Миграция столиц метрополий

Если бросить взгляд на те универсальные государства, которые не были образованы ни чужеземцами, ни варварами, ни приграничными племенами, а были созданы властью метрополии, то мы обнаружим здесь тенденцию постепенного перемещения к окраинам столицы, первоначально основанной в центре.

Классический пример этой тенденции представляет собой индское универсальное государство, основанное, а затем возрожденное династиями, чьи родовые владения были в государстве Магадха. Маурьи и Гупты сохраняли свою столицу в Паталипутре (позднее Патна), которая изначально была местной столицей Магадха. Удобно разместившись при слиянии Ганга с Джамной и двумя другими притоками, Паталипутра стала естественным административным центром всего бассейна Ганга. Однако, несмотря на явные преимущества этого места, освященного, кроме того, традицией и престижем, резиденция правительства в конце концов переместилась на северо-запад, в направлении границ, испытывавших заметное давление извне.

Когда опустошенные территории ослабленной империи Маурьев были захвачены в III в. до н.э. греко-бактрийским царем Деметрием I, завоеватель перенес столицу в новое место вдоль стратегически важной дороги, связывавшей бывшую столицу империи Маурьев с бывшей столицей Деметрия в Бактрии. Новая столица Деметрия находилась неподалеку от нынешнего города Равалпинди, который до основания империи Маурьев был столицей местного государства. Это государство контролировало подходы со стороны Индии к самой трудной части магистрали. Здесь путешественнику предстояло преодолеть такие серьезные препятствия, как река Инд, Хайберское ущелье и главный хребет Гиндукуша.

Такое соседство было естественным для столицы, которая хотела «уничтожить Гиндукуш», объединив земли от бассейнов Ганга и Джамны до бассейнов Окса иЯксарта. Успехи греческого полководца Деметрия в его противостоянии географическому окружению, несмотря на всю его смелость, оказались эфемерными. Не успело греко-бактрийское государство победить империю Маурьев, как само оказалось охваченным братоубийственной войной, начавшейся в результате вторжения кочевников. Однако когда после двухсот с лишним лет калейдоскопических изменений мимолетный успех греческого императора Деметрия повторил в I в. н.э. основатель кушанской империи Кадфиз I, столица этого реконструированного политического образования, связывающего северо-запад Индии с Центральной Азией, оказалась недалеко от того места, которое первоначально было выбрано Деметрием. Столица Кушанского царства оказалась в Пешаваре на великой северо-западной дороге между Индом и Хайберским ущельем.

После того как империя Маурьев была вновь восстановлена Гуптами, история повторилась. Гупты, как и их предшественники, правили индским миром из Паталипутры, но, когда империя Гуптов в свою очередь стала расползаться, последний из императоров индского универсального государства перенес свою резиденцию из Паталипутры на берега верхней Джамны выше того места, где расположен ныне Дели.

Кто извлекает выгоду?

Вкратце изложив историю столиц универсальных государств, попробуем ответить на вопрос: кто же извлекает выгоду, основывая и перемещая столицы? Столицы в разные времена человеческой истории служили разным целям – как насильственным, так и мирным. Варвары набрасывались на них, чтобы разорить и разграбить. Завоеватели, носители чужеземной культуры, занимали их, чтобы покорить всю империю. Реставраторы распадающихся империй стремились поднять былой престиж древних городов, чтобы укрепить престиж собственной власти. Чуждые культуры, насильственно насаждаемые завоевателями либо импортируемые добровольно местными властями, использовали столицы в качестве перевалочных станций для распространения своего влияния. Высшие религии находили их вполне удобными для своих смелых миссионерских предприятий.

Столица универсального государства дает хорошую почву для посева семян духовных, ибо город, исполняющий экуменическую функцию, является уменьшенной копией большого мира. Его тесные кварталы вмещают все нации и классы, все языки и наречия, наследников самых разных религиозных убеждений, а ворота его распахнуты на устремленные вдаль магистрали, ведущие во все концы большого мира. Миссионер в нем может быть услышан и обитателями трущоб, и членами императорского двора. И если ему удается силой своего духа достичь сердца императора, он может надеяться увидеть, как мощная административная машина имперской власти начинает работать на благо церкви.

