Бедное братство — Христово воинство 22 страница

В последней булле обильно цитировались выдержки из писаний его предшественников на папском троне, а также Фомы Аквинского и Бернарда Клервоского, который к тому времени, как и Людовик IX, был провозглашен святым. Не видя признаков того, что король Филипп IV прислушался к его призыву и признал свои ошибки, папа Бонифаций заготовил специальный указ об отлучении короля от церкви, но не успел предать его огласке из-за неожи­анного и дерзкого переворота, подготовленного против­никами. Бонифаций находился в своем дворце в Ананьи, когда туда ворвался отряд французских солдат под предводительством министра Филиппа IV Гильома Ногаре и пред­ставителей семейства Колонна — двух опальных кардиналов и их приятелей. Они схватили Бонифация, а один из нападавших даже ударил его по лицу.

Располагая лишь «декоративной» охраной, состоявшей из горстки тамплиеров и госпитальеров, Бонифаций — в пол­ных папских регалиях — смело обратился к нападавшим, призывая убить его. «Вот вам моя шея, — воскликнул он, — а вот — голова!» Ногаре и его приятелей Колонна такое му­жественное поведение папы явно смутило — ведь они соби­рались отвезти Бонифация во Францию и там предать суду церковного Собора по ложному обвинению в ереси, содо­мии и намеренном убийстве Целестина V. Однако вскоре французы узнали, что горожане с гневом восприняли извес­тие о нападении на их земляка папу Бонифация, и поспеши­ли незаметно убраться из города. Папа вернулся в Рим, но от перенесенного унижения пал духом и спустя четыре недели скончался. А вместе с ним угасли и надежды на всемирное торжество Римско-католической церкви.

Атака на Храм

Надругательство над главой католической церкви, про­изошедшее в Ананьи, вызвало гнев и возмущение европей­цев, а знаменитый Данте, который вообще-то недолюбливал Бонифация VIII, сравнил это преступление с распятием са­мого Христа. Потрясенный таким святотатством, церковный конклав, собравшийся на выборы нового понтифика, отлу­чил от церкви двух кардиналов из семейства Колонна, отка­завшись выслушать их оправдания. На совете новым папой был избран кардинал Никколо Боккасино, архиепископ Остии (порт рядом с Римом), однако не прошло и года, как он заболел дизентерией и скончался.

Кардиналам снова пришлось выбирать преемника свято­го Петра, однако на этот раз возникла длительная заминка в связи с тем, что мнения разделились — одни по-прежнему занимали жесткую позицию в отношении семейства Колонна, другие же предлагали восстановить отношения и с ними, и с королем Франции. Противников семейства Колонна было большинство, однако и они разделились на две группы — каждая поддерживала своего кандидата из знатного рода Орсини. После одиннадцати месяцев безрезультатных споров и обсуждений кардиналы решили обратиться к более широким церковным кругам. К тому же они ощущали давление короля Карла II Неаполитанского, который прибыл на заседание совета в Перуджу от имени короля Филиппа IV.

Наконец в июне 1305 года десять из пятнадцати кардиналов остановили свой выбор на французском архиепископе из Бордо Бертране де Го. Семья барона де Вилландре, где будущий папа был третьим сыном, издавна активно участвовала в политических и церковных делах провинции Гасконь. Пользуясь покровительством короля Эдуарда I, члены этой семьи неоднократно выполняли деликатные дипломатические поручения, а старший брат Бертрана, Беро, был кардиналом и архиепископом Лионским. Уверенно следуя по стопам брата, Бертран сначала стал викарием, затем папским капелланом, епископом и, наконец, архиепископом Бордоским.

Приняв имя Климента V, Бертран де Го, несомненно, понимал, что восхождением на римский трон обязан не столько личным качествам, сколько обстоятельствам — про­сто его кандидатура вызывала меньше всего возражений у противоборствующих фракций. Король Филипп IV имел .все основания рассчитывать, что новый папа будет послуш­но выполнять его распоряжения. Английский король Эду­ард I одобрил выбор на столь важный и высокий пост одного из своих вассалов, направив щедрые дары обоим братьям де Го — в Лион и в Бордо. В глазах итальянцев Климент V был всего лишь жалкой марионеткой французского короля, к тому же этот папа римский за всю свою жизнь ни разу не был в Риме.

