Национализация будущего. Параграфы pro демократию

Ноября 2006 г.

Люди стремятся жить свободно в составе сообществ, организованных на справедливых началах. Для большинства в определенном социальном масштабе таковыми сообществами являются нации. Достоинство свободного человека требует, чтобы нация, к которой он относит себя, была также свободна в справедливо устроенном мире.

Высшая независимая (суверенная) власть народа (демократия) призвана соответствовать этим стремлениям и требованиям на всех уровнях гражданской активности — от индивидуального до национального.

Она утверждает принципы массового правления в качестве естественных для массовых культур в эпоху массового доступа к знаниям (информации) и средствам коммуникации. Она осуществима в сложном и усложняющемся во времени взаимодействии государственных, корпоративных и частных влияний.

Здесь, в России, ей предстоит: испытать на себе и обратить в свою пользу мощь глобализации; добиться вытеснения засоряющих перспективу теневых институтов коррупции, криминального произвола, рынка суррогатов и контрафакта; устоять перед реакционными приступами изоляционизма и олигархии. Создать новое общество, новую экономику, новую армию, новую веру. Доказать, что о свободе и справедливости можно и должно думать и говорить по-русски.

Определение

Рассуждение о суверенной демократии в России отвечает положениям Конституции, согласно которым: во-первых, «носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ»; во-вторых, «никто не может присваивать власть в Российской Федерации».

Таким образом, допустимо определить суверенную демократию как образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими.

Дополнение

Краткими определениями суверенной демократии способны служить почти буквальные переводы этого термина на старомодный («самодержавие народа») и современный («правление свободных людей») русский язык.

Кстати, обозначаемая этим термином сумма идей под разными названиями так или иначе реализуется многими амбициозными нациями.

Данные идеи исходят из представления о справедливом мироустройстве как о сообществе свободных сообществ (суверенных демократий), сотрудничество и соревнование которых осуществляются по разумным правилам. И потому предполагают либерализацию международных отношений и демонополизацию глобальной экономики. Чем, конечно, раздражают планетарных силовиков и монополистов.

Что касается национальных эмоций, то в этом измерении концепция суверенной демократии претендует на выражение силы и достоинства российского народа через развитие гражданского общества, надежного государства, конкурентоспособной экономики и эффективного механизма влияния на мировые события.

Возражение

Возразить крикливой фракции «интеллектуалов», для которых солнце восходит на западе, нетрудно. Достаточно напомнить, что суверенная демократия отнюдь не доморощенная затея. Напротив, это широко распространенное и признанное практикующими политиками понятие: «Успешная трансформация новых независимых государств в суверенные демократии является центральным звеном европейской стабильности». (У. Кристофер, государственный секретарь США, 1994 г.); «… наш [Европейский] Союз хранит сущность… федерации суверенных демократий». (Р. Проди, председатель Европейской комиссии, 2004 г.).

Серьезные критики указывают, что демократия не нуждается в определениях, она либо наличествует, либо отсутствует. А любое уточняющее прилагательное означает или авторитарное поползновение, или софистический подвох.

Между тем давно и точно замечено: демократия не факт, а процесс, затрагивающий самые разные области жизни людей. И процесс этот «пошел» не пять минут назад.

Многие общества в свое время считали себя демократическими, ограничивая при этом права женщин и расовых меньшинств и даже (несколько раньше) приторговывая невольниками. Была ли та демократия такой же, как теперь? И если все-таки нет, то как обойтись без определений?

Например, относительно недавно, в конце прошлого века, некоторые эксперты стали отличать «плюралистическую» (более «современную») демократию от «мажоритарной». То есть в оценках полноты народного правления сместили политологический акцент с доминирования самой большой группы избирателей (которая, при всем к ней уважении, не представляет же весь народ) на состязание за доступ к рычагам влияния на власть всех (и самых малых) групп населения. И правильно сделали, жаль только, что не обошлись без прилагательных.

Перенос ударения на отдельные составляющие демократического процесса неизбежен и необходим в каждой новой точке исторического пространства-времени. В каждом новом контексте перманентного соперничества людей и доктрин.

Контекст

Русские инициировали грандиозную демократизацию жизненного уклада — как своего, так и множества находившихся на орбите их политического и культурного влияния народов. Предприятие это, движимое (очень по-нашему) больше дерзостью, чем расчетом, отягощенное чудовищными ошибками и жертвами, стало, вместе с тем, самым многообещающим актом глобальной модернизации.

Необратимое усложнение механизмов человеческой экспансии (так называемый прогресс) привело Россию к пересмотру стратегии участия в гонке государственных, экономических и пропагандистских машин. Дизайн последних социальных моделей явно направлен к смягчению политических режимов, росту роли интеллектуального превосходства и информационного обмена, опутыванию властных иерархий саморегулируемыми сетями, короче — к демократии.

Соответствующие преобразования в нашей стране отозвались и драматически сочетаются с глубокими изменениями за ее границами. Демобилизация соцлагеря, удвоив территорию свободы, заодно и невольно открыла различным силам простор для геополитического произвола.