Столицы империй являются также и пунктами передачи иностранной культуры. Подобную роль играла Вена в Дунайской монархии Габсбургов, С.-Петербург в петровской России, Антиохия-на-Оронте и Селевкия-на-Тигре в империи Селевкидов, Калькутта в Британской империи, Мехико в испанском вице-королевстве Новой Испании и Лима в испанском вице-королевстве Перу.

В большинстве этих городов «источником радиации» чужеземной культуры становилось новое основание, заложенное на новой почве. Так, Петр Великий понял, что самым эффективным методом продвижения западной культуры в Россию будет сооружение новой столицы. Это и явилось причиной, по которой он отверг Москву как столицу, ибо она оставалась цитаделью старой культуры.

Успех использования столиц как передаточных пунктов в процессе распространения культуры позволяет назвать эту черту еще одной возможной функцией столицы, которая используется чужеземными основателями империи. Селевкиды, например, распространяли эллинизм не только через один центр. Слава Селевкидов рождалась не только на берегах Оронта и Тигра, но и в других местах обширных владений – от Селевкии-на-Эвлее до Лаодикеи-на-Лике. Повсюду сеяла они щедрой рукой звездную пыль греческих городов-государств, ожерелье которых украшало Юго-Западную Азию долгие столетия после того, как исчезла с лица земли династия Селевкидов.

Часть пятая

Вселенские церкви

Церковь как «раковая опухоль»

Приступая к анализу вселенских церквей, удобнее всего начать с исследования их отношений с социальной средой, в которой они возникают.

Мы показали, что вселенская церковь рождается в смутное время, наступающее сразу за надломом цивилизации, и раскрывается в политической деятельности универсального государства, представляющего собой попытку остановить упадок и предотвратить крах надломленной цивилизации. Предварительное исследование универсальных государств показало, что основную выгоду из них извлекает вселенская церковь. Посему неудивительно, что, когда универсальное государство вступает в стадию своего заката, те, кто пытается спасти его, начинают с недоверием относиться к универсальной церкви, которая, существуя внутри социального тела и за счет его, не приносит ему реальной пользы. Именно поэтому церковь на первый взгляд воспринимается как социальная опухоль. Оценивая создавшуюся ситуацию, сторонники универсального государства не просто с возмущением констатируют тот факт, что церковь возрастает, а государство умаляется, они целиком и полностью убеждены, что церковь – это извлекающий выгоду паразит, подтачивающий силы общественного организма. Диагноз этот вполне привлекателен, ибо всегда проще объяснить болезнь действием сторонних сил, чем взять на себя ответственность, как интеллектуальную, так и нравственную, за состояние дел.

В период упадка Римской империи обвинения против христианской церкви, впервые письменно зафиксированные Цельсом (178 н.э.), достигли своего апогея, когда империя впала в предсмертную агонию. Этот взрыв антицерковных настроений был наиболее ярко отражен в 416 г. языческим защитником имперского Рима Рутилием Намацианом, описавшим реальную картину колонизации пустынных островов христианскими монахами.

Воинствующая церковь на Земле достигает добрых социальных целей значительно меньшими усилиями, чем мирское общество, побуждения которого направлены непосредственно на сами объекты и ни на что более возвышенное. Иными словами, духовный прогресс индивидуальных душ в этой жизни фактически обеспечивает значительно больший социальный прогресс, чем какой-либо другой процесс. Парадоксальным, но глубоко истинным и важнейшим принципом жизни является то, что для того, чтобы достигнуть какой-то определенной цели, следует стремиться не к самой этой цели, но к чему-то еще более возвышенному, находящемуся за пределами данной цели. В этом смысл притчи Ветхого завета о выборе Соломона (3 Царств. 3, 5-15), а также смысл слов Нового завета об утраченной и обретенной жизни (Матф. 10, 39, и 16, 25; Марк, 8, 35; Лука 9, 24, и 17, 33; Иоанн 12, 25).