Разумеется, и в предыдущие два столетия сменявшие друг друга понтифики выбирали место для постоянной резиден­ции — дворцы в Орвието, Витербо, Ананьи или Неаполе, — сообразуясь прежде всего с требованиями собственной безо­пасности. Однако они всегда находились в пределах Пап­ской области или по крайней мере в Италии. А Климент V даже ни разу не пересекал Альпы. Однако он часто бывал и таких городах, как Лион, Вьенн и Авиньон — формально они не находились под юрисдикцией короля Филиппа IV, но все эти регионы де-факто входили в сферу его влияния, куда он быстро мог направить войска, что убедительно доказал во время Вьеннского церковного собора.

Какова же причина столь очевидной приверженности Климента V интересам Франции? Два итальянских летопис­ца, Аньоло дель Тура и Джованни Виллани, писали, что кар­динал Никколо да Прато присутствовал на знаменательной встрече с Бертраном де Го, когда тот еще был архиеписко­пом Бордоским, и Филиппом Красивым. На этом приеме король выдвинул четыре условия поддержки кандидатуры кардинала на папский трон: примирение с Колонна и всеми участниками скандала в Ананьи; официальное осуждение Бонифаций VIII; пополнение Папской курии за счет карди­налов-французов; и еще один секретный пункт — как он выразился, «крайне важный и загадочный», — который он собирался сообщить Бертрану де Го позднее.

По словам хронистов, Бертран будто бы смиренно отве­тил королю: «Вы приказываете, я подчиняюсь». Хотя рассказ об этой встрече больше похож на выдумку, однако он пока­зывает атмосферу, царившую во время избрания Климента V на Апеннинском полуострове. К тому же описанная история хорошо увязывается с последующими практическими шага­ми нового папы: в декабре 1305 года он назначил десять но­вых кардиналов, девять из которых были французами, а один — из Англии. При этом четверо приходились ему родственни­ками, а один из них, Арно Пойенн, — старинным приятелем. И это было не просто проявление фаворитизма — папа со­здавал себе окружение, которому мог доверять. Изменение состава Папской курии с преобладанием французского пред­ставительства стало еще более явным при следующей номи­нации на кардинальское звание, проведенной в 1310 году: пятеро из новых кардиналов были французами, а двое из них к тому же приходились папе племянниками. Такое наглое проталкивание французов на высшие церковные посты означало не просто оплату долгов. Откровенное задабривание папой Филиппа Красивого объяснялось тем, что тесное сотрудничество с французской короной приближало Климента V к его главной и сокровенной цели — новому крестовому походу.

Первоначальные оптимистические настроения, связанные со Святой землей, преобладали в Папской курии до 1300 года и затем рассеялись, словно туман. Мамлюки прочно оккупировали всю Палестину. База на острове Руад пала, а татарский хан Газан, который должен был передать Иерусалим христианам, в 1304 году провозгласил в своих владениях ислам официальной религией. Последним оплотом христиан­ства в Азии оставалась киликийская Армения, но и она постоянно подвергалась ударам соседних монголов и сарацин.

Торжественная коронация Климента V папской тиарой состоялась 14 ноября 1305 года в церкви Сен-Жюст-Валуа в Лионе в присутствии короля Филиппа IV, его брата Карла Валуа, герцога Бретонского Иоанна II и Генриха, герцога I Люксембургского. А уже через два дня новый папа издал энциклику, провозгласившую очередной крестовый поход.

Для Климента, не случайно взявшего себе имя одного из предшественников, находившегося в полном согласии с королем Людовиком Святым, успех будущего крестового похо­да определялся тем, что его снова возглавит французский король. Следуя своим планам, он не только побудил Филиппа Красивого принять крест — это произошло 29 декабря 1305 года на Лионском соборе, — но и сделал все возможное, чтобы погасить разногласия между Англией и Францией, которые могли помешать реализации этих планов. Он до­бился подписания перемирия между Филиппом IV и Эдуар­дом I. Кроме того, прекрасно понимая финансовые затруд­нения короля Филиппа, передал ему на нужды крестового похода десятую часть всех церковных доходов во Франции, что в пять-шесть раз превышало годовой доход французского королевства.

