Конец русского рок-н-ролла 12 страница

— Рома, Лимонов переживает, что в Брянске всё достаточно тухло.

— Ну не могу я, Толя, найти гауляйтера. Не могу. Сам не хочу, я не настолько серьезно к этому всему отношусь. Просто считаю, что отделение Партии в Брянске должно быть. Ты знаешь, я не верю ни в идеи, ни в победу. Я просто хочу, чтоб оно у нас было, это отделение. Только из моего отношения к тебе лично. И всё. Боксёр в армии, остальные боятся непонятно чего. Вот скоро устрою в Брянске концерт Непомнящего очередной, туда ж нацболов я бесплатно пускаю, там и посмотрим, кто бесплатно придёт.

На концерт Непомнящего бесплатно под видом нацболов вломилось человек пятнадцать. Всех их я попросил собраться через неделю для принятия окончательного решения о дальнейшей судьбе отделения.

Пришел примерно за полчаса до собрания. Вовремя. Вадюха как раз набивал марихуану. Закурили. В его комнате лежали какие-то странные пни с разносторонними ответвлениями в виде оленьих рогов. Олень встал, посмотрел на меня своими усталыми большими глазами и промурчал как кот: "Будущее — это хорошо прожитое настоящее". Я не сразу понял, к чему это он.

Народ расселся по железным доисторическим пружинным кроватям. Я без пафоса и энтузиазма, имея желание в последний раз окончательно закрыть тему, зачитал собравшимся неформалам проект Второй России. Добавил от себя несколько предложений о том, как живут другие регионы партии, и что, вероятнее всего, эта тема никого серьезно не заинтересовала, поэтому, вероятно, следует проголосовать имеющимся кворумом за ликвидацию отделения и разойтись по домам. Народу стало, быть может, стыдно за то, что всё их нацбольство заключалось все эти годы только в халявном прослушивании концертов Непомнящего, и появились первые возражения. Тогда я задал прямой и конкретный вопрос:

— Неужели есть среди вас те, кто добровольно согласится поехать в Казахстан? Поднимите руки, кто поедет.

— Я поеду, — имитируя решительность и пытаясь по возможности сузить широко расширенные от марихуаны зрачки, заявил Вадюха и отрывисто вскинул вверх руку. Он уже практически заваливался на бок, и, наверное, только и ждал, пока все свалят, чтоб благополучно догнаться новой волшебной папироской.

— И я, и я, и я, — поочередно вырастают тощие неформальские руки.

Единогласно Брянское отделение проголосовало за немедленное вторжение в несчастный и уже заранее обреченный Казахстан. Довольные неформалы разбрелись по домам. Приятно, наверное, чувствовать себя будущим солдатом-освободителем.

5 апреля 2000 года в Брянске прошел первый пикет НБП. Он был посвящен главному партийному празднику и аресту полковника Буданова. Мы были первыми в России, кто вышел на улицу с требованием его свободы. Аргументация была крайне простой. Если регулярно проходят амнистии для чеченцев, и боевиков спокойно берут в милиционеры, особо не выясняя, сколько русских девушек этот воин Аллаха зарезал и изнасиловал за последние 10 лет, то амнистия должна быть двухсторонней. Всех — на всех. Странно, что харизматичного полковника сделали козлом отпущения. Это больше походило на какую-то кабинетную интригу, чем на правосудие.

12 июня воплотилась идея Вадюхи — нацболы вышли, намазавшись какой-то жутью. Негры. С бананами на шее. Акция символизировала День Независимости России. В честь праздника представители негритянского племени привезли россиянам гуманитарную помощь — караван бананов. Театрализованное действо продолжалось 15 минут. На большее у ментов не хватило терпения.

