Из психологии русской интеллигенции

(...) Горе русской государственности, что в ней господствовала бюрократия, своего рода “третий элемент”, чуждый русскому народу, часто не русский даже по крови, равнодушный к народной вере и народной надежде. Горе русской революции, что в ней господствует “третий элемент”, своего рода обратная бюрократия, слой не органический, не связанный с основами народного духа, враждебный народной вере. Неудачи русской революции, ее национальная непопулярность в значительной степени должны быть приписаны пропитывающему ее духу интеллигентского мещанства, кружковщины “третьего элемента”, группового самоутверждения. Слишком преобладают в революции злоба к старой жизни над любовью к новой жизни, разрушение над созиданием, жажда возмездия над жаждой творчества, чисто отрицательные идеи над положительными. Эта злоба и жажда мести, эта анархия духа и исключительность отрицания питались и вырастали в психической атмосфере “третьего элемента” (в широком смысле слова), нервно развинченного, в большинстве случаев несчастного, потерявшего цель и смысл жизни.

Этот нигилистический дух “третьего элемента”, этот интеллигентский душевный уклад, роковым образом встретился с темными инстинктами крестьянских и рабочих масс и породил нечто вроде пугачевщины, не чисто народной пугачевщины, а с сильной примесью “интеллигентщины”. А “интеллигенция”, сливающая себя с народом, не имеет никакой другой идеи, кроме той, что служение народным интересам и инстинктам и есть служение правде и добру. От несчастной мысли, что существуют интересы и социальные особенности, поклонение которым и есть сама правда, прежде всего нужно излечиться.(...)

РОССИЯ И ЗАПАД

Размышление, вызванное статьей П. Б. Струве “Великая Россия”

(...) Государство ни в каком смысле не может быть утверждаемо, как некое существо: народ есть существо, и бытие этого существа вполне мыслимо без государственности, с упразднением этой функции, которая целиком зависит от исторических времен и сроков. Государство есть суверенный субъект лишь для юридического мышления, когда его мысленно берут как отвлеченное начало. В живой действительности, не только эмпирической, но и умопостигаемой, такого субъекта не существует, с живой, органической, религиозной точки зрения подобный субъект не имеет никаких прав на существование. Народ, нация, некая соборная личность, данная нам не эмпирически, а умопостигаемо, — вот субъект, но тоже не суверенный, так как все живое в мире несет в себе единое суверенное существо — Бога. Нация, а не государство делает революции, свергает правительства, и она же свергает революции, если они противны верховному закону ее бытия, если мешают его органическому совершенствованию. Народ свергает исторические формы государственности, когда они не согласны уже с его совестью и его разумом, и он же упразднит всякую государственность, когда созреет для новой жизни, для высшей, окончательной свободы. Государство можно ценить лишь исторически, как подчиненную и временную функцию живого организма нации, его нельзя ценить абсолютно. Абсолютизм до тех пор был возможен, пока он служил нации, защищал ее от распада. Государство есть принудительная форма властвования, обратная сторона злой воли народа и форма защиты от народа вражеского. Нация утверждает себя, подобно личности, защищает себя от смерти и поглощения другими, это святое самоутверждение, инстинкт жизни, данной свыше, и для этой защиты самого факта бытия своего как чего-то особого в мире необходима внешняя сила нации, пока народы не дошли еще до братства и мира. Лозунг Великой России, который хочет провозгласить Струве, должен быть лозунгом патриотическим и национальным, а не просто государственным. Страна становится великой, когда государственная власть — покорный слуга нации; когда же национальное и патриотическое чувство становится слугой государства, тогда разражается позор Цусимы и Мукдена. Мы должны стать не государственниками, не империалистами, а патриотами, должны обрести национальное чувство в высшем смысле этого слова.

Тезис Струве о преобладании внешней политики над внутренней заключает в себе несомненную истину, хотя не вполне удачно выраженную. Тезис этот значит, что Россия, как и всякая нация, должна прежде всего быть, утверждать и охранять себя как соборную личность, как индивидуальность, имеющую свое назначение в мире. Лишь в национальности осуществляется .человек и осуществится человечество, вне национальности нет живых организмов, в космополитизме все превращается в мертвые абстракции. Во внешней политике нация является как единая, во внутренней политике она дробится. Парадоксальное и на первый взгляд отталкивающее утверждение Струве я бы выразил в такой конкретной форме: к абсолютизму, к государственному деспотизму я отношусь не только отрицательно, но и с брезгливостью и отвращением, свободу люблю бесконечно, но в тот момент, когда я твердо узнал бы, что только абсолютная государственность может спасти Россию как единую нацию, может охранить ее от поглощения и порабощения другими нациями, в тот момент я бы стал страстным сторонником абсолютизма, хотя понимал бы его окончательную ложь.

Это прежде всего непосредственное чувство, но тут есть и сознание невозможности вненационального утверждения своего бытия. В эпоху японской войны, во всех отношениях бессмысленной, безнравственной и ненародной, я все-таки сердечно желал победы русскому войску, так как не мог оторваться от сознания единства моего бытия и бытия национального. (...)