Примеры житий св. Антония, удалившегося в египетскую пустыню, и сириянина св. Симеона Столинина, уединившегося в башне [610]в эпоху, когда Римская империя и включенное нее эллинистическое общество вступали в эпоху окончательного распада, подтверждают возможность высшего гармонического сочетания чувства долга перед Богом и долга перед людьми. Уходя от своих ближних, святые вступали в активные отношения со значительно большим кругом лиц, чем если бы они оставались в миру. В конечном итоге они производили на мир более сильное воздействие, чем император или командующий войсками, ибо их устремленность к святости через поиски единения с Богом представляла собой социальное действие, более притягательное для людей, чем любое секулярное социальное служение. Современники сознавали, что отшельники движутся к высшей цели во имя Человечества с полной решимостью и бескорыстием; и этот акт самовыражения через самопожертвование поражал воображение современников, касался их сердец, создавая социальную связь более высокого духовного порядка. Связь эта оказалась очень нужной в период, когда стали разваливаться как экономическая, так и политическая структуры общества.

Забота отшельников о своих ближних, без сомнения, находила признание у своих современников, когда сами отшельники не отходили от избранного ими пути. Однако известны случаи, когда отшельники демонстрировали свою любовь к Человеку и уничижение перед Богом, выходя из затвора и возвращаясь в мир, чтобы принять участие в мирских делах.

Так, в 475-416 гг. св. Даниил Столпник по требованию эмиссаров православного патриарха в Константинополе отказался от затворничества, чтобы спасти православие от монофизитских намерений императора Василиска [611]. Одно только известие о появлении святого в кафедральном соборе перепугало императора и заставило его покинуть столицу и удалиться в императорский дворец, который находился в семи милях от города. Св. Даниил путем психического и физического воздействия настроил священников и народ Константинополя против беспечного властителя в его пригородном убежище. Когда же охрана преградила толпе путь во дворец, святой призвал народ по библейски отрясти дворцовый прах со своих одежд – и это было сделано с таким усердием и энтузиазмом, что большая часть охраны оставила кесаря и примкнула к Столпнику. Напрасно император слал затем письма, умоляя святого вернуться, не помогло и то, что он сам вернулся в Константинополь и снова просил Даниила посетить его уже в столичном дворце. В конце концов император вынужден был сам явиться в собор и пасть ниц у ног святого. Государственное принятие православия стало той ценой, которую он заплатил, чтобы спасти трон.

Это был единственный случай, когда св. Даниил нарушил свое уединение, которое строго соблюдалось в течение сорока двух лет (451-493).

Когда мы устанавливаем диагноз причин надлома эллинистической и индской цивилизаций, философы, безусловно, также должны быть оправданы. Легко доказать, что хотя они появились и раньше, чем святые, но также только после того, как цивилизация получила смертельную рану. И не они были причиной духовного вакуума. Более того, подобно миссионерам высших религий. пришедшим позже, они пытались заполнить вакуум, который уже был создан местным патриотизмом, начавшим с требований абсолютной гражданской верности, а закончившим дискредитацией всех гражданских добродетелей. Тем не менее, если нам пришлось бы судить Философию не за ее исторические грехи против Общества, но за антисоциальные потенции, таящиеся в ее доктринах, идеалах и этосе, мы нашли бы, что она уязвима в большей степени, чем Религия. Наибольшая вина Философии заключается в том, что она стремится переделать идеал Бога в образ человека-мудреца.

Совершить духовный уход из мира значительно проще, чем нести в миру бремя божественной любви и участвовать в трудах преображения. В эллинистическом мире высшая религия появилась в тот момент, когда Философия пребывала в расцвете, обладала богатой традицией и престижем и, казалось бы, могла пленять души, в которых пламя божественной любви угасало. Многие, возможно большинство, в поисках святости оказались на обочине; однако некоторые добравшиеся до высот христианского идеала проявили достаточную силу духа, чтобы спасти остатки христианского общества, когда Рим уже был не в состоянии спасти эллинистическую цивилизацию от гибельных последствий ее же собственных самоубийственных актов.