Теперь мы ходили на площадь регулярно. В ходе антилатвийской акции по защите ветеранов Советской Армии мы умудрились выволочь на площадь живую козу, обмотав её латвийским флагом. Журналисты визжали от восторга. Вскоре у нас появился партийный офис на центральной площади города. В партию пришла масса народа, новые лица, новые акции. Зимой мы приняли участие в выборах, чтобы с полным позором их проиграть. Что мы тогда могли знать о выборах? Впрочем, лозунг "Коноплёв против мудаков" многие менты и респектабельные брянские политики припоминают мне до сих пор, как неслыханную дерзость. В бесплатное эфирное время я вылез на телеэкран в косухе с гитарой и спел песню Макса Крижевского:

Как Бог охранял, убивал, и продолжал охранять свой бред

Как Бога учили летать, а он не знал, что сказать в ответ

Как Бога учили ходить, а он никак не хотел уйти

Так сами упали на полпути ниц, чтоб не вознестись…

Появились в нашем отделении свои первые герои. Будущий программист Кирилл Митюгин вынужден был защищать партийный значок. В троллейбусе к нему привязались какие-то выродки, он вышел с ними, а их вместо трех вдруг оказалось шестеро. Его очень сильно избили, передние зубы качались в разные стороны. Мы сидели у него дома, он зажимал рот платочком, изо рта шла кровь, а его заботливая мама всё носила сладкое: "Вот пироги, вот яблоки", на что Кирилл только недовольно бурчал: "Ты б ещё орехи принесла". Кирилл сверстал нашему отделению интернет-сайт и совершил в одиночку ночное нападение на офис латвийской колбасной компании.

В Брянском отделении, действительно, народу прибавилось. К нам пришла девушка Толчева Аня, русская беженка из Казахстана. Её отец был ракетчиком на Байконуре. Они уехали, словно бежали. С собой взяли видеокассеты. С записью пуска ракет. Отец, отставной офицер, плакал, когда все садились это смотреть. Аню казахские мальчики изнасиловали и долго издевались. Сломали челюсть и перерезали горло. Остался шрам. По её словам, русским в Казахстане, действительно, хуже некуда. Идущему по улице могут накинуть петлю на шею, и убить. И никому за это ничего не будет. На заборах — лозунги: "казахи, ничего не покупайте у русских — скоро возьмете так". Это самое мягкое. Гуманизм заключается в том, что могут оставить 24 часа на сбор вещей. Прямо приходит участковый, и говорит: "Даю 24 часа и грузовик, увозите, сколько сможете". Однако, когда я стал выспрашивать у Ани по поводу того, кто там остался, и есть ли там возможность сделать "второе Приднестровье", она сказала следующее:

— Там русскоязычные другие. Это не Приднестровье. Там казахов боятся все, русскоязычных по умному, разделили еще давно, и поочередно всех гонят. Большая часть самых активных, тех, кто смог бы противостоять, уже уехала, и семьи увезла. А кого-то, кто много разговаривал, просто убили казахи. Так что остались одни опущенные. Этим уже и защищать нечего — они там хуже скота. Только что говорят по-русски, и всё. Нечего и вам там уже ни защищать, ни захватывать. Поздно уже.

Ещё летом, в Москве, я приходил в бешенство, как только доходила любая минимальная информация о лагере на Алтае. Я прекрасно знал, что такое настоящая боевая подготовка, и прекрасно понимал, что она, такая, какая должна быть, тем более, в огромных масштабах, позволяющих подготовить целую армию, физически НЕВОЗМОЖНА. Не могут этого позволить в России, где спецслужбы начали упорно набирать политический вес благодаря Ужасному Пу. РАФовцы в Германии, помнится, тоже никого не готовили — такое возможно только за рубежом. Они ездили в лагеря палестинцев. Там учились стрелять и минировать объекты. Да и то, сколько они там подготовили — думаю, не больше десятка людей. Тишин получил от меня уже прямой вопрос:

— Какого хрена затеяна вся эта история с Казахстаном, если невооруженным глазом видно, что всё это — дутая провокация и понты? Лимонов сам себя подставляет, или это кто-то сознательно подставляет его. Толя, это может принести только вред всем нам. Мы ведь не сможем обеспечить ничего — ни долгой войны, ни достойной поддержки. Это всё мифы какие-то.