В тот момент король Филипп Красивый в самом деле готов был выполнить торжественный обет, и не только для того, чтобы получить лавры освободителя Святой земли от неверных, но и для того, чтобы утвердить в Восточном Сре­диземноморье новую французскую империю. Видя слабость византийского императора, позволившего госпитальерам без­наказанно оккупировать крупный греческий остров Родос, Филипп задумал отвоевать константинопольский трон для своего брата Карла Валуа. Этот план не слишком вписывал­ся в схему Климента V, однако Франция, Венеция, Арагон и Неаполь уже определенно нацелились на византийскую ко­рону.

По мнению Филиппа Красивого, необходимым условием успешного крестового похода являлось слияние двух круп­нейших духовно-рыцарских орденов. Командование новым орденом он; собирался возложить на себя, а далее передан, по наследству сыновьям. Идея была не нова — о ней часто упоминалось в различных документах той эпохи, связанных с ближневосточной Реконкистой. Особо примечателен трак тат юриста из Нормандии (и одного из апологетов «нацио­нальной французской идеи») Пьера Дюбуа под названием «De recuperacione terre sancte» («Возвращение Святой земли»). Суть его предложения сводилась к тому, чтобы «в результате кре­стового похода установить французскую гегемонию от запа­да до востока». Центральной идеей его плана было объеди­нение орденов Храма и Госпиталя, а также передача их средсти под контроль французского короля. Весьма зловещим вы­глядит примечание к этому трактату, в котором Дюбуа от­крыто заявляет, что «было бы неплохо вообще распустить орден тамплиеров и во имя справедливости полностью его уничтожить». Надо сказать, что идея слияния двух католи­ческих орденов носила универсальный характер, а извест­ный средневековый писатель Раймунд Луллий, посвятивший большую часть жизни изучению исламских проблем, даже проклинал тех, кто выступал против такого предложения.

Удивительно, что практически единственным, кто реально откликнулся на этот призыв, явился Великий магистр храмовников Жак де Моле. В ответ на предложение папы Климента V он составил меморандум, где изложил свой взгляд на ситуацию, начав с того, как зародилась идея о слиянии двух орденов — это произошло на втором Лионском соборе в 1274 году. Магистр перечислил и всех прелатов, выступивших тогда против этого предложения, не забыл и Бонифация VIII. Жак де Моле признавал, что в объединении орденов имеется определенный смысл — столь мощное братство могло бы более эффективно бороться со своими врагами, но вместе с тем по отдельности госпитальеры и тамплиеры обладали большней тактической гибкостью и маневренностью. Соперничество орденов Госпиталя и Храма давало несомненную выгоду, и хотя их цели практически совпадали, сам характер действий различался: госпитальеры занимались преимущественно благотворительностью, а храмовники выполняли функции вооруженной охраны единоверцев, являясь своего рода «рыцарской системой безопасности». Жак де Моле соглашался, что ордена должны сплотить свои усилия как в деле опеки и защиты паломников, так и в борьбе с сарацинами, но при этом оставаться независимыми братствами.

Второй меморандум Жака де Моле стал его ответом на призыв папы римского к новому крестовому походу. И снова великий магистр выступил против укоренившегося в то вре­мя взгляда на такую экспедицию как на особое военное пред­приятие с исключительным участием профессионалов и опо­рой на киликийских армян. Он писал, что горький опыт, полученный тамплиерами после потери их последней ближ­невосточной базы на острове Руад, показал, что такие мел­комасштабные операции обречены на неудачу. Кроме того, многолетние отношения тамплиеров с армянами свидетель­ствуют, что те не заслуживают доверия и часто подводят в самые ответственные моменты. Из-за нелюбви к франкам и подозрительности армяне, как правило, не пускают латинян в свои замки. Кроме того, климат в тех местах весьма вреден для здоровья, и многие крестоносцы гибнут от болезней.

Какой же он видел выход? Жак де Моле предлагал орга­низовать полномасштабную экспедицию классического «об­щенародного» типа — наподобие крестового похода Людо­вика IX. Единственный способ отвоевать Святую землю — разгромить сухопутные силы египетских мусульман. А для этого короли Франции, Англии, Германии, Испании и Си­цилии должны собрать ополчение численностью двенадцать — пятнадцать тысяч конных рыцарей и не менее пяти тысяч пехотинцев, которых итальянские торговые республики на своих судах должны перевезти на Кипр, передовую базу пред­стоящей Реконкисты.

