тобчи» это упоминание опущено. Так как «люди анды» упомянуты без племенной принадлежности, то ясно, что это были отщепенцы, т.е. «люди длинной воли». Онон берет начало на восточных склонах Хэнтэя, покрытых лесом, — удобное укрытие для тех, кто вынужден прятаться »», а, по‑видимому, жили рассеянно, как подобало «людям длинной воли». Как только весть о милости кераитского хана к Тэмуджину распространилась по Великой степи, эти люди объявили себя сторонниками нищего царевича. Соболья доха окупилась сверх меры.
По сути дела Тэмуджин не стал ни ханом, как Тогрул, ни вождем племени, каким был его отец, ни даже богатым человеком, потому что никто из новоявленных сторонников не был его данником или слугой. Тэмуджин стал знаменем создававшейся, но еще не оформившейся партии, человеком, от которого ждали многого, но не давали ему ничего. Положение его стало еще более острым. И неприятности не замедлили воспоследовать.
СТЕПНАЯ ВЕНДЕТТА
Обычно беда приходит неожиданно и не оттуда, откуда ее ждут. Тэмуджин и его родня летом 1180 г. ожидали нападения тайджиутов. Поэтому они откочевали с Онона на истоки Керулена, подальше от своих недругов. Но это не помогло.
Однажды ранним утром, «когда начинает желтеть воздух» (Сокр. ск. ¦ 98), Хоахчин, служанка «матушки» Оэлун, услышала, как от конского топота дрожит земля. Решив, что это едут тайджиуты, она немедленно разбудила хозяев. Те подготовились встретить именно их: поймали девять лошадей, пасшихся неподалеку, и сели: Оэлун с дочкой Тэмулун на одну лошадь, Тэмуджин на другую, затем Хасар, Хачиун, Тэмуга, Бельгутей, Боорчу и Джэлмэ, а одну лошадь оставили заводной, так что Бортэ лошади не досталось.
Остановимся и подумаем, не слишком ли помыкал Тэмуджин молодой женой? И доху он у нее отнял, и во время набега врагов покинул, хорошо ли это? И если это было так, то почему именно Тэмуджин снискал в столь молодые годы преданность и симпатии одних и зависть и ненависть других? В чем тут дело?
Напомним, что Борджигины ждали набега тайджиутов, своих соплеменников и даже родичей. В те времена в семейных стычках женщине из чужого иргэна ничто не грозило. А Бортэ была хонкиратка по крови, на что факт замужества не влиял. Если бы нападавшие были тайджиутами, то Бортэ вместе со старой Хоахчин и матерью Бельгутея, Сочихэл, пересидела бы набег в юрте, но напали не тайджиуты, а меркиты. Они проделали путь свыше 300 км ««От среднего течения Селенги до истоков Керулена (восточный склон Хэп‑тэя) — 300 км по прямой. Но если учесть неизбежные изгибы дороги, то будет в 1,5‑2 раза больше »», чтобы захватить Борджигинов врасплох, и своей цели почти достигли. Однако настороженность и привычка быть преследуемыми сказались… и Борджигины скрылись на горе Бурхан, в лесистом Хэнтэе. Предусмотрительная Хоахчин решила, что хотя тайджиуты Бортэ не убьют, но молодые воины для красивой женщины всегда опасны. Поэтому она скрыла Бортэ в крытом возке, запрягла в него пестрого быка и поехала к бору, темневшему на склонах долины в первых лучах рассвета. Однако воины обыскали возок, нашли Бортэ и увезли всех трех женщин, говоря, что это воздаяние за похищение Оэлун Есугеем.