— Рома, мне кажется, что Эдуард Вениаминович просто хочет красиво получить пулю. Уйти, как Юкио Мисима. Героем. Непобежденным, — пауза, — А может быть, мы, как когда-то вольные казаки, эти пустынные земли захватим, а потом приедем в Кремль и скажем, Президенту: "На, бери, Государь, владей. И помилуй нас.", — Толя по-царски взмахнул рукой. Мы задумались каждый о своем.

Щедрый, добрый Толик, подумал я. Ничего ему для родины не жалко. Вот хитрый жмот Лимонов на такие широкие жесты в жизни б не пошел. Сам бы царствовать стал, ни с кем бы в жисть не поделился. Как это "бери — владей"? Щас.

Я впал в бешенство. Я был твердо уверен, что с любой, даже самой примитивной попыткой выйти на подобную авантюру, у политических противников партии немедленно появятся свежие козыри — информационная война будет нами проиграна еще до начала горячей. В считанные часы. Это как со штурмом штаба ОВС в октябре 93-го. С убитой бабкой и многодетным милиционером. Неужели история опять повторяется? Неужели все погубит такая пошлая недальновидность? Ну, могут ведь специально позволить убить кого-нибудь одного — мента, пограничника, или местного жителя. Или сами убьют. Кто-то ведь убил тогда, в момент штурма Дома Советов, офицера «Альфы». И следствием доказано, что у людей Руцкого ни одна винтовка не выстрелила. Лимонов тогда уже где-то прятался, зализывал раны после ужаса Останкино. Быть может, он позабыл те события? Плохие воспоминания. Ну что с этим можно делать? У себя на кухне Лимонов раскритиковал мне наши разговоры о Мисиме в пух и прах:

— Чушь какая-то, у меня с Мисимой нет ничего общего. Он нарцисс и педераст.

— Но какой может быть финансовый смысл захватывать этот идиотский кусок степи?

— Там много всего. Мы там сможем закрепиться. На нас работают серьезные аналитики и военные эксперты. Я не могу тебе показать всего. У меня полная информация по этому региону. Экономические выкладки по предприятиям. Мы всё знаем. Ты, Коноплёв, просто сидишь в своем Брянске, сам ни хрена не разбираешься, у них там просто всё лежит под ногами. Что ты в этом понимаешь! Не лезь, ищи мне лучше людей надежных!

"Аналитиком и военным экспертом" был Артём Акопян. Правая рука. Любимый ученик. В старом библейском смысле этого слова. Наверное, главным экономистом, делающим бизнес-прогнозы относительно будущего Второй России, был тоже он. Лимонов был фанатично взвинчен, как влюблённый мальчишка, лет эдак в шестнадцать. Будто ему вмазали бодрящий наркотик. Я видел перед собой полностью безумного, недавно еще совсем заботанированного, талантливого дядьку, бредившего своей победой. Тем единственным, к чему он, наверное, шел всю жизнь. Уж не так важно, что он видел там, впереди. Что он там кому доказывал, своей новой возлюбленной, или нам? Что снилось ему на самом деле — штурмовые отряды нацболов, шагающие по площадям освобожденных столиц и деревень? Или просто он видел себя во дворце среди ковров и древних арабских ваз, и бесконечный поток робко ступающих к нему юных наложниц, каждой из которых по очереди Лимонов раздвигает ляжки и, заглядывая вглубь бездны, ощупывает там промежутки… Какая разница. Наверное, нет ничего приятнее ухода из реальности. И каждый уходит из неё по-своему. Даже если это трагический, последний путь на эшафот. Крайности, которые надо беречь.