Однако все остальные, особенно сторонники короля Филиппа Красивого, сочли его идеи старомодными и давно себя дискредитировавшими. А из-за упорного противостоя­ния Жака де Моле слиянию двух орденов о нем сложилось мнение как о своекорыстном и отсталом консерваторе. Пре­красно понимая, сколь непопулярны его предложения, Жак обратился к>-папе Клименту V с просьбой о встрече, дабы он мог изложить свои взгляды в личной беседе: как и большин­ство рыцарей той эпохи, магистр не умел ни читать, ни пи­сать, а меморандумы просто диктовал.

И Климент назначил великому магистру — а также его коллеге из ордена госпитальеров — встречу в Пуатье в День всех святых, 1 ноября 1306 года. Но аудиенцию пришлось отложить из-за обострения у папы хронической язвы же­лудка, которая нередко выводила его из строя на несколь­ко месяцев. Жак де Моле прибыл в Европу с Кипра в кон­це 1306-го или начале 1307 года, а до Пуатье добрался к концу мая. Великий магистр госпитальеров Фулько де Вил-ларе задержался по делам своего ордена на Родосе. Поми­мо вопросов подготовки крестового похода, Жак де Моле хотел поговорить и о некоторых обвинениях, недавно вы­двинутых против тамплиеров, и попросить папу «провести расследование тех нарушений и высказываний, которые им необоснованно приписываются, дабы оправдать, если най­дете их невиновными, либо наказать по справедливости, если они виноваты».

Авторами этих облыжных доносов были рыцари, в свое время исключенные из ордена Храма: Эскиус Флуарак (земляк и приятель Гильома Ногаре); Бернар Пеле, приор из Монкофона, и некий Жерар де Бизоль из Гисора. Вначале о скандале, якобы разразившемся внутри братства, Эскиус сообщил Якову II Арагонскому (по прозвищу Справедливый), но тому его обвинения показались неубедительными, и тогда доносчик направился к французскому королю. В 1305 году Филипп IV передал эти сведения папе Клименту V во время коронации в Лионе и еще раз напомнил об этом во время их встречи в Пуатье в мае 1307 года. А 24 августа того же года папа в письме Филиппу, упомянув об этих обвинениях, заметил, что «следует с опаской относиться к тому, что нам теперь рассказывают», однако в последнее время до него часто доходят «очень странные и непонятные слухи» о делах тамплиерского братства, и он «не без горечи, тревоги и сердечного трепета» все-таки решил провести собственное расследование. Одновременно папа просил короля не ускорять события, пока не поправится его здоровье.

Удовлетворенный тем, что его просьба о расследовании уважена, Жак де Моле отправился из Пуатье в Париж, где 12 октября 1307 года со всем двором присутствовал на похоро­нах Екатерины де Куртене, жены брата короля Карла Валуа. Но уже на следующий день, в пятницу 13 октября 1307 года, он был арестован прямо в Тампле, резиденции ордена в при­городе Парижа. Руководили арестом министр Гильом Ногаре и королевский казначей Рено Руа.

Три недели спустя Филипп Красивый разослал тайные инструкции своим бальи и сенешалям по всей Франции за­держивать храмовников за «странные и неслыханные пре­ступления, которые жутко не только вообразить, но о кото­рых страшно даже слышать... о столь мерзких и отвратитель­но позорных делах, которые выходят за пределы человече­ских понятий, по сути являясь абсолютно бесчеловечными». Его распоряжения были выполнены необычайно оперативно: всего за один день в королевстве арестовали около пят­надцати тысяч рыцарей, сержантов, капелланов, а также слуг и хозяйственных работников. Избежать ареста удалось лишь двум дюжинам тамплиеров, и среди них магистру храмовни­ков во Франции Жерару де Вильеру, а также Умберу Блану, командору провинции Овернь. Одного рыцаря, Пьера де Бокля, хотя и сбрившего бороду, опознали по белому плащу с крестом.

Точно так же, как ранее в истории с ломбардцами и евреями, все имущество ордена Храма изъяли в пользу ко­роля; но в целом его выступление против тамплиеров но­сило существенно иной характер. Ведь храмовники не были иностранцами, как те же ломбардцы или неверные иудеи. Они были членами могущественной и авторитетной кор­порации, находившейся под надежной церковной юрис­дикцией и подчинявшейся не королю, а непосредственно римскому понтифику. Прекрасно сознавая, что, покусив­шись на свободу рыцарей и их имущество, поступает неза­конно, король Филипп лживо ссылался на некие консуль­тации и поддержку со стороны «святейшего отца всех хри­стиан, папы римского».