Глобальные плоды просвещения (экономические, информационные и военные инструменты глобализации) самим своим существованием порождают не только надежду на всеобщее процветание, но и соблазн глобального господства. Среди соблазняемых — и некоторые правительства, и банды террористов, и криминальные интербригады.

Конечно, тонкие ценители обнаружат существенную разницу между вселенской бюрократией, всемирным халифатом и всеядной мафией. Но любая чрезмерная централизация материальных средств тотального контроля и уничтожения, тотального производства и потребления, тотального манипулирования и коррупции формирует тотальную (тоталитарную) власть. А значит — непоправимую несправедливость и несвободу. Что крайне нежелательно в любой отдельно взятой стране и абсолютно неприемлемо в глобальном масштабе.

Сохраняя демократический порядок (целостность многообразия) в нашей стране, ее граждане способны ради защиты собственных прав и доходов участвовать в поддержании баланса многообразия в мире. Навсегда расставшись с гегемонистскими претензиями, не дать обзавестись ими кому бы то ни было. Быть на стороне сообщества суверенных демократий (и свободного рынка) — против каких бы то ни было глобальных диктатур (и монополий).Сделать национальный суверенитет фактором справедливой глобализации и демократизации международных отношений.

В таком деле есть прагматизм и романтика. Найдутся союзники и противники. И — может заключаться миссия.

Ударение

Военно-полицейский аспект национальной самостоятельности, в той или иной мере присущий всем государствам, в российском случае слишком часто проявлялся сверх всякой меры, принимая крайние формы изоляционизма и неистового администрирования. Понимание же суверенитета как свободы и конкурентоспособности открытого общества только начинает складываться, отсюда — актуализация темы.

Демократия наша — фактически ровесница века, свежий продукт трагической трансформации через царизм, социализм, олигархию. Дело для многих все еще непривычное, поскольку никогда прежде наше государство не отличалось щепетильным отношением к гражданским правам.

Поддерживать суверенитет без ущерба для демократии и быть открытыми, не теряя идентичности, — задача для начинающих нетривиальная.

И вот, несмотря на то что прилагательные теперь под подозрением, ударение может быть поставлено: суверенная.

Суверенная

Некоторые подвижники коммерческой философии, трудящиеся в специализированных «некоммерческих» и «неправительственных» организациях, пишут, что в наш век интеграции и взаимозависимости глупо цепляться за суверенитет. Вряд ли, впрочем, среди правительств — спонсоров подобных писаний найдется хоть одно, готовое у себя дома ликвидировать национальное законодательство, экономику, армию и самого себя.

Как пример десуверенизации во имя всего наилучшего приводят Евросоюз. Забывая о заминке с евроконституцией (что, допустим, поправимо). И о том, что речь идет либо о становлении устойчивой ассоциации суверенных государств, либо (в самых смелых мечтах) о синтезе мультиэтнической евронации и ее, так сказать, всесоюзном суверенитете, какими бы политкорректными эвфемизмами он ни обозначался.

Для России жертвовать сегодня национальной свободой ради модных гипотез было бы так же безрассудно, как в свое время — ради карл-марксовых призраков. А расплачиваться ею за еду и одежду (и даже за «оборудование») — и безрассудно, и унизительно.

Суверенитет, будучи «полнотой и независимостью власти», не отменяется. Но — меняется его содержание вместе с манерой властвования. Образ государства, рассредоточенный из дворцов и крепостей по присутственным местам, избирательным участкам и телеэкранам, демократизируется. Массовые действия являются в большей степени итогом обсуждения и убеждения, чем принуждения. Среди символов могущества все ярче выступают передовая наука, моральное преимущество, динамичная промышленность, справедливые законы, личная свобода, бытовой комфорт.

Основным ресурсом обеспечения суверенитета признается не просто обороно-, а комплексная конкурентоспособность. Которая обретается на воле, в открытом соревновании, никак не в бомбоубежище или теплице.

Наднациональные и межгосударственные структуры разрастаются отнюдь не в ущерб «полноте и независимости». Им делегируется не власть, как мерещится многим, а полномочия и функции. Право же делегировать (а значит, и отзывать), то есть собственно власть, остается национально-государственной.

Конечно, политическое творчество далеко не всех наций увенчивается обретением реального суверенитета. Многие страны и не ставят перед собой такую задачу, традиционно существуя под покровительством иных народов и периодически меняя покровителей. Размножение развлекательных «революций» и управляемых (извне) демократий, кажущееся искусственным, на самом деле вполне естественно среди таких стран.

Что касается России, прочное иновластие здесь немыслимо. Маргинальные союзы бывших чиновников, действующих нацистов и беглых олигархов, взбадриваемые заезжими дипломатами и незатейливой мыслью о том, что заграница им поможет, могут пытаться разрушить, но никогда не смогут подчинить общество, для которого суверенитет — гражданская ценность.

Встречается мнение, будто десуверенизация нашего государства никому не интересна (или нереальна). Но повсеместная и повседневная нужда в сырье и безопасности столь огромна, а здешние запасы ядерного оружия, нефти, газа, леса, воды так обильны, что излишнее благодушие едва ли уместно. Особенно если учесть, насколько возможность осознания, защиты и продвижения наших национальных интересов снижена повальной коррупцией, диспропорциями экономики и простой медлительностью мысли.