Я часто думал потом, а что было у него в России? Ни дома, ни прописки, ни нормальной семьи. Думаю я, что все эти бесчисленные окруженцы Ужасного Пу совершили роковую ошибку, так презирая писателей. Быть может, стоило просто купить или построить ему дворец. Где-нибудь в Подмосковье. Из государственной казны. Мало ли кто украл из этой казны. Вон их сколько, дворцов, вокруг Москвы, да и в самой Москве отстроили. Не на свои ведь строили все эти бесчисленные прокуроры, генералы, судьи. Пустить туда ему наложниц, если попросит. Да мало ли кто водит себе наложниц, и какого там они возраста и пола? Каких наложниц водит себе Жириновский? Каких — Селезнёв? А вдруг Лимонов оказался бы просто грешным человечком и забил бы на свой протест? Он всю жизнь свою делал себе сам. Хоть старость человеку могло бы скрасить государство, интересы которого он пытался защищать в неуютной Америке несколько десятилетий назад. Ужасный Пу ошибся и вляпался. Не так чтобы очень сильно, но всё же. Не во всех книжках его теперь будут возносить до небес.

Уже зимой, за несколько месяцев до финала Казахстанской эпопеи, я в последний раз обратился к Тишину с предложением в последний раз убедить Лимонова отказаться от войны. Уже тогда всем без исключения было понятно, что никакой армии подготовить не удастся, и что вообще-то, к войне, как положено на самом деле, никого и не готовят. Чемоданов денег на революцию никто не дал. Только мизерные лимоновские гонорары — это абсурд, а не военный бюджет. Люди, сидевшие в лагере на усиленном питании, сменяли друг друга, и выглядело это как экскурсия бездельников за лимоновский счёт, просто санаторно-курортное лечение. Треп стоял направо и налево. В сравнении с моими белорусскими опытами, происхоящее выглядело просто как сбор впечатлений, ягод и грибов. Рассказы шли о вкусе маральего мяса и о том, какие замечательные из него на природе варятся пельмени. Какие уж там воинствующие захватчики. Детский сад сплошной. Однако всем, что мне сумел выдавить из себя Толя, было:

— Не лезь уже к нему. Иначе тебя просто посчитают пораженцем и ренегатом. Он этого в последнее время очень не любит.

Вам надобно "надёжных людей"? У меня были свои представления на этот счет. В том числе и касающиеся того, где можно этих людей найти. В моем понимании, "надежный человек" в первую очередь не мог иметь в прошлом никакого, даже самого малого отношения к НБП. Этот человек не мог придти туда самостоятельно. Его можно было только затащить насильно. Все очень просто — "надежным человеком" не могли быть персонажи лимоновских книг. Этим человеком не мог быть ни бывший наркоман, ни панк, ни кришнаит, ни сумасшедший. Им должен быть человек "из мира". Человек волевой, которому не нужны учителя и кумиры — ему нужны поступки. Высокие, достойные языческих богов. И этого человека я вскоре повстречал.

Пугачёв

Через Брянскую область летом, каким-то бессмысленным походом проезжал видный деятель оппозиции, офицер Советской Армии, Станислав Терехов. Поход предназначался в честь сохранения или возрождения СССР. В каждой области заниматься всем было поручено местным тереховским представителям. В Брянской области этим представителем был бывший участковый мент, уволенный из органов, наверное, за пьянство. Мент обвинил во всём жидомасонов, якобы это они его уволили. Он регулярно собирал штук пять бабушек на борьбу с ними, жег в центре города флаги Израиля и США и разбрасывал ночью по почтовым ящикам жителей Брянска отпечатанные на дешевом ксероксе бумажки от имени сионистского подполья, типа "жди, ничтожный русский Иван — скоро я съем твоего ребенка и выпью у него кровь". По сценарию предполагалось, что Иваны должны отойти с бодуна и немедленно восстать на борьбу с Сионом, которую мент должен был тут же возглавить.