Пребывавший в полном неведении Климент V, узнав об этом, направил королю гневное послание:

«Ты, мой дорогой сын... в наше отсутствие нарушил за­кон, подняв руку на орден Храма и его имущество. Ты даже арестовал его членов и, что гнетет меня сильнее всего, обо­шелся с ними без должной терпимости и снисходительнос­ти... усугубив и без того тяжелое положение заключенных дополнительными страданиями. Ты посягнул на людей и имущество, находящихся под прямой защитой римской Цер­кви... Для всех очевидно, что твои поспешные действия яв­ляются неуважением к нам лично и ко всей римской Церк­ви».

Климент не сообщил, поверил он или нет выдвинутым против тамплиеров обвинениям, — основной гнев понтифи­ка был направлен против попыток короля присвоить себе церковные прерогативы; его рассердило и неуважение к Пап­ской курии, проявившееся в односторонних действиях. Что касается «дополнительных страданий» заключенных, в которых он упрекал Филиппа, то здесь речь, несомненно, идет о пытках, которым обвиняемых подвергала святая инквизиция.

Созданная в свое время для искоренения альбигойской ереси в Лангедоке на базе ордена доминиканцев (образован Домиником Гусманом, который в 1234 году был провозгла­шен святым), католическая инквизиция во Франции стала мощным карательным инструментом в руках государства. Верховный инквизитор Гильом Парижский являлся духовником Филиппа IV, и можно было не сомневаться по поводу дальнейших планов короля. В ближайшее после ареста тамплиеров воскресенье именно доминиканские священники разъяснили причины ареста храмовников всем собравшимся в королевском парке — при этом их сопровождали и охраняли королевские гвардейцы.

Дабы инквизиторы успешно проводили расследование антицерковных выступлений и заговоров, за полвека до описываемых событий папа Иннокентий IV официально разрешил применять пытки, которые полагалось прекращать при появлении крови. Распространенными пыточными устройствами в те времена были козлы, на которых человека растя­гивали, пока кости не начинали трещать, а также дыба — обвиняемого подвешивали на веревке, перекинутой через брус, за связанные за спиной руки. Третий способ пытки был такой: бедняге смазывали ноги салом и засовывали их в костер. Иногда подобные пытки заканчивались трагически: капеллана тамплиеров из города Альби пытали огнем, и его кости загорелись и обуглились. Свидетель тех событий рыцарь-храмовник Жак Соси сообщает о двадцати пяти своих братьях, погибших после перенесенных страданий, а в анонимном письме, найденном в библиотеке колледжа «Соrpus Christi» («Тело Христа»), упоминаются еще тридцать четыре жертвы инквизиции.

Помимо таких зверских пыток, сопровождающихся бе­зумной болью, подозреваемых заковывали в кандалы, сажали на хлеб и воду и не давали сутками спать. Поскольку боль­шинство арестованных вовсе не были закаленными в боях воинами, а всего лишь пахарями, пастухами, мельниками, кузнецами, плотниками и управляющими, испытанные стра­дания и непонимание причин происходящего вынуждали их давать показания, нужные инквизиторам и королевским чи­новникам. К январю 1308 года 134 из 138 схваченных в Па­риже тамплиеров в той или иной степени признали все вы двинутые против них обвинения. Даже сам Великий магистр уже через десять дней после ареста сделал все признания, которых от него добивались.

Что же это за «странные и неслыханные преступления», м коих обвиняли тамплиеров и которые «жутко не только во­образить, но страшно даже слышать... столь мерзкие и от­вратительно позорные дела, которые выходят за пределы че­ловеческих понятий, по сути являясь абсолютно бесчеловеч­ными»? По словам королевских прокуроров, орден Храма состоял на службе у самого дьявола. Каждого новобранца будто бы принуждали во время инициации (процедуры вступ­ления) заявлять вслух, что Иисус Христос является лжепро­роком, которого распяли не во искупление людских грехон, а в наказание за собственные преступления. Вступающему и орден полагалось отречься от Христа и плюнуть или помо­читься на распятие, а затем поцеловать рыцаря, который принимал клятву у новобранца, в рот, пупок, ягодицы, коп­чик, а «иногда и в пенис». После этого сообщали, что ему не просто «дозволяется вступать с братьями в половые отноше­ния», а предлагается всячески «стремиться к подобным брат­ским связям по взаимному согласию», но что это «для них не считается грехом».