Церковь как «куколка»

Основания для введения понятия куколки. В предыдущей главе мы предприняли попытку оспорить мнение, согласно которому церковь – это раковая опухоль, поедающая ткань живой цивилизации. Однако существует и противоположная точка зрения, по которой церковь представляется не циничным разрушителем цивилизации, а скромным и полезным ее слугой. Эта роль зачастую отводится католической христианской церкви.

Согласно этому мнению, универсальная церковь обладает достаточной внутренней силой, чтобы в период опасного междуцарствия, когда на смену гибнущему социальному телу приходило в муках другое, стать жизнетворным центром, ядром нового общества. В непрекращающемся процессе рождений и смертей цивилизаций, процессе, обладающем абсолютным значением и замкнутом на себе самом, церковь полезна и, возможно, необходима, хотя и представляет собой вторичный и преходящий феномен. Церковь играет роль яйца, личинки и куколки. Автор настоящего исследования должен признаться, что он исповедовал этот взгляд на природу и роль церкви в течение многих лет. Он и сейчас продолжает верить, что подобное понимание церкви единственно верное и неоспоримое. Однако он пришел к выводу, что этот аспект роли универсальной церкви отнюдь не основной и что если бы данное утверждение не являлось частью истины относительно универсальной церкви, то оно неизбежно вводило бы в заблуждение в случае абсолютизации его. На ряде исторических примеров попробуем определить, как далеко простирается сфера действия этого частного принципа, и, установив пределы его, продолжим наше исследование.

Если проанализировать цивилизации, дожившие до наших дней, а точнее, до 1952 г., когда пишутся эти строки, мы увидим, что каждая из них имеет в своем фоне какую-то универсальную церковь. Так, западная и православно-христианская цивилизации с ветвью православного христианства в России через христианскую церковь восходят к эллинистической цивилизации; дальневосточная цивилизация и ее ветвь в Корее и Японии через махаяну связаны с древнекитайской цивилизацией; индуистская цивилизация связана через индуизм с индской, а иранская и арабская – через ислам с древнесирийской.

В реликтовых общинах церковь-куколка сохраняла цивилизацию, которая иначе была бы уничтожена; она как бы консервировала ее, даже не пытаясь в столь ограниченном пространстве зародить новую цивилизацию. Чтобы исследовать процесс, с помощью которого новая цивилизация связана со своей предшественницей через посредство церкви, нам следует сконцентрировать внимание на ныне живущих цивилизациях. Краткий обзор предшествующих цивилизаций покажет, что процесс перехода условно можно подразделить на такие периоды, как «зачатие», «беременность» и «появление на свет».

Фаза зачатия устанавливается в тот исторический момент, когда универсальная церковь получает возможность функционировать наряду со светскими институтами в том социальном окружении, где она возникает.

Это окружение – универсальное государство, которым разлагающаяся цивилизация на определенной стадии своего упадка готова пожертвовать, чтобы приостановить роковой процесс разложения. К тому времени универсальное государство частью сознательно, а частью бессознательно ликвидирует многие свои учреждения, казавшиеся необходимыми в период роста. Кроме того, аналогичная участь ждет местные государства, которые в период социального здоровья были важным источником творческих сил. В создавшейся ситуации изрядно уставшее население, политически объединенное в границах универсального государства, оказывается охваченным противоречивыми чувствами, которые оно не в силах примирить. Жажда мира и покоя становится доминирующим чувством, и это общее настроение дает психологическое основание для признания незаконного выскочки – имперского правительства.

Однако по мере того, как устанавливается и крепнет универсальное государство, а подданные его все более восстанавливают силы свои от истощения, утрачивая даже память о бедах смутного времени, они все осознаннее начинают ощущать дискомфорт, ибо есть психологические потребности, которые универсальное государство удовлетворить не в состоянии. Основная причина этого кроется в отрицательных последствиях ужесточения контроля над разрушительными силами. В этой ситуации нарождающаяся универсальная церковь призвана доказать, что она в состоянии открыть новые каналы для выхода духовной энергии человечества, не обращаясь за помощью к имперскому правительству, а иногда даже вопреки ему.