Об устроенных акциях мент слал в Москву депеши — меня однажды разобрало любопытство, и я подло влез в чужой конверт, по сценарию предназначавшийся бедному Терехову. Тяжело руководить сумасшедшими. В отпечатанном на доисторической печатной машинке докладе шли описания нескольких десятков мероприятий по борьбе и Израилем, в конце которых даже в самые свирепые, зимние месяцы, над Брянском, либо иным местом проведения митинга, в отдельно взятый момент зажжения американо-израильского флага обязательно "ненадолго выглянуло солнце". Я сразу вспомнил Лужкова, московского мэра, пушками к празднику разгоняющего тучи. И представил себе, как в целях увода денег из бюджета себе в карман мэр Лужков по бухгалтерским документам проводит расстрел дождевых облаков из пушек и специальных ракет, а на самом деле экономит и ворует народные деньги, заставляя кого-нибудь из замов где-то неподалёку в кустах методично поджигать прекрасные бело-синие полотнища со звездой Давида. Один флаг — и пятнадцать минут хорошей солнечной погоды.

Менту кругом мерещились сионисты. Они и помешали, наверное, позаботиться о детях, которых вёз в поход Терехов. Все чудом не остались без ночлежки прямо на улице. Я, было, предполагал всунуть в этот лагерь нацболов своих — чтоб отдохнули и попутешествовали, в море покупались. Однако, мент возревновал, и нас обломал. Так что пришлось ехать, чтоб хоть посмотреть на них, будущих революционеров. По маршруту поход должен был закончиться в Приднестровье и Одессе настоящими боевыми учениями и прыжками с парашютом. Когда я увидел саму делегацию, сразу стало ясно, что никаких таких учений, и тем более прыжков, ни в коем случае не будет. Кали-юга, бля. Отряд Терехова составляли закодированные от пьянства бывшие офицеры, несколько «мирских», не имеющих никакого отношения к политике мужиков, штук пять рафинированных комсомольцев из Воронежа, странные московские казаки, с серьгами в ушах и кельтскими крестами на шеях, дочка Терехова и три её школьные подружки, и еще штук пять детей до 14 лет. "Вот тебе и боевая организация!" — подумал себе я, — "Чудаки какие-то. Просто полное попадалово".

С позором изгнав сумасшедшего мента, Терехов тут же предложил мне возглавить в Брянске его Союз Офицеров. Я вежливо отказался, поскольку никакой не офицер, да еще и в НБП. Офицера пообещал ему найти, однако, вскоре стало уж совсем не до этого. Офицеры нам и самим бы не помешали. Вот в таком дурдоме я и повстречал этого самого, "надёжного человека".

Ко мне подошел и представился спортивного вида молодой парень, примерно, моего же возраста.

— Здравствуйте, меня зовут Алексей Голубович. Я из Магнитогорска, — голос ровный, напрочь лишенный эмоций, прямо пародист Семен Альтов. И нос такой же, прямой. Просто вылитый Альтов. Как в телевизоре, прямо в «Аншлаге».

Так мы и познакомились. Я всунул ему штук пять газет, и мы прообщались следующие двое суток. Голубович также ждал от этого похода чего-то большего. А попал в какой-то зооуголок. Следующим вечером мы оказались где-то под Гомелем, в лагере, где отдыхали студенты Белорусских ВУЗов. Мы со своими нелепыми красными флагами представляли Россию. Были там еще и хохлы со своими. Вполне обычные студенты. Вообще странно, почему мы примкнули к этим абсолютно нормальным людям. В завершении официального открытия лагеря взял в руки микрофон какой-то местный ди-джей в желто-полосатых широких штанах. И торжественно объявил:

— Мы очень рады приветствовать делегации из стран ближнего зарубежья. Надеюсь, что в будущем к нам обязательно приедут и из дальнего зарубежья.

— Приедут обязательно. И пристроятся к тебе сзади, — тихонько прокомментировал для ближнего окружения Голубович.