Дабы подчеркнуть свое неприятие Христа, священникам-тамплиерам якобы полагалось во время мессы пропускать все слова, связанные с его прославлением. Обвинители ут­верждали, что у тамплиеров существовала некая тайная це­ремония службы демону по имени Бафомет — в виде кошки, черепа или скульптурного изображения головы с тремя ли­цами. На поясе рыцари носили веревки или ремни, «освя­щенные» прикосновением к подобной голове. Утверждалось также, что это делалось «большинством и повсеместно», а тех, кто отказывался, либо убивали, либо бросали в темницу.

Наряду с этими главными беззакониями существовали и другие странности, которые также вызывали подозрение общественности. Заседание тамплиерского капитула всегда проводилось тайно, ночью и под усиленной охраной. Великий магистр — вместе с другими старшими офицерами — испо­ведовал и отпускал грехи братьям-храмовникам, хотя и не имел на это церковных полномочий. Всем тамплиерам вменялись в вину жадность и своекорыстие; они «не считали грехом... присвоить имущество других — как законными, так и незаконными методами» — и постоянно стремились «приумножить богатства ордена любым способом...» И еще их обвиняли в предательстве, в тайных переговорах с мусульма­нами, которые, дескать, привели к потере Святой земли.

Неудивительно, что когда папа Климент V и король Яков II Арагонский впервые услышали эти обвинения, то не пове­рили ни единому слову. С такими же грязными обвинения­ми в ереси и содомии католическая церковь в свое время обрушилась на катаров, а совсем недавно Гильом Ногаре и его коллега Гильом де Плезан — на несчастного Бонифа­ция VIII. Однако эти откровенно ложные обвинения удачно совпали с негативным общественным отношением к хра-рмовникам; кроме того, в Средние века люди очень остро воспринимали все связанное с колдовством и демонами, а в ХV — XVI веках такие настроения вылились в настоящую охоту на ведьм.

Скептическое отношение папы к выдвинутым против там­плиеров обвинениям, а также его суверенный контроль над орденом Храма, по идее, должны были если не подавить в зародыше, то хотя бы приглушить эту истерию. Однако не­ожиданно Жак де Моле подтвердил все сказанное королем Филиппом, заявив, что действительно отрицал Иисуса Хри­ста как Спасителя, что плевал на распятие, когда вступал в ряды ордена. Единственное обвинение, от которого Великий магистр счел нужным отмежеваться, — участие в гомосексу­альных связях. Но признания в святотатстве для Гильома Ногаре и его сподвижников оказалось достаточно, чтобы довести дело до конца.

Далее последовали признания и других высших руково­дителей тамплиеров: Жоффруа де Шарне, командора Нор­мандии; Жана де Ла Тура, парижского казначея ордена и одновременно финансового советника самого Филиппа Красивого; Гуго де Перо, генерального смотрителя ордена, ко­торый принимал в члены ордена многих французских тамп­лиеров и на которого многие указали как на пособника их духовного падения. В своем признании 9 ноября Гуго согла­сился со всеми обвинениями — даже с тем, будто «при вступ­лении в ряды ордена он говорил новичкам: если кому из них, будет невтерпеж и он разогреется от обуявшей страсти, то Гуго предоставит ему возможность охладить свой темпера­мент с одним из братьев». Вначале он отказался очернить своих коллег, но был уведен на некоторое время охранника­ми и «в тот же день» признался инквизиторам, что такая «брат­ская любовь» была в ордене делом «вполне обычным и по­всеместным».

С чего же могла начаться в ордене подобная сатанинская практика? Жоффруа де Гонвиль, командор Аквитании и Пу­ату, заявил, «что некий растленный магистр... оказался н тюрьме турецкого султана, а выбраться оттуда ему удалось лишь после того, как он поклялся, что внедрит в ордене свя­тотатственный обычай — при вступлении в ряды тамплиеров проклинать Иисуса Христа...» Не исключено, что этим маги­стром могли быть Бертран де Бланфор или Гильом де Боже. Сам Жоффруа отказался отречься от Христа, но командор его простил — вероятно, потому, что его дядя был весьма влиятельной особой при дворе английского короля. Однако его заставили поклясться на Евангелии, что он никому не расскажет об этом обычае.