Открытие новых каналов христианской церковью действительно высвободило интеллектуальную и политическую энергию, которая подавлялась столь сильно, что мощь ее гасла в мертвом море архаизма. Однако этой главе предшествовала предыдущая, еще более критическая, когда произошло столкновение универсальной церкви с универсальным государством, давшее простым людям новую возможность высшего самопожертвования во славу общества в эпоху братоубийственных войн.

При установлении локального государства сверхъестественное стремление граждан отдать за него свои жизни становится социальной нормой. Однако это требование психологически оправдано лишь до тех пор, пока государство заполняет весь умственный горизонт и охватывает собою всю сумму человеческих и божественных проявлений. Претензия государства быть Вселенной, несмотря на всю ее нелепость, только тогда теряет свою властную силу, когда последнее из состязающихся местных государств разлагающегося общества распадается и заменяется единственным универсальным государством. В языческой Римской империи эпохи принципата никто, кроме горстки профессиональных солдат, не шел в армию добровольно, чтобы умереть во имя государства. И в то же самое время римское правительство было не в состоянии остановить самопожертвования христианских мучеников во имя христианской церкви. Ситуация, когда целью самопожертвования становится церковь, а не государство, встречается в истории человечества крайне редко. Однако можно предположить, что она предвосхищает отношения между политикой и религией в грядущую эпоху, еще недоступную даже умственному взору нашего современника.

Таким образом, в фазе «зачатия», при встрече универсального государства с универсальной церковью, церковь получает заряд энергии и создает новые каналы для ее применения. Следующая фаза, фаза «беременности», отличается заметным расширением сферы творческого воздействия церкви. Выходы, найденные церковью, в какой-то мере заменяют светские институты и формы деятельности, некогда творческие, но утратившие свой потенциал в смутное время. В следующей главе светские экуменические институты, которые создало универсальное государство, повторяют путь светских институтов местных государств, которые оно заменило. Начав свое существование, чтобы удовлетворить социальную потребность, и оказавшись не в состоянии выполнить свою функцию, они продолжают цепляться за власть, превращаясь в социальный кошмар. В этой точке снова вмешивается церковь. Она использует достижения и опыт переживающего упадок универсального государства для создания новых, на сей раз своих собственных экуменических институтов, привлекая для службы в них выдающихся людей, которых не смогло надлежащим образом использовать государство.

Переход от фазы «зачатия» к фазе «беременности» характеризуется резким наращиванием силы витальности без какой-либо перемены в направлении развития. В обеих этих фазах поток психической энергии, который не находил себе пути в заблокированных или разрушенных каналах разлагающейся цивилизации, теперь начинает распространяться по вновь образованным каналам церкви. В фазе «зачатия» церковь впитывает энергию, высвобожденную атрофией разлагающихся местных институтов предыдущей цивилизации. При переходе от «зачатия» к «вынашиванию» церковь продолжает впитывать остаточную энергию умирающего светского общества. В этой второй фазе церковь концентрирует вокруг себя все накопленное наследство и все доселе не реализованные возможности человечества. Обогатившись столь бесценным грузом, она движется по краю пропасти, разверзшейся в результате падения умершей цивилизации.

Неадекватность концепции куколки. Итак, мы пришли к выводу, что церковь фактически играла роль куколки, которая впитывала в себя энергию, излучаемую распадающейся цивилизацией. Затем, когда наступало время, церковь-куколка облучала этой энергией завязь новой цивилизации, прежде чем произвести ее на свет. Если это заключение правильно, концепция церкви как куколки вполне состоятельна. Однако напрашивается целый ряд вопросов. Во-первых, действительно ли переход от одной цивилизации к другой возможен лишь через церковь-куколку? Можно ли быть уверенным, что история церкви-куколки и история нарождающейся цивилизации столь строго взаимосвязаны и взаимозависимы? И можно ли утверждать, что случаи, когда церковь определенно способствовала процессу воспроизводства цивилизации, однозначно свидетельствуют в пользу того, что единственной целью и предназначением церкви было рождение новой цивилизации? Важность этого события для церкви становится понятной и оправданной, если мы рассматриваем его как ключ к пониманию исторической функции церкви. При таком подходе становится очевидным, что в истории церкви момент возрождения цивилизации может оказаться лишь незначительным эпизодом.