Сразу врубили дискотеку. Народ кинулся выплясывать под бодрую «Хава-нагилу». Ставили её раз двадцать. Мы с Голубовичем ушли бродить по лесу и делилиться комментариями относительно будущего страны. От меня он впервые услышал про Казахстан. И про то, что можно будет в скором времени попасть в настоящий лесной боевой отряд, как у Че и Фиделя. Он сразу же загорелся. Всё остальное из области политической демагогии для него, независимым взглядом окинувшего партию еще раньше, никакой самостоятельной ценности не представляло. Алексею хотелось подвига, и я пообещал это быстро, в течение нескольких месяцев, организовать. Ночью все залегли по палаткам спать, я остался охранять отряд у костра. Подошел белорусский ОМОНовец. Молодой парень, двадцати лет, с белыми кудрями, накачанный так, что, казалось, кожа полопается на лице. Мы болтали несколько часов, пока я не попросил у него рассказать анекдот про Лукашенко. Парень весь сжался, и уж больше совсем не смеялся. Озираясь по сторонам, грубо оборвал беседу и напрягся, как дрессированный бультерьер. Он не отошел от меня ни на шаг до самого моего отъезда оттуда обратно. Белорусские ОМОНовцы наверняка дрессируются на предмет анекдотов. Они, как я понял, в Белоруссии запрещены. По крайней мере, касающиеся их очень правильного и патриотически настроенного президента.

Вскоре пришла зима. Я сидел дома, когда зазвенел звонок в дверь: в прихожую зашел усталый незнакомец с редкой бородой. Представился. Уж точно, никак не ожидал увидеть его в эту минуту здесь, у себя дома, в Брянске. С этой своей бородой Голубович походил на какого-нибудь беглого каторжанина. Я дал ему кличку «Пугачёв». Мы вышли на улицу, к его машине. Между сиденьями лежали две лопаты — совковая и штыковая. Я, было, решил, что у Алексея случились в его малом бизнесе проблемы и пришлось кого-то убрать и закапывать. Оказалось, просто маршрут очень сложный, и машину реально приходилось несколько раз вызволять из снега. Голубович приезжал в Брянск еще раз пять или шесть. Мы выезжали далеко в лес и подолгу обсуждали будущее России и то, как надо действовать. Он искренне считал, что никаких компромиссов и политических решений не существует — стране нужен тотальный слом режима. По его глубокому убеждению, остановить падение способно только восстание, а никакие не митинги и концерты. Голубович много читал, и, к тому же, был в своем далёком Магнитогорске частным предпринимателем, имея небольшой магазин спортивного питания. Этот магазин кое-как помогал сводить концы с концами — у Алексея были очень пожилые родители, и он заботился о них, как мог.

Лимонов попросил приехать меня в Москву. Мне уже был хорошо знаком этот старый дом на Арбате, недалеко от магазина «Самоцветы». Стояло свежее морозное утро. В моем кармане лежал туго забитый косой. Марихуана без обмана. Минут через десять осколки жизни покачнулись в разные стороны, ах, эта бесцеремонная, злая московская природа! Ну как можно жить, когда нависло над головой это мрачное, серое небо, нависло больше чем на полгода! Я вспомнил про стаи летающих космических поросят, про их шевелящиеся пятачки и хитрые маленькие глазки. Нажал кнопку этажа. Пятачки сблизились. Лифт поехал.

Прошли на кухню. "Ну что же, пусть идет — как идёт", — подумал я. Наверное, есть в этом мире некая закономерность и неизбежность. Передо мной сидел обреченный человек. Видно было, что он сильно напуган. Как будто абсолютно голый сидел в этой чужой московской квартире живой классик. Кухня, похоже, была одновременно и библиотекой, и местом для разных конспиративных там сборищ. Только сейчас казалось, что всякая конспиративность уже абсолютно условна и более неуместна. Что в этой квартире дышат стены, и тут вообще всё живое, как в каком-нибудь фильме ужасов, где шевелятся омертвевшие формы. Лимонов предложил чаю. Я не отказался. Налил большую кружку.

— Здесь, конечно же, все прослушивается кругом, — невзначай заметил он. Как будто я и сам не догадался бы, что его прослушивают. Наверняка ещё и подглядывают.