Только четверо тамплиеров категорически отвергли вес обвинения — Жан де Шатовиллар, Анри д'Арсиньи, Жан Парижский и Ламбер де Този, — но их показания практи­чески не сказались на общей картине. Таким образом, хоро­шо подготовленное и неожиданное выступление короля Фи­липпа против ордена Храма приобрело вполне доказатель­ный и законченный вид. И хотя определенные подозрения в истинных причинах этих нападок еще оставались, папа Климент V понял, что у него нет иного выхода, как одобрить действия монарха, признав их правомерными, и активнее вмешаться в расследование самому. Меньше чем через месяц после сенсационного признания Жака де Моле, 22 нояб­я 1307 года, Климент V отправил письменное послание, озаглавленное «Раstoralis praeminentiae», всем королям и принцам Западной Европы, призывая их осторожно, тайно и одновременно решительно произвести арест тамплиеров и конфисковать их собственность от имени церкви. В этом письме он всячески превозносил стойкость веры и религиозное рвение Филиппа Красивого, но вместе с тем подчеркивал, что теперь это дело переходит под контроль Папской курии.

Первым перед церковной следственной комиссией в составе трех кардиналов, присланных папой из Пуатье в Париж, предстал Жак де Моле. И он сразу отрекся от предыдущих показаний. По словам одного из очевидцев, он задрал подол рубахи и продемонстрировал следы жестоких пыток теле; кардиналы «горестно вскрикнули и потеряли дар речи». Вскоре последовали отказы от показаний и других обвиняемых — однако, похоже, это не слишком удивило членов папской следственной комиссии. К тому же недавно назначенные десять новых кардиналов (в том числе девять фран­цузов) опасались пойти против мнения инквизиции и королевских легатов, тем более что папа Климент выразил под­держку французскому королю. Но внутри Папской курии .вспыхнули острые разногласия, усиленные давлением сторонников тамплиеров, в частности брата Жака де Моле, на­стоятеля собора в Лангре. Более того, многие руководители храмовников были в хороших отношениях с тремя кардина­лами — членами папской комиссии, посланной в Париж. Кстати, именно во время их совместного обеда с Гуго де Перо тот опроверг свои предыдущие показания, данные, судя по всему, под пыткой.

Следует отметить, что подобные отказы для самих обви­няемых были сопряжены с другой страшной опасностью: согласно правилам святой инквизиции, упорствующего ере­тика, отказавшегося от прежних показаний, передавали свет­ским властям для сожжения на костре. Но Жак де Моле, по-видимому, верил в справедливость папы Климента V, и по­началу эта вера казалась небезосновательной. Когда король Филипп по дороге в Пуатье вдруг узнал, что кардиналы от­казываются признать обоснованность обвинений в адрес там­плиеров, он тут же вернулся в Париж и написал Клименту V резкое письмо, угрожая выдвинуть против того аналогичные обвинения. Однако нервы у папы оказались достаточно креп­кими, и он ответил, что скорее сам умрет, чем осудит невин­ных, и в феврале 1308 года велел инквизиторам приостано­вить пытки тамплиеров.

Когда следствие перешло под контроль римского понти­фика, всех арестованных тамплиеров перевели в королев­ские тюрьмы. Оливье де Пени, командор Ломбардии, един­ственный из них, оставленный папой Климентом под до­машним арестом в Пуатье, бежал в ночь на 13 февраля; за его голову был обещано вознаграждение в десять тысяч фло­ринов. В руки королевских чиновников перешло и все иму­щество, принадлежавшее ордену, а у папы для подобных дей­ствий не было в распоряжении никаких воинских подразде­лений. К тому же Пуатье находился ближе к Парижу, чем к Ананьи, поэтому юридическая власть папы оказалась слабее фактической власти короля.

Король Филипп умело апеллировал к общественному мнению, а поскольку Климент V так и не отважился реши­тельно ответить на его угрозы, то королевские глашатаи и вся администрация рьяно принялись клеймить и поносить всех, кто пытался выступить в защиту тамплиеров. Были сроч­но изданы анонимные памфлеты, направленные против папы и намеренно разжигавшие возмущение французов его слабо­волием. В одном из таких обращений, написанном, вероят­но, уже упоминавшимся адвокатом из Нормандии Пьером Дюбуа, говорилось, что папа Климент развел семейственность и погряз в коррупции, а посему не способен вершить право­судие. И что лишь обильными взятками тамплиеров можно объяснить тот факт, что он до сих пор не решается признать их очевидную вину.