Конкретный эмпирический анализ показывает, что процесс воспроизводства цивилизаций через посредство церкви-куколки является специфической чертой перехода цивилизаций второго поколения к цивилизациям третьего.

Если рассмотреть исторический путь развития четырех церквей – христианства, ислама, индуизма и махаяны, – которые служили куколками восьми различным цивилизациям, то обнаружится, что все они были продуктами деятельности внутреннего пролетариата цивилизаций второго поколения. Христианство и махаяна здесь берутся в их отношении к распадающемуся эллинистическому обществу, ислам – к распадающемуся сирийскому, а индуизм – к распадающемуся индскому обществу. Кроме того, в двух церквах, – а именно в христианстве и махаяне, – где творческую искру жизни дал источник, находящийся за пределами общества, внутренним пролетариатом которого была установлена универсальная церковь, именно этот инородный источник и был цивилизацией второго поколения. Христианство вдохновлялось сирийской цивилизацией, махаяна – индской, а сирийское и индское общества, подобно эллинскому, в рамках которого выросла махаяна и христианство, были цивилизациями второго поколения.

Однако следует сказать, что церковь в роли куколки – явление вполне нормальное при переходе цивилизаций второго поколения к цивилизациям третьего поколения – никогда не обнаруживается при переходе цивилизаций первого поколения во второе. Подобные феномены не встречаются ни в шумерской, ни в минойской, ни в египетской, ни в андской, ни в майянской цивилизациях. Здесь можно также заметить попутно, что Новый Свет не родил ни одной высшей религии, какой бы период истории мы ни взяли.

Если расширить сферу анализа и бросить взгляд на конечные цели цивилизаций третьего поколения, мы обнаружим, что эта глава истории до настоящего времени не дала не только ни одного примера, но даже и намека на возможность повторения процесса воспроизводства цивилизации с помощью церкви-куколки. Иначе говоря, историк, наблюдающий свое время в узком временном интервале, должен согласиться, что нет никаких положительных указаний на то, что История собирается повториться, породив следующее поколение цивилизаций через новое поколение церквей-куколок.

Мы провели наше исследование в рамках современного знания и на доступном нам эмпирическом материале, проанализировав роль церкви-куколки в процессе перехода к восьми живым цивилизациям от четырех цивилизаций-предшественниц. Результатом данного анализа может быть следующее заключение. Механизм церкви-куколки является при воспроизводстве цивилизаций исключением, а не правилом. Хотя тот вид человеческого общества, который назван нами «цивилизацией», существует не более пяти или шести тысячелетий, общества этого типа воспроизводили себя по крайней мере уже дважды. Следовательно, историк XX в. имеет все основания полагать, что этот процесс мог бы повториться. Однако специфическая форма перехода от одного поколения цивилизаций к другому при помощи церкви-куколки имела место только единожды. Предыдущий переход осуществлялся без помощи церкви-куколки, и нет никаких оснований предполагать, что и последующие переходы воспользуются таким посредником. Церковь-куколка, очевидно, не является жизненной необходимостью цивилизации. Это наблюдение предполагает в свою очередь, что виды общества, известные по церкви-куколке, не могли возникнуть только для того, чтобы сыграть роль посредника. Если История свидетельствует, что четыре живые церкви некогда проделали эту работу, это может означать, что данный эпизод был для истории церкви случайным. Если это действительно так, то отсюда следует, что историческая роль церквей-куколок в процессе становления цивилизаций открывает историку не больше, чем надуманная характеристика их как раковых опухолей. Итак, в наших попытках познать сущность, природу, миссию и историческую перспективу вселенских церквей мы зашли в тупик. Попробуем продолжать исследование, начав с других исходных позиций.