Лимонов взял какие-то огрызки бумаги, наверное, из-под рыбы, такие, желто-коричневого цвета. Взял карандаш и накарябал куриным, неразборчивым почерком: "Нам нужно оружие, деньги есть: автоматы — штук пятьдесят, пистолеты — штук десять, гранатомёты — штук десять, гранаты к ним — много, просто лимонки — много. Найди, где купить. Нужно быстро".

Я посмотрел, и приписал: "Хорошо, но не обещаю. У меня подобных знакомых не очень много".

Бедный писатель глядел на меня своим отстраненным взглядом. Его уже не было здесь. Лимонова окружили поросята, и он летел вместе с ними, вскидывая руку вверх с выколотой на плече гранатой лимонкой, и кричал "Да, смерть!". Он летел над великой Чуйской долиной, и я решил, что сразу после Казахстана, колонны национал-большевиков обязательно изменят маршрут, и захватят её первой.

"У меня в Приднестровье еще два автомата прикопано. Можешь их вывезти оттуда?", — протянул мне еще один листочек. «Можно», — приписал внизу я. "Пока не надо, потом". Листы заполыхали в пепельнице. Лимонов погасил спичку.

Да, думаю, здорово это. Вывезти из ПМР автоматы было бы легким решением проблемы. Граница с хохлами преодолевается пешком, в обход таможни. Далее, ты садишься в поезд, и едешь с автоматами в Москву. За все годы моей жизни хохлы не перекопали ни одной моей сумки при въезде в Россию. Элементарно, Ватсон. Эта затея представлялась мне более реалистичной, нежели поиски оружия в Брянске. Вообще, все подобные дела надо делать только за границей. В этом я был уверен на сто процентов. В то же время меня преследовали совсем грустные мысли. Ну что это за заговор такой, когда меня, никакого не активиста и не партийного героя, о подобных вещах просят? Почему он просит об этом какого-то музыканта, неформала, кого угодно? Он же видел меня всего-то раз пять, не больше, при чём здесь я? Потому, что занимался бизнесом, и есть подвязы среди бандитов? Ну, есть. Но стал ли бы я им доверять? Глупости какие. Думаю, что дело пошло крайне хреново. Люди от него шарахаются. Серьезные люди, наверняка, вообще отказались от таких скользких предложений, вот он теперь и дорывается со своими фантазиями до первого встречного. Да, думаю, кто ж ему продаст эти самые автоматы? И кого можно победить с их двумя, или тремя штуками? Какую такую армию? Подстава. Я, идиот, Голубовичу пообещал запредельный уровень — там чуть ли не партизанские лагеря. А что на самом деле? Кучка неформалов, не служивших в армии, с двумя автоматами? Они хоть разбирать их умеют? Нас вот, в Приднестровье, ещё этому учили. А этих? Я был зол, как собака. На Лимонова и, особенно, на его окружение. Ништяк, революция. Жульё сплошное. Задурили "видные эксперты" голову дедушке и мечтают мир захватить. Наверное, думаю, там конопли много, на этом Алтае. Вот они покурят и захватывают всё чего-то там, захватывают, захватывают, захватывают…

Я вернулся в Брянск, и, не делая для этого решительно ничего, немедленно оказался под градом предложений о продаже оружия. Как будто уже все кругом знали, что мне нужно именно оружие. "МОЙ МУЖ ИДЁТ ГРАБИТЬ БАНК". И все в курсе. Изумлению не было предела — цены были настолько низки, что поражали воображение. Викуша предложила купить немецкое ружье, и приволокла в мой дом свой старый немецкий кинжал. За каких-то 400 рублей. С ножнами, древний, от поисковиков. Я помечтал, как было бы неплохо резать им поросёнка. Тот, наверное, не мучился бы долго. Но кинжал вернул назад. Что-то меня остановило. И потом пошло-поехало. Нацболы и не нацболы, бандиты и уличные бродяги — все знакомые и малознакомые люди тут же начали предлагать оружие. Настоящее. Боевое. Временами даже пытались угрожать, типа, "ответишь за базар, ты чё про цену спросил, купить хотел, а потом передумал?" Наверное, теоретически можно было бы вооружить армию какого-нибудь Никарагуа. Автоматы Калашникова, пистолеты Макарова, даже Стечкина, гранаты всех видов и размеров. Просто, по очереди, продавцы тупо приходили ко мне в дом, встречали на улице и предлагали купить. Не буду перечислять имён, чтоб не было им стыдно. Я, конечно, всё понял. Шутки закончились. От сумеречной затеи что-нибудь у кого-нибудь купить придется отказаться. Уж больно выбор велик. Ну их всех в жопу.

В государстве, где наведены хотя бы минимальные порядки, обеспечивающие прикрытие жоп у представителей этой самой власти, огнестрельное оружие любой член молодежных экстремистских группировок может завсегда приобрести в свободной продаже, быстро и без проблем. У работников милиции. Или у мафии, которую крышуют некоторые работники милиции. Тоже без проблем. Или у твоих знакомых, с которыми побеседовали работники милиции. В любом случае ты сядешь. Хочется пострелять? Покупаешь турпутевку в Арабские Эмираты. Прилетаешь в город Дубаи, там в любом отеле есть такой вид туризма, помимо всяких катаний на джипах по барханам и погружений с аквалангом в Индийский океан. Стоит 80 долларов. Тебя везут далеко за город, в какой-то специальный военный комплекс. Там ты еще на 50 долларов набираешь патронов очень много. И стреляешь по мишеням из более чем ста видов настоящего боевого оружия. Включая американскую винтовку М-16. В течение трех часов. Потом везут тебя обратно. Тур в Эмираты стоит около 350 долларов. Какого хрена я не подарил Лимонову путёвку, жмот? Быть может, этого бы вполне хватило старику, чтоб не сесть в тюрьму!

Через несколько недель Брянское отделение Партии провело акцию, теперь уже на все времена испортившую отношения с ментами. Ю отхлестала на сцене цирка букетом певицу Валерию, прямо после песни «Рига-Москва». Валерия несколько раз подряд за последний месяц, в беседе с журналистами посетовала, что ей очень нравится Латвия, и она предпочитает тратить там деньги. Как раз в те дни, в Риге посадили в тюрьму очередную порцию ветеранов Советской Армии, и, по мнению нацболов, неуместно было романтизировать эту карликовую фашистскую вотчину. На самом же деле, безмозглая Валерия не так уж и была виновата — она вообще, наверно, сама и не соображает, какую чушь иногда поёт. Лучше было б, и правильней, на самом деле, выпороть её продюсера Шульгина. Но резонанс был бы явно меньше. Так что досталось Валерии.

Сразу после концерта звезда попёрлась в цирковой буфет и в гордом одиночестве уговорила бутылку коньяка. Барменом в этот вечер работала бабушка одного из нацболов. Мы были везде. Наверное, Шульгину певица все же перед сном поцарапала рожу за такой тупой подбор репертуара. Ю тем временем мы уже давно спрятали. А в районе цирка еще целый час кружила машина с чеченцами, выспрашивавшими в толпе прохожих, не видели ли они девушку с белыми волосами. "Мы её найдем, из-под земли достанем", — метались чечены на пороге цирка, виновато шестеря перед своим боссом. А мы долго потом ещё не могли врубиться, и кто же, собственно, финансирует чеченских боевиков? Неужто сам мсье Шульгин?

Все ж цель акции была достигнута — общественное мнение в скором времени взбунтовалось против притеснений прав русских в Прибалтике. Хотя отстоять так никому ничего и не удалось, ветеранов там сажают в тюрьмы до сих пор. А Валерия исключила скандальную песню из своего репертуара. Собственно, в отличие от Михалкова, которого целый год посыпали пищевыми продуктами, Валерия оказалась более продвинутой, что ли. Дикие орды нацболок с букетами цветов от неё отстали. Следующим букетом побили, кажется, принца Чарльза. Так что получился скандал и достойный пиар, за который с самой певицы стоило еще загодя и денег попросить.

Наши